Иоанн Креститель

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Иоанн Креститель (ивр.יוחנן המטביל‏‎)

Фрагмент иконы «Иоанн Креститель» из деисусного чина Николо-Песношского монастыря близ Дмитрова, первая треть XV в. Музей Андрея Рублёва.
Пол: мужской
Период жизни: 62 гг. до н. э. — ок. 30 года н. э.
В иных культурах: Яхья (ислам)
Местность: Иудейская пустыня
Занятие: проповедник
Происхождение: еврей из сословия коэнов

Упоминания:

Новый Завет, Иосиф Флавий
Отец: Захария
Мать: Праведная Елисавета
Место погребения: Себастия, в настоящее время место нахождения мощей оспаривается
Связанные понятия: крещение
Связанные события: Крещение Христово,
танец Саломеи
Характерные черты: одежда из верблюжьей шерсти, длинные волосы и борода, книга, крест из тростника, чаша для крещения, медовые соты, агнец, посох
Иоанн КрестительИоанн Креститель

Иоа́нн Крести́тель, Иоа́нн Предте́ча (ивр.יוחנן המטביל‏‎, Йоханан бар Зехарья — «сын Захарии»; Йоханан ѓа-Матбиль [Хаматвил[1]] — «совершающий ритуальное очищение водой»; греч. Ιωάννης ο Βαπτιστής, Иоаннес о Баптистес, Ιωάννης ο Πρόδρομος, Иоаннес о Продромос; лат. Io(h)annes Baptista; араб. يحيى‎, Yaḥyā, يوحنا‎, Yūḥanna; 62 годы до н. э. — ок. 30 года н. э.[2]) — согласно Евангелиям: ближайший предшественник Иисуса Христа, предсказавший пришествие Мессии, жил в пустыне аскетом, проповедовал и совершал священные омовения/окунания для очищения от грехов и покаяния иудеев, которые впоследствии стали называться таинством крещения, омывал (крестил) в водах реки Иордан Иисуса Христа, окунув его в воду. Был обезглавлен по желанию иудейской царицы Иродиады и её дочери Саломеи. Считается исторической фигурой[3][4][5]; его упоминание во всех известных рукописях «Иудейских древностей» Иосифа Флавия считается большинством исследователей аутентичным текстом, а не позднейшей вставкой переписчиков-христиан[6].

В христианских представлениях является последним в ряду пророков — предвозвестников прихода мессии. В исламе, а также мандеями и бахаистами почитается под именем Яхья (Йахья), в христианских арабских церквях — под именем Юханна.





Содержание

Прозвание

Иоанн носит эпитеты Крестителя и Предтечи по двум своим основным функциям — как крестивший Иисуса Христа и как тот, кто пришёл с проповедью прежде него в соответствии с ветхозаветными пророчествами (см. ниже).

Именования «Предтеча» нет в Новом Завете (точнее, оно применяется собственно к Иисусу Христу, например, в Послании к Евреям 6:20). Иоанн Креститель впервые назван «Предтечей» у гностика Гераклеона (II век) в его комментарии на Евангелие от Иоанна[7]. Затем это обозначение было воспринято Климентом Александрийским и Оригеном и через них широко вошло в обиход[8]. В православии оба эпитета используются практически одинаково часто, в то время как на Западе приоритет остаётся за наименованием «Креститель».

В православии принято именование «Пророк, Предтеча и Креститель Господень Иоанн» и обращение «Крестителю Христов, честный Предтече, крайний пророче, первый мучениче, постников и пустынников наставниче, чистоты учителю и ближний друже Христов». Кроме того, на Руси приобрёл фольклорные эпитеты, например, Иван Самокреститель[9], а два посвящённых ему праздника получили самостоятельные прозвания: Иван Купала (день Рождества) и Иван Головосек (день казни) — см. ниже (Раздел Фольклорное восприятие).

Евангельский рассказ

Об Иоанне свидетельствуют все четыре автора канонических Евангелий, а также историк Иосиф Флавий, дополняя сведения о последних днях деятельности Иоанна.

Рождение

Обстоятельства детства Иоанна известны только по рассказу Луки. Иоанн был сыном священника Захарии («из Авиевой чреды») и праведной Елисаветы (происходившей из рода Аарона, Лк. 1:5), пожилой бесплодной пары. Как повествует евангелист Лука, архангел Гавриил, явившись его отцу Захарии в Храме, возвестил о рождении у него сына, сказав «многие о рождении его возрадуются, ибо он будет велик пред Господом; не будет пить вина и сикера, и Духа Святаго исполнится ещё от чрева матери своей» (Лк. 1:13-17). Захария выразил недоверие ангелу, и за это тот покарал его немотой. После того, как Дева Мария узнала, что её родственница Елисавета беременна, она пришла навестить её и «когда Елисавета услышала приветствие Марии, взыграл младенец во чреве её; и Елисавета исполнилась Святаго Духа» (Лк. 1:41). (Таким образом, своей матери Иоанн предсказал мессию, ещё будучи в утробе).

Согласно Евангелию, его рождение случилось на полгода раньше Иисуса (его родственника). Отец Иоанна всё ещё оставался немым, и когда Елисавета пожелала дать сыну указанное ангелом нетрадиционное для своей семьи имя Иоанн Яхве (Бог) смилостивился»), родственники потребовали от отца подтвердить его письменно:

Он потребовал дощечку и написал: Иоанн имя ему. И все удивились. И тотчас разрешились уста его и язык его, и он стал говорить, благословляя Бога. И был страх на всех живущих вокруг них; и рассказывали обо всём этом по всей нагорной стране Иудейской. Все слышавшие положили это на сердце своём и говорили: что будет младенец сей? И рука Господня была с ним.

Евангелие упоминает о последующем детстве Иоанна вкратце, говоря лишь, что он «был в пустынях до дня явления своего Израилю» (Лк. 1:80), то есть до достаточно взрослого возраста. (Объяснение того, как Иоанн попал в пустыню, см. ниже, раздел Апокрифы и легенды). Упоминается, что отец Иоанна, Захария, был убит «между храмом и жертвенником» слугами Ирода (Мф. 23:35).

Деятельность

Как пишет евангелист Лука (Лк. 3:2—3), в пустыне случился «глагол Божий к Иоанну, сыну Захарии», после чего он отправился проповедовать. Иоанн вёл аскетичный образ жизни, носил грубую одежду из верблюжьей шерсти и подпоясывался кожаным ремнём, питался диким мёдом и акридами (вид саранчи, или также есть другое мнение, что это слово может значить определенный вид растительной пищи (www.cybercolloids.net/library/carob/carob.jpg). Есть свидетельства, что это было нечто подобное «рожкам» (или же они сами), которыми кормили свиней в притче о блудном сыне. Также этот вид растительной пищи был зачастую основной пищей самых бедных слоев населения. В ходу была даже поговорка, что никто не может по настоящему покаяться, пока не попробует пожить на этих побегах/плодах. Потому проповеднику покаяния было бы вполне естественно жизнью показывать это покаяние. Если же сравнивать питательные свойства саранчи и этих плодов, то на саранче и меде Иоанн бы долго не прожил, а из этих плодов можно было даже делать муку и лепешки… (информация из Библейского комментария АСД на 3-ю главу Матфея) (Мк. 1:6). Однако если рассматривать этот вопрос с религиозной точки зрения то в самой Библии даётся этому объяснение: «…Ибо пришел Иоанн Креститель: ни хлеба не ест, ни вина не пьет; и говорите: в нём бес…» Лк. 7:33).

Свою проповедь Иоанн начал в 28 или в 29 году н. э. («в пятнадцатый год правления Тиберия кесаря» — Лк. 3:1). Он ходил по всей окрестной стране Иорданской, проповедуя крещение покаяния для прощения грехов.

Проповедь Иоанна выражала гнев Божий на грешников и призывы к раскаянию, а также эсхатологическую весть. Он укорял народ за гордость своим избранничеством (в особенности саддукеев и фарисеев), требовал восстановления патриархальных норм социальной этики.

Иоанн не был обычным проповедником — он передавал людям волю Бога (Лк. 3:2), как древние ветхозаветные пророки, и даже более этого, ведь был исполнен Духа Святого будучи ещё во чреве матери (Лк. 1:15). Иисус указал на Иоанна как на приход пророка Илии, которого ожидали (Мф. 11:14, Мф. 17:12).

Основной темой проповедей Иоанна был призыв к покаянию. Приходившим к нему фарисеям Иоанн говорил:

порождения ехиднины! кто внушил вам бежать от будущего гнева? Сотворите же достойные плоды покаяния и не думайте говорить в себе: отец у нас Авраам, ибо говорю вам, что Бог может из камней сих воздвигнуть детей Аврааму. Уже и секира при корне дерев лежит: всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь.

В 3 главе Евангелия от Луки приводятся также его поучения, обращённые к воинам («Никого не обижайте, не клевещите, и довольствуйтесь своим жалованьем» (Лк. 3:14)), мытарям («Ничего не требуйте более определённого вам» (Лк. 3:13)) и всему народу («У кого две одежды, тот дай неимущему, и у кого есть пища, делай то же» (Лк. 3:11)). Приходившие к нему люди принимали от него крещение в водах реки Иордан. Некоторые «помышляли в сердцах своих об Иоанне, не Христос ли он» (Лк. 3:15). Его последователи образовали особую общину — «ученики Иоанновы», в которой господствовал строгий аскетизм (Мф. 9:14).

Известные слова Иоанна:
  • Я глас вопиющего в пустыне (Ин. 1:23)
  • Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное (Мф. 3:2)
  • Я крещу вас в воде в покаяние (Мф. 3:11)
  • Ничего не требуйте более определённого вам (Лк. 3:13)

Пришедшим из Иерусалима священникам и левитам, явившимся, чтобы проверить его, он ответил, что не является ни Илией, ни пророком, но: «Я глас вопиющего в пустыне: исправьте путь Господу, как сказал пророк Исайя».

Пророчества о приходе мессии

На вопрос иерусалимских фарисеев Иоанн ответил: «я крещу в воде; но стоит среди вас [Некто], Которого вы не знаете. Он-то Идущий за мною, но Который стал впереди меня. Я недостоин развязать ремень у обуви Его» (Ин. 1:26—27).

На следующий день Иоанн увидел подходящего к нему Иисуса и сказал: «вот Агнец Божий, Который берёт [на Себя] грех мира. Сей есть, о Котором я сказал: за мною идёт Муж, Который стал впереди меня, потому что Он был прежде меня. Я не знал Его; но для того пришёл крестить в воде, чтобы Он явлен был Израилю» (Ин. 1:29—31). Затем последовало крещение.

Крещение Иисуса Христа

К Иоанну, находившемуся у реки Иордан в Вифаваре (Ин. 1:28), пришёл и Иисус с целью принять крещение.

Иоанн, много проповедовавший о скором пришествии Мессии, увидев Иисуса, был удивлён и сказал: «мне надобно креститься от Тебя, и Ты ли приходишь ко мне?». На это Иисус ответил, что «надлежит нам исполнить всякую правду» и принял крещение от Иоанна. Во время крещения «отверзлось небо, и Дух Святый нисшёл на Него в телесном виде, как голубь, и был глас с небес, глаголющий: Ты Сын Мой Возлюбленный; в Тебе Моё благоволение!» (Лк. 3:21—22).

Таким образом, при участии Иоанна всенародно было засвидетельствовано мессианское предназначение Иисуса. Крещение, свершившееся тогда, рассматривается всеми евангелистами как первое событие в общественной деятельности Иисуса[10]. После крещения Иисуса «Иоанн также крестил в Еноне, близ Салима, потому что там было много воды; и приходили [туда] и крестились» (Ин. 3:23). Евангелист Иоанн связывает появление первых из двенадцати апостолов именно с проповедью Иоанна Крестителя: «На другой день опять стоял Иоанн и двое из учеников его. И, увидев идущего Иисуса, сказал: вот Агнец Божий. Услышав от него сии слова, оба ученика пошли за Иисусом» (Ин. 1:35—37). Около 30 года н. э. Иоанн был арестован, и его проповедническая деятельность завершилась.

Арест и смерть

В числе прочих преступлений против праведности Иоанн обличал тетрарха Галилеи Ирода Антипу, который отнял у своего брата Ирода Филиппа жену (и одновременно племянницу обоих) Иродиаду и женился на ней, грубо нарушив еврейский обычай. За это Иоанн был заключён тетрархом в тюрьму, но Ирод Антипа не решался казнить его по причине популярности проповедника (Мф. 14:3—5, Мк. 6:17—20).

В соответствии с Евангелиями от Матфея и от Марка, Иоанн был арестован во время пребывания Иисуса в пустыне, из этого следует, что Иисус начал свою общественную деятельность только после того, как деятельность Иоанна прекратилась (Мф. 4:12, Мк. 1:14). Находясь в темнице, Иоанн услышал «о делах Христовых, послал двоих из учеников своих сказать Ему: Ты ли Тот, Который должен придти, или ожидать нам другого?» (Мф. 11:2—3).

Дочь Иродиады Саломея (не названная в Евангелиях по имени) в день рождения Ирода Антипы «плясала и угодила Ироду и возлежавшим с ним». В награду за танец Ирод пообещал Саломее выполнить любую её просьбу. Она по наущению своей матери, которая ненавидела Иоанна за обличение её брака, попросила голову Иоанна Крестителя и «Царь опечалился, но ради клятвы и возлежавших с ним не захотел отказать ей» (Мк. 6:26). В темницу к Иоанну был отправлен оруженосец (спекулатор[11]), который отсёк ему голову и, принеся её на блюде, отдал Саломее, а та «отдала её матери своей». Тело Иоанна было погребено его учениками, а о смерти сообщили Иисусу (Мф. 14:6—12, Мк. 6:21—29).

В память этих событий установлен церковный праздник — Усекновение главы Иоанна Предтечи. Русская Православная Церковь отмечает его 29 августа (11 сентября). В какой бы день недели этот праздник не попадал, включая воскресение, этот день всегда в Православной церкви в память о великом постнике Иоанне (который питался в пустыни только акридами и диким мёдом) является, согласно Уставу, днём строго поста, запрещено есть не только мясную и молочную пищу, но и рыбу.

Апокрифы и предания

Несмотря на значимость фигуры Иоанна, сведения о нём не нашли широкого распространения в апокрифической литературе. Например, в «Арабском евангелии детства Спасителя» образ Иоанна отсутствует даже при описании крещения Иисуса[12]. Тем не менее, некоторые детали к биографии Иоанна апокрифы и предания всё-таки добавляют:

  • Точное место рождения Иоанна в Евангелиях не названо. Считается, что Иоанн был рождён в предместье Иерусалима Эйн-Кареме (на этом месте в настоящее время построен францисканский монастырь «Святой Иоанн на го́рах»). Предание, которое называет его местом жительства семейства Захарии, восходит ко времени игумена Даниила (1113 год). Сам Даниил получил эту информацию от монаха лавры Святого Саввы, время свидетельства которого предшествует появлению крестоносцев[13].
  • В Евангелие от Луки указывается, что место встречи Девы Марии с праведной Елизаветой произошло в нагорной стране, в граде Иудином (Лк. 1:39). Считается, что под градом Иудиным понимается Эйн-Карем, а домом, в котором произошла встреча, — загородный дом Захарии, отца Иоанна Предтечи[14]. В настоящее время на этом месте находится францисканская церковь Посещения.
  • В Евангелиях не указано, за что был убит отец Иоанна Захария. Традиционно считается, что Захария был убит в храме за то, что не сказал воинам Ирода, избивавшим младенцев, где укрыт его сын.
  • Апокрифы уточняют, что Иоанн избежал смерти среди тысяч убитых младенцев в Вифлееме и его окрестностях во время избиения младенцев, поскольку мать Елисавета укрылась с ним в пустыне. Рассказ об этом содержится в Протоевангелии Иакова:

Елизавета, услышав, что ищут Иоанна (сына её), взяла его и пошла на гору. И искала места, где спрятать его, но не нашла. И воскликнула громким голосом, говоря: гора Бога, впусти мать с сыном, и гора раскрылась и впустила её. И свет светил им, и ангел Господень был вместе с ними, охраняя их[15].

По преданию, место этого события находится на территории францисканского монастыря Иоанн Предтеча в пустыне в мошаве Эвен Сапир в 3 км от Эйн-Карема[16]. Считается, что там же Иоанн провел своё детство и готовился к началу служения (Лк. 1:80)[17].

  • Согласно ранневизантийской легенде, по прошествии 5 месяцев ангел велит праведной Елизавете отнять младенца от груди и начать приучать его к акридам и дикому мёду[18]. О его жизни до появления с проповедью из пустыни больше ничего не известно, исследователи, заполняя лакуну, предполагают, что, возможно, он мог находиться это время в ессейском монастыре[8].
  • По священному преданию к моменту начала проповеди Иоанну было 30 лет — символический возраст полного совершеннолетия, таким же обычно представляют возраст Христа при начале его проповеди. Это связано с ветхозаветным установлением, что левиты должны приступать к службе только по достижении этого возраста (Чис. 4:3).

