Иоанн (Шаховской)

В Википедии существуют статьи о других людях с именем Иоанн и фамилией Шаховской.

Архиепископ Иоанн<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Архиепископ Иоанн (Шаховской) в 1950 году</td></tr>
Архиепископ Сан-Францисский и Западно-Американский
1950 — 1974
Церковь:	Православная Церковь в Америке
Предшественник:	Феофил (Пашковский)
Преемник:	Владимир (Нагосский)
Ректор Свято-Владимирской духовной семинарии
1946 — 1950
Предшественник:	Дионисий (Дьяченко)
Преемник:	Георгий Флоровский
Епископ Бруклинский
11 мая 1947 — 1950
Предшественник:	Макарий (Ильинский)
Преемник:	Палладий (Видыбида-Руденко)
Рождение:	23 августа 1902(1902-08-23) Москва, Российская империя
Смерть:	30 мая 1989(1989-05-30) (86 лет) Санта-Барбара, США
Династия:	Шаховские
Епископская хиротония:	11 мая 1947 года

Архиепископ Иоанн (в миру князь Дмитрий Алексеевич Шаховской; 23 августа 1902, Москва — 30 мая 1989, Санта-Барбара, Калифорния, США) — епископ Православной церкви в Америке, архиепископ Сан-Францисский и Западно-Американский. Проповедник, писатель, поэт.

Биография

Семья, детство, юность

Представитель тульской ветви рода Шаховских, правнук князя Ивана Леонтьевича. Мать Анна Леонидовна (урождённая Книнен) — правнучка архитектора Карло Росси. Сестра — Зинаида (1906—2001) — писательница, мемуаристка, известный журналист.

Учился в гимназии Карла Мая в Санкт-Петербурге, в школе Левицкой в Царском Селе, в 1915—1917 — в Императорском Александровском лицее.

Анатолий Краснов-Левитин так описывает судьбу юного князя Шаховского в период революции и гражданской войны:

1917 год перевернул всё вверх дном. Князь едет к себе в деревню, в Тульскую губернию. И здесь всё вверх дном. Бунт, мятежи. Княгиню с сыном увозят в тюрьму, заложницей остаётся одиннадцатилетняя сестра княжна Зина. А у княгини с сыном с этого времени начинается бурный период в их биографии. Их сажали и освобождали, и опять сажали. Мальчику Димитрию в это время пришлось испытать столько, сколько ни одному из его предков после времени татарского ига. И отрок-князь проявляет в это время незаурядные способности: достаточно сказать, что в 17 лет ему пришлось побывать в логове зверя, у Дзержинского и у Менжинского, хлопотать за родную мать, которая в это время была в Бутырках и, конечно, каждую минуту ожидала расстрела. И совершилось чудо: княгиню освободили.

(Впрочем, 17 лет Дмитрию Шаховскому исполнилось, когда он уже находился на Юге России, так что во время указанных событий он был ещё младше).

С 1918 года был добровольцем в белой армии генерала А. И. Деникина, в боях под Царицыным получил контузию. Окончив Севастопольскую морскую телеграфную школу, был зачислен на Черноморский флот.

В 1920 году эмигрировал в Константинополь, затем во Францию. Учился в Школе политических наук в Париже, окончил историко-филологический факультет Лёвенского университета (Бельгия; 1926). В 1926 редактировал в Брюсселе литературный журнал «Благонамеренный», сотрудничал с русскими изданиями, публиковал стихи.

Монах и священник

В 1926 году был пострижен в монашество в Пантелеимоновом монастыре на Афоне.

В том же поступил в Свято-Сергиевский богословский институт в Париже.

8 декабря 1926 года в Париже рукоположён митрополитом Евлогием (Георгиевским) в сан иеродиакона.

С 1927 года жил в Сербии, находился в юрисдикции Русской православной церкви заграницей (РПЦЗ), был рукоположён во иеромонаха 6 марта 1927 епископом Вениамином (Федченковым) в сербском городе Белая Церковь. В апреле-сентябре 1927 — помощник настоятеля храма при Крымском кадетском корпусе в Белой Церкви, в сентябре 1927—1930 — настоятель этого храма и законоучитель корпуса. Был строителем и первым настоятелем русского храма святого Иоанна Богослова в Белой Церкви, преподавателем в Пастырской школе, в 1928—1930, одновременно, директор Православно-миссионерского издательства в этом городе.

