Иоанна Английская

Иоанна Английская Joan of England<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Ричард Львиное Сердце и Джоанна встречают короля Франции Филиппа II Августа</td></tr>
Королева Сицилии
13 февраля 1177 — 11 ноября 1189
Предшественник:	Маргарита Наваррская
Преемник:	Сибилла Ачерра
Графиня Тулузы
1196 — 4 сентября 1199
Предшественник:	Бургонь де Лузиньян
Преемник:	кипрская принцесса
Рождение:	1165(1165) Анже (Франция)
Смерть:	4 сентября 1199(1199-09-04) Фонтевро (Франция)
Род:	Плантагенеты, Отвили, Тулузский дом
Отец:	Генрих II Плантагенет
Мать:	Алиенора Аквитанская
Супруг:	1) Вильгельм II Добрый 2) Раймунд VI Тулузский
Дети:	от 1-го брака: нет от 2-го брака: Раймунд, Мария

Иоа́нна (Джоа́нна) Англи́йская (октябрь 1165, Анже — 4 сентября 1199, Фонтевро) — дочь английского короля Генриха II и Алиеноры Аквитанской, в первом браке замужем за королём Сицилии Вильгельмом II Добрым, во втором браке — за графом Тулузским Раймундом VI.

Происхождение и первый брак

Джоанна Английская была седьмым ребёнком (и третьей дочерью) Генриха II Плантагенета (1133—1189), короля Англии, и Элеоноры Аквитанской (1122—1204). Её братьями были английские короли Ричард I Львиное Сердце (1157—1199) и Джон Безземельный (1167—1216). Юность Джоанны прошла при дворе её матери в Винчестере и Пуатье.

Отец Джоанны Генрих II был создателем обширной «Анжуйской империи», включавшей в себя Англию и Нормандию, то есть наследство Нормандской династии, собственное графство Анжу и значительное герцогство Аквитанию, приданое его жены Элеоноры. Браки своих детей Генрих II устраивал с тем, чтобы расширить владения или обеспечить прочные союзы с соседними монархиями. Уже в 1168 году Генрих II предложил руку трёхлетней Джоанны королю Сицилии Вильгельму II Доброму, тогда ещё несовершеннолетнему. Предложение было принято сицилийским двором, и в начале 1170 года полномочные посланники Сицилии граф Робер де Лорителло и Ричард Палмер, епископ Сиракуз, прибыли в Ананьи для обсуждения намечающегося брака с папой Александром III. Папа не возражал против этого союза, а после примирения Генриха II и Томаса Бекета летом 1170 года вопрос был окончательно решён. Но убийство Томаса Бекета 29 декабря 1170 года, совершённое, как минимум, с ведома Генриха II, навлекло на английского короля отлучение от Церкви, и переговоры о сицилийско-английском брачном союзе были прерваны.

В последующие годы Вильгельм II рассматривал предложения о браке, поступившие от византийского императора Мануила I Комнина и западного императора Фридриха I Барбароссы. По разным причинам, оба проектируемых союза не состоялись. Тем временем, Генрих II принёс публичное покаяние за соучастие в убийстве Томаса Бекета и был прощён папой. Теперь уже папа Александр III, не желавший возможного союза между германским императором и Сицилией, инициировал возобновление переговоров о браке Вильгельма II Доброго и Джоанны Английской.

В начале 1176 года послы Вильгельма II Доброго прибыли в Лондон просить руки Джоанны для своего монарха. Генрих II согласился, и сицилийские послы приехали в Винчестер, чтобы убедиться в привлекательности невесты. Джоанна понравилась послам своего жениха, официальная помолвка состоялась 20 мая 1176 года, и 26 августа 1176 года Джоанна, окружённая свитой, покинула Англию. 2 февраля 1177 года Джоанна прибыла в Палермо и впервые встретилась со своим женихом. 13 февраля Вильгельм II Добрый и Джоанна Английская обвенчались в Палатинской капелле в Палермо, после чего Джоанна была помазана и коронована как королева Сицилии.

По отзывам современников, брак Вильгельма II и Джоанны был счастливым, а само царствование Вильгельма II осталось в памяти сицилийцев «золотым веком». Но королевская чета так и не произвела на свет наследника, что стало причиной последующего падения Норманнского королевства в Южной Италии. Впрочем, один из хронистов (Робер из Ториньи) упоминает о рождённом в 1182 году Боэмунде Апулийском — сыне Вильгельма II и Джоанны. Это сообщение, принадлежащее перу северофранцузского летописца, не подтверждается другими (в том числе итальянскими) источниками и не может считаться достоверным. Но даже если допустить рождение этого ребёнка, его не было в живых к моменту смерти Вильгельма II.