  • В Евангелии от Иоанна указывается, что Иисус Христос принял крещение от Иоанна в Вифаваре, но её точное расположение не определено. В настоящее время считается, что Вифавара находилась около монастыря святого Иоанна, примерно в 10 км восточнее Иерихона. В этом месте на западном берегу Иордана находится Каср аль-Яхуд (контролируется Израилем)[19], на восточном – напротив него — Аль-Махтас (Вади аль-Харар) в Иордании[20][21].
  • Согласно «Евангелию от евреев» Иисус сначала не хотел идти креститься к Иоанну, о чём просили его мать и братья, возражая им: «какой грех Я совершил, что Я должен креститься от него?»[22].
  • «Евангелие от евионитов» сообщает, что Иоанн, увидев сошествие Святого Духа в момент крещения Иисуса, сам упал перед Христом на колени «и сказал: Молю Тебя, Господи, крести Ты меня. Но Иисус удержал его, говоря: всё, что надлежит, должно быть исполнено»[23].
  • Послание Климента Римского сообщает, что Иоанн был девственником[24].
  • По преданию, Иродиада ещё несколько дней в неистовости протыкала иголками язык пророка, а, насытившись глумлением, повелела закопать голову казнённого Иоанна Крестителя на городской свалке[25]. (О дальнейшей судьбе отрубленной головы см. ниже).
  • В Евангелии от Никодима Иоанн после своей смерти обращается в аду с проповедью к ветхозаветным праведникам: «потом пришёл (Иоанн) Креститель, на отшельника похожий, и спросили его все: „Кто ты?“ Он же, отвечая, сказал: „Я — пророк Вышнего, предваривший пришествие Его во оставление грехов“»[26]. После проповеди Иоанна происходит триумфальное сошествие Иисуса в ад и его победа над смертью, после чего Иоанн с другими праведниками выводится на небо. Таким образом, Иоанн стал предтечей Иисуса в загробном мире подобно тому, как он был им в земном.
  • Существует средневековый апокриф, авторство которого приписывается епископу александрийскому Евсевию, посвящённый пребыванию Иоанна в аду и основанный на Евангелии от Никодима («О сошествии Иоанна Предтечи во ад. Слово на Святую Великую Пятницу Страстной недели отца нашего Евсевия, епископа Александрийского»). Он сохранился в славянской (хорватской) версии[27]. Несмотря на то, что имя Иоанна вынесено в заглавие сочинения, о нём самом говорится очень мало, так же, как и о сошествии Христа в ад. Основной темой сочинения является рассказ дьявола о безуспешной борьбе с Христом в годы его земного бытия[28].

Атрибуты Иоанна Крестителя

  • одежда из верблюжьей шерсти: по мнению Феофилакта Болгарского, верблюжья шерсть была выбрана потому, что «верблюд есть животное среднее между чистым и нечистым: он чист, потому что отрыгает жвачку, и нечист, потому что имеет нераздвоенные копыта». Иоанн, ведущий проповедь на границе Ветхого и Нового заветов, носил одежду из верблюжьей шерсти, так как «приводил к Богу и мнимо-чистый народ — иудейский, и нечистый — языческий»[29].
  • кожаный пояс: символизирует постоянное пребывание в труде и усмирение плотских страстей, так как «кожа есть часть мёртвого животного»[29].

Место погребения и мощи

Древняя традиция локализует место погребения обезглавленного тела Иоанна в Севастии (Самария) рядом с могилой пророка Елисея. Древние историки: Филосторгий (ок. 368 — ок. 439)[30][31][32], Руфин Аквилейский (около 345—410)[33] и Феодорит Кирский (~ 386—457)[34], сообщают о том, что во время правления Юлиана Отступника, приблизительно в 362 году, язычники из Севастии открыли и разгромили гробницу Крестителя, сожгли его останки — кости и развеяли пепел. Если Филосторгий и Феодорит сообщают о полном уничтожении мощей Иоанна Предтечи (Филосторгий говорит о том, что предварительно, перед сожжением кости Иоанна смешали ещё с костями животных), то Руфин пишет, что когда язычники собирали кости Иоанна, то христиане смешались с ними, и часть костей тайно спрятали, затем «почитаемые мощи отправили к своему духовному отцу Филиппу. Тот,… через своего диакона Юлиана, в будущем епископа этого палестинского города, к великому понтифику, тогда Афанасию. Тот, закопав полученные мощи при нескольких свидетелях под стеной святилища, с прозорливостью сохранил для помощи будущим поколениям».

В более позднее время, в X веке, появляется сказание (его излагает Феодор Дафнопат) в «Памятном слове на перенесение из Антиохии досточтимой и честной руки святого славного пророка и крестителя Иоанна»), о том, что Апостол Лука, возвращаясь в родную Антиохию, пожелал взять с собой нетленное тело, но севастийские христиане воспротивились этому и позволили ему забрать только правую руку, которой был крещён Иисус Христос в Иордане (Десница Иоанна Крестителя) и с того времени, с I века, она хранилась в Антиохии, в X веке, 6 января 956 года, была перенесена в Константинополь[35]. Он же говорит о том, что епископ Иерусалима, узнав о том, что Юлиан Отступник хочет уничтожить тело Иоанна, тайно ночью заменил тело Иоанна на тело простого человека, а тело Крестителя отправил для хранения в Александрию. 7 января 956 года, в день Собора Предтечи был установлен праздник в честь перенесения из Антиохии досточтимой и честной руки святого славного пророка и Крестителя Иоанна в Константинополь, для него написал канон и стихиры Дафнопат. Этот праздник совершался на Руси в XI-XII веке. Позднее празднование перенесения руки исчезло из календаря как у греков, так у славян.

Рассказ Феодора Дафнопата повторяет Симеон Метафраст (вторая половина X века), он пишет о том, что «что сожжено было не Крестителево тело, а чьё-то другое, ибо патриарх Иерусалимский, узнав заблаговременно о приказе Юлиана, тайно взял из гроба мощи Крестителя и послал их на сохранение в Александрию; вместо них же он положил кости одного мертвеца»[36].

Русский паломник Добрыня Ядрейкович, который побывал в Константинополе в 1200 году, видел десницу Иоанна Предтечи в Храме Богородицы Фароса[en] и свидетельствует в своей «Книге Паломник» о том, что рукой Иоанна Крестителя императора ставят на царство[37].

В 1907 году Н. К. Никольский в Киевском Прологе XVI века нашёл сказание о перенесении перста Иоанна Крестителя из Царьграда в Киев и напечатал его в 82 номере СОРЯСа[38]. В этом сочинении говорится о том, что в 6600 лето (в 1092 году) при великом князе Владимире Мономахе (Владимир Мономах был великим князем с 1113 — по 1125 год) 7 января палец руки Иоанна был принесён и положен в церковь святого Иоанна на Сетомли, которая находилась вблизи Купшина монастыря[39][40] Карпов А. Ю. выдвинул предположение о том, что перенесение перста Иоанна было в 1121 году, а церковь Иоанна на Сетомли была заложена в связи с перенесением в Киев из Константинополя частицы мощей (пальца) святого Иоанна Крестителя.

Таким образом, эти мощи 27 мая 395 года оказались в Александрии, где были помещены в базилике, незадолго до этого посвящённой Иоанну на месте храма СераписаК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3251 день]. Пустая могила в Севастии, тем не менее, продолжала посещаться паломниками, и святой Иероним свидетельствует о продолжавшихся там чудесах[41]. Их дальнейшая судьба неизвестна[Чья?]. Коптская церковь считаем местом нахождения праха Иоанна Крестителя монастырь Святого Макария, в который реликвия была перенесена в X веке, затем была сокрыта и обретена только в 1978 году при реконструкции обители[41].

Два фрагмента мощей Иоанна Крестителя (десница и глава) являются весьма почитаемыми святынями христианского мира. Тем не менее, реликвии эти очень рассеяны по миру: известно о существовании 11 указательных пальцев Иоанна Крестителя[42]. В отношении количества реликвий, связанных с Иоанном Крестителем, у исследователей встречаются следующие цифры: 12 голов, 7 его челюстей, 4 плеча, 9 рук и 8 пальцев[43]. Помимо этого, в качестве объектов для поклонения в Средние века были: левая рука (об этом сообщают паломники Теодорих и Иоанн Фока[41]), а также лицо, волосы, мозг, часть уха[44], кровь Иоанна Крестителя[45].

Глава Иоанна Крестителя

Исламская традиция считает местом хранения главы Иоанна Крестителя мечеть Омейядов в Дамаске, а католицизм помещает её в римскую церковь Сан-Сильвестро-ин-Капите. Кроме того, упоминается о голове в соборе в Амьене (Франция), привезённой из четвёртого крестового похода, и в турецкой Антиохии, а также о нахождении её в одном из монастырей Армении.

В традиции Православной церкви существуют предания о трёх обретениях главы Иоанна Крестителя, в честь каждого установлено отдельное празднование.

Изображение Предание
Первое обретение
(24 февраля по юлианскому календарю)
По преданию[46], Иродиада не позволила похоронить голову Иоанна вместе с его телом и спрятала её в своём дворце, откуда она была выкрадена благочестивой служанкой (имя которой было Иоанна, жена Хузы, домоправителя Ирода)[47] и в глиняном кувшине захоронена на Елеонской горе. Спустя годы вельможа Иннокентий решил построить на том месте церковь и при копании рва обнаружил кувшин с реликвией, которая была опознана по исходившим от неё знаменьям. Перед смертью Иннокентий, опасаясь, что реликвия будет поругана, спрятал её в своей церкви, которая затем обветшала и разрушалась.
Второе обретение
(24 февраля по юлианскому календарю)
В правление императора Константина Великого в Иерусалиме глава Иоанна Предтечи была найдена двумя монахами-паломниками, которые взяли её с собой, но, проявив леность, отдали нести реликвию встретившемуся им горшечнику. По преданию[46], явившийся святой повелел горшечнику оставить неблагочестивых монахов и принять на хранение святыню. Перед смертью горшечник поместил главу в водоносный сосуд, запечатал и передал своей сестре. Позднее реликвия оказалась у священника-арианина, который с помощью исцелений, исходивших от неё, поддерживал авторитет арианского вероучения. Когда его обман раскрылся, он спрятал главу в пещере около города Емессы. Позднее над пещерой возник монастырь и в 452 году явившийся, по преданию, архимандриту обители Иоанн указал на место сокрытия своей главы. Она была найдена и перенесена в Константинополь.
Третье обретение
(25 мая по юлианскому календарю)
Из Константинополя главу Иоанна Крестителя во время волнений, связанных со ссылкой Иоанна Златоуста, перенесли в город Емессу, а затем в начале IX века в Команы, где прятали в период иконоборческих гонений. После восстановления иконопочитания, по преданию, патриарх Игнатий во время ночной молитвы получил указание о местонахождении реликвии. По приказанию императора Михаила III в Команы было направлено посольство, которое около 850 года обрело главу Иоанна Предтечи в указанном патриархом месте[48].

Начиная с этого момента церковная история священной реликвии становится неясной.

Десница Иоанна Крестителя

Десницей Иоанна Крестителя называется его правая рука, которую, по преданию, он возложил на голову Иисуса Христа в момент его крещения. Традиционно местом хранения десницы считается Цетиньский монастырь в Черногории, но турки утверждают, что правая рука Иоанна Крестителя находится у них в музее дворца Топкапы наряду с частью черепа[49]. Также коптский монастырь Святого Макария утверждает, что рука находится у него.

Своё происхождение общепринятая православием реликвия ведёт от апостола Луки, который, забрав её из Севастии, перенёс в свою родную Антиохию в дар местной христианской общине[36]. После падения Антиохии в X веке Десницу переправили в Халкидон, а позднее в Константинополь. После захвата турками Константинополя в 1453 году рука была переправлена на остров Родос. Когда турки в 1522 году захватили Родос, святыню переправили на Мальту.

В 1799 году Мальтийский орден передал Десницу в Россию, когда российский император Павел I стал великим магистром ордена. После Октябрьской революции святыню вывезли за пределы страны, и долгое время она считалась утраченной.

В 1951 году югославские чекисты реквизировали десницу в хранилище государственного исторического музея в Цетинье. Вплоть до 1993 года десница считалась утерянной навсегда. Обнаружили её в Цетиньском монастыре Черногории, где она хранится в настоящее время.

Православное предание связывает с десницей чудо спасения антиохийской девушки, предназначавшейся в жертву змию. Её отец «лобызал святую руку Крестителя, тайно откусив зубами один сустав малого перста, спрятал его и, помолившись, вышел, неся с собою сустав пальца»[36]. На следующий день он бросил палец Иоанна Предтечи в пасть змия и тот издох.

Анализ и историческая характеристика

Пророчества и функция Илии

Личность Иоанна Предтечи и акт крещения им Иисуса стали очень значимыми для евреев свидетельствами мессианства Христа, поскольку в них увидели осуществление пророчеств. Так, новозаветное толкование (Мф. 11:10; Мк. 1:2) относит к Иоанну следующие ветхозаветные пророчества:

  • «вот, я посылаю ангела Моего, и он приготовит путь предо Мною» (Мал. 3:1);
  • «глас вопиющего в пустыне: приготовьте путь Господу, прямыми сделайте стези Ему» (Ис. 40:3).

Согласно пророку Малахии (Мал. 4:5-6) пришествию мессии должно было предшествовать (или сопутствовать) появление пророка Илии, который должен был помазать мессию и засвидетельствовать его сан. Христианская традиция, считая, что Илия и Енох вернутся во времена Второго Пришествия Христа (Откр. 11:3-12), в целом передаёт функции Илии во время земной жизни Христа (первого пришествия) именно Иоанну Крестителю. Он выступает «в духе и силе Илии» (Лк. 1:17).

Образ Иоанна Крестителя как аскета-пустынника, пророка и обличителя был настолько схож с представлениями об Илии (который должен был вернуться перед приходом Мессии), что Иоанну приходилось даже специально отрицать своё тождество с ним (Ин. 1:21). По ответам Иоанна фарисеям можно составить некоторое представление о том, кем он себя считал — не пророком и не мессией, а, вероятно, человеком, «знавшим, что иудейские законоучители уже к этому времени „подвели черту“, объявив о завершении той эпохи, когда Господь открывался пророкам (к этому времени уже была канонизирована вторая часть иудейского Священного Писания, Танаха, — Невиим), и что теперь людям дано слышать только отзвук Божественного голоса — Бат-Коль. Транслятором и толкователем такого голоса, повторяющего то, что некогда было открыто Исаии, и считал себя, вероятно, Иоанн Креститель»[8].

Может показаться, что Евангелие от Матфея сохраняет следы некоторой неуверенности Иоанна относительно мессианского сана Иисуса (Мф. 11:2-3). Однако, это не так. Во время крещения Иисуса сам Иоанн свидетельствовал о том, что Иисус есть Мессия (Ин. 1:34). А факт послания Иоанном своих учеников к Иисусу объясняется тем, что Иоанн хотел, чтобы ученики лично увидели Христа, услышали проповедь, чудеса и уверовали в то, что Иисус есть ожидаемый Мессия. После чего ученики Иоанна должны были последовать за Христом. Иоанн сделал так потому что будучи пророком предвидел скорую свою кончину.

Сам же Христос после казни Иоанна прямо указывает на его предтеченскую миссию: в ответ на вопрос о том, пришёл ли уже Илия, он говорит, что «Илия пришёл, и поступили с ним, как хотели, как написано о нём» (Мк. 9:13); на вопрос учеников о приходе Илии Иисус отвечает, что «Илия уже пришёл, и не узнали его, а поступили с ним, как хотели; так и Сын Человеческий пострадает от них. Тогда ученики поняли, что Он говорил им об Иоанне Крестителе» (Мф. 17:12—13); ср. также: «…он и есть Илия, которому должно придти» (Мф. 11:14), а также что Иоанн «больше пророка» (Мф. 11:9) и он тот, кого обещал Малахия (Мф. 11:10).

Важность признания Иоанном Христа для людей

По мнению богословов[50], еврейский народ около 30 года н. э. почитал Иоанна гораздо выше Христа. Иоанн всю свою жизнь проводил в пустыне, был сыном священника, носил необычайную одежду, призывал всех ко крещению и, более того, родился от неплодной матери. Иисус же произошёл от незнатной девушки (рождение от Девы, предсказанное пророками, не было ещё всем известно), воспитывался в обычном доме и носил обычную одежду.

Иисус, пришедший креститься к Иоанну, воспринимался современниками как простой человек, поэтому Иоанн Златоуст пишет:

Вот почему, чтобы такая мысль не утвердилась в народе, тотчас по крещении Иисуса небеса открываются, Дух нисходит и вместе с Духом голос, возвещающий достоинство Иисуса как Единородного[50].