В 1930 году вновь переехал в Париж, где перешёл в юрисдикцию Константинопольской Церкви — Западноевропейский экзархат русских приходов, возглавляемый митрополитом Евлогием (Георгиевским). В 1931—1932 был разъездным священником во Франции, в 1931—1932 — первым настоятелем церкви Всемилостивого Спаса в Аньере.

Служение в Германии

1 апреля 1932 года был назначен настоятелем Свято-Владимирской церкви в Берлине. Митрополит Евлогий вспоминал об этом времени, что

приход возглавил о. Иоанн Шаховской, человек даровитый, высокого аскетического склада, подвижнического духа, пламенный миссионерский проповедник. Он привлёк сердца; приход ожил и процвёл.

Сам архиепископ Иоанн вспоминал об этом периоде своей жизни:

Мой берлинский приход св. кн. Владимира был не только местом моей приходской работы, но … стал центром работы печатной, миссионерской и благовестнической. За эти годы пришлось издать много книг и посетить все, кроме Албании, страны Европы со словом благовествования людям русского рассеяния. Особенно утешительными и плодотворными были мои лекционные поездки в Латвию, Эстонию и Финляндию, где оставалось коренное русское население.

18 мая 1935 года возведён в сан игумена.

С 26 мая 1936 года — благочинный приходов Экзархата митрополита Евлогия в Германии, со 2 мая 1937 — архимандрит.

Издавал и редактировал журнал «За Церковь», основал одноимённое православное издательство. В 1937 был духовным руководителем добровольческой русской роты в рядах армии генерала Франсиско Франко во время гражданской войны в Испании. Деятельность «евлогианских» приходов в Германии вызывала негативное отношение со стороны нацистских властей, считавших их недостаточно лояльными и предпочитавших контактировать с РПЦЗ. Однако он отказался вновь менять юрисдикцию, хотя и был вынужден в 1942 году войти в состав епархиального совета Германской епархии РПЦЗ как представитель приходов, оставшихся в ведении митрополита Евлогия.

Одним из самых противоречивых решений Иоанна (Шаховского) стало его первоначальное отношение к нападению нацистской Германии на Советский Союз. Он, как и часть эмиграции, был подвержен иллюзиям, видя в начавшейся войне начало конца Советского Союза, то есть России как завершающего этапа русской истории. Выступая в выходившей в Германии газете «Новое Слово» 29 июня 1941 он писал:

Промысл избавляет русских людей от новой гражданской войны, призывая на землю силы исполнить своё предназначение. Право на операцию свержения 3-го Интернационала поручается искусному, опытному в науке своей германскому хирургу. Лечь под его хирургический нож тому, кто болен, не зазорно. Операция началась. Неизбежны страдания, ею вызываемые. Но невозможно было провидению долее ожидать свержения 3-го Интернационала рукою сосланных и связанных на всех местах русских людей… Понадобилась профессиональная, военная, испытанная в самых ответственных боях железно точная рука германской армии. Ей ныне поручено сбить красные звезды со стен русского Кремля, она их собьёт, если русские люди не собьют их сами. Эта армия, прошедшая своими победами по всей Европе, сейчас сильна не только мощью своего вооружения и принципов, но и тем послушанием высшему зову, Провидением на неё наложенному сверх всяких политических и экономических разсчетов. Сверх всего человеческого действует меч Господень.

Позднее архимандрит Иоанн благоразумно не делал подобных заявлений. Напротив, 24 июля 1944 года в Берлине он тайно отслужил службы о здравии тех, кто в опасности, и об упокоении душ уже убитых католиков, протестантов, православных, принимавших участие в заговоре 20 июля с целью убийства Гитлера, что с точки зрения Православной церкви являлось неканоничным (за инославных положена только частная, а не церковная молитва).

Архиерей в США

В феврале 1945 года переехал в Париж, а в начале 1946 года — в США.

Покинул клир Западноевропейского экзархата и принят в юрисдикцию Северо-Американской митрополии (в 1970 году признана Московским патриархатом как автокефальная Православная Церковь в Америке).

С 1946 по 1947 годы был настоятелем храма в Лос-Анджелесе.

