Иоаким (архиепископ Ростовский)
| Архиепископ Иоаким | ||
| ||
|---|---|---|
| 13 апреля 1731 — 25 декабря 1741 | ||
| Предшественник: | Георгий (Дашков) | |
| Преемник: | Арсений (Мацеевич) | |
| ||
| 16 марта — 22 апреля 1726 | ||
| Предшественник: | Павел (Васильев) | |
| Преемник: | Афанасий (Пауссиус-Кондоиди) | |
| ||
| 11 октября 1725 — 16 марта 1726 22 апреля 1726 — 13 апреля 1731 | ||
| Предшественник: | Варлаам (Леницкий) | |
| Преемник: | Гавриил (Русской) | |
| ||
| 23 июня 1723 — 11 октября 1725 | ||
| Предшественник: | Аарон (Еропкин) | |
| Преемник: | Аарон (Еропкин) | |
| ||
| 22 января 1716 — 23 июня 1723 | ||
| Предшественник: | Сампсон | |
| Преемник: | Лаврентий (Горка) | |
| Рождение: | около 1651 Суздаль | |
| Смерть: | 25 января 1741 (5 января 1742) Ростов | |
Архиепископ Иоаким (ок. 1651, Астрахань — 25 декабря 1741, Ростов) — епископ Русская православная церковь, архиепископ Ростовский.
Содержание
Биография
Родился около 1651 года в Суздале в семье священника. Мирское имя неизвестно. был женат, служил в Суздале приходским священником[1].
По кончине жены принял постриг и служил в Москве при Патриаршем доме, откуда в 1715 году был зачислен в братство Александро-Невского монастыря казначеем. По указу Петра I, в эту обитель даже высылали доброжительных и учёных монахов из разных монастырей в «надежду архиерейства»[2].
Епископ Астраханский
22 января 1716 года из иеромонаха был хиротонисан во епископа Астраханского и Терского и в ноябре того же года прибыл в Астрахань[3].
Обращал большое внимание на устроение и благолепие храмов Божиих. При нём освящены Гостинно-Николаевская церковь 3 июля 1721 года и верхняя Вознесенская 4 мая 1722 года; для собора вылиты три колокола: в 500 пуд., 300 пуд. и 100 пуд[3].
По своей отдаленности и по особым местным условиям, астраханская епархия требовала особенных забот; между тем в бытность Иоакима епископом в Астрахани ни при архиерейском доме, ни при монастырях не существовало ни одной школы[1].
Ревностно охранял свою паству от католической пропаганды, которую значительно усилилась при губернаторе Артемии Волынском, который не благоволил к православному духовенству, а оказывал внимание и благосклонность инославному духовенству. Католический патер Антоний Марк построил в Астрахани первый костёл без царского на то указа и без ведома духовной власти, а только лишь с разрешения губернатора[3].
Епископ Иоаким написал о действиях Антоний Волынского в Синод, при чём объяснил, что он, Антоний, «чинит христианам многия противности», и жаловался на губернатора Волынскаго, что он вмешивается в дела духовнаго приказа. По этому донесению Святейший Синод определил сообщить о действиях Волынскаго в Сенат с предложением, чтобы он впредь не вмешивался в дела, касающиеся Синодального суда и духовной власти, и чтобы о поступке его учинён был ему допрос по пунктам. В другом указе Святейшего Синода было определено: «обретающийся тамо костёл, яко самовольно и дерзостно, без Его Императорскаго Величества указу и без Синодальнаго определения построенный, астраханскому епископу упразднить неотложно. И как чаемое ныне Его Императорскаго Величества пришествие в Астрахань будет, тогда-бы он, епископ, о оном костёле Его Величеству донёс обстоятельно, и о имеющей на то быть собственной Его Императорскаго Величества резолюции уведомил Синод неукоснительно», о чём определено было послать указ епископу Иоакиму[3].
Как он исполнил это определение во время пребывания в Астрахани Петра I, сведений не сохранилось. Только несомненно, что костёл в Астрахани упразднён не был, а ревностный святитель впал у императора в немилость, так как вскоре по возвращении Петра I в Санкт-Петербург, император указом от 12 января 1723 года сместил епископа Иоакима: «за некоторыя Его Величеству известныя причины велено по именному указу от 13 января 1723 г. его (Иоакима) из Астрахани вывести и определить в которую пристойно епархию викарием». Иоаким был вызван на чреду священнослужения в Санкт-Петербург[2].
Смещение с кафедры также связывают с покровительством почитанию преподобного отрока-схимника Боголепа, которого старообрядцы считали своим защитником от «антихриста-царя» во время Астраханского восстания 1705—1706 годов.[4]
Епископ Корельский и Ладожский
23 июня 1723 года назначен епископом Корельским и Ладожским, викарием Новгородской епархии. В этом отношении он напоминает первого епископа Тамбовского Леонтия, ставшего в 1685 года викарием в Новгороде. Будучи викарием, служил в Новгороде[2].