Ефрем Сирин считает, что через иоанново крещение Иисус получил его священство: «Царское достоинство дома Давидова получил (ещё) через рождение, так как рождён был из дома Давидова, священство же дома Левиина (принял) через второе рождение в крещении сына Ааронова»[51].

В Евангелии от Иоанна (Ин. 3:27-36) приводятся слова Иоанна, ясно свидетельствующие о его убеждённости в мессианском достоинстве Христа, более того, Иоанн сознательно склоняется перед пришедшим в мир Сыном Божиим («Ему должно расти, а мне умаляться. Приходящий свыше и есть выше всех; а сущий от земли земной и есть и говорит, как сущий от земли. Приходящий с небес есть выше всех» (Ин. 3:30-31). В этом же месте Евангелия Иоанн прилагает к Христу и будущей Церкви известный ветхозаветный образ, уподобляющий отношения между Богом и его народом отношениям между любящими супругами («Имеющий невесту есть жених, а друг жениха, стоящий и внимающий ему, радостью радуется, слыша голос жениха. Сия-то радость моя исполнилась» (Ин. 3:29)). Ряд авторов видит противоречие между этим местом и отрывком из синоптических Евангелий («Ты ли Тот, Который должен прийти, или ожидать нам другого?» (Мф. 11:3)). При этом, следует отметить, что своим вопросом Иоанн, убеждённый в мессианском достоинстве Иисуса, дал возможность последнему засвидетельствовать о себе.

Принадлежность Иоанна к религиозным течениям

Иоанн не пил вина и пьянящих напитков (Лк. 1:15), что может свидетельствовать о его назорействе; однако других обязательных признаков назорейского обета, например, отращивания длинных волос (Чис. 6:4), Евангелия не упоминают.

По своему религиозному мировоззрению Иоанн, скорее всего, был близок ессеям, в частности, возможно, членам Кумранской общины. Отмечают подобие образов и личное сходство Иоанна Крестителя с так называемым «Учителем Справедливости» — основателем этой секты, известным по сохранившимся текстам, который, вероятно, мог послужить ему личным примером. Но существуют и идеологические расхождения с ессеями.

Так, например, он подчёркивал разделение людей на праведников и грешников, но, в отличие от кумранитов, считал, что грешники могут спастись через раскаяние. Подобно кумранитам, он толковал стих из Исаии («Глас вопиющего в пустыне…») как призыв удалиться в пустыню, и потому стал отшельником и аскетом сам, но не требовал этого от других. В отличие от кумранитов, он не настаивал на необходимости общего имущества, но говорил о необходимости делиться с нуждающимися[8]. Иоанн не принял подхода ессеев к ограничению круга посвящённых, обвинил их во внесении раскола в народ[13] и предлагал очищение каждому еврею, желавшему того. Вдобавок, в отличие от ессеев, он не требовал от них передать всё их состояние в общую кассу и стать членом религиозной секты, а также отказаться от привычного образа жизни — его интересовало только духовное просветление. Всё это привлекло к нему большое количество последователей.

Исследователи отмечают, что описание причин обряда, приводимое Иосифом Флавием, совпадает практически дословно с описанием подобного обряда в ессейских рукописях Иудейской пустыни. Такая близость Иоанна к ессеям заставляет многих исследователей считать, что «он принадлежал какой-то срок к ессеям и позднее отделился от них по идейным мотивам»[13]. В числе следующих признаков сходства называют географическое соседство места (или мест) проповеди Иоанна и крещения им с местом обитания Кумранской общины, одинаковое обоснование и Крестителем, и кумранитами своей деятельности в пустыне, совпадение по времени его деятельности и последних десятилетий существования той общины, а также их этническое тождество и близость многих взглядов, прежде всего, эсхатологических представлений и подхода не только к омовению, но и к покаянию[13]. Скорее всего, в начале пророческой деятельности он находился под влиянием ессеев конкретно эвионитского толка[25].

Крещение покаяния

Иоанново крещение покаяния представляло собой обряд, который он совершал над теми, кто принимал несомую им весть о приближении царства небесного. Иоанн крестил пришедших с целью символического смывания греха с тела после очищения души через исповедь и благие дела; «тем самым эта единократная твила приобретала характер инициации, начала новой жизни, духовного обновления в преддверии конца света и скорого пришествия Мессии»[8].

Это крещение имело параллели в иудейском обиходе той эпохи. Во-первых, упоминают о существовании подобного обряда у обычных правоверных иудеев. Омовение проводилось в специальном религиозном бассейне — «микве». Подобные бассейны для ритуального очищения устраивались в каждом зажиточном доме предшествующего периода. Особенно много их было в Иерусалиме (сотни таких бассейнов раскопаны археологами. В аристократическом квартале Иерусалима «Верхнем городе» такие бассейны — микваот — находились в каждом доме). В особо тяжёлых случаях ритуальной нечистоты все евреи должны были пройти очищение в проточной воде реки[13]. Этот иудейский обряд называется твила, от этого слова образовано еврейское прозвище Иоанна Хаматвил («совершающий ритуальное очищение водой»), которое было переведено греческими авторами Евангелий как «Креститель».

Ессеи ужесточили требования к обряду, в отличие от ортодоксальных евреев, считая, что необходимость ритуального очищения возникала не только от прикосновения к ритуально нечистым предметам и животным, но и от дурных поступков. Поэтому если человек проходил обряд погружения в воду без покаяния, по их мнению обряд становился чистой формальностью и не приносил очищения; такая концепция была заметным новшеством. Этот обряд ритуального омовения кумраниты-ессеи толковали не только как символ раскаяния во искупление греха, но одновременно и как обряд посвящения в члены своей общины.

Иоанново крещение отличалось от очистительного омовения прозелитов тем, что совершалось уже над иудеями, а от ежедневных ритуальных омовений ессеев оно отличалось тем, что было однократно и неповторимо[18].

Казнь

Считается, что Иоанн был заключён Иродом Антипой в крепость Махерон (араб. Эль-Машнак — «Висячий дворец»), развалины которой находятся к востоку от Мёртвого моря, на Моавитском нагорье[52]. Согласно Иосифу Флавию, упоминающему эту крепость и отвергающему историю о танце Саломеи (имя которой известно именно из его труда), Иоанн был арестован и затем обезглавлен по чисто политическим мотивам[53]. В своём свидетельстве Иосиф Флавий совсем не упоминает о мессианских ожиданиях, составлявших значительную часть проповедей Иоанна Крестителя. Многие исследователи, например Д. Штраус и Й. Клаузнер, не сомневались в связи Иоанна Крестителя с мессианскими движениями и расценивали отсутствие у Флавия указания на эту связь как намеренное умолчание в тексте, предназначенном для римлян[13].

Иосиф Флавий сообщает, что некоторые видели наказание Божье Ироду за казнь Иоанна в том, что в 37 году войска Ирода Антипы были разбиты его тестем, набатейским царем Арефой (Аретой, Хариратой IV), выступившим против него за бесчестье дочери Фазелы (Phasaelis), которую Ирод покинул ради Иродиады. Под надуманным предлогом о якобы участии Антипы в организации заговора против Рима он и его семья были сосланы Калигулой в ссылку в Галлию (37 г н. э.), где он через два года умер в заточении в полной безвестности и нищете.

Точная дата смерти Иоанна не известна. Поскольку Евангелия сообщают, что приговор был вынесен после танца Саломеи на дне рождения отчима, теоретически возможно было бы установить приблизительный день и месяц. Но, к сожалению, дата рождения Ирода Антипы неизвестна. Год смерти Иоанна традиционно считается до распятия Христова, а Иосиф Флавий указывает, что это случилось до 36 года.

Последователи Иоанна Крестителя

В синоптических евангелиях недвусмысленно сказано, что ученики Иоанна составляли замкнутую организацию, соблюдали посты (Мк. 2:18; Лк. 5:33) и имели особые молитвы (Лк. 11:1). Как свидетельствует Евангелие, двое учеников Иоанна последовали за Христом сразу после крещения (один из них назван по имени — Андрей, см. Ин. 1:35-40), а некоторые, напротив, были удивлены духовной практикой двенадцати апостолов (Мф. 9:14), возможно, что между последователями обоих духовных лидеров в дальнейшем были трения.

Некоторые ученики Иоанна (их называют иоанниты, позже это имя заимствует Мальтийский орден) после его казни не сразу влились в ряды ранних христиан, а долгое время сохраняли специфику своей общины. Одним из последователей Иоанна был некий Аполлос, переехавший из Александрии в Эфес. Вот что рассказано об этом в Деяниях апостолов: «Некто Иудей, именем Аполлос, родом из Александрии, муж красноречивый и сведущий в Писаниях, пришел в Ефес. Он был наставлен в начатках пути Господня и, горя духом, говорил и учил о Господе правильно, зная только крещение Иоанново. Он начал смело говорить в синагоге. Услышав его, Акила и Прискилла приняли его и точнее объяснили ему путь Господень» (Деян. 18:24-26). В дальнейшем Аполлос стал одним из активных христианских проповедников «Ибо он сильно опровергал Иудеев всенародно, доказывая писаниями, что Иисус есть Христос» (Деян. 18:28), был авторитетным наставником общины христиан в Коринфе[54].

Некоторые авторы, в частности, писатель Зенон Косидовский, полагают, что «в эллинских городах яростно соперничали между собой различные религиозные группировки. Среди них были и почитатели Иоанна Крестителя. При жизни автора „Деяний апостолов“ борьба эта была в разгаре»[55].[неавторитетный источник?] Основанием для подобных суждений являются описанные апостолом Павлом разногласия внутри христианской церкви Эллады: «Сделалось мне известным о вас, братия мои, что между вами есть споры. Я разумею то, что у вас говорят: „я Павлов“; „я Аполлосов“; „я Кифин“; „а я Христов“» (1Кор. 1:11-12). Впрочем, каких-либо указаний в Писании, что разногласия между общинами имели основой религиозные, а не организационные противоречия, не имеется.

Соперничество, однако, сохранялось долго. В 350 году христианский писатель описывает встречу сторонников Иоанна, не признавших Иисуса мессией: «Выступил один из учеников Иоанна и сказал, имея в виду Иоанна — „Он — Христос, а не Иисус“». («Откровение Климента», гл. 1, стих 60).

Считается, что в последующие века наследие верований последователей Иоанна, так и не вошедших в христианскую церковь, можно проследить в представлениях гностической секты мандеев, возникшей в I веке и до сих пор сохранившейся в Ираке и Иране. Мандеи почитают Иоанна под именем Йахья и (очевидно, как и первые ученики Крестителя) признают его Мессией, то есть Иисус Христос, по их представлениям, — самозванец. Исследователи отмечают это противоречие: «Итак, мы наблюдаем весьма знаменательную асимметрию в оценках: Иоанн для христиан — величайший пророк и вообще фигура весьма уважаемая, тогда как Иисус для иоаннитов — лжемессия».[56][неавторитетный источник?] О том, что некоторые современники Иоанна Крестителя воспринимали его как Мессию, свидетельствуют и Евангелия (Ин. 1:19—20)[8].

Кроме того, по свидетельствам христианского агиографического сочинения 1-й трети III века «Климентин», или «Беседы», (2:23), иудейская секта гемеробаптистов — товлей шахарит (букв. с иврита — «окунающиеся на заре»)[8]. считали своим основателем Иоанна Крестителя.

Влияние Иоанна на Иисуса

Исследователи, не признающие божественность Иисуса Христа, пытаются понять, какую роль сыграл Иоанн в формировании модели поведения Иисуса в начале его проповеднической деятельности.

…несмотря на свою оригинальность, Иисус был подражателем Иоанна, по крайней мере, в течение нескольких недель. Крещение получило благодаря Иоанну большую важность; Иисус счел себя обязанным поступать подобно ему: он крестился, и крестились также его ученики. Превосходство Иоанна было слишком бесспорно, для того чтобы Иисус, ещё не пользовавшийся известностью, мог бы подумать вести с ним борьбу. Он просто хотел окрепнуть в его тени и считал необходимым, для того чтобы привлечь к себе толпу, употреблять те же самые внешние средства, которые доставили Иоанну такой удивительный успех. Когда после заключения Иоанна в темницу Иисус снова начал проповедовать, то первые слова, которые обычно ему приписывают, были повторением одной из обычных фраз Крестителя (Мф. 3:2; 4:17)[57].

Эрнест Ренан

Иисус подражает Крестителю, по мнению И. Иеремиаса, и «своей манерой держать себя… Как и Креститель, он — в отличие от книжников того времени — проповедует под открытым небом; подобно Крестителю, дает своим ученикам молитву, которая должна выделить и сплотить учеников (Лк. 11:1-4)». При этом даже первых учеников своих Иисус получил от Иоанна (апостол Андрей и ещё один, не названный по имени (Ин. 1:35-39)). Также Ирод, казнивший Иоанна, узнав об Иисусе, сказал: «это Иоанн Креститель; он воскрес из мертвых, и потому чудеса делаются им» (Мф. 14:2).

Другая характерная черта быта первых христиан также, по мнению Д. Флюсера, была введена Иисусом вслед за Иоанном: Иосиф Флавий повествует, что ессеи, отправлявшиеся в другие общины ессеев, не брали с собой ничего, так как во всех таких общинах имелись общие склады с продуктами, одеждой и прочим, и посланцы получали всё необходимое. А Иисус также советует ученикам, которых он посылает распространять учение о Царстве Небесном, не брать с собой ничего.

Противоречия в образе Иоанна

Отмечая, что Иоанн оказал несомненное влияние на Иисуса, исследователи предпринимают попытки восстановить его истинное значение для современников и понять, как именно его образ мог быть скорректирован[58] христианами: что было упущено, добавлено или иначе акцентировано. Подобные попытки анализа, в связи с тем что ставят под сомнение «подлинность и невредимость Евангелий», подчас вызывают неодобрительную реакцию верующих. С их точки зрения, информация в Евангелиях совершенно достоверно описывает отношения между Иисусом Христом и Иоанном Крестителем, а противоречия между текстами четырёх евангелистов значения не имеют.

Учёные, в числе прочих, протестантские богословы и знатоки иудаики, всё же отмечают некоторые несоответствия и выдвигают объясняющие их версии.

Например, согласно Евангелиям Иоанн и Иисус состоят в родстве, так как их матери Мария и Елисавета приходятся друг другу родственницами. Но этот мотив большинством исследователей считается поздним добавлением с целью большего искусственного сближения обеих фигур[59][60], тем более, что в сцене Крещения евангелистами описана встреча двух незнакомых доселе людей, а не кузенов. (Ср. например средневековая концепция Святой родни, по которой кузенами Иисуса оказываются ещё 5 апостолов — такая тенденция объясняется стремлением народного сознания породнить полюбившихся персонажей).

Учёные также указывают, что при других обстоятельствах Иоанн вполне мог не попасть в Новый Завет и не стать значимым святым христианства. Например, по выражению профессора Д. Флюсера, он «был одной из удивительных личностей среди евреев периода Второго Храма: еврей-проповедник и аскет, которому внимали толпы народа, стекавшиеся к нему в пустыню, который „превратился в христианского святого только потому, что одним из тех, кто пришёл к нему, слушал его и делал, как он учил, был Иисус из Нацерета“. Новая религия начинается с появления Иоанна Крестителя, так как Иисус видел в нём своего предшественника, и христианство даже наследовало ему в использовании самой важной ритуальной церемонии — погружения в воду»[13].

Польский писатель Зенон Косидовский даже пишет так:

Вся история его подчинения новому мессии носит, по всей видимости, характер мифа, который ретроспективно объясняет и санкционирует наличие в христианстве обряда крещения[55].[неавторитетный источник?]

Противоречия в Евангелиях заметны, в частности, в вопросе распространения обряда Крещения. Согласно синоптикам контакт между Иисусом и Крестителем ограничился только одним эпизодом Крещения. В изложении Евангелия от Иоанна дело обстоит иначе (Ин. 1:26-31). Там говорится об Иисусе как о человеке, не известном многочисленным последователям Крестителя, и «далее сообщается, что Иисус сам совершал крещение наряду с Крестителем (Ин. 3:22 — 4:3)… ставя себя, таким образом, на одну ступень с ним, так что они воспринимаются, как соперники (Ин. 3:26)… после Пасхи первохристианская община начала крестить, — это легче поддаётся объяснению, если уже и сам Иисус практиковал крещение. Правда, в какой-то момент он, должно быть, перестал крестить… Как бы то ни было, проповедническую деятельность Иисуса и Крестителя никоим образом нельзя представить как короткую. Легко понять, почему синоптики сократили период их взаимоотношений, ограничив его эпизодом Крещения. Традиция по возможности избегала всего, в чём можно было усмотреть уравнивание или даже подчинение Иисуса Крестителю», — пишет протестантский библеист и доктор богословия И. Иеремиас.