После собора в ноябре 1946 года в Кливленде был противником присоединения митрополии к Московской патриархии.

11 мая 1947 года рукоположён во епископа Бруклинского, викария митрополита Феофила (Пашковского). В том же году назначен ректором Свято-Владимирской духовной семинарии.

С 1950 года — епископ Сан-Францисский и Западно-Американский.

В 1961 году возведён в сан архиепископа.

Заведовал Южноамериканской епархией и заграничными делами Митрополии. Активный участник экуменического движения, член Всемирного совета церквей.

В 1975 году временно ушёл на покой по болезни, а с 1978 года постоянно находился на покое.

С 1948 года периодически, с 1951 года — регулярно, а с 1953 года еженедельно вёл на радиостанции «Голос Америки» передачу «Беседы с русским народом». Автор многочисленных религиозных трудов, часть которых издана в переводах, на английском, немецком, сербском, итальянском и японском языках.

По словам Анатолия Краснова-Левитина,

архиепископ не только духовное лицо, проповедник. Он писатель, и писатель известный. Его книги читают и эмигранты, попадают они и в Россию. Владыка всегда выбирает очень актуальные темы. Такова его книга о Льве Николаевиче Толстом. Таковы его книги, появившиеся за последнее время, в которых Владыка откликается на все актуальные вопросы нашего времени. При этом надо отметить одну характерную черту Владыки Иоанна: он никогда не опускается до вульгарной полемики, с личными выпадами, с грубостями в адрес идейных противников. Он всегда сохраняет корректный, доброжелательный тон. Владыка, разумеется, всегда пишет как православный епископ. Его православие органично: оно пропитывает все его мысли и чувства. И наряду с этим, широта: он может всегда понять противника, и, чувствуется, его уважает и питает к нему христианские чувства. Таковы же его воспоминания. Никакого пристрастия, никаких опрометчивых суждений.

Скончался 30 мая 1989 года на покое в Санта-Барбаре. Был похоронен на сербском кладбище в пригороде Сан Франциско.

Поэтическое творчество

Владыка Иоанн занимался литературным творчеством — прозаическим и поэтическим — под псевдонимом Странник — ещё с тех времён, когда не был рукоположен. Он автор многочисленных стихотворных произведений.

Баллада о крохах

…И псы едят крохи, которые падают со стола… (Мф. 15, 27)

Крошку белую со стола

Мне сама любовь принесла.

Я хожу под столом вокруг,

Нет ни слов у меня, ни рук.

За столом сидят господа,

Перед ними большая еда.

А я под столом всё хожу,

Крошку малую нахожу.

Есть у пса своя благодать -

Крошки малые собирать!

Я лишь пёс, но я пёс с душой,

Мне не нужно крошки большой,

Мне не нужно больших наград,

Жизнь идёт светлей, веселей,

Каждой крошке своей я рад.

И над всею жизнью моей

Крошки Неба летят, летят.

Иночество

Ничего я больше не хочу, -

Только дай мне, Господи, свечу,

Этот малый, тихий огонёк,

Чтоб его до смерти я берёг.

А когда, средь раннего утра,

Мне в Твой Дом идти придёт пора,

В тишине Своей, не пред людьми,

Сам из рук моих свечу возьми.

