Неофит VIII
| Патриарх Неофит VIII Πατριάρχης Νεόφυτος Η΄<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Патриарх Неофит VIII</td></tr> | |||
| |||
|---|---|---|---|
| 27 октября 1891 — 25 октября 1894 год | |||
| Интронизация: | 2 ноября 1891 года | ||
| Церковь: | Константинопольский патриархат | ||
| Предшественник: | Дионисий V | ||
| Преемник: | Анфим VII | ||
| |||
| 1891 — 27 октября 1891 | |||
| |||
| 7 марта 1887 — 1891 | |||
| |||
| 14 ноября 1880 — 7 марта 1887 | |||
| Предшественник: | Дионисий (Харитонидис) | ||
| Преемник: | Дионисий (Харитонидис) | ||
| |||
| 19 января 1872 — 14 ноября 1880 | |||
| Предшественник: | Панарет (Мишайков) | ||
| Преемник: | Григорий | ||
| |||
| 26 ноября 1867 — 19 января 1872 | |||
| Избрание: | 18 ноября 1867 года | ||
| Интронизация: | 26 ноября 1867 года | ||
| Предшественник: | Мелетий | ||
| Преемник: | Агафангел | ||
| Имя при рождении: | Иоаким Папаконстантину | ||
| Оригинал имени при рождении: |
Ἰωακείμ Παπακωνσταντίνου | ||
| Рождение: | 1832 село Проти (Киюб-Киой; греч. Πρώτη Σερρών) (Македония), Османская империя | ||
| Смерть: | 5 (18) июля 1909 Антигона, Османская империя | ||
| Похоронен: | Троицкий монастырь | ||
| Епископская хиротония: | 18 ноября 1867 года | ||
Патриа́рх Неофи́т VIII (греч. Νεόφυτος Η΄, в миру Иоаким Папаконстантину, греч. Ἰωακείμ Παπακωνσταντίνου; 1832, Проти, Македония — 5 июля 1909, Антигона, Османская империя) — Вселенский Патриарх (1891—1894).
Биография
Родился в 1832 году в семье священника Константина Папаконстантину в греческом селе Проти в Македонии (ном Серре); первоначальное образование получил в монастыре Икосифиниссы, где и принял монашеский постриг.
С 1851 года учился в Богословском училище на острове Халки, которое закончил в 1858 году и некоторое время преподавал в церковных школах Драмской епархии. Затем учился в Германии, где слушал лекции профессоров Мюнхенского университета, в частности Иоганна Дёллингера.
Епископское служение
В 1867 году был избран епископом Элевферопольским и рукоположен в сан епископа 18 ноября 1867 года (интронизация состоялась 26 ноября).
19 января 1872 года был избран митрополитом Филиппопольским, на место осуждённого Панарета (Мишайкова) (см. греко-болгарская схизма).
14 ноября 1880 года стал управляющим Адрианопольской митрополии.
7 марта 1887 году назначен на Пелагонийскую кафедру (в Битоле), но ввиду политических осложнений, в 1891 году перемещён в Никополь.
Патриаршество
Прибыв в 1891 году, по смерти Патриарха Дионисия V в августе того же года, в Константинополь для участия в патриарших выборах, неожиданно обнаружил, что представлен в числе 3-х кандидатов на патриарший престол. Такой манёвр был предпринят членами Синода для предупреждения возможности восстановления на престоле бывшего Патриарха Иоакима III — вопреки агитации греческого правительства Афин, которое стало поддерживать Иоакима после изъятия Портой из списка Германа Ираклийского[1]. Был избран на Патриарший престол как фигура, могущая устроить сторонников Ираклийского митрополита Германа. Последний стал ключевой фигурой в управлении Патриархией в его патриаршество.
В 1892 году в Константинополь прибыла инкогнито делегация белокриницких старообрядцев для выяснения ряда вопросов о митрополите Амвросии, бывшем Босно-Сараевском (основателе Белокриницкой иерархии); русский посол Нелидов поручил тайному агенту правительства греку Беглери наблюдение за ними, а также принятие необходимых мер для срыва их миссии[2]. Когда Беглери поспешил предупредить Патриарха, то обнаружилось, что тот уже имел с ними беседу[3]. Патриарх и Синод решили предоставить депутации (Фёдору Симоновичу Малкову из Чернигова, Василию Ефимовичу Мельникову (брат Фёдора Мельникова) и другим) выписку из решения Синода от 1875 года, по которой Амвросий считался в 1846 году αὐτοκαθαίρετος[4].
В 1893 году сумел благоприятно разрешить спор с Портой из-за греческих школ; однако, ему не удалось совершенно отклонить распоряжение правительства об обязательном изучении турецкого языка в них: он был введён в программу средних школ, а в начальные школы ещё не был допущен[5].
25 октября 1894 года был удалён по требованию Синода из-за нежелания подписать послание к автокефальным православным Церквам с призывом о защите от притеснений Порты.
Поселился на острове Антигона, где и скончался 5 июля 1909 года. Погребение было совершено на острове Халки Константинопольским патриархом Анфимом VII в присутствии семи митрополитов.
Напишите отзыв о статье "Неофит VIII"
Примечания
- ↑ Л. А. Герд. Константинополь и Петербург: церковная политика России на православном Востоке (1878—1898). М., 2006, стр. 77—78.
- ↑ Л. А. Герд. Константинополь и Петербург: церковная политика России на православном Востоке (1878—1898). М., 2006, стр. 420—422.