Учитель церкви Ефрем Сирин при этом указывает, что Иисус пришёл к Иоанну, чтобы «крещением Своим положить конец крещению Иоанна, так как Он снова крестил тех, кто были крещены Иоанном. Этим показал и сделал ясным, что Иоанн только до Его прихода совершал крещение, ибо истинное крещение открыто Господом нашим, Который соделал его свободным от наказаний закона [то есть принимающих крещение освободил от наказаний закона]»[51].

Другое противоречие касается признания Иоанном Христа мессией. Согласно наиболее древнему из канонических евангельских текстов — Евангелию от Матфея — сомневающийся Иоанн прислал из темницы двух учеников с запросом: «Ты ли Тот?», тогда как эпизод Крещения рассказывает, что во время него об этом Иоанну уже ясно было дано понять. Существуют мнения, что эпизод с запросом был исключён из Евангелия от Иоанна, чтобы спасти репутацию Крестителя, не решавшегося признать Иисуса избранником Божиим[56]. Также, поскольку существует проблема историчности Иисуса Христа, то попытки построить наиболее правдоподобную теорию о его взаимоотношениях с Иоанном Крестителем (историчность которого не отрицается), в любом случае, на данный момент остаются только недоказуемыми теориями.

Заслуживают внимания указания еврейских авторов, анализирующих историю Иоанна согласно законам Торы и находящих там следующие противоречия: члены семьи иудейского коэна не могли носить имена Елизавета и Иоанн; Захария не мог служить в храме, страдая немотой; а также на некоторые другие несообразности, причинами которых, впрочем, может быть устное искажение истории[61].

Церковное почитание

Важное положение Иоанна в христианстве целиком основывается на том уважении, которое неоднократно высказывал ему Иисус, указывая на него как на своего предтечу. Христос говорит о нём, что до Иоанна не было более великого духом из земных людей (но при этом он всё-таки меньше тех, кто пойдет вслед за Сыном Человеческим); с другой стороны, Иисус подчёркивает, что всё, о чём проповедовал Иоанн, уже сказано в Пророках и Законе:

Истинно говорю вам: из рожденных женами не восставал больший Иоанна Крестителя; но меньший в Царстве Небесном больше его. От дней же Иоанна Крестителя доныне Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его; Ибо все Пророки и Закон прорекли до Иоанна

Таким образом, Иоанн стоит на рубеже Ветхого и Нового Заветов, и этим в соответствии с христианским пониманием определяется его величие и одновременно ограниченность этого величия.

Иоанн Креститель (после Богородицы) стал следующим самым чтимым святым христианства[62].

Православное представление об Иоанне как о важнейшем молитвеннике за всех христиан наиболее ярко может быть проиллюстрировано тем, что во время интерцессии (ходатайственной молитвы, следующей за освящением Даров на литургии) его имя поминается сразу за именем Богородицы:

Изрядно о Пресвятей, Пречистей, Преблагословенней, Славней Владычице нашей Богородице и Приснодеве Марии, о святем Иоанне Пророце, Предтечи и Крестители, о святых славных и всехвальных апостолех, о святем (имя рек), егоже и память совершаем, и о всех святых Твоих, ихже молитвами посети нас, Боже" (из литургии Иоанна Златоуста)[63].

По выражению одной церковной молитвы, пророк Иоанн был «светлой утренней звездой, которая своим блеском превосходила сияние всех других звёзд и предвещала утро благодатного дня, освещаемого духовным Солнцем Христом»[62]. Богослужебные тексты для различных праздников, посвящённых Иоанну Предтече, написали такие известные гимнографы как Андрей Критский, Иоанн Дамаскин и Кассия Константинопольская. Андрей Критский в «Каноне на рождество Иоанна Предтечи» даёт Иоанну следующие эпитеты: пророков предел, начало апостолов, земной ангел, небесный человек, глас слова.

В православной традиции Иоанн Креститель играет более важную роль, чем в католической: только ему она даёт предельную близость к Иисусу — наравне с Богородицей (см. Деисис). Католическая традиция воспринимает Иоанна как пророка, правдивого свидетеля пришествия Христа и неустрашимого обличителя, православие же подчёркивает в нём вдобавок черты идеального аскета, пустынника и постника, а также эзотерику «ангельского чина» (см. ниже). На Западе к этим чертам проявляли наибольшее внимание лишь кармелиты, которые также воспринимали Иоанна как соединительное звено между ветхозаветной аскезой Илии и христианским созерцательным монашеством.

Праздники

В честь Иоанна Крестителя установлены следующие праздники:
Дата Название Комментарий
Православная церковь
Каждый будничный вторник
23 сентября (6 октября) Зачатие Иоанна Предтечи
24 июня (7 июля) Рождество Иоанна Предтечи входит в число великих праздников
29 августа (11 сентября) Усекновение главы Иоанна Предтечи входит в число великих праздников, установлен строгий пост
7 (20) января Собор Иоанна Крестителя связан с праздником Крещения
24 февраля (8 марта) в високосном году первое и второе Обретение главы Иоанна Предтечи
24 февраля (9 марта) в невисокосном году
25 мая (7 июня) третье обретение Обретение главы Иоанна Предтечи
12 (25) октября Перенесение Десницы Иоанна Предтечи связан с переносом его правой руки с Мальты в Гатчину
Католическая церковь
24 июня Рождество Иоанна Предтечи
29 августа Усекновение главы Иоанна Предтечи

Рождество Иоанна Крестителя

На основе евангельского свидетельства о 6-месячной разнице в возрасте между Иоанном и Христом церковный праздник рождества Иоанна оказался близок к летнему солнцестояниюРождество Христово — к зимнему). Таким образом, под знаком Христа солнце начинает возрастать, а под знаком Иоанна — умаляться (согласно словам самого Иоанна «ему должно расти, а мне умаляться» — лат. Illum oportet crescere, me autem minui). Церковные интерпретаторы, например Иаков Ворагинский, использовали эту солярную символику как служебный инструмент для передачи теологической доктрины, в то время как в фольклоре языческие аналогии оказались глубже (см. ниже).

Патрон

Иоанн Креститель считается святым патроном следующих мест и общин, в частности:

Многие из указанных выше городов поместили изображение Иоанна Крестителя на своих гербах.

В исламе

Мусульмане почитают Иоанна пророком под именем Яхья (Йахйа). Согласно Корану он был сыном пророка Закарийи. В Суре 19 «Марйам» приводится рассказ о благовестии Закарийе, аналогичный описанному у Луки: «О Закарийа, Мы радуем тебя вестью про мальчика, имя которого Йахйа!» (Коран. 19:7). Джабраил, сообщивший эту весть, дал Закарийи знаменье: «чтобы не говорить с людьми три ночи [и дня], не будучи лишенным дара речи» (Коран. 19:10).

Спустя два года после рождения Яхьи Аллах благословил его: «О Йахйа! Крепко держись [установлении] Писания, — и Мы даровали ему мудрость в младенческом возрасте, а также сострадание [к людям] от Нас и чистоту, и был он благочестивым, почтительным к родителям и не был ни гордецом, ни ослушником. Благополучие ему [от Аллаха] и в день, когда он родился, и в день смерти, и в [Судный] день, когда будет воскрешен к жизни» (Коран. 19:12-15).

Аналогичный краткий рассказ о рождении Яхьи содержится в Суре 3 «Семейство Имрана». Отличие состоит в том, что Джабраил сразу говорит о будущем сыне Закарийи как о «воздержанном муже и пророке из праведников, который подтвердит истинность слова от Аллаха» (Коран. 3:39).

Мандеи

Секта мандеев, по общепринятому мнению, ведущая происхождение от «учеников Иоанна»[64][65], почитает его под именем Яхья. Согласно «Сидра д-Яхья» (Книге Иоанна), он был последним и самым великим из пророков. Мандеи соглашаются, что он окрестил Иешу, но Иешу они не признают Спасителем и истинным мессией почитают Иоанна. По тексту священной книги «Гинза Рба» (Великое Сокровище), Иоанн умер от руки ангела. Ангел явился ему в образе трёхлетнего ребёнка, пришедшего креститься. Иоанн узнал его сразу, но всё равно крестил, зная, что как только он коснётся его руки, то умрёт. Это и случилось. Позже ангел похоронил Иоанна.

Гностики

Для гностицизма Иоанн Креститель был перевоплощением пророка Илии. Поскольку Илия был ветхозаветным персонажем, он не мог знать Истинного Бога (бога Нового Завета). Таким образом, в гностическом богословии он получил возможность перевоплотиться. Это прямо соответствовало предсказанию Малахии о том, что Илия пройдёт перед Мессией (Мал. 4:5—6).

Фольклорное восприятие

Согласно народным верованиям, Иоанн Креститель исцеляет от болезней головы; в заговорах и молитвах к нему обращаются с просьбой об избавлении от нечистой силы порчи, лихорадки, кровотечения, золотухи, родимчика у детей, гнева начальства, болезней скота[9].

Народная фантазия создала огромное количество легенд об Иоанне Крестителе[9]:

  • В этиологических легендах Иоанн Креститель выступает как мифический родоначальник, первый человек, которому дьявол повредил ногу, и с тех пор у людей спереди на ноге выемка (сербское поверье).
  • Первоначально Иоанн Креститель был весь в шерсти, как овца, и только после крещения шерсть с него свалилась. Приходящих к нему на крещение он сначала бил железным костылём, чтобы «грехи отскочили», а потом крестил; Иоанн Креститель был праведником и аскетом: не ругался, не ел хлеба, не пил вина (орловское поверье).
  • Согласно эсхатологическим легендам, Иоанн Креститель первым из святых сойдёт на землю перед концом света и будет убит; после его смерти явится Христос и наступит Страшный суд (нижегородское поверье).

«Иван бражник» — Собор Иоанна Крестителя

7 (20) января в народном календаре называлось «Иваном бражником» или «Зимним свадебником». С этого дня в семьях, где планировались свадьбы, начинали варить пиво (брагу).

«Иван Купала» — день Рождества

Для фольклорной традиции Иоанн Креститель и, что важнее, праздник его рождества, приобретя солярные черты, слились с языческой мифологией и обрядностью солнцеворота в празднике «Иван Купала»[66]. После принятия христианства у восточных и западных славян ко дню рождества Иоанна Предтечи был приурочен целый комплекс языческих обрядов, связанных с летним солнцестоянием. Само название праздника — Иван Купала — связано с тем, что Иоанн Креститель «купал» Иисуса Христа, когда крестил его. Таким образом, название «Иван Купала» является всего лишь славянским народным вариантом имени «Иоанн Креститель».

Ряд наименований и эпитетов Иоанна Крестителя связан с купальскими обрядами: рус. Травник, серб. Бильобер, Метлар — со сбором трав; серб. Свитньак — с возжиганием огней; серб. Наруквичар — с обычаем обматывать руки красной пряжей и носить её до Петрова дня, чтобы руки не болели[9]. В сербском фольклоре Иоанн получает эпитет «Игритель» — поскольку в день его рождества, по народным представлениям, солнце останавливалось трижды — играло[18].

Обретенье

Весеннее обретение главы народ переиначил в обретение птицами гнёзд: «На Обретенье — птичье потенье, гнёзд обретенье», «В день Обретения птица завивает гнездо, а перелётная летит из Вырия (тёплых мест)», а также связывает с приближением весны: «Обретения, поворот погоды на весну».

«Иван Головосек» — день Усекновения

День усекновения главы Иоанна Предтечи (29 августа [11 сентября]), один из великих праздников в Православии, крестьяне считали началом осени: «С Иван-поста мужик осень встречает, баба своё бабье лето начинает»[67]. Он требует соблюдения строгого поста и отказа от работы ради здоровья людей и скота. В этот день остерегались ходить в лес, так как считали, что тогда змеи уходят на зиму в свои норы, под землю. Болгары верили, что вместе со змеями уходят из водоёмов, полей и лесов самовилы, самодивы и другие злые духи[68].

Усекновение признаётся одним из самых опасных праздников: ребёнок, родившийся в этот день, будет несчастным, а полученная в этот день рана не заживёт (южно-славянское поверье). В тот день недели, на который оно пришлось, целый год не начинали никаких важных дел (пахоты, сева, не отправлялись в путь, не устраивали свадьбы). Македонцы не кроили в такой день одежду, боснийцы не начинали снование, боясь что всё сшитое, вытканное или скроенное «посечётся». Сербские женщины на Усекновение не расчёсывали волос, чтобы волосы «не секлись»[9].

Обрядность праздника Усекновения во многом связана с запретами на всё, что напоминает голову, кровь, блюдо, меч, отрубание:

Но вот наступил День Усекновения главы Святого Иоанна Предтечи. Новоназначенный священник открывает первую попавшуюся поминальную книжечку и обнаруживает там не рублёвку, а десятку. Сначала он решил, что кто-нибудь это положил по ошибке. Однако и в другом поминании, и в третьем — всюду десятки. Его недоумение рассеял отец настоятель. Он объяснил, что это — местный обычай. Основывается он на том, что на десятке в отличие от меньших купюр отдельно напечатана голова Ленина. И по этой причине считается обязательным передавать в День Усекновения главы Иоанна Предтечи в Алтарь именно десятки…[69]

Михаил Ардов. «Мелочи архи…, прото… и просто иерейской жизни»
  • По народному поверью, в день Усекновения главы нельзя ставить на стол ничего круглого, то есть ни блюд, ни тарелок, так как голова Иоанна Предтечи была принесена в блюде.
  • Также считалось, что в этот день нельзя употреблять в пищу круглые фрукты и овощи (яблоки, картофель, арбузы, лук, репу)[9][70].
  • Кроме того, запрещалось брать в руки нож, серп, косу, топор. Овощи нельзя было резать, хлеб надо было ломать. Так, например, по белорусскому поверью, в течение года отсечённая голова Иоанна Крестителя почти прирастает к своему месту, но лишь только люди в день Ивана Головореза станут резать хлеб, голова снова отпадает[9].
  • У южных славян строго соблюдался запрет на красные плоды и напитки (ибо «это кровь святого Иоанна»), не ели чёрного винограда, помидоров, красного перца[68]. Белорусы Витебщины боялись варить ботвинью, веря, что если она будет красного цвета («как кровь»), то в течение года в доме прольётся чья-нибудь кровь.
  • На Руси был запрет в этот день петь песни и плясать, мотивируемый тем, что «Иродова дочь плясанием и песнями выпросила отрубить голову Иоанна Крестителя».
  • В белорусском Полесье бытует поверье, что лунные пятна — это голова Иоанна Крестителя.

Впрочем, большинство перечисленных выше запретов не основаны на церковной традиции как таковой[71], которая в то же время предписывает в этот день строгий пост (не вкушаются мясо, рыба, молочная пища)[72]. Венчание в этот день не совершается[72]. Церковная традиция предписывает в этот день воздерживаться от шумных увеселений[72].

Иконография

Иконописный канон

В иконописных подлинниках Иоанна характеризуют следующим образом:

«Типом еврей, средних лет (то есть 32-х), телом и лицом очень худ, цвет тела бледносмугловатый, борода черная, менее чем средней величины, разделенная на пряди или космочки, волосы черны, густы, кудрявы, также разделенные на пряди; одежда сваляна из грубой верблюжей шерсти, вроде мешка, при этом святой подпоясан кожаным поясом»[73].

Поверх (или взамен) одежды из верблюжьей шерсти может быть одет в тканый хитон и гиматий.

В руки Иоанна традиционно помещается свиток («хартия») с одним из следующих вариантов надписи:

  • «Покайтеся приближибося царстие небесное»
  • «Азъ глас вопиющаго в пустыни: уготовайте путь Господень»
  • «Се агнец Божий вземляй грехи мира. Сей есть о Немъ же азъ рехъ: по мне грядетъ Мужъ, иже предо мною бысть, яко первее мене бе».

Детали изображения Иоанна Предтечи несут различный символический смысл[47]:

  • Свиток в руках говорит о начале проповеди.
  • Отсечённая голова (вторая из присутствующих на картине) — говорит о мученической кончине, а кроме того является образным выражением Божественного дара предвидения[74].
  • Чаша, в которой лежит голова, — параллель жертвенной чаши Евхаристии: Иоанн предшествовал Христу и рождением, и смертью.
    • Может быть заменена другой чашей, в которой изображен Агнец, в более поздних иконах Младенец (Богомладенец Христос) — намёк на его пророческие слова о миссии Иисуса, символическое изображение Христа (Мф. 11:10—11; Лк. 7:27—28).
  • Древо и топор как аллегория его проповеди: «Покайтеся, приближается царствие небесное, уже бо секира при корне дерева лежит: всяко убо древо не творящее плода добра пресекается» (Лк. 7:24—28). Эти слова перекликаются с проповедью Христа.
  • Горки, на фоне которых изображен Иоанн, не только конкретизируют место аскезы, но являются символом возвышенного ума и духовного очищения — мира горнего.