Библиография

• Слава Воскресению. Белая Церковь, 1928.
• Церковь и мир. Белая церковь, 1928.
• Правило духа. Берлин: изд. «За церковь!», 1932. 26 с.
• Притча о неправедном богатстве. Берлин: изд. «За церковь!», 1932. 16 с.
• Белое иночество. Берлин, 1932.
• Церковь и мир (очерки). Таллинъ. Берлин: изд. «За церковь!», 1934. 32 с.
• Путь на север. Берлин: изд. «За церковь!», 1938. 80 с.
• [vk.com/doc140024872_437803767 Философия православного пастырства. Берлин, 1938]. (Переиздания: СПб., 1996; М., 2007).
• [www.vtoraya-literatura.com/publ_66.html Толстой и Церковь]. — Берлин: За Церковь, 1939.
• О молитве. — Берлин: За Церковь, 1946. — 11 с.
• Десять слов о вере. Буэнос-Айрес, 1950.
• Время веры. Нью-Йорк, 1954.
• Русская церковь в СССР. Нью-Йорк, 1956. 16 с.
• Записи о любви к Богу и человеку. Нью-Йорк, 1959.
• Письма о вечном и временном. Нью-Йорк, 1960.
• Письма к верующим. Сан-Франциско, 1962.
• Листья древа. Нью-Йорк, 1963.
• Книга свидетельств. Нью-Йорк, 1965.
• Книга лирики. Париж, 1966.
• Диалог с церковной Россией. Париж, 1967.
• Упразднение месяца: Лирическая поэма. Нью-Йорк: Новый журнал, 1968.
• Московский разговор о бессмертии. Нью-Йорк, 1972.
• Избранная лирика. Стокгольм, 1974.
• К истории русской интеллигенции. Революция Толстого. Париж, 1975.
• Биография юности: Установление единства. Париж, 1977.
• Переписка с Кленовским. Париж, 1981.
• Вера и достоверность. Париж, 1982.
• Удивительная земля. Париж, 1983.
• Избранное. Петрозаводск, 1992.
• [azbyka.ru/nravstvennost_i_duhovnost/o_grehe/ioann_apokalipsis_01g-all.shtml Апокалипсис мелкого греха]. СПб., 1997.
• Беседы с русским народом (По материалам книги «Время веры»). М., 1998.
• Избранное: В 2-х тт. Нижний Новгород, 1999.
• О тайне человеческой жизни. М., 1999.
• Установление единства. М., 2006.
• [www.krotov.info/libr_min/sh/shahovs.html Статьи]

Литература

• Нивьер, Антуан. Православные священнослужители, богословы и церковные деятели русской эмиграции в Западной и Центральной Европе. 1920—1995: Биографический справочник. М.-Париж, 2007. С. 231—233.
• Варакина, Е. Р. Картина мира в лирике Г.Иванова и архиепископа Иоанна (Шаховского). М., МАКС Пресс, 2010, 199 с.
• von Scheliha, Wolfram. Šachovskoj Dmitrij Alekseevič (geistlicher Name Ioann, auch John Shakhovskoy). // Biographisch-Bibliographisches Kirchenlexikon, т. 30. Nordhausen, Bautz-Verlag, 2009, стб. 1197—2006.

Ссылки

• [www.ortho-rus.ru/cgi-bin/ps_file.cgi?2_3718 Биография]
• [www.krotov.info/spravki/persons/20person/1902shah.html Биографическая справка]
• [www.sobesednik.orthodoxy.ru/html/arhiv/1_2005/poyu_bogu_1_05.html Ангел тихий]
• [www.krotov.info/history/20/1970/levitin_22.htm#12 Анатолий Краснов-Левитин о Иоанне (Шаховском)]
• [www.kiev-orthodox.org/site/personalities/660/ О высказывании архимандрита Иоанна (Шаховского) о начале Великой Отечественной войны]
• [www.krotov.info/acts/20/1920/eulo_20.html#44 Воспоминания митрополита Евлогия]
• [alexandrmen.ru/letters/shahovsk.html Переписка между вл. Иоанном Шаховским и о. Александром Менем]
• [soulibre.ru/Архиепископ_Иоанн_Сан-Францисский_(Шаховской) Тексты стихов архиепископа Иоанна] на SouLibre

Отрывок, характеризующий Иоанн (Шаховской)