Вильгельм II скончался 18 ноября 1189 года, не назначив себе преемника. В январе 1190 года королём Сицилии был избран его двоюродный брат Танкред, из-за своего незаконного происхождения не имевший прав на престол. Его воцарение было оспорено Генрихом Гогенштауфеном, женатым на Констанции, тётке Вильгельма II.

Конфликт между Танкредом и Ричардом Львиное Сердце

Избранный после смерти Вильгельма II новый сицилийский король Танкред ограничил свободу Джоанны, не выплатил полагавшейся ей вдовьей доли и присваивал доходы от переданного ей по брачному контракту графства Монте-Сан-Анджело. Брат Джоанны Ричард I Львиное Сердце, во время Третьего крестового похода прибыв в Мессину 23 сентября 1190 года, потребовал от Танкреда восстановления законных прав Джоанны. Танкред освободил Джоанну и выплатил ей денежную компенсацию. Но Ричард потребовал удовлетворения всех своих требований.

30 сентября 1190 года Ричард пересек Мессинский пролив, захватил город Багнару в Калабрии и оставил там Джоанну под защитой английского гарнизона. Затем, по возвращении в Мессину, англичане заняли греческий монастырь Спасителя, изгнав оттуда монахов. 3 октября 1190 года жители Мессины, возмущенные поведением англичан, блокировали их в монастыре. Ричард, в свою очередь, ворвался в город и подверг его грабежам и насилию. Ричард потребовал от ограбленных горожан заложников и для предотвращения новых антианглийских выступлений построил на горе за стенами города деревянный форт с оскорбительным название Матегрифон — узда для греков.

Танкред, не имея возможности воевать с крестоносцами, начал переговоры с Ричардом, увенчавшиеся Мессинским договором 11 ноября 1190 года. В соответствии с этим договором Танкред выплачивал Джоанне Английской дополнительное вознаграждение за графство Монте-Сан-Анджело, которое оставлял за собой, а также компенсировал Ричарду потерю (действительную или мнимую) обещанного Вильгельмом II наследства. Малолетний племянник и наследник Ричарда I Артур Бретонский был помолвлен с дочерью Танкреда. В обмен на это, Ричард обещал Танкреду военную помощь на протяжении всего времени своего нахождения в Южной Италии, компенсацию убытков от разорения Мессины и разрушение Матегрифона. На этом конфликт Танкреда и Ричарда вокруг вдовьей доли Джоанны Английской был исчерпан.

Участие в Третьем крестовом походе

30 марта 1191 года в Мессину прибыла невеста Ричарда Беренгария Наваррская, сопровождаемая Элеонорой Аквитанской. Так как начался Великий пост, что делало венчание Ричарда и Беренгарии невозможным, было решено, что Беренгария Наваррская присоединится к Ричарду в крестовом походе, и они сочетаются браком позже. Беренгарию в путешествии должна была сопровождать дама её ранга, а, поскольку Элеонора была уже в преклонных летах, спутницей Беренгарии стала Джоанна Английская. Через два дня после отплытия корабль, на котором плыли дамы, попал в шторм, сбился с курса и оказался у берегов Кипра. Самопровозглашённый император Кипра Исаак Комнин собирался взять принцесс в плен, и только прибытие флота Ричарда спасло их от плена. Исаак Комнин потерпел поражение и был брошен Ричардом в темницу. В Лимасоле Ричард и Беренгария обвенчались, и Джоанна и её невестка Беренгария отпыли в Акру.

Ричард Львиное Сердце, поняв, что крестоносцы навряд ли смогут овладеть Иерусалимом и тем более удержать его в руках, начал переговоры с Саладином. Одним из вариантом примирения двух врагов был брак между Аль-Адилем, братом Саладина, и Джоанной Английской, при этом новобрачные должны были совместно править Святым городом. Но Джоанна наотрез отказалась выходить замуж за мусульманина, и предполагаемый союз не состоялся.

Второй брак

После окончания Третьего крестового похода (1192) Джоанна и Беренгария Наваррская вместе вернулись из Акры во Францию, остановившись по пути на Сицилии. В октябре 1196 года Джоанна вышла замуж за могущественного графа Тулузского Раймунда VI, принеся ему в приданое Керси и Ажене. В этом браке Джоанна родила троих детей, сняв с себя обвинения сицилийских хронистов (в том числе, Петра из Эболи) в бесплодии. В 1199 году беременная третьим ребёнком Джоанна, правившая графством в отсутствие мужа, осадила мятежных баронов в замке Ле-Кассе, но обнаружила среди своих воинов заговор. Спасая свою жизнь, Джоанна уехала в Руан, где нашла приют у своей матери Элеоноры Аквитанской. 4 сентября 1199 года Джоанна умерла в третьих родах в аббатстве Фонтевро, принеся на смертном одре монашеские обеты. Джоанна погребена в Фонтевро в семейной усыпальнице Плантагенетов рядом со своими родителями — Генрихом II и Элеонорой Аквитанской — и братом Ричардом Львиное Сердце.

След в искусстве

Джоанна является прототипом героини романа Вальтера Скотта «Талисман» Эдит Плантагенет. В романе Эдит является любимой родственницей Ричарда Львиное Сердце, который, тем не менее, готов выдать её за Саладина. Как и в реальной истории, Эдит отвергает сватовство Саладина и (уже романтическая выдумка писателя) выходит замуж за простого шотландского рыцаря Кеннета.

В соборе Монреале среди мозаик апсиды находится ещё одно свидетельство об Джоанне Английской. Во втором сверху ряду святых находится изображение святого Томаса Кентерберийского (Томаса Бекета). Мозаики апсиды выполнены при жизни Вильгельма II, то есть до 1189 года, всего через двадцать лет после мученической кончины Томаса Бекета. Это одно самое раннее из известных иконографических изображений святого. Поскольку Джоанна Английская лично знала и глубоко уважала священномученика, считается, что его образ помещён в Монреале по желанию королевы.

Литература

• Норвич, Дж. Расцвет и закат Сицилийского королевства. Нормандцы в Сицилии: 1130—1194. — М., 2005. ISBN 5-9524-1752-3

Ссылки

• [genealogy.euweb.cz] — сайт, посвященный генеалогии знатных фамилий Европы (использование с осторожностью из-за неточностей в датах)

Отрывок, характеризующий Иоанна Английская

Билибин усмехнулся и распустил складки кожи.
– Cependant, mon cher, – сказал он, рассматривая издалека свой ноготь и подбирая кожу над левым глазом, – malgre la haute estime que je professe pour le православное российское воинство, j'avoue que votre victoire n'est pas des plus victorieuses. [Однако, мой милый, при всем моем уважении к православному российскому воинству, я полагаю, что победа ваша не из самых блестящих.]
Он продолжал всё так же на французском языке, произнося по русски только те слова, которые он презрительно хотел подчеркнуть.
– Как же? Вы со всею массой своею обрушились на несчастного Мортье при одной дивизии, и этот Мортье уходит у вас между рук? Где же победа?
– Однако, серьезно говоря, – отвечал князь Андрей, – всё таки мы можем сказать без хвастовства, что это немного получше Ульма…
– Отчего вы не взяли нам одного, хоть одного маршала?
– Оттого, что не всё делается, как предполагается, и не так регулярно, как на параде. Мы полагали, как я вам говорил, зайти в тыл к семи часам утра, а не пришли и к пяти вечера.
– Отчего же вы не пришли к семи часам утра? Вам надо было притти в семь часов утра, – улыбаясь сказал Билибин, – надо было притти в семь часов утра.
– Отчего вы не внушили Бонапарту дипломатическим путем, что ему лучше оставить Геную? – тем же тоном сказал князь Андрей.
– Я знаю, – перебил Билибин, – вы думаете, что очень легко брать маршалов, сидя на диване перед камином. Это правда, а всё таки, зачем вы его не взяли? И не удивляйтесь, что не только военный министр, но и августейший император и король Франц не будут очень осчастливлены вашей победой; да и я, несчастный секретарь русского посольства, не чувствую никакой потребности в знак радости дать моему Францу талер и отпустить его с своей Liebchen [милой] на Пратер… Правда, здесь нет Пратера.
Он посмотрел прямо на князя Андрея и вдруг спустил собранную кожу со лба.
– Теперь мой черед спросить вас «отчего», мой милый, – сказал Болконский. – Я вам признаюсь, что не понимаю, может быть, тут есть дипломатические тонкости выше моего слабого ума, но я не понимаю: Мак теряет целую армию, эрцгерцог Фердинанд и эрцгерцог Карл не дают никаких признаков жизни и делают ошибки за ошибками, наконец, один Кутузов одерживает действительную победу, уничтожает charme [очарование] французов, и военный министр не интересуется даже знать подробности.
– Именно от этого, мой милый. Voyez vous, mon cher: [Видите ли, мой милый:] ура! за царя, за Русь, за веру! Tout ca est bel et bon, [все это прекрасно и хорошо,] но что нам, я говорю – австрийскому двору, за дело до ваших побед? Привезите вы нам свое хорошенькое известие о победе эрцгерцога Карла или Фердинанда – un archiduc vaut l'autre, [один эрцгерцог стоит другого,] как вам известно – хоть над ротой пожарной команды Бонапарте, это другое дело, мы прогремим в пушки. А то это, как нарочно, может только дразнить нас. Эрцгерцог Карл ничего не делает, эрцгерцог Фердинанд покрывается позором. Вену вы бросаете, не защищаете больше, comme si vous nous disiez: [как если бы вы нам сказали:] с нами Бог, а Бог с вами, с вашей столицей. Один генерал, которого мы все любили, Шмит: вы его подводите под пулю и поздравляете нас с победой!… Согласитесь, что раздразнительнее того известия, которое вы привозите, нельзя придумать. C'est comme un fait expres, comme un fait expres. [Это как нарочно, как нарочно.] Кроме того, ну, одержи вы точно блестящую победу, одержи победу даже эрцгерцог Карл, что ж бы это переменило в общем ходе дел? Теперь уж поздно, когда Вена занята французскими войсками.
– Как занята? Вена занята?
– Не только занята, но Бонапарте в Шенбрунне, а граф, наш милый граф Врбна отправляется к нему за приказаниями.
Болконский после усталости и впечатлений путешествия, приема и в особенности после обеда чувствовал, что он не понимает всего значения слов, которые он слышал.
– Нынче утром был здесь граф Лихтенфельс, – продолжал Билибин, – и показывал мне письмо, в котором подробно описан парад французов в Вене. Le prince Murat et tout le tremblement… [Принц Мюрат и все такое…] Вы видите, что ваша победа не очень то радостна, и что вы не можете быть приняты как спаситель…
– Право, для меня всё равно, совершенно всё равно! – сказал князь Андрей, начиная понимать,что известие его о сражении под Кремсом действительно имело мало важности ввиду таких событий, как занятие столицы Австрии. – Как же Вена взята? А мост и знаменитый tete de pont, [мостовое укрепление,] и князь Ауэрсперг? У нас были слухи, что князь Ауэрсперг защищает Вену, – сказал он.
– Князь Ауэрсперг стоит на этой, на нашей, стороне и защищает нас; я думаю, очень плохо защищает, но всё таки защищает. А Вена на той стороне. Нет, мост еще не взят и, надеюсь, не будет взят, потому что он минирован, и его велено взорвать. В противном случае мы были бы давно в горах Богемии, и вы с вашею армией провели бы дурную четверть часа между двух огней.
– Но это всё таки не значит, чтобы кампания была кончена, – сказал князь Андрей.
– А я думаю, что кончена. И так думают большие колпаки здесь, но не смеют сказать этого. Будет то, что я говорил в начале кампании, что не ваша echauffouree de Durenstein, [дюренштейнская стычка,] вообще не порох решит дело, а те, кто его выдумали, – сказал Билибин, повторяя одно из своих mots [словечек], распуская кожу на лбу и приостанавливаясь. – Вопрос только в том, что скажет берлинское свидание императора Александра с прусским королем. Ежели Пруссия вступит в союз, on forcera la main a l'Autriche, [принудят Австрию,] и будет война. Ежели же нет, то дело только в том, чтоб условиться, где составлять первоначальные статьи нового Саmро Formio. [Кампо Формио.]
– Но что за необычайная гениальность! – вдруг вскрикнул князь Андрей, сжимая свою маленькую руку и ударяя ею по столу. – И что за счастие этому человеку!
– Buonaparte? [Буонапарте?] – вопросительно сказал Билибин, морща лоб и этим давая чувствовать, что сейчас будет un mot [словечко]. – Bu onaparte? – сказал он, ударяя особенно на u . – Я думаю, однако, что теперь, когда он предписывает законы Австрии из Шенбрунна, il faut lui faire grace de l'u . [надо его избавить от и.] Я решительно делаю нововведение и называю его Bonaparte tout court [просто Бонапарт].
– Нет, без шуток, – сказал князь Андрей, – неужели вы думаете,что кампания кончена?
– Я вот что думаю. Австрия осталась в дурах, а она к этому не привыкла. И она отплатит. А в дурах она осталась оттого, что, во первых, провинции разорены (on dit, le православное est terrible pour le pillage), [говорят, что православное ужасно по части грабежей,] армия разбита, столица взята, и всё это pour les beaux yeux du [ради прекрасных глаз,] Сардинское величество. И потому – entre nous, mon cher [между нами, мой милый] – я чутьем слышу, что нас обманывают, я чутьем слышу сношения с Францией и проекты мира, тайного мира, отдельно заключенного.
– Это не может быть! – сказал князь Андрей, – это было бы слишком гадко.
– Qui vivra verra, [Поживем, увидим,] – сказал Билибин, распуская опять кожу в знак окончания разговора.
Когда князь Андрей пришел в приготовленную для него комнату и в чистом белье лег на пуховики и душистые гретые подушки, – он почувствовал, что то сражение, о котором он привез известие, было далеко, далеко от него. Прусский союз, измена Австрии, новое торжество Бонапарта, выход и парад, и прием императора Франца на завтра занимали его.
Он закрыл глаза, но в то же мгновение в ушах его затрещала канонада, пальба, стук колес экипажа, и вот опять спускаются с горы растянутые ниткой мушкатеры, и французы стреляют, и он чувствует, как содрогается его сердце, и он выезжает вперед рядом с Шмитом, и пули весело свистят вокруг него, и он испытывает то чувство удесятеренной радости жизни, какого он не испытывал с самого детства.
Он пробудился…
«Да, всё это было!…» сказал он, счастливо, детски улыбаясь сам себе, и заснул крепким, молодым сном.


На другой день он проснулся поздно. Возобновляя впечатления прошедшего, он вспомнил прежде всего то, что нынче надо представляться императору Францу, вспомнил военного министра, учтивого австрийского флигель адъютанта, Билибина и разговор вчерашнего вечера. Одевшись в полную парадную форму, которой он уже давно не надевал, для поездки во дворец, он, свежий, оживленный и красивый, с подвязанною рукой, вошел в кабинет Билибина. В кабинете находились четыре господина дипломатического корпуса. С князем Ипполитом Курагиным, который был секретарем посольства, Болконский был знаком; с другими его познакомил Билибин.
Господа, бывавшие у Билибина, светские, молодые, богатые и веселые люди, составляли и в Вене и здесь отдельный кружок, который Билибин, бывший главой этого кружка, называл наши, les nфtres. В кружке этом, состоявшем почти исключительно из дипломатов, видимо, были свои, не имеющие ничего общего с войной и политикой, интересы высшего света, отношений к некоторым женщинам и канцелярской стороны службы. Эти господа, повидимому, охотно, как своего (честь, которую они делали немногим), приняли в свой кружок князя Андрея. Из учтивости, и как предмет для вступления в разговор, ему сделали несколько вопросов об армии и сражении, и разговор опять рассыпался на непоследовательные, веселые шутки и пересуды.
– Но особенно хорошо, – говорил один, рассказывая неудачу товарища дипломата, – особенно хорошо то, что канцлер прямо сказал ему, что назначение его в Лондон есть повышение, и чтоб он так и смотрел на это. Видите вы его фигуру при этом?…
– Но что всего хуже, господа, я вам выдаю Курагина: человек в несчастии, и этим то пользуется этот Дон Жуан, этот ужасный человек!
Князь Ипполит лежал в вольтеровском кресле, положив ноги через ручку. Он засмеялся.
– Parlez moi de ca, [Ну ка, ну ка,] – сказал он.
– О, Дон Жуан! О, змея! – послышались голоса.
– Вы не знаете, Болконский, – обратился Билибин к князю Андрею, – что все ужасы французской армии (я чуть было не сказал – русской армии) – ничто в сравнении с тем, что наделал между женщинами этот человек.
– La femme est la compagne de l'homme, [Женщина – подруга мужчины,] – произнес князь Ипполит и стал смотреть в лорнет на свои поднятые ноги.
Билибин и наши расхохотались, глядя в глаза Ипполиту. Князь Андрей видел, что этот Ипполит, которого он (должно было признаться) почти ревновал к своей жене, был шутом в этом обществе.
– Нет, я должен вас угостить Курагиным, – сказал Билибин тихо Болконскому. – Он прелестен, когда рассуждает о политике, надо видеть эту важность.
Он подсел к Ипполиту и, собрав на лбу свои складки, завел с ним разговор о политике. Князь Андрей и другие обступили обоих.
– Le cabinet de Berlin ne peut pas exprimer un sentiment d'alliance, – начал Ипполит, значительно оглядывая всех, – sans exprimer… comme dans sa derieniere note… vous comprenez… vous comprenez… et puis si sa Majeste l'Empereur ne deroge pas au principe de notre alliance… [Берлинский кабинет не может выразить свое мнение о союзе, не выражая… как в своей последней ноте… вы понимаете… вы понимаете… впрочем, если его величество император не изменит сущности нашего союза…]