Атрибутика в западноевропейской живописи

В западной живописи Иоанн легко узнаётся по следующим атрибутам: длинные волосы и борода, одежда из шерсти, книга, длинный тонкий крест из тростника, чаша для крещения, медовые соты, агнец, посох. Обращённый к небу указательный палец его правой руки — ещё один мотив в иконографии этого святого, пришедшего в мир, чтобы проповедовать покаяние, которое «расчистит путь» грядущему явлению Мессии. Типичный пример подобного жеста можно найти на картине Леонардо да Винчи.

Начиная с эпохи Возрождения Иоанн Креститель зачастую изображается уже не зрелым бородатым мужчиной (согласно Евангелиям), а прекрасным юношей, что имеет исток в традиционной любви этого периода к андрогинности и гомоэротизму[75].

Житийные сюжеты

  • Зачатие Иоанна Предтечи (целование Захарии и Елизаветы). Редкий сюжет, практически аналогичный Зачатию Богородицы («Целованию Иоакима и Анны»).
  • Рождество Иоанна Предтечи. Иконография основана на типе Рождества Христова. Сюжет приобрёл большую популярность в нидерландской живописи, поскольку, в отличие от рождения Иисуса (в яслях), позволял изображать богатые бытовые детали интерьера. Характерные детали:
    • в правой части иконы Захария на дощечке пишет имя сына, к нему возвращается дар речи, и он начинает пророчествовать о сыне как Предтече Господа. Дополнительные сюжеты, которые также могут присутствовать (редко):
    • во время избиения царём Иродом младенцев Елизавета укрывается с Иоанном в горах;
    • Захарию убивают в храме за то, что он не сказал, где укрыт Предтеча[47].
  • Иоанн Креститель в пустыне — популярный в иконописи и редкий на Западе сюжет.

  • Крещение Господне. Чрезвычайно распространён во всех конфессиях. Формирование иконографии началось в древнехристианский период вместе с установлением праздника Крещения во II веке. Главное лицо в сюжете Крещения — Иисус Христос, изображаемый стоящим глубоко в воде, в большинстве случаев, обнажённым (иногда с повязкой на чреслах, появившейся не ранее XII—XIII веков). Голова Христа обычно наклонена в знак смирения и покорности, правая рука — благословляющая (символ освящения Иордана и воды крещения). Предтеча представлен слева, возлагающим руку на голову Христа. Справа — ангелы, число которых строго не определено. Их задрапированные руки и покровы в руках указывают на реальную деталь ритуала крещения: они выполняют роль восприемников. Небо часто изображается в виде сегмента круга, Дух Святой — традиционно в виде голубя. Иордан изображается между двух утёсов; на дне реки иногда в иконах можно увидеть олицетворение Иордана и моря в виде человеческих фигур — редкая иконографическая деталь с античными корнями в искусстве христианского Востока (например изображения в равеннских баптистериях православных и арианском).
  • Проповедь Иоанна толпе. Достаточно редкий в западноевропейской живописи сюжет, пользовавшийся любовью художников-пейзажистов.
    • Проповедь Иоанна Ироду (очень редко).
  • Усекновение главы Иоанна Крестителя (распространённый во всех конфессиях сюжет).
    • Саломея с головой Иоанна Крестителя — чрезвычайно популярный сюжет, позволяющий изображать «роковую женщину».
  • Чесная глава святаго Иоанна Предтечи — сюжет иконописи и западноевропейской церковной скульптуры, архитектурного декора.
  • Обретение главы Иоанна Крестителя — встречается в иконописи.
  • Сошествие во ад: проповедь Иоанна в аду и Иоанн в числе других душ, выведенных Иисусом.

Внежитийные образы

Общим и для католической, и для православной традиции является канон изображения Иоанна предстоящим Иисусу вместе с Богоматерью в молении за души:

  • Страшный Суд: Иоанн вместе с Богоматерью по сторонам Христа в небесах
  • Деисис: Иоанн вместе с Богоматерью предстоят Иисусу

Европейская традиция

Кроме того, западная иконография Иоанна насчитывает большое количество самостоятельно сложившихся внесюжетных вариантов[76].

  • Вдвоём с праведной Елисаветой, своей матерью, изображается ребёнком.
  • Святая родня: в числе других детей из потомства Святой Анны.
  • Святое семейство: Иоанн изображён ребёнком чуть постарше Иисуса вместе с Мадонной и Иисусом; Мадонной, Иисусом, Иосифом, Анной.
    • Поклонение младенцу вместе с Богоматерью; вместе с Богоматерью, Иосифом, Елисаветой и Захарией. (Сцена «Поклонения младенцу Христу с Иоанном Крестителем» впервые появляется, вероятно, в творчестве Филиппо Липпи[77], XV век).
    • Святое семейство навещает Елисавету, Захарию и новорождённого Иоанна (редкий сюжет).
  • Младенцы или же юноши Иисус и Иоанн вдвоём.
  • Предстоящий Мадонне на троне (Regina Coeli, Regina Angelorum, Маэста, Sacra Conversazione).

Основные типы изображения

Название Иллюстрация Толкование
Ангел Пустыни
<center>Икона работы Прокопия Чирина
Эзотерическая составляющая образа Иоанна Крестителя, его «ангельского чина» породила тип иконографии «Иоанн Креститель Ангел Пустыни». Этот тип распространяется с XIII века в греческой, южнославянской и русской иконописи. Святой имеет широкие ангельские крылья — символ чистоты его бытия, как пустынножителя. На Руси этот тип приобрёл популярность в XVI—XVII веках.

Иконография основана на следующем евангельском тексте: «Слава Христа дошла до Иоанна, который послал их спросить у Христа: «Ты ли Тот, Который должен придти, или ожидать нам другого?». По отшествии посланных, Христос обратился к народу: Что смотреть ходили вы в пустыню? Трость ли, ветром колеблемую? …Что смотреть ходили вы? Пророка ли? Да, говорю вам, и больше пророка. Сей есть, о Котором написано: „вот Я посылаю Ангела Моего пред лицем Твоим, который приготовит путь Твой пред Тобою“» (Лк. 7:17—29)). Этот текст Евангелия дал основание изображать Иоанна Предтечу крылатым Ангелом пустыни либо со свитком-проповедью, либо с усекновенной головою — вестником пришествия, подвига и мученической смерти Христа.

Деисис
<center>Триптих Арбавиля, Византия, конец X века
Деисис (Деисус) — одна или три иконы, имеющая в центре изображение Христа (чаще всего в иконографии Пантократора), а справа и слева от него соответственно — Богоматери и Иоанна Крестителя, представленных в традиционном жесте молитвенного заступничества. Основным догматическим смыслом деисусной композиции является посредническая молитва, заступничество за род людской перед лицом грозного Небесного Царя и Судии. Иоанн Предтеча изображается в рост, в пояс или оглавый, справа (для зрителя) от Спасителя, вполоборота к нему с молитвенно протянутыми руками. С другой, левой стороны изображается Богородица.
Агнец Божий
«Иоанн Креститель» с агнцем, картина Тициана
Агнец Божий является символом Иоанна Крестителя, поскольку этот эпитет он адресовал Иисусу (см. выше). Зачастую Иоанн изображается с крестом-посохом в руках, указывающим на надпись Ecce Agnus Dei («вот Агнец Божий») или украшенным этой надписью. Также рядом может изображаться символ агнца — овечка, подчас с крестообразным нимбом. Таким образом, надпись и агнец стали общепринятыми атрибутами Иоанна. Кроме того, в надписях может встречаться другая цитата из Иоанна — Eg (o…) in Deserto («глас вопиющего в пустыне»)[78].

Одет Иоанн, изображенный аскетом, во власяницу или звериные шкуры, в руках может держать медовые соты, тростниковый крест с длинным тонким стволом.

Святое семейство
<center>«Мадонна с младенцем и Иоанном Крестителем», картина Рафаэля
Распространено изображение Иоанна в виде младенца вместе с младенцем Иисусом в сценах Святого семейства. При этом Иоанн предстает более старшим и держит в руках тростниковый крест. Подобного сюжета нет в Новом Завете, он впервые появляется в искусстве итальянского Ренессанса. Житийное обоснование было таково: пока Святое семейство после бегства в Египет проживало на берегах Нила, троюродный брат Христа Иоанн был перенесён туда из пустыни ангелом, чтобы познакомиться с родственниками.

Произведения

Поскольку в иерархии христианских святых Иоанн Креститель очень значим и следует непосредственно за Богородицей, за два тысячелетия было создано огромное число изображающих его культовых произведений. Наиболее известные полотна с изображением Иоанна — поло́тна Тициана, Леонардо да Винчи, Эль Греко, «Триптих св. Иоанна» Рогира ван дер Вейдена, изображения казни Иоанна и Саломеи с его головой кисти Караваджо. Фресковые циклы из его жизни оставили Андреа дель Сарто, Гирландайо и Филиппо Липпи.

Древнейшая икона Иоанна Крестителя относится к IV веку, происходит из Синайского монастыря и в настоящий момент находится в киевском музее искусства им. Богдана и Варвары Ханенко (любопытно, что по одной из версий она изображает не Иоанна, а Илию). Иконы с изображением Иоанна Предтечи получили особенно широкое распространение на Руси в период царствования Ивана IV Грозного[79], небесным покровителем которого он был. Из отечественных произведений стоит отметить иконы Андрея Рублёва и Феофана Грека (из деисусных рядов), иконы «Ангела пустыни» Прокопия Чирина и «Главу Иоанна Предтечи» Гурия Никитина.

В Новое время интересны «Явление Христа народу» А. Иванова и статуи Родена и Микеланджело. Острые споры вызвала в викторианской Англии постановочная фотография пикториалиста Оскара Густава Рейландера, изображающая отрубленную голову Иоанна (1863).

В истории

В литературе

Иоанн Креститель в литературе появляется редко, в основном как эпизодический персонаж истории Иисуса или же в самостоятельных произведениях, посвящённых его гибели из-за танца Саломеи, чья колоритная фигура издавна привлекала внимание литераторов.

  • Йост ван ден Вондел, большая, почти в четыре тысячи строк александрийского стиха поэма «Иоанн Креститель» (1663 год)
  • Стефан Малларме, поэма «Иродиада» (начата в 1864, не завершена)
  • Гюстав Флобер, рассказ «Иродиада» (1877 год)
  • Оскар Уайльд, пьеса «Саломея» (1891 год)
  • Толкин, являвшийся помимо всего прочего, знатоком древнеанглийской литературы, прочел книгу «Христос» Кюневульфа, сборник англосаксонских религиозных поэм. Там он наткнулся на две поразившие его строки:

Eala Earendel engia beorhtast
ofer middangeard monnum sended

что в переводе означало: «Привет тебе, Эарендел, светлейший ангел — посланный людям в Срединные Земли». Англосаксонский словарь переводил обращение Earendel как «сияющий свет, луч». Для себя Толкин предположил, что это слово следует переводить как обращение к Иоанну Крестителю, но полагал, что изначально Earendel — название утренней звезды, то есть Венеры. Звучное имя понравилось профессору, и через некоторое время он использовал его для своего персонажа в стихах «Путешествие Эарендела Вечерней Звезды»[80].

См. также

Напишите отзыв о статье "Иоанн Креститель"