– Ну так что ж! вы знаете, что есть там и что есть кто то? Там есть – будущая жизнь. Кто то есть – Бог.
Князь Андрей не отвечал. Коляска и лошади уже давно были выведены на другой берег и уже заложены, и уж солнце скрылось до половины, и вечерний мороз покрывал звездами лужи у перевоза, а Пьер и Андрей, к удивлению лакеев, кучеров и перевозчиков, еще стояли на пароме и говорили.
– Ежели есть Бог и есть будущая жизнь, то есть истина, есть добродетель; и высшее счастье человека состоит в том, чтобы стремиться к достижению их. Надо жить, надо любить, надо верить, – говорил Пьер, – что живем не нынче только на этом клочке земли, а жили и будем жить вечно там во всем (он указал на небо). Князь Андрей стоял, облокотившись на перила парома и, слушая Пьера, не спуская глаз, смотрел на красный отблеск солнца по синеющему разливу. Пьер замолк. Было совершенно тихо. Паром давно пристал, и только волны теченья с слабым звуком ударялись о дно парома. Князю Андрею казалось, что это полосканье волн к словам Пьера приговаривало: «правда, верь этому».
Князь Андрей вздохнул, и лучистым, детским, нежным взглядом взглянул в раскрасневшееся восторженное, но всё робкое перед первенствующим другом, лицо Пьера.
– Да, коли бы это так было! – сказал он. – Однако пойдем садиться, – прибавил князь Андрей, и выходя с парома, он поглядел на небо, на которое указал ему Пьер, и в первый раз, после Аустерлица, он увидал то высокое, вечное небо, которое он видел лежа на Аустерлицком поле, и что то давно заснувшее, что то лучшее что было в нем, вдруг радостно и молодо проснулось в его душе. Чувство это исчезло, как скоро князь Андрей вступил опять в привычные условия жизни, но он знал, что это чувство, которое он не умел развить, жило в нем. Свидание с Пьером было для князя Андрея эпохой, с которой началась хотя во внешности и та же самая, но во внутреннем мире его новая жизнь.