- ↑ Л. А. Герд. Константинополь и Петербург: церковная политика России на православном Востоке (1878—1898). М., 2006, стр. 423.
- ↑ Л. А. Герд. Константинополь и Петербург: церковная политика России на православном Востоке (1878—1898). М., 2006, стр. 421, 427.
- ↑ И. И. Соколов. Константинопольская церковь въ XIX вѣкѣ. Опытъ историческаго изслѣдованія. Т. I, СПб., 1904, стр. 389—390.
Литература
- И. И. Соколов. Константинопольская церковь въ XIX вѣкѣ. Опытъ историческаго изслѣдованія. Т. I, СПб., 1904, стр. 389—390, 679—683.
- «Церковный Вѣстникъ». 1891, № 47 (21 ноября), стр. 737—738.
Ссылки
- [www.ec-patr.org/list/index.php?lang=gr&id=314 Νεόφυτος Η´] Справка на официальном сайте Вселенской Патриархии
- [www.protiserron.gr/menu/neofytos_h.htm Δήμος Πρώτης Σερρών]
Отрывок, характеризующий Неофит VIII
Пьер почти не изменился в своих внешних приемах. На вид он был точно таким же, каким он был прежде. Так же, как и прежде, он был рассеян и казался занятым не тем, что было перед глазами, а чем то своим, особенным. Разница между прежним и теперешним его состоянием состояла в том, что прежде, когда он забывал то, что было перед ним, то, что ему говорили, он, страдальчески сморщивши лоб, как будто пытался и не мог разглядеть чего то, далеко отстоящего от него. Теперь он так же забывал то, что ему говорили, и то, что было перед ним; но теперь с чуть заметной, как будто насмешливой, улыбкой он всматривался в то самое, что было перед ним, вслушивался в то, что ему говорили, хотя очевидно видел и слышал что то совсем другое. Прежде он казался хотя и добрым человеком, но несчастным; и потому невольно люди отдалялись от него. Теперь улыбка радости жизни постоянно играла около его рта, и в глазах его светилось участие к людям – вопрос: довольны ли они так же, как и он? И людям приятно было в его присутствии.
Прежде он много говорил, горячился, когда говорил, и мало слушал; теперь он редко увлекался разговором и умел слушать так, что люди охотно высказывали ему свои самые задушевные тайны.
Княжна, никогда не любившая Пьера и питавшая к нему особенно враждебное чувство с тех пор, как после смерти старого графа она чувствовала себя обязанной Пьеру, к досаде и удивлению своему, после короткого пребывания в Орле, куда она приехала с намерением доказать Пьеру, что, несмотря на его неблагодарность, она считает своим долгом ходить за ним, княжна скоро почувствовала, что она его любит. Пьер ничем не заискивал расположения княжны. Он только с любопытством рассматривал ее. Прежде княжна чувствовала, что в его взгляде на нее были равнодушие и насмешка, и она, как и перед другими людьми, сжималась перед ним и выставляла только свою боевую сторону жизни; теперь, напротив, она чувствовала, что он как будто докапывался до самых задушевных сторон ее жизни; и она сначала с недоверием, а потом с благодарностью выказывала ему затаенные добрые стороны своего характера.
Самый хитрый человек не мог бы искуснее вкрасться в доверие княжны, вызывая ее воспоминания лучшего времени молодости и выказывая к ним сочувствие. А между тем вся хитрость Пьера состояла только в том, что он искал своего удовольствия, вызывая в озлобленной, cyхой и по своему гордой княжне человеческие чувства.
– Да, он очень, очень добрый человек, когда находится под влиянием не дурных людей, а таких людей, как я, – говорила себе княжна.
Перемена, происшедшая в Пьере, была замечена по своему и его слугами – Терентием и Васькой. Они находили, что он много попростел. Терентий часто, раздев барина, с сапогами и платьем в руке, пожелав покойной ночи, медлил уходить, ожидая, не вступит ли барин в разговор. И большею частью Пьер останавливал Терентия, замечая, что ему хочется поговорить.
– Ну, так скажи мне… да как же вы доставали себе еду? – спрашивал он. И Терентий начинал рассказ о московском разорении, о покойном графе и долго стоял с платьем, рассказывая, а иногда слушая рассказы Пьера, и, с приятным сознанием близости к себе барина и дружелюбия к нему, уходил в переднюю.
Доктор, лечивший Пьера и навещавший его каждый день, несмотря на то, что, по обязанности докторов, считал своим долгом иметь вид человека, каждая минута которого драгоценна для страждущего человечества, засиживался часами у Пьера, рассказывая свои любимые истории и наблюдения над нравами больных вообще и в особенности дам.
– Да, вот с таким человеком поговорить приятно, не то, что у нас, в провинции, – говорил он.
В Орле жило несколько пленных французских офицеров, и доктор привел одного из них, молодого итальянского офицера.
Офицер этот стал ходить к Пьеру, и княжна смеялась над теми нежными чувствами, которые выражал итальянец к Пьеру.
Итальянец, видимо, был счастлив только тогда, когда он мог приходить к Пьеру и разговаривать и рассказывать ему про свое прошедшее, про свою домашнюю жизнь, про свою любовь и изливать ему свое негодование на французов, и в особенности на Наполеона.
– Ежели все русские хотя немного похожи на вас, – говорил он Пьеру, – c'est un sacrilege que de faire la guerre a un peuple comme le votre. [Это кощунство – воевать с таким народом, как вы.] Вы, пострадавшие столько от французов, вы даже злобы не имеете против них.
И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими.
Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.
В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.
В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.