Примечания

  1. Русифицированный вариант. См., например [homenet.logic-bratsk.ru/library/relig/hrist/men/son.htm А. Мень. Сын человеческий]
  2. Годы жизни Иоанна Крестителя определяются на основе евангельского рассказа, исходя из времени рождения Иисуса Христа (Michael Grant, Jesus: An Historian’s Review of the Gospels, Scribner’s, 1977, p. 71; John P. Meier, A Marginal Jew, Doubleday, 1991-, vol. 1:214; E. P. Sanders, The Historical Figure of Jesus, Penguin Books, 1993, pp. 10-11, and Ben Witherington III, "Primary Sources, " Christian History 17 (1998) No. 3:12-20.)
  3. Джонсон П. Популярная история евреев = The History of the Jews / Пер. с англ.: И. Зотова. — М.: Вече, 2001. — С. 144-145. — 672 с. — 7000 экз. — ISBN 5-7838-0668-4.
  4. Ковалёв С. И., Струве В. В., Основные вопросы происхождения христианства. — М.-Л.: Наука, Государственный музей истории религии и атеизма АН СССР, 1964. — 260 с. — С. 164
  5. Кубланов М. М., Возникновение христианства: Эпоха. Идеи. Искания. — М.: Наука, 1974. — 219 с. — С. 59. — (Научно-атеистическая серия)
  6. Louis H. Feldman (англ.), Josephus // The Anchor Yale Bible Dictionary, H-J: Vol. 3. / Ed. D. N. Freedman. — New York: Doubleday, Yale University Press, 1992. — pp. 990-1.
  7. Отрывок об этом сохранился в сочинениях Оригена — см. [www.nsu.ru/classics/gnosis/heracleon.htm Гераклеон, фр. 8]
  8. 1 2 3 4 5 6 7 Иоанн Креститель // Религия: Энциклопедия / Сост. и общ. ред. А. А. Грицанов, Г. В. Синило. — Мн.: Книжный Дом, 2007. — 960 с.
  9. 1 2 3 4 5 6 7 [www.swarog.ru/i/iwankrest8.php Иоанн Креститель (Словарь языческой мифологии славян)]
  10. [mospat.ru/archive/page/vera-i-zhizn/slovo/30751.html Начало общественного служения Иисуса Христа ]
  11. спекула́тор (др.-рус. спекоула́торъ, «калька»; др.-греч. σπεκουλάτωρ — «охранник, (тело)хранитель или ординарец», из лат. speculator — «разведчик, лазутчик; ординарец, вестовой; телохранитель, охранник») — в Византии — царский телохранитель и палач, исполнитель приговоров императора.
  12. [apokrif.fullweb.ru/apocryph1/ev-arab.shtml Арабское евангелие детства Спасителя. 54.]
  13. 1 2 3 4 5 6 7 [www.about-holyland.com/E-7.html Владимир Цывкин. «По стопам Иисуса на Святой Земле». Гл.7. Иоанн Креститель на Иордане и в Иерусалиме]
  14. [www.bogoslov.ru/text/1343205.html А.Г. Холодюк. Там, где гора скрывала от воинов Ирода праведную Елизавету и Иоанна]
  15. [apokrif.fullweb.ru/apocryph1/ev-iakov.shtml Протоевангелие Иакова. XXII.]
  16. [www.hram-ks.ru/Ierusalim2.shtml Паломничество во Святую Землю. Окрестности Иерусалима. Пустынька святого Иоанна Крестителя]
  17. [www.holyland-pilgrimage.org/st-john-in-the-desert St. John in the Desert // Holy Land Pilgrimage]
  18. 1 2 3 [myfhology.narod.ru/heroes/i/ioann-krestitel.html Мифы народов мира. М., 1980, с. 551—553. «Иоанн Креститель». С. С. Аверинцев]
  19. [www.parks.org.il/sites/English/ParksAndReserves/baptismalSiteontheJordanRiverQasralYahud/Pages/default.aspx Baptismal Site on the Jordan River - Qasr al-Yahud]
  20. [www.sacred-destinations.com/jordan/bethany-baptism-site Bethany-Beyond-The-Jordan]
  21. [newsru.co.il/mideast/01aug2011/christ_a201.html Иордания обвинила Израиль в "подделке" места крещения Христа // NEWru.co.il]
  22. [apokrif.fullweb.ru/apocryph1/ev-evr.shtml Евангелие от евреев]
  23. [apokrif.fullweb.ru/apocryph1/ev-evion.shtml Евангелие от евионитов]
  24. [apokrif.fullweb.ru/apocryph1/kliment-to-devstv1.shtml Первое послание Климента Епископа римского к девственникам]
  25. 1 2 [www.rusk.ru/st.php?idar=324684 Крылов А. Величие и сила духа Святого Иоанна Крестителя]
  26. [apokrif.fullweb.ru/apocryph1/ev-nikodim.shtml Евангелие от Никодима. 18.]
  27. [lib.ru/HRISTIAN/apok3.txt Апокрифические сказания об Иисусе, Святом семействе и Свидетелях Христовых]
  28. [www.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=4926 Слово о сошествии Иоанна Крестителя во ад]
  29. 1 2 [www.icona.ru/lib/cm/mat/?num=03 Толкование Феофилакта Болгарского на Евангелие от Матфея]
  30. [ru.wikisource.org/wiki/Филосторгий_сокращение_%C2%ABЦерковной_истории%C2%BB Филосторгий сокращение «Церковной истории» VII 4]
  31. [www.krotov.info/acts/05/marsel/istoriki_07.htm Филосторгий сокращение «Церковной истории» VII 4]
  32. Елисея Пророка и Иоанна Крестителя (оба они покоились в тех краях) и перемешав их с костями бессмысленных животных, предали все это огню, а пепел развеяли по ветру.
  33. [azbyka.ru/otechnik/Rufin_Akvilejskij/tserkovnaja-istorija/2_28 Руфин Аквилейский Церковная история Глава 28. Об оскверненной могиле Иоанна [Предтечи] и о мощах, сохраненных в Александрии]
  34. [azbyka.ru/otechnik/Feodorit_Kirskij/cerkovnaya_istoriya/3_7 Феодорит Кирский Церковная история Глава 7 О том, сколько и какие обиды наносили христианам покровительствуемые им язычники]
  35. [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Byzanz/X/920-940/Feodor_Dafnopat/Zwei_Reden/rede2.htm Памятное слово Феодора Дафнопата на перенесение из Антиохии досточтимой и честной руки святого славного пророка и крестителя Иоанна.]
  36. 1 2 3 Сказание о десной руке святого Иоанна Предтечи, крестившей Господа
  37. «рука Иоанна Крестителя правая, и тою царя поставляют на царство; и посох железен, а на нем крест, Иоанна Крестителя, и благословляют на царство»[www.vostlit.info/Texts/rus2/Hozenija/XII/Antonij/frametext.htm Книга Паломник]. Восточная литература.
  38. [commons.wikimedia.org/w/index.php?title=File%3AСборник_ОРЯиС-82-1907-California.pdf&page=357 Сборник Отделения русского языка и словесности. 1907 т. 83 IV. стр 56 (стр. 357)]
  39. Купшин монастырь нигде кроме этого сказания не упоминаяется [www.klikovo.ru/db/msg/7176 Карпов А. Ю. Преподобный Кукша - просветитель вятичей]
  40. [www.portal-slovo.ru/history/35173.php?ELEMENT_ID=35173&PAGEN_1=3 Карпов А. Ю. Перенесение перста св. Иоанна Крестителя из Византии на Русь в контексте византийской политики Владимира Мономаха]
  41. 1 2 3 [www.pravenc.ru/text/471450.html Иоанн Предтеча] // Православная энциклопедия. Том XXIV. — М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2010. — С. 528—577. — 752 с. — 39 000 экз. — ISBN 978-5-89572-044-8
  42. Lalanne, Ludovic. Любопытство традиций, обычаев и легенд = Curiosités des traditions, des moeurs et des légendes. — Paris: Paulin, 1847. — С. 472.
  43. [commons.wikimedia.org/w/index.php?title=File%3AT_2..pdf&page=24Dictionnaire critique des reliques et des images miraculeuses Jacques Albin Simon Collin de Plancy T 2 р. 14]
  44. [www.info-bible.org/histoire/reforme/traite-des-reliques-jean-calvin.htm Jean Calvin: Le traite des reliques]
  45. [commons.wikimedia.org/w/index.php?title=File%3AЧтен%D1%96я.pdf&page=334 Чтенія в Императорском обществе исторіи и древностей россійских 1846, Выпуск 4 стр. 334]
  46. 1 2 Первое и второе обретение честной главы Предтечи и Крестителя Господня Иоанна
  47. 1 2 3 [www.ikona.ru/io_kr01.html Иоанн Креститель. icona.ru]
  48. [days.pravoslavie.ru/Life/life1137.htm Третье обретение честной главы святого Пророка, Предтечи и Крестителя Господня Иоанна]
  49. [www.grand-tour.org/relic.jpg Фотография из стамбульского музея]
  50. 1 2 Иоанн Златоуст. Беседы на Евангелие от Матфея. Беседа 12:2
  51. 1 2 [web.archive.org/web/20081011211715/mystudies.narod.ru/library/e/efrem-sir/4ev/4.html Ефрем Сирин. Толкования на четвероевангелие]
  52. [nauka.bible.com.ua/sud/sud3-01.htm Опарин А. А. Судьи, приговорившие себя. Археология Нового Завета]
  53. «Такой приказ отдал Тиберий сирийскому наместнику. Некоторые иудеи, впрочем, видели в уничтожении войска Ирода вполне справедливое наказание, посланное Господом Богом за убиение Иоанна. Ирод умертвил этого праведного человека, который убеждал иудеев вести добродетельный образ жизни, быть справедливыми друг к другу, питать благочестивое чувство к Предвечному и собираться для омовения. При таких условиях (учил Иоанн) омовение будет угодно Господу Богу, так как они будут прибегать к этому средству не для искупления различных грехов, но для освящения своего тела, тем более, что души их заранее уже успеют очиститься. К проповеднику, учение которого возвышало их души, приходило много народу, и Ирод стал опасаться, как бы его огромное влияние на массу (вполне подчинившуюся ему) не привело бы к каким-либо осложнениям. Поэтому тетрарх предпочёл предупредить это, схватив Иоанна и казнив его раньше, чем пришлось бы раскаяться, когда будет уже поздно. Благодаря такой подозрительности Ирода Иоанн был в оковах послан в Махерон, вышеуказанную крепость, и там казнён. Иудеи же были убеждены, что войско Ирода погибло лишь в наказание за эту казнь, так как Предвечный желал проучить Ирода». Иосиф Флавий. «Иудейские древности», Книга 18, Гл. 5,2
  54. Аполлос // Библейская энциклопедия архимандрита Никифора. — М., 1891—1892.
  55. 1 2 [jhist.org/lessons10/zenon_ev04_3.htm Зенон Косидовский. Сказания Евангелистов]
  56. 1 2 [lib.ru/PROZA/ESKOV_K/afranij.txt Кирилл Еськов. Евангелие от Афрания]
  57. [www.krotov.info/libr_min/r/renan/ren_03.html Э. Ренан. «Христос».]
  58. Документальный фильм «Секреты Библии. Соперники Иисуса». National Geographic
  59. Raymond Edward Brown, The Virginal Conception and Bodily Resurrection of Jesus, Paulist Press (1973), page 54
  60. Geza Vermes, The Nativity, page 143.
  61. [galilea.markabramovich.com/ Марк Абрамович. Иисус, еврей из Галилеи]
  62. 1 2 [days.pravoslavie.ru/Life/life6625.htm Пророк и креститель Иоанн Предтеча] на сайте Православие.Ru
  63. [www.liturgy.ru/nav/liturg/lit7.php?kall=yes Литургии Иоанна Златоуста и Василия Великого на Литургия.ру]
  64. Мень А. В. Мандеи // Библиологический словарь: в 3 т. — М.: Фонд имени Александра Меня, 2002.
  65. [www.krugosvet.ru/enc/kultura_i_obrazovanie/religiya/MANDETSI.html Мандейцы] // Энциклопедия «Кругосвет».
  66. [www.ethnomuseum.ru/section62/2092/2089/4263.htm Иван Купала] // Российский Этнографический Музей
  67. [www.pravda.ru/news/society/11-09-2006/196542-ioann-0 С казнью Иоанна Крестителя наступает осень (интернет-газета Правда. RU)]
  68. 1 2 [www.swarog.ru/g/golowosek0.php Головосек (Словарь языческой мифологии славян)]
  69. [www.krotov.info/library/01_a/ard/ard_mel6.html Михаил Ардов. «Мелочи архи…, прото… и просто иерейской жизни»]
  70. [astral-dream.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=134&Itemid=9 Усекновение Честной Главы Святого Иоанна Предтечи]
  71. «Распространены поверья о том, что в день Усекновения главы Предтечи нельзя вкушать пищу круглой формы и использовать рубящие и режущие предметы — эти суеверия, к сожалению, широко распространённые среди малоцерковных людей, не имеют никакого основания в традициях Церкви, им не следует придавать никакого значения.» См. [www.pravmir.ru/useknovenie-glavy-predtechi-cerkovnye-tradicii-i-okolocerkovnye-sueveriya/ Усекновение главы Предтечи: церковные традиции и околоцерковные суеверия] на сайте «Православие и мир»
  72. 1 2 3 [www.pravmir.ru/useknovenie-glavy-predtechi-cerkovnye-tradicii-i-okolocerkovnye-sueveriya/ Усекновение главы Предтечи: церковные традиции и околоцерковные суеверия] на сайте «Православие и мир»
  73. [www.icon-art.info/topic.php?lng=ru&top_id=81&mode=iconogr Иоанн Предтеча и Креститель (Описание по подлиннику Фартусова)]
  74. [vos.1september.ru/2001/43/7.htm Откровение Божие в красках]
  75. [www.neuro.net.ru/sexology/publ011_5.html И. С. Кон. Гомоэротический взгляд и поэтика мужского тела]
  76. [www.iconclass.nl/libertas/ic?task=getkeywordhits&datum=John%20the%20Baptist%20(St.)&style=keywordhitsbb.xsl&taal=en Iconclass. John the Baptist (St.)]
  77. [www.erudition.ru/referat/printref/id.44921_1.html Анализ живописных произведений флорентийской школы конца 15 — начала 16 веков]
  78. Большой путеводитель по Библии. М., 1993, с. 221
  79. [days.pravoslavie.ru/Images/ii1007&12.htm Православный церковный календарь. Иконы Иоанна Крестителя]
  80. [www.znanie-sila.ru/projects/issue_41.html Джон Рональд Руэл Толкин — жизнь и легенды (биографический очерк)]

Библиография

  • Steimann J., Saint John the Baptist and the desert tradition. London, 1958
  • Scobie C.H.H. John the Baptist. London, 1964
  • [www.pravenc.ru/text/471450.html Иоанн Предтеча] // Православная энциклопедия. Том XXIV. — М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2010. — С. 528—577. — 752 с. — 39 000 экз. — ISBN 978-5-89572-044-8
  • Вишняков С. Предтеча и Креститель Господень Иоанн. М., 1880
  • Кассиан (Безобразов), еп. Христос и первое христианское поколение. Париж, 1950
  • Михаил (Чуб), еп. Иоанн Креститель и община Кумрана // Журнал Моск. патриархии. 1958. № 8. С. 65—72.

Житийная литература

Ссылки

  • Галереи икон: [days.pravoslavie.ru/Images/ii1007&11.htm на сайте Православие. Ru], [www.icon-art.info/topic.php?lng=ru&top_id=81&month=0&style=old&mode=img&sort=time на icon-art.info]
  • [www.krotov.info/spravki/persons/01person/predtec_00217.html Иоанн Предтеча («Словарь святых» Якова Кротова)]
  • [www.sedmitza.ru/index.html?did=5610 Иоанн Креститель и его свидетельство о Господе Иисусе Христе] ([www.sedmitza.ru/ Церковно-Научный Центр «Православная Энциклопедия»])
  • [ricolor.org/europe/frantzia/mp/24/3/ Неизвестная история главы Крестителя Господня Иоанна]
  • [www.temples.ru/names.php?ID=249 Церкви и часовни на территории России, освящённые во имя Иоанна Предтечи]
  • [ippo.ru/christian-culture/evangelie/ioann-predtecha/ Иоанн Креститель в русской живописи на сайте Императорского Православного Палестинского Общества]

Отрывок, характеризующий Иоанн Креститель

– Я им покажу, я им задам, разбойникам! – говорил он про себя.
Алпатыч плывущим шагом, чтобы только не бежать, рысью едва догнал Ростова.
– Какое решение изволили принять? – сказал он, догнав его.
Ростов остановился и, сжав кулаки, вдруг грозно подвинулся на Алпатыча.
– Решенье? Какое решенье? Старый хрыч! – крикнул он на него. – Ты чего смотрел? А? Мужики бунтуют, а ты не умеешь справиться? Ты сам изменник. Знаю я вас, шкуру спущу со всех… – И, как будто боясь растратить понапрасну запас своей горячности, он оставил Алпатыча и быстро пошел вперед. Алпатыч, подавив чувство оскорбления, плывущим шагом поспевал за Ростовым и продолжал сообщать ему свои соображения. Он говорил, что мужики находились в закоснелости, что в настоящую минуту было неблагоразумно противуборствовать им, не имея военной команды, что не лучше ли бы было послать прежде за командой.
– Я им дам воинскую команду… Я их попротивоборствую, – бессмысленно приговаривал Николай, задыхаясь от неразумной животной злобы и потребности излить эту злобу. Не соображая того, что будет делать, бессознательно, быстрым, решительным шагом он подвигался к толпе. И чем ближе он подвигался к ней, тем больше чувствовал Алпатыч, что неблагоразумный поступок его может произвести хорошие результаты. То же чувствовали и мужики толпы, глядя на его быструю и твердую походку и решительное, нахмуренное лицо.
После того как гусары въехали в деревню и Ростов прошел к княжне, в толпе произошло замешательство и раздор. Некоторые мужики стали говорить, что эти приехавшие были русские и как бы они не обиделись тем, что не выпускают барышню. Дрон был того же мнения; но как только он выразил его, так Карп и другие мужики напали на бывшего старосту.
– Ты мир то поедом ел сколько годов? – кричал на него Карп. – Тебе все одно! Ты кубышку выроешь, увезешь, тебе что, разори наши дома али нет?
– Сказано, порядок чтоб был, не езди никто из домов, чтобы ни синь пороха не вывозить, – вот она и вся! – кричал другой.
– Очередь на твоего сына была, а ты небось гладуха своего пожалел, – вдруг быстро заговорил маленький старичок, нападая на Дрона, – а моего Ваньку забрил. Эх, умирать будем!
– То то умирать будем!
– Я от миру не отказчик, – говорил Дрон.
– То то не отказчик, брюхо отрастил!..
Два длинные мужика говорили свое. Как только Ростов, сопутствуемый Ильиным, Лаврушкой и Алпатычем, подошел к толпе, Карп, заложив пальцы за кушак, слегка улыбаясь, вышел вперед. Дрон, напротив, зашел в задние ряды, и толпа сдвинулась плотнее.
– Эй! кто у вас староста тут? – крикнул Ростов, быстрым шагом подойдя к толпе.
– Староста то? На что вам?.. – спросил Карп. Но не успел он договорить, как шапка слетела с него и голова мотнулась набок от сильного удара.
– Шапки долой, изменники! – крикнул полнокровный голос Ростова. – Где староста? – неистовым голосом кричал он.
– Старосту, старосту кличет… Дрон Захарыч, вас, – послышались кое где торопливо покорные голоса, и шапки стали сниматься с голов.
– Нам бунтовать нельзя, мы порядки блюдем, – проговорил Карп, и несколько голосов сзади в то же мгновенье заговорили вдруг:
– Как старички пороптали, много вас начальства…
– Разговаривать?.. Бунт!.. Разбойники! Изменники! – бессмысленно, не своим голосом завопил Ростов, хватая за юрот Карпа. – Вяжи его, вяжи! – кричал он, хотя некому было вязать его, кроме Лаврушки и Алпатыча.
Лаврушка, однако, подбежал к Карпу и схватил его сзади за руки.
– Прикажете наших из под горы кликнуть? – крикнул он.
Алпатыч обратился к мужикам, вызывая двоих по именам, чтобы вязать Карпа. Мужики покорно вышли из толпы и стали распоясываться.
– Староста где? – кричал Ростов.
Дрон, с нахмуренным и бледным лицом, вышел из толпы.
– Ты староста? Вязать, Лаврушка! – кричал Ростов, как будто и это приказание не могло встретить препятствий. И действительно, еще два мужика стали вязать Дрона, который, как бы помогая им, снял с себя кушан и подал им.
– А вы все слушайте меня, – Ростов обратился к мужикам: – Сейчас марш по домам, и чтобы голоса вашего я не слыхал.
– Что ж, мы никакой обиды не делали. Мы только, значит, по глупости. Только вздор наделали… Я же сказывал, что непорядки, – послышались голоса, упрекавшие друг друга.
– Вот я же вам говорил, – сказал Алпатыч, вступая в свои права. – Нехорошо, ребята!
– Глупость наша, Яков Алпатыч, – отвечали голоса, и толпа тотчас же стала расходиться и рассыпаться по деревне.
Связанных двух мужиков повели на барский двор. Два пьяные мужика шли за ними.
– Эх, посмотрю я на тебя! – говорил один из них, обращаясь к Карпу.
– Разве можно так с господами говорить? Ты думал что?
– Дурак, – подтверждал другой, – право, дурак!
Через два часа подводы стояли на дворе богучаровского дома. Мужики оживленно выносили и укладывали на подводы господские вещи, и Дрон, по желанию княжны Марьи выпущенный из рундука, куда его заперли, стоя на дворе, распоряжался мужиками.
– Ты ее так дурно не клади, – говорил один из мужиков, высокий человек с круглым улыбающимся лицом, принимая из рук горничной шкатулку. – Она ведь тоже денег стоит. Что же ты ее так то вот бросишь или пол веревку – а она потрется. Я так не люблю. А чтоб все честно, по закону было. Вот так то под рогожку, да сенцом прикрой, вот и важно. Любо!
– Ишь книг то, книг, – сказал другой мужик, выносивший библиотечные шкафы князя Андрея. – Ты не цепляй! А грузно, ребята, книги здоровые!
– Да, писали, не гуляли! – значительно подмигнув, сказал высокий круглолицый мужик, указывая на толстые лексиконы, лежавшие сверху.