Уже смерклось, когда князь Андрей и Пьер подъехали к главному подъезду лысогорского дома. В то время как они подъезжали, князь Андрей с улыбкой обратил внимание Пьера на суматоху, происшедшую у заднего крыльца. Согнутая старушка с котомкой на спине, и невысокий мужчина в черном одеянии и с длинными волосами, увидав въезжавшую коляску, бросились бежать назад в ворота. Две женщины выбежали за ними, и все четверо, оглядываясь на коляску, испуганно вбежали на заднее крыльцо.
– Это Машины божьи люди, – сказал князь Андрей. – Они приняли нас за отца. А это единственно, в чем она не повинуется ему: он велит гонять этих странников, а она принимает их.
– Да что такое божьи люди? – спросил Пьер.
Князь Андрей не успел отвечать ему. Слуги вышли навстречу, и он расспрашивал о том, где был старый князь и скоро ли ждут его.
Старый князь был еще в городе, и его ждали каждую минуту.
Князь Андрей провел Пьера на свою половину, всегда в полной исправности ожидавшую его в доме его отца, и сам пошел в детскую.
– Пойдем к сестре, – сказал князь Андрей, возвратившись к Пьеру; – я еще не видал ее, она теперь прячется и сидит с своими божьими людьми. Поделом ей, она сконфузится, а ты увидишь божьих людей. C'est curieux, ma parole. [Это любопытно, честное слово.]
– Qu'est ce que c'est que [Что такое] божьи люди? – спросил Пьер
– А вот увидишь.
Княжна Марья действительно сконфузилась и покраснела пятнами, когда вошли к ней. В ее уютной комнате с лампадами перед киотами, на диване, за самоваром сидел рядом с ней молодой мальчик с длинным носом и длинными волосами, и в монашеской рясе.
На кресле, подле, сидела сморщенная, худая старушка с кротким выражением детского лица.
– Andre, pourquoi ne pas m'avoir prevenu? [Андрей, почему не предупредили меня?] – сказала она с кротким упреком, становясь перед своими странниками, как наседка перед цыплятами.
– Charmee de vous voir. Je suis tres contente de vous voir, [Очень рада вас видеть. Я так довольна, что вижу вас,] – сказала она Пьеру, в то время, как он целовал ее руку. Она знала его ребенком, и теперь дружба его с Андреем, его несчастие с женой, а главное, его доброе, простое лицо расположили ее к нему. Она смотрела на него своими прекрасными, лучистыми глазами и, казалось, говорила: «я вас очень люблю, но пожалуйста не смейтесь над моими ». Обменявшись первыми фразами приветствия, они сели.
– А, и Иванушка тут, – сказал князь Андрей, указывая улыбкой на молодого странника.
– Andre! – умоляюще сказала княжна Марья.
– Il faut que vous sachiez que c'est une femme, [Знай, что это женщина,] – сказал Андрей Пьеру.
– Andre, au nom de Dieu! [Андрей, ради Бога!] – повторила княжна Марья.
Видно было, что насмешливое отношение князя Андрея к странникам и бесполезное заступничество за них княжны Марьи были привычные, установившиеся между ними отношения.
– Mais, ma bonne amie, – сказал князь Андрей, – vous devriez au contraire m'etre reconaissante de ce que j'explique a Pierre votre intimite avec ce jeune homme… [Но, мой друг, ты должна бы быть мне благодарна, что я объясняю Пьеру твою близость к этому молодому человеку.]
– Vraiment? [Правда?] – сказал Пьер любопытно и серьезно (за что особенно ему благодарна была княжна Марья) вглядываясь через очки в лицо Иванушки, который, поняв, что речь шла о нем, хитрыми глазами оглядывал всех.
Княжна Марья совершенно напрасно смутилась за своих. Они нисколько не робели. Старушка, опустив глаза, но искоса поглядывая на вошедших, опрокинув чашку вверх дном на блюдечко и положив подле обкусанный кусочек сахара, спокойно и неподвижно сидела на своем кресле, ожидая, чтобы ей предложили еще чаю. Иванушка, попивая из блюдечка, исподлобья лукавыми, женскими глазами смотрел на молодых людей.
– Где, в Киеве была? – спросил старуху князь Андрей.
– Была, отец, – отвечала словоохотливо старуха, – на самое Рожество удостоилась у угодников сообщиться святых, небесных тайн. А теперь из Колязина, отец, благодать великая открылась…
– Что ж, Иванушка с тобой?
– Я сам по себе иду, кормилец, – стараясь говорить басом, сказал Иванушка. – Только в Юхнове с Пелагеюшкой сошлись…
Пелагеюшка перебила своего товарища; ей видно хотелось рассказать то, что она видела.
– В Колязине, отец, великая благодать открылась.
– Что ж, мощи новые? – спросил князь Андрей.
– Полно, Андрей, – сказала княжна Марья. – Не рассказывай, Пелагеюшка.
– Ни… что ты, мать, отчего не рассказывать? Я его люблю. Он добрый, Богом взысканный, он мне, благодетель, рублей дал, я помню. Как была я в Киеве и говорит мне Кирюша юродивый – истинно Божий человек, зиму и лето босой ходит. Что ходишь, говорит, не по своему месту, в Колязин иди, там икона чудотворная, матушка пресвятая Богородица открылась. Я с тех слов простилась с угодниками и пошла…
Все молчали, одна странница говорила мерным голосом, втягивая в себя воздух.
– Пришла, отец мой, мне народ и говорит: благодать великая открылась, у матушки пресвятой Богородицы миро из щечки каплет…
– Ну хорошо, хорошо, после расскажешь, – краснея сказала княжна Марья.
– Позвольте у нее спросить, – сказал Пьер. – Ты сама видела? – спросил он.
– Как же, отец, сама удостоилась. Сияние такое на лике то, как свет небесный, а из щечки у матушки так и каплет, так и каплет…
– Да ведь это обман, – наивно сказал Пьер, внимательно слушавший странницу.
– Ах, отец, что говоришь! – с ужасом сказала Пелагеюшка, за защитой обращаясь к княжне Марье.
– Это обманывают народ, – повторил он.
– Господи Иисусе Христе! – крестясь сказала странница. – Ох, не говори, отец. Так то один анарал не верил, сказал: «монахи обманывают», да как сказал, так и ослеп. И приснилось ему, что приходит к нему матушка Печерская и говорит: «уверуй мне, я тебя исцелю». Вот и стал проситься: повези да повези меня к ней. Это я тебе истинную правду говорю, сама видела. Привезли его слепого прямо к ней, подошел, упал, говорит: «исцели! отдам тебе, говорит, в чем царь жаловал». Сама видела, отец, звезда в ней так и вделана. Что ж, – прозрел! Грех говорить так. Бог накажет, – поучительно обратилась она к Пьеру.
– Как же звезда то в образе очутилась? – спросил Пьер.
– В генералы и матушку произвели? – сказал князь Aндрей улыбаясь.
Пелагеюшка вдруг побледнела и всплеснула руками.
– Отец, отец, грех тебе, у тебя сын! – заговорила она, из бледности вдруг переходя в яркую краску.
– Отец, что ты сказал такое, Бог тебя прости. – Она перекрестилась. – Господи, прости его. Матушка, что ж это?… – обратилась она к княжне Марье. Она встала и чуть не плача стала собирать свою сумочку. Ей, видно, было и страшно, и стыдно, что она пользовалась благодеяниями в доме, где могли говорить это, и жалко, что надо было теперь лишиться благодеяний этого дома.
– Ну что вам за охота? – сказала княжна Марья. – Зачем вы пришли ко мне?…
– Нет, ведь я шучу, Пелагеюшка, – сказал Пьер. – Princesse, ma parole, je n'ai pas voulu l'offenser, [Княжна, я право, не хотел обидеть ее,] я так только. Ты не думай, я пошутил, – говорил он, робко улыбаясь и желая загладить свою вину. – Ведь это я, а он так, пошутил только.
Пелагеюшка остановилась недоверчиво, но в лице Пьера была такая искренность раскаяния, и князь Андрей так кротко смотрел то на Пелагеюшку, то на Пьера, что она понемногу успокоилась.


Странница успокоилась и, наведенная опять на разговор, долго потом рассказывала про отца Амфилохия, который был такой святой жизни, что от ручки его ладоном пахло, и о том, как знакомые ей монахи в последнее ее странствие в Киев дали ей ключи от пещер, и как она, взяв с собой сухарики, двое суток провела в пещерах с угодниками. «Помолюсь одному, почитаю, пойду к другому. Сосну, опять пойду приложусь; и такая, матушка, тишина, благодать такая, что и на свет Божий выходить не хочется».
Пьер внимательно и серьезно слушал ее. Князь Андрей вышел из комнаты. И вслед за ним, оставив божьих людей допивать чай, княжна Марья повела Пьера в гостиную.
– Вы очень добры, – сказала она ему.
– Ах, я право не думал оскорбить ее, я так понимаю и высоко ценю эти чувства!
Княжна Марья молча посмотрела на него и нежно улыбнулась. – Ведь я вас давно знаю и люблю как брата, – сказала она. – Как вы нашли Андрея? – спросила она поспешно, не давая ему времени сказать что нибудь в ответ на ее ласковые слова. – Он очень беспокоит меня. Здоровье его зимой лучше, но прошлой весной рана открылась, и доктор сказал, что он должен ехать лечиться. И нравственно я очень боюсь за него. Он не такой характер как мы, женщины, чтобы выстрадать и выплакать свое горе. Он внутри себя носит его. Нынче он весел и оживлен; но это ваш приезд так подействовал на него: он редко бывает таким. Ежели бы вы могли уговорить его поехать за границу! Ему нужна деятельность, а эта ровная, тихая жизнь губит его. Другие не замечают, а я вижу.
В 10 м часу официанты бросились к крыльцу, заслышав бубенчики подъезжавшего экипажа старого князя. Князь Андрей с Пьером тоже вышли на крыльцо.
– Это кто? – спросил старый князь, вылезая из кареты и угадав Пьера.
– AI очень рад! целуй, – сказал он, узнав, кто был незнакомый молодой человек.
Старый князь был в хорошем духе и обласкал Пьера.
Перед ужином князь Андрей, вернувшись назад в кабинет отца, застал старого князя в горячем споре с Пьером.
Пьер доказывал, что придет время, когда не будет больше войны. Старый князь, подтрунивая, но не сердясь, оспаривал его.
– Кровь из жил выпусти, воды налей, тогда войны не будет. Бабьи бредни, бабьи бредни, – проговорил он, но всё таки ласково потрепал Пьера по плечу, и подошел к столу, у которого князь Андрей, видимо не желая вступать в разговор, перебирал бумаги, привезенные князем из города. Старый князь подошел к нему и стал говорить о делах.
– Предводитель, Ростов граф, половины людей не доставил. Приехал в город, вздумал на обед звать, – я ему такой обед задал… А вот просмотри эту… Ну, брат, – обратился князь Николай Андреич к сыну, хлопая по плечу Пьера, – молодец твой приятель, я его полюбил! Разжигает меня. Другой и умные речи говорит, а слушать не хочется, а он и врет да разжигает меня старика. Ну идите, идите, – сказал он, – может быть приду, за ужином вашим посижу. Опять поспорю. Мою дуру, княжну Марью полюби, – прокричал он Пьеру из двери.
Пьер теперь только, в свой приезд в Лысые Горы, оценил всю силу и прелесть своей дружбы с князем Андреем. Эта прелесть выразилась не столько в его отношениях с ним самим, сколько в отношениях со всеми родными и домашними. Пьер с старым, суровым князем и с кроткой и робкой княжной Марьей, несмотря на то, что он их почти не знал, чувствовал себя сразу старым другом. Они все уже любили его. Не только княжна Марья, подкупленная его кроткими отношениями к странницам, самым лучистым взглядом смотрела на него; но маленький, годовой князь Николай, как звал дед, улыбнулся Пьеру и пошел к нему на руки. Михаил Иваныч, m lle Bourienne с радостными улыбками смотрели на него, когда он разговаривал с старым князем.
Старый князь вышел ужинать: это было очевидно для Пьера. Он был с ним оба дня его пребывания в Лысых Горах чрезвычайно ласков, и велел ему приезжать к себе.
Когда Пьер уехал и сошлись вместе все члены семьи, его стали судить, как это всегда бывает после отъезда нового человека и, как это редко бывает, все говорили про него одно хорошее.