Был ближайшим помощником архиепископа Феодосия (Яновского). В сентябре 1723 года участвовал во встрече в Новгороде ковчега с мощами благоверного князя Александра Невского, совершал торжественные богослужения в Софийском соборе по случаю перенесения мощей в Санкт-Петербург.
Епископ Суздальский и Юрьевский
После смерти Петра I 11 октября 1725 года определён епископом Суздальским и Юрьевским[3].
16 марта 1726 года его перевели в Вологодскую епархию, а 22 апреля 1726 года вернули назад в Суздальскую епархию[2].
В числе других архиереев был вызван ко дню коронации императора Петра II в Москву. 4 февраля 1728 года после торжественного въезда императора в Москву приветствовал его словом в Архангельском соборе, а 25 того же февраля участвовал в короновании[1].
С 21 июля 1730 года — член Святейшего Синода.
Архиепископ Ростовский и Ярославский
13 апреля 1731 года был назначен на Ростово-Ярославскую кафедру. 16 июня того же года возведён в сан архиепископа и присутствовал в Святейшем Синоде по апрель 1732 года[1].
В 1739 году Иоаким учредил в Ростове при архиерейском доме Славяно-латинскую школу, где учителями были выходцы с Украины. Эта школа заменила заглохшее училище, основанное митрополитом Димитрием Ростовским, но и она закрылась через год после смерти Иоакима.
Был ревнителем благолепия церковного, его попечением устроен прекрасный иконостас в кафедральном Успенском соборе Ростова, а также сделаны и другие украшения[1].
Скончался 25 декабря 1741 года в Ростове[3] «в благовест к литургии, читая четвертую молитву ко причащению»[2]. Погребён в Ростовском кафедральном соборе[1].
Напишите отзыв о статье "Иоаким (архиепископ Ростовский)"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 6 Иоаким (архиепископ ростовский и ярославский) // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
- ↑ 1 2 3 4 5 А. П. Дмитриев [www.kirjazh.spb.ru/biblio/karep/karep3.htm Карельская и Ладожская епархия (1685—1758)] // История Корельской (Кексгольмской) епархии. «Вуокса». Приозерский краеведческий альманах. Приозерск. 2000—2001 г.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 [www.astrakhan-ortodox.astranet.ru/vladyki/ioakim.htm Иоаким, епископ Астраханский и Терский] на сайте Астраханской епархии
- ↑ А. А. Романова, игум. Андроник (Трубачёв) [www.pravenc.ru/text/149487.html Боголеп Черноярский] // Православная энциклопедия. Том V. — М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2002. — С. 455-456. — 752 с. — 39 000 экз. — ISBN 5-89572-010-2
Ссылки
- [www.ortho-rus.ru/cgi-bin/ps_file.cgi?2_513 Иоаким Ростовский] на сайте «Русское православие»
- В. И. Вахрина, Д. Б. Кочетов [www.pravenc.ru/text/468885.html Иоаким] // Православная энциклопедия. Том XXIII. — М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2010. — С. 149-151. — 752 с. — 39 000 экз. — ISBN 978-5-89572-042-4
| ||||||||||||||||||||
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Иоаким (архиепископ Ростовский)
Майор с улыбкой приложил руку к козырьку.– Кого вам угодно, мамзель? – сказал он, суживая глаза и улыбаясь.
Наташа спокойно повторила свой вопрос, и лицо и вся манера ее, несмотря на то, что она продолжала держать свой платок за кончики, были так серьезны, что майор перестал улыбаться и, сначала задумавшись, как бы спрашивая себя, в какой степени это можно, ответил ей утвердительно.
– О, да, отчего ж, можно, – сказал он.
Наташа слегка наклонила голову и быстрыми шагами вернулась к Мавре Кузминишне, стоявшей над офицером и с жалобным участием разговаривавшей с ним.
– Можно, он сказал, можно! – шепотом сказала Наташа.
Офицер в кибиточке завернул во двор Ростовых, и десятки телег с ранеными стали, по приглашениям городских жителей, заворачивать в дворы и подъезжать к подъездам домов Поварской улицы. Наташе, видимо, поправились эти, вне обычных условий жизни, отношения с новыми людьми. Она вместе с Маврой Кузминишной старалась заворотить на свой двор как можно больше раненых.
– Надо все таки папаше доложить, – сказала Мавра Кузминишна.
– Ничего, ничего, разве не все равно! На один день мы в гостиную перейдем. Можно всю нашу половину им отдать.
– Ну, уж вы, барышня, придумаете! Да хоть и в флигеля, в холостую, к нянюшке, и то спросить надо.
– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.
M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