Ростов, не желая навязывать свое знакомство княжне, не пошел к ней, а остался в деревне, ожидая ее выезда. Дождавшись выезда экипажей княжны Марьи из дома, Ростов сел верхом и до пути, занятого нашими войсками, в двенадцати верстах от Богучарова, верхом провожал ее. В Янкове, на постоялом дворе, он простился с нею почтительно, в первый раз позволив себе поцеловать ее руку.
– Как вам не совестно, – краснея, отвечал он княжне Марье на выражение благодарности за ее спасенье (как она называла его поступок), – каждый становой сделал бы то же. Если бы нам только приходилось воевать с мужиками, мы бы не допустили так далеко неприятеля, – говорил он, стыдясь чего то и стараясь переменить разговор. – Я счастлив только, что имел случай познакомиться с вами. Прощайте, княжна, желаю вам счастия и утешения и желаю встретиться с вами при более счастливых условиях. Ежели вы не хотите заставить краснеть меня, пожалуйста, не благодарите.
Но княжна, если не благодарила более словами, благодарила его всем выражением своего сиявшего благодарностью и нежностью лица. Она не могла верить ему, что ей не за что благодарить его. Напротив, для нее несомненно было то, что ежели бы его не было, то она, наверное, должна была бы погибнуть и от бунтовщиков и от французов; что он, для того чтобы спасти ее, подвергал себя самым очевидным и страшным опасностям; и еще несомненнее было то, что он был человек с высокой и благородной душой, который умел понять ее положение и горе. Его добрые и честные глаза с выступившими на них слезами, в то время как она сама, заплакав, говорила с ним о своей потере, не выходили из ее воображения.
Когда она простилась с ним и осталась одна, княжна Марья вдруг почувствовала в глазах слезы, и тут уж не в первый раз ей представился странный вопрос, любит ли она его?
По дороге дальше к Москве, несмотря на то, что положение княжны было не радостно, Дуняша, ехавшая с ней в карете, не раз замечала, что княжна, высунувшись в окно кареты, чему то радостно и грустно улыбалась.
«Ну что же, ежели бы я и полюбила его? – думала княжна Марья.
Как ни стыдно ей было признаться себе, что она первая полюбила человека, который, может быть, никогда не полюбит ее, она утешала себя мыслью, что никто никогда не узнает этого и что она не будет виновата, ежели будет до конца жизни, никому не говоря о том, любить того, которого она любила в первый и в последний раз.
Иногда она вспоминала его взгляды, его участие, его слова, и ей казалось счастье не невозможным. И тогда то Дуняша замечала, что она, улыбаясь, глядела в окно кареты.
«И надо было ему приехать в Богучарово, и в эту самую минуту! – думала княжна Марья. – И надо было его сестре отказать князю Андрею! – И во всем этом княжна Марья видела волю провиденья.
Впечатление, произведенное на Ростова княжной Марьей, было очень приятное. Когда ои вспоминал про нее, ему становилось весело, и когда товарищи, узнав о бывшем с ним приключении в Богучарове, шутили ему, что он, поехав за сеном, подцепил одну из самых богатых невест в России, Ростов сердился. Он сердился именно потому, что мысль о женитьбе на приятной для него, кроткой княжне Марье с огромным состоянием не раз против его воли приходила ему в голову. Для себя лично Николай не мог желать жены лучше княжны Марьи: женитьба на ней сделала бы счастье графини – его матери, и поправила бы дела его отца; и даже – Николай чувствовал это – сделала бы счастье княжны Марьи. Но Соня? И данное слово? И от этого то Ростов сердился, когда ему шутили о княжне Болконской.


Приняв командование над армиями, Кутузов вспомнил о князе Андрее и послал ему приказание прибыть в главную квартиру.
Князь Андрей приехал в Царево Займище в тот самый день и в то самое время дня, когда Кутузов делал первый смотр войскам. Князь Андрей остановился в деревне у дома священника, у которого стоял экипаж главнокомандующего, и сел на лавочке у ворот, ожидая светлейшего, как все называли теперь Кутузова. На поле за деревней слышны были то звуки полковой музыки, то рев огромного количества голосов, кричавших «ура!новому главнокомандующему. Тут же у ворот, шагах в десяти от князя Андрея, пользуясь отсутствием князя и прекрасной погодой, стояли два денщика, курьер и дворецкий. Черноватый, обросший усами и бакенбардами, маленький гусарский подполковник подъехал к воротам и, взглянув на князя Андрея, спросил: здесь ли стоит светлейший и скоро ли он будет?
Князь Андрей сказал, что он не принадлежит к штабу светлейшего и тоже приезжий. Гусарский подполковник обратился к нарядному денщику, и денщик главнокомандующего сказал ему с той особенной презрительностью, с которой говорят денщики главнокомандующих с офицерами:
– Что, светлейший? Должно быть, сейчас будет. Вам что?
Гусарский подполковник усмехнулся в усы на тон денщика, слез с лошади, отдал ее вестовому и подошел к Болконскому, слегка поклонившись ему. Болконский посторонился на лавке. Гусарский подполковник сел подле него.
– Тоже дожидаетесь главнокомандующего? – заговорил гусарский подполковник. – Говог'ят, всем доступен, слава богу. А то с колбасниками беда! Недаг'ом Ег'молов в немцы пг'осился. Тепег'ь авось и г'усским говог'ить можно будет. А то чег'т знает что делали. Все отступали, все отступали. Вы делали поход? – спросил он.
– Имел удовольствие, – отвечал князь Андрей, – не только участвовать в отступлении, но и потерять в этом отступлении все, что имел дорогого, не говоря об именьях и родном доме… отца, который умер с горя. Я смоленский.
– А?.. Вы князь Болконский? Очень г'ад познакомиться: подполковник Денисов, более известный под именем Васьки, – сказал Денисов, пожимая руку князя Андрея и с особенно добрым вниманием вглядываясь в лицо Болконского. – Да, я слышал, – сказал он с сочувствием и, помолчав немного, продолжал: – Вот и скифская война. Это все хог'ошо, только не для тех, кто своими боками отдувается. А вы – князь Андг'ей Болконский? – Он покачал головой. – Очень г'ад, князь, очень г'ад познакомиться, – прибавил он опять с грустной улыбкой, пожимая ему руку.
Князь Андрей знал Денисова по рассказам Наташи о ее первом женихе. Это воспоминанье и сладко и больно перенесло его теперь к тем болезненным ощущениям, о которых он последнее время давно уже не думал, но которые все таки были в его душе. В последнее время столько других и таких серьезных впечатлений, как оставление Смоленска, его приезд в Лысые Горы, недавнее известно о смерти отца, – столько ощущений было испытано им, что эти воспоминания уже давно не приходили ему и, когда пришли, далеко не подействовали на него с прежней силой. И для Денисова тот ряд воспоминаний, которые вызвало имя Болконского, было далекое, поэтическое прошедшее, когда он, после ужина и пения Наташи, сам не зная как, сделал предложение пятнадцатилетней девочке. Он улыбнулся воспоминаниям того времени и своей любви к Наташе и тотчас же перешел к тому, что страстно и исключительно теперь занимало его. Это был план кампании, который он придумал, служа во время отступления на аванпостах. Он представлял этот план Барклаю де Толли и теперь намерен был представить его Кутузову. План основывался на том, что операционная линия французов слишком растянута и что вместо того, или вместе с тем, чтобы действовать с фронта, загораживая дорогу французам, нужно было действовать на их сообщения. Он начал разъяснять свой план князю Андрею.
– Они не могут удержать всей этой линии. Это невозможно, я отвечаю, что пг'ог'ву их; дайте мне пятьсот человек, я г'азог'ву их, это вег'но! Одна система – паг'тизанская.
Денисов встал и, делая жесты, излагал свой план Болконскому. В средине его изложения крики армии, более нескладные, более распространенные и сливающиеся с музыкой и песнями, послышались на месте смотра. На деревне послышался топот и крики.
– Сам едет, – крикнул казак, стоявший у ворот, – едет! Болконский и Денисов подвинулись к воротам, у которых стояла кучка солдат (почетный караул), и увидали подвигавшегося по улице Кутузова, верхом на невысокой гнедой лошадке. Огромная свита генералов ехала за ним. Барклай ехал почти рядом; толпа офицеров бежала за ними и вокруг них и кричала «ура!».
Вперед его во двор проскакали адъютанты. Кутузов, нетерпеливо подталкивая свою лошадь, плывшую иноходью под его тяжестью, и беспрестанно кивая головой, прикладывал руку к бедой кавалергардской (с красным околышем и без козырька) фуражке, которая была на нем. Подъехав к почетному караулу молодцов гренадеров, большей частью кавалеров, отдававших ему честь, он с минуту молча, внимательно посмотрел на них начальническим упорным взглядом и обернулся к толпе генералов и офицеров, стоявших вокруг него. Лицо его вдруг приняло тонкое выражение; он вздернул плечами с жестом недоумения.
– И с такими молодцами всё отступать и отступать! – сказал он. – Ну, до свиданья, генерал, – прибавил он и тронул лошадь в ворота мимо князя Андрея и Денисова.
– Ура! ура! ура! – кричали сзади его.
С тех пор как не видал его князь Андрей, Кутузов еще потолстел, обрюзг и оплыл жиром. Но знакомые ему белый глаз, и рана, и выражение усталости в его лице и фигуре были те же. Он был одет в мундирный сюртук (плеть на тонком ремне висела через плечо) и в белой кавалергардской фуражке. Он, тяжело расплываясь и раскачиваясь, сидел на своей бодрой лошадке.
– Фю… фю… фю… – засвистал он чуть слышно, въезжая на двор. На лице его выражалась радость успокоения человека, намеревающегося отдохнуть после представительства. Он вынул левую ногу из стремени, повалившись всем телом и поморщившись от усилия, с трудом занес ее на седло, облокотился коленкой, крякнул и спустился на руки к казакам и адъютантам, поддерживавшим его.
Он оправился, оглянулся своими сощуренными глазами и, взглянув на князя Андрея, видимо, не узнав его, зашагал своей ныряющей походкой к крыльцу.
– Фю… фю… фю, – просвистал он и опять оглянулся на князя Андрея. Впечатление лица князя Андрея только после нескольких секунд (как это часто бывает у стариков) связалось с воспоминанием о его личности.
– А, здравствуй, князь, здравствуй, голубчик, пойдем… – устало проговорил он, оглядываясь, и тяжело вошел на скрипящее под его тяжестью крыльцо. Он расстегнулся и сел на лавочку, стоявшую на крыльце.
– Ну, что отец?
– Вчера получил известие о его кончине, – коротко сказал князь Андрей.
Кутузов испуганно открытыми глазами посмотрел на князя Андрея, потом снял фуражку и перекрестился: «Царство ему небесное! Да будет воля божия над всеми нами!Он тяжело, всей грудью вздохнул и помолчал. „Я его любил и уважал и сочувствую тебе всей душой“. Он обнял князя Андрея, прижал его к своей жирной груди и долго не отпускал от себя. Когда он отпустил его, князь Андрей увидал, что расплывшие губы Кутузова дрожали и на глазах были слезы. Он вздохнул и взялся обеими руками за лавку, чтобы встать.
– Пойдем, пойдем ко мне, поговорим, – сказал он; но в это время Денисов, так же мало робевший перед начальством, как и перед неприятелем, несмотря на то, что адъютанты у крыльца сердитым шепотом останавливали его, смело, стуча шпорами по ступенькам, вошел на крыльцо. Кутузов, оставив руки упертыми на лавку, недовольно смотрел на Денисова. Денисов, назвав себя, объявил, что имеет сообщить его светлости дело большой важности для блага отечества. Кутузов усталым взглядом стал смотреть на Денисова и досадливым жестом, приняв руки и сложив их на животе, повторил: «Для блага отечества? Ну что такое? Говори». Денисов покраснел, как девушка (так странно было видеть краску на этом усатом, старом и пьяном лице), и смело начал излагать свой план разрезания операционной линии неприятеля между Смоленском и Вязьмой. Денисов жил в этих краях и знал хорошо местность. План его казался несомненно хорошим, в особенности по той силе убеждения, которая была в его словах. Кутузов смотрел себе на ноги и изредка оглядывался на двор соседней избы, как будто он ждал чего то неприятного оттуда. Из избы, на которую он смотрел, действительно во время речи Денисова показался генерал с портфелем под мышкой.
– Что? – в середине изложения Денисова проговорил Кутузов. – Уже готовы?
– Готов, ваша светлость, – сказал генерал. Кутузов покачал головой, как бы говоря: «Как это все успеть одному человеку», и продолжал слушать Денисова.
– Даю честное благородное слово гусского офицег'а, – говорил Денисов, – что я г'азог'ву сообщения Наполеона.
– Тебе Кирилл Андреевич Денисов, обер интендант, как приходится? – перебил его Кутузов.
– Дядя г'одной, ваша светлость.
– О! приятели были, – весело сказал Кутузов. – Хорошо, хорошо, голубчик, оставайся тут при штабе, завтра поговорим. – Кивнув головой Денисову, он отвернулся и протянул руку к бумагам, которые принес ему Коновницын.
– Не угодно ли вашей светлости пожаловать в комнаты, – недовольным голосом сказал дежурный генерал, – необходимо рассмотреть планы и подписать некоторые бумаги. – Вышедший из двери адъютант доложил, что в квартире все было готово. Но Кутузову, видимо, хотелось войти в комнаты уже свободным. Он поморщился…
– Нет, вели подать, голубчик, сюда столик, я тут посмотрю, – сказал он. – Ты не уходи, – прибавил он, обращаясь к князю Андрею. Князь Андрей остался на крыльце, слушая дежурного генерала.
Во время доклада за входной дверью князь Андрей слышал женское шептанье и хрустение женского шелкового платья. Несколько раз, взглянув по тому направлению, он замечал за дверью, в розовом платье и лиловом шелковом платке на голове, полную, румяную и красивую женщину с блюдом, которая, очевидно, ожидала входа влавввквмандующего. Адъютант Кутузова шепотом объяснил князю Андрею, что это была хозяйка дома, попадья, которая намеревалась подать хлеб соль его светлости. Муж ее встретил светлейшего с крестом в церкви, она дома… «Очень хорошенькая», – прибавил адъютант с улыбкой. Кутузов оглянулся на эти слова. Кутузов слушал доклад дежурного генерала (главным предметом которого была критика позиции при Цареве Займище) так же, как он слушал Денисова, так же, как он слушал семь лет тому назад прения Аустерлицкого военного совета. Он, очевидно, слушал только оттого, что у него были уши, которые, несмотря на то, что в одном из них был морской канат, не могли не слышать; но очевидно было, что ничто из того, что мог сказать ему дежурный генерал, не могло не только удивить или заинтересовать его, но что он знал вперед все, что ему скажут, и слушал все это только потому, что надо прослушать, как надо прослушать поющийся молебен. Все, что говорил Денисов, было дельно и умно. То, что говорил дежурный генерал, было еще дельнее и умнее, но очевидно было, что Кутузов презирал и знание и ум и знал что то другое, что должно было решить дело, – что то другое, независимое от ума и знания. Князь Андрей внимательно следил за выражением лица главнокомандующего, и единственное выражение, которое он мог заметить в нем, было выражение скуки, любопытства к тому, что такое означал женский шепот за дверью, и желание соблюсти приличие. Очевидно было, что Кутузов презирал ум, и знание, и даже патриотическое чувство, которое выказывал Денисов, но презирал не умом, не чувством, не знанием (потому что он и не старался выказывать их), а он презирал их чем то другим. Он презирал их своей старостью, своею опытностью жизни. Одно распоряжение, которое от себя в этот доклад сделал Кутузов, откосилось до мародерства русских войск. Дежурный редерал в конце доклада представил светлейшему к подписи бумагу о взысканий с армейских начальников по прошению помещика за скошенный зеленый овес.
Кутузов зачмокал губами и закачал головой, выслушав это дело.
– В печку… в огонь! И раз навсегда тебе говорю, голубчик, – сказал он, – все эти дела в огонь. Пуская косят хлеба и жгут дрова на здоровье. Я этого не приказываю и не позволяю, но и взыскивать не могу. Без этого нельзя. Дрова рубят – щепки летят. – Он взглянул еще раз на бумагу. – О, аккуратность немецкая! – проговорил он, качая головой.