Возвратившись в этот раз из отпуска, Ростов в первый раз почувствовал и узнал, до какой степени сильна была его связь с Денисовым и со всем полком.
Когда Ростов подъезжал к полку, он испытывал чувство подобное тому, которое он испытывал, подъезжая к Поварскому дому. Когда он увидал первого гусара в расстегнутом мундире своего полка, когда он узнал рыжего Дементьева, увидал коновязи рыжих лошадей, когда Лаврушка радостно закричал своему барину: «Граф приехал!» и лохматый Денисов, спавший на постели, выбежал из землянки, обнял его, и офицеры сошлись к приезжему, – Ростов испытывал такое же чувство, как когда его обнимала мать, отец и сестры, и слезы радости, подступившие ему к горлу, помешали ему говорить. Полк был тоже дом, и дом неизменно милый и дорогой, как и дом родительский.
Явившись к полковому командиру, получив назначение в прежний эскадрон, сходивши на дежурство и на фуражировку, войдя во все маленькие интересы полка и почувствовав себя лишенным свободы и закованным в одну узкую неизменную рамку, Ростов испытал то же успокоение, ту же опору и то же сознание того, что он здесь дома, на своем месте, которые он чувствовал и под родительским кровом. Не было этой всей безурядицы вольного света, в котором он не находил себе места и ошибался в выборах; не было Сони, с которой надо было или не надо было объясняться. Не было возможности ехать туда или не ехать туда; не было этих 24 часов суток, которые столькими различными способами можно было употребить; не было этого бесчисленного множества людей, из которых никто не был ближе, никто не был дальше; не было этих неясных и неопределенных денежных отношений с отцом, не было напоминания об ужасном проигрыше Долохову! Тут в полку всё было ясно и просто. Весь мир был разделен на два неровные отдела. Один – наш Павлоградский полк, и другой – всё остальное. И до этого остального не было никакого дела. В полку всё было известно: кто был поручик, кто ротмистр, кто хороший, кто дурной человек, и главное, – товарищ. Маркитант верит в долг, жалованье получается в треть; выдумывать и выбирать нечего, только не делай ничего такого, что считается дурным в Павлоградском полку; а пошлют, делай то, что ясно и отчетливо, определено и приказано: и всё будет хорошо.
Вступив снова в эти определенные условия полковой жизни, Ростов испытал радость и успокоение, подобные тем, которые чувствует усталый человек, ложась на отдых. Тем отраднее была в эту кампанию эта полковая жизнь Ростову, что он, после проигрыша Долохову (поступка, которого он, несмотря на все утешения родных, не мог простить себе), решился служить не как прежде, а чтобы загладить свою вину, служить хорошо и быть вполне отличным товарищем и офицером, т. е. прекрасным человеком, что представлялось столь трудным в миру, а в полку столь возможным.
Ростов, со времени своего проигрыша, решил, что он в пять лет заплатит этот долг родителям. Ему посылалось по 10 ти тысяч в год, теперь же он решился брать только две, а остальные предоставлять родителям для уплаты долга.

Армия наша после неоднократных отступлений, наступлений и сражений при Пултуске, при Прейсиш Эйлау, сосредоточивалась около Бартенштейна. Ожидали приезда государя к армии и начала новой кампании.