Колеттис, Иоаннис

Иоаннис Колеттис (греч. Ιωάννης Κωλέττης; 1773 или 1774 — 31 августа 1847) — греческий политический деятель (1788—1847 годы), по происхождению эллинизированный аромун.

Биография

Иоаннис Колеттис — уроженец горного массива Пинд. Прошёл курс медицины в нескольких итальянских университетах, включая Пизанский. В Пизе Колеттис вступил в тайное общество карбонариев. По возвращении в Грецию, Колеттис сделался личным врачом Али-паши Янинского, и в этой должности завязал тесные сношения со многими албанцами.

В 1821 году, когда началось восстание в Греции, он возбудил мятеж у себя на родине, а после его неудачи перебрался в Морею, где начальствовал над отрядом инсургентов.

В 1822 году Колеттис был депутатом в народном собрании, принял горячее участие в выработке Эпидаврской конституции, а затем в 1824 году сделался de facto главой временного правительства, официальным премьером которого был Кундуриотис.

В 1827 году враждебно настроенный против Колеттиса Маврокордато возложил на него обязанность организовать оборону Аттики и Эвбеи против турок, чего, однако, Колеттис исполнить не смог, несмотря на одержанную им блистательную победу при Каристосе (на Эвбее).

На Трезенском народном собрании (1827) Колеттис горячо отстаивал выбор Каподистрии, который по прибытии в Грецию назначил его членом панэллениона (государственного совета). Скоро, однако, еще при жизни Каподистрии, Колеттис, не отличавшийся твёрдостью и определённостью политических убеждений, перешёл в оппозицию и выступил в качестве главы французской партии, называвшейся синтагматиками.

К периоду анархии, последовавшему за убиением Каподистрии (1831—1833), относится самый блестящий период деятельности Колеттиса. Сначала герусия (сенат) назначила его вместе с Августиносом Каподистрией и Колокотрони, членом временного правительства; но так как Августинос Каподистрия, выбранный после этого президентом, и его сторонник Колокотрони, не признавали временного правительства, то Колеттис, в свою очередь не признававший президента, появился во главе временного правительства, которое многими, в особенности в Румелии (где Колеттис был весьма популярен), признавалось за законное.

Колеттис руководил военными действиями в междоусобной войне, приведшей к низвержению Августиноса Каподистрии. В новом временном правительстве (комитет пяти), назначенном (апрель 1832) сенатом, Колеттис оказался в решительном меньшинстве. Ловким дипломатическим манёвром он сумел извергнуть из его среды Колокотрони и преобразовать его в комитет семи, в котором он был заправилой.

Когда в Грецию прибыл, наконец (1833 год) король Оттон, то Колеттис, хотя и неохотно согласившийся на его избрание, сумел пристроиться к новому правительству. Стоя во главе французской партии Колеттис продолжал враждовать с Маврокордато, главой английской партии; сперва он входил в разные министерские комбинации, потом был посланником в Париже, пока революция 1843 года не вызвала его на родину, где вскоре (1844—1847) он сделался министром-президентом. В его министерство начались особенные финансовые затруднения Греции.

Лмтература

• Ελιόπουλος «Ίωάυυης Κωλέττης» (Афины, 1890).

Примечания

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Колеттис, Иоаннис

Наташа произвела сильное впечатление на Курагина. Он за ужином после театра с приемами знатока разобрал перед Долоховым достоинство ее рук, плеч, ног и волос, и объявил свое решение приволокнуться за нею. Что могло выйти из этого ухаживанья – Анатоль не мог обдумать и знать, как он никогда не знал того, что выйдет из каждого его поступка.
– Хороша, брат, да не про нас, – сказал ему Долохов.
– Я скажу сестре, чтобы она позвала ее обедать, – сказал Анатоль. – А?
– Ты подожди лучше, когда замуж выйдет…
– Ты знаешь, – сказал Анатоль, – j'adore les petites filles: [обожаю девочек:] – сейчас потеряется.
– Ты уж попался раз на petite fille [девочке], – сказал Долохов, знавший про женитьбу Анатоля. – Смотри!
– Ну уж два раза нельзя! А? – сказал Анатоль, добродушно смеясь.


Следующий после театра день Ростовы никуда не ездили и никто не приезжал к ним. Марья Дмитриевна о чем то, скрывая от Наташи, переговаривалась с ее отцом. Наташа догадывалась, что они говорили о старом князе и что то придумывали, и ее беспокоило и оскорбляло это. Она всякую минуту ждала князя Андрея, и два раза в этот день посылала дворника на Вздвиженку узнавать, не приехал ли он. Он не приезжал. Ей было теперь тяжеле, чем первые дни своего приезда. К нетерпению и грусти ее о нем присоединились неприятное воспоминание о свидании с княжной Марьей и с старым князем, и страх и беспокойство, которым она не знала причины. Ей всё казалось, что или он никогда не приедет, или что прежде, чем он приедет, с ней случится что нибудь. Она не могла, как прежде, спокойно и продолжительно, одна сама с собой думать о нем. Как только она начинала думать о нем, к воспоминанию о нем присоединялось воспоминание о старом князе, о княжне Марье и о последнем спектакле, и о Курагине. Ей опять представлялся вопрос, не виновата ли она, не нарушена ли уже ее верность князю Андрею, и опять она заставала себя до малейших подробностей воспоминающею каждое слово, каждый жест, каждый оттенок игры выражения на лице этого человека, умевшего возбудить в ней непонятное для нее и страшное чувство. На взгляд домашних, Наташа казалась оживленнее обыкновенного, но она далеко была не так спокойна и счастлива, как была прежде.
В воскресение утром Марья Дмитриевна пригласила своих гостей к обедни в свой приход Успенья на Могильцах.
– Я этих модных церквей не люблю, – говорила она, видимо гордясь своим свободомыслием. – Везде Бог один. Поп у нас прекрасный, служит прилично, так это благородно, и дьякон тоже. Разве от этого святость какая, что концерты на клиросе поют? Не люблю, одно баловство!
Марья Дмитриевна любила воскресные дни и умела праздновать их. Дом ее бывал весь вымыт и вычищен в субботу; люди и она не работали, все были празднично разряжены, и все бывали у обедни. К господскому обеду прибавлялись кушанья, и людям давалась водка и жареный гусь или поросенок. Но ни на чем во всем доме так не бывал заметен праздник, как на широком, строгом лице Марьи Дмитриевны, в этот день принимавшем неизменяемое выражение торжественности.
Когда напились кофе после обедни, в гостиной с снятыми чехлами, Марье Дмитриевне доложили, что карета готова, и она с строгим видом, одетая в парадную шаль, в которой она делала визиты, поднялась и объявила, что едет к князю Николаю Андреевичу Болконскому, чтобы объясниться с ним насчет Наташи.
После отъезда Марьи Дмитриевны, к Ростовым приехала модистка от мадам Шальме, и Наташа, затворив дверь в соседней с гостиной комнате, очень довольная развлечением, занялась примериваньем новых платьев. В то время как она, надев сметанный на живую нитку еще без рукавов лиф и загибая голову, гляделась в зеркало, как сидит спинка, она услыхала в гостиной оживленные звуки голоса отца и другого, женского голоса, который заставил ее покраснеть. Это был голос Элен. Не успела Наташа снять примериваемый лиф, как дверь отворилась и в комнату вошла графиня Безухая, сияющая добродушной и ласковой улыбкой, в темнолиловом, с высоким воротом, бархатном платье.