– Ну, теперь все, – сказал Кутузов, подписывая последнюю бумагу, и, тяжело поднявшись и расправляя складки своей белой пухлой шеи, с повеселевшим лицом направился к двери.
Попадья, с бросившеюся кровью в лицо, схватилась за блюдо, которое, несмотря на то, что она так долго приготовлялась, она все таки не успела подать вовремя. И с низким поклоном она поднесла его Кутузову.
Глаза Кутузова прищурились; он улыбнулся, взял рукой ее за подбородок и сказал:
– И красавица какая! Спасибо, голубушка!
Он достал из кармана шаровар несколько золотых и положил ей на блюдо.
– Ну что, как живешь? – сказал Кутузов, направляясь к отведенной для него комнате. Попадья, улыбаясь ямочками на румяном лице, прошла за ним в горницу. Адъютант вышел к князю Андрею на крыльцо и приглашал его завтракать; через полчаса князя Андрея позвали опять к Кутузову. Кутузов лежал на кресле в том же расстегнутом сюртуке. Он держал в руке французскую книгу и при входе князя Андрея, заложив ее ножом, свернул. Это был «Les chevaliers du Cygne», сочинение madame de Genlis [«Рыцари Лебедя», мадам де Жанлис], как увидал князь Андрей по обертке.
– Ну садись, садись тут, поговорим, – сказал Кутузов. – Грустно, очень грустно. Но помни, дружок, что я тебе отец, другой отец… – Князь Андрей рассказал Кутузову все, что он знал о кончине своего отца, и о том, что он видел в Лысых Горах, проезжая через них.
– До чего… до чего довели! – проговорил вдруг Кутузов взволнованным голосом, очевидно, ясно представив себе, из рассказа князя Андрея, положение, в котором находилась Россия. – Дай срок, дай срок, – прибавил он с злобным выражением лица и, очевидно, не желая продолжать этого волновавшего его разговора, сказал: – Я тебя вызвал, чтоб оставить при себе.
– Благодарю вашу светлость, – отвечал князь Андрей, – но я боюсь, что не гожусь больше для штабов, – сказал он с улыбкой, которую Кутузов заметил. Кутузов вопросительно посмотрел на него. – А главное, – прибавил князь Андрей, – я привык к полку, полюбил офицеров, и люди меня, кажется, полюбили. Мне бы жалко было оставить полк. Ежели я отказываюсь от чести быть при вас, то поверьте…
Умное, доброе и вместе с тем тонко насмешливое выражение светилось на пухлом лице Кутузова. Он перебил Болконского:
– Жалею, ты бы мне нужен был; но ты прав, ты прав. Нам не сюда люди нужны. Советчиков всегда много, а людей нет. Не такие бы полки были, если бы все советчики служили там в полках, как ты. Я тебя с Аустерлица помню… Помню, помню, с знаменем помню, – сказал Кутузов, и радостная краска бросилась в лицо князя Андрея при этом воспоминании. Кутузов притянул его за руку, подставляя ему щеку, и опять князь Андрей на глазах старика увидал слезы. Хотя князь Андрей и знал, что Кутузов был слаб на слезы и что он теперь особенно ласкает его и жалеет вследствие желания выказать сочувствие к его потере, но князю Андрею и радостно и лестно было это воспоминание об Аустерлице.
– Иди с богом своей дорогой. Я знаю, твоя дорога – это дорога чести. – Он помолчал. – Я жалел о тебе в Букареште: мне послать надо было. – И, переменив разговор, Кутузов начал говорить о турецкой войне и заключенном мире. – Да, немало упрекали меня, – сказал Кутузов, – и за войну и за мир… а все пришло вовремя. Tout vient a point a celui qui sait attendre. [Все приходит вовремя для того, кто умеет ждать.] A и там советчиков не меньше было, чем здесь… – продолжал он, возвращаясь к советчикам, которые, видимо, занимали его. – Ох, советчики, советчики! – сказал он. Если бы всех слушать, мы бы там, в Турции, и мира не заключили, да и войны бы не кончили. Всё поскорее, а скорое на долгое выходит. Если бы Каменский не умер, он бы пропал. Он с тридцатью тысячами штурмовал крепости. Взять крепость не трудно, трудно кампанию выиграть. А для этого не нужно штурмовать и атаковать, а нужно терпение и время. Каменский на Рущук солдат послал, а я их одних (терпение и время) посылал и взял больше крепостей, чем Каменский, и лошадиное мясо турок есть заставил. – Он покачал головой. – И французы тоже будут! Верь моему слову, – воодушевляясь, проговорил Кутузов, ударяя себя в грудь, – будут у меня лошадиное мясо есть! – И опять глаза его залоснились слезами.
– Однако до лжно же будет принять сражение? – сказал князь Андрей.
– До лжно будет, если все этого захотят, нечего делать… А ведь, голубчик: нет сильнее тех двух воинов, терпение и время; те всё сделают, да советчики n'entendent pas de cette oreille, voila le mal. [этим ухом не слышат, – вот что плохо.] Одни хотят, другие не хотят. Что ж делать? – спросил он, видимо, ожидая ответа. – Да, что ты велишь делать? – повторил он, и глаза его блестели глубоким, умным выражением. – Я тебе скажу, что делать, – проговорил он, так как князь Андрей все таки не отвечал. – Я тебе скажу, что делать и что я делаю. Dans le doute, mon cher, – он помолчал, – abstiens toi, [В сомнении, мой милый, воздерживайся.] – выговорил он с расстановкой.
– Ну, прощай, дружок; помни, что я всей душой несу с тобой твою потерю и что я тебе не светлейший, не князь и не главнокомандующий, а я тебе отец. Ежели что нужно, прямо ко мне. Прощай, голубчик. – Он опять обнял и поцеловал его. И еще князь Андрей не успел выйти в дверь, как Кутузов успокоительно вздохнул и взялся опять за неконченный роман мадам Жанлис «Les chevaliers du Cygne».
Как и отчего это случилось, князь Андрей не мог бы никак объяснить; но после этого свидания с Кутузовым он вернулся к своему полку успокоенный насчет общего хода дела и насчет того, кому оно вверено было. Чем больше он видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего выводы) одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что все будет так, как должно быть. «У него не будет ничего своего. Он ничего не придумает, ничего не предпримет, – думал князь Андрей, – но он все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит. Он понимает, что есть что то сильнее и значительнее его воли, – это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной волн, направленной на другое. А главное, – думал князь Андрей, – почему веришь ему, – это то, что он русский, несмотря на роман Жанлис и французские поговорки; это то, что голос его задрожал, когда он сказал: „До чего довели!“, и что он захлипал, говоря о том, что он „заставит их есть лошадиное мясо“. На этом же чувстве, которое более или менее смутно испытывали все, и основано было то единомыслие и общее одобрение, которое сопутствовало народному, противному придворным соображениям, избранию Кутузова в главнокомандующие.


После отъезда государя из Москвы московская жизнь потекла прежним, обычным порядком, и течение этой жизни было так обычно, что трудно было вспомнить о бывших днях патриотического восторга и увлечения, и трудно было верить, что действительно Россия в опасности и что члены Английского клуба суть вместе с тем и сыны отечества, готовые для него на всякую жертву. Одно, что напоминало о бывшем во время пребывания государя в Москве общем восторженно патриотическом настроении, было требование пожертвований людьми и деньгами, которые, как скоро они были сделаны, облеклись в законную, официальную форму и казались неизбежны.
С приближением неприятеля к Москве взгляд москвичей на свое положение не только не делался серьезнее, но, напротив, еще легкомысленнее, как это всегда бывает с людьми, которые видят приближающуюся большую опасность. При приближении опасности всегда два голоса одинаково сильно говорят в душе человека: один весьма разумно говорит о том, чтобы человек обдумал самое свойство опасности и средства для избавления от нее; другой еще разумнее говорит, что слишком тяжело и мучительно думать об опасности, тогда как предвидеть все и спастись от общего хода дела не во власти человека, и потому лучше отвернуться от тяжелого, до тех пор пока оно не наступило, и думать о приятном. В одиночестве человек большею частью отдается первому голосу, в обществе, напротив, – второму. Так было и теперь с жителями Москвы. Давно так не веселились в Москве, как этот год.
Растопчинские афишки с изображением вверху питейного дома, целовальника и московского мещанина Карпушки Чигирина, который, быв в ратниках и выпив лишний крючок на тычке, услыхал, будто Бонапарт хочет идти на Москву, рассердился, разругал скверными словами всех французов, вышел из питейного дома и заговорил под орлом собравшемуся народу, читались и обсуживались наравне с последним буриме Василия Львовича Пушкина.
В клубе, в угловой комнате, собирались читать эти афиши, и некоторым нравилось, как Карпушка подтрунивал над французами, говоря, что они от капусты раздуются, от каши перелопаются, от щей задохнутся, что они все карлики и что их троих одна баба вилами закинет. Некоторые не одобряли этого тона и говорила, что это пошло и глупо. Рассказывали о том, что французов и даже всех иностранцев Растопчин выслал из Москвы, что между ними шпионы и агенты Наполеона; но рассказывали это преимущественно для того, чтобы при этом случае передать остроумные слова, сказанные Растопчиным при их отправлении. Иностранцев отправляли на барке в Нижний, и Растопчин сказал им: «Rentrez en vous meme, entrez dans la barque et n'en faites pas une barque ne Charon». [войдите сами в себя и в эту лодку и постарайтесь, чтобы эта лодка не сделалась для вас лодкой Харона.] Рассказывали, что уже выслали из Москвы все присутственные места, и тут же прибавляли шутку Шиншина, что за это одно Москва должна быть благодарна Наполеону. Рассказывали, что Мамонову его полк будет стоить восемьсот тысяч, что Безухов еще больше затратил на своих ратников, но что лучше всего в поступке Безухова то, что он сам оденется в мундир и поедет верхом перед полком и ничего не будет брать за места с тех, которые будут смотреть на него.
– Вы никому не делаете милости, – сказала Жюли Друбецкая, собирая и прижимая кучку нащипанной корпии тонкими пальцами, покрытыми кольцами.
Жюли собиралась на другой день уезжать из Москвы и делала прощальный вечер.
– Безухов est ridicule [смешон], но он так добр, так мил. Что за удовольствие быть так caustique [злоязычным]?
– Штраф! – сказал молодой человек в ополченском мундире, которого Жюли называла «mon chevalier» [мой рыцарь] и который с нею вместе ехал в Нижний.
В обществе Жюли, как и во многих обществах Москвы, было положено говорить только по русски, и те, которые ошибались, говоря французские слова, платили штраф в пользу комитета пожертвований.
– Другой штраф за галлицизм, – сказал русский писатель, бывший в гостиной. – «Удовольствие быть не по русски.
– Вы никому не делаете милости, – продолжала Жюли к ополченцу, не обращая внимания на замечание сочинителя. – За caustique виновата, – сказала она, – и плачу, но за удовольствие сказать вам правду я готова еще заплатить; за галлицизмы не отвечаю, – обратилась она к сочинителю: – у меня нет ни денег, ни времени, как у князя Голицына, взять учителя и учиться по русски. А вот и он, – сказала Жюли. – Quand on… [Когда.] Нет, нет, – обратилась она к ополченцу, – не поймаете. Когда говорят про солнце – видят его лучи, – сказала хозяйка, любезно улыбаясь Пьеру. – Мы только говорили о вас, – с свойственной светским женщинам свободой лжи сказала Жюли. – Мы говорили, что ваш полк, верно, будет лучше мамоновского.
– Ах, не говорите мне про мой полк, – отвечал Пьер, целуя руку хозяйке и садясь подле нее. – Он мне так надоел!
– Вы ведь, верно, сами будете командовать им? – сказала Жюли, хитро и насмешливо переглянувшись с ополченцем.
Ополченец в присутствии Пьера был уже не так caustique, и в лице его выразилось недоуменье к тому, что означала улыбка Жюли. Несмотря на свою рассеянность и добродушие, личность Пьера прекращала тотчас же всякие попытки на насмешку в его присутствии.
– Нет, – смеясь, отвечал Пьер, оглядывая свое большое, толстое тело. – В меня слишком легко попасть французам, да и я боюсь, что не влезу на лошадь…
В числе перебираемых лиц для предмета разговора общество Жюли попало на Ростовых.
– Очень, говорят, плохи дела их, – сказала Жюли. – И он так бестолков – сам граф. Разумовские хотели купить его дом и подмосковную, и все это тянется. Он дорожится.
– Нет, кажется, на днях состоится продажа, – сказал кто то. – Хотя теперь и безумно покупать что нибудь в Москве.
– Отчего? – сказала Жюли. – Неужели вы думаете, что есть опасность для Москвы?
– Отчего же вы едете?
– Я? Вот странно. Я еду, потому… ну потому, что все едут, и потом я не Иоанна д'Арк и не амазонка.
– Ну, да, да, дайте мне еще тряпочек.
– Ежели он сумеет повести дела, он может заплатить все долги, – продолжал ополченец про Ростова.
– Добрый старик, но очень pauvre sire [плох]. И зачем они живут тут так долго? Они давно хотели ехать в деревню. Натали, кажется, здорова теперь? – хитро улыбаясь, спросила Жюли у Пьера.
– Они ждут меньшого сына, – сказал Пьер. – Он поступил в казаки Оболенского и поехал в Белую Церковь. Там формируется полк. А теперь они перевели его в мой полк и ждут каждый день. Граф давно хотел ехать, но графиня ни за что не согласна выехать из Москвы, пока не приедет сын.
– Я их третьего дня видела у Архаровых. Натали опять похорошела и повеселела. Она пела один романс. Как все легко проходит у некоторых людей!
– Что проходит? – недовольно спросил Пьер. Жюли улыбнулась.
– Вы знаете, граф, что такие рыцари, как вы, бывают только в романах madame Suza.
– Какой рыцарь? Отчего? – краснея, спросил Пьер.
– Ну, полноте, милый граф, c'est la fable de tout Moscou. Je vous admire, ma parole d'honneur. [это вся Москва знает. Право, я вам удивляюсь.]
– Штраф! Штраф! – сказал ополченец.
– Ну, хорошо. Нельзя говорить, как скучно!
– Qu'est ce qui est la fable de tout Moscou? [Что знает вся Москва?] – вставая, сказал сердито Пьер.
– Полноте, граф. Вы знаете!
– Ничего не знаю, – сказал Пьер.
– Я знаю, что вы дружны были с Натали, и потому… Нет, я всегда дружнее с Верой. Cette chere Vera! [Эта милая Вера!]
– Non, madame, [Нет, сударыня.] – продолжал Пьер недовольным тоном. – Я вовсе не взял на себя роль рыцаря Ростовой, и я уже почти месяц не был у них. Но я не понимаю жестокость…
– Qui s'excuse – s'accuse, [Кто извиняется, тот обвиняет себя.] – улыбаясь и махая корпией, говорила Жюли и, чтобы за ней осталось последнее слово, сейчас же переменила разговор. – Каково, я нынче узнала: бедная Мари Волконская приехала вчера в Москву. Вы слышали, она потеряла отца?
– Неужели! Где она? Я бы очень желал увидать ее, – сказал Пьер.
– Я вчера провела с ней вечер. Она нынче или завтра утром едет в подмосковную с племянником.
– Ну что она, как? – сказал Пьер.
– Ничего, грустна. Но знаете, кто ее спас? Это целый роман. Nicolas Ростов. Ее окружили, хотели убить, ранили ее людей. Он бросился и спас ее…
– Еще роман, – сказал ополченец. – Решительно это общее бегство сделано, чтобы все старые невесты шли замуж. Catiche – одна, княжна Болконская – другая.
– Вы знаете, что я в самом деле думаю, что она un petit peu amoureuse du jeune homme. [немножечко влюблена в молодого человека.]
– Штраф! Штраф! Штраф!
– Но как же это по русски сказать?..


Когда Пьер вернулся домой, ему подали две принесенные в этот день афиши Растопчина.
В первой говорилось о том, что слух, будто графом Растопчиным запрещен выезд из Москвы, – несправедлив и что, напротив, граф Растопчин рад, что из Москвы уезжают барыни и купеческие жены. «Меньше страху, меньше новостей, – говорилось в афише, – но я жизнью отвечаю, что злодей в Москве не будет». Эти слова в первый раз ясно ыоказали Пьеру, что французы будут в Москве. Во второй афише говорилось, что главная квартира наша в Вязьме, что граф Витгснштейн победил французов, но что так как многие жители желают вооружиться, то для них есть приготовленное в арсенале оружие: сабли, пистолеты, ружья, которые жители могут получать по дешевой цене. Тон афиш был уже не такой шутливый, как в прежних чигиринских разговорах. Пьер задумался над этими афишами. Очевидно, та страшная грозовая туча, которую он призывал всеми силами своей души и которая вместе с тем возбуждала в нем невольный ужас, – очевидно, туча эта приближалась.
«Поступить в военную службу и ехать в армию или дожидаться? – в сотый раз задавал себе Пьер этот вопрос. Он взял колоду карт, лежавших у него на столе, и стал делать пасьянс.
– Ежели выйдет этот пасьянс, – говорил он сам себе, смешав колоду, держа ее в руке и глядя вверх, – ежели выйдет, то значит… что значит?.. – Он не успел решить, что значит, как за дверью кабинета послышался голос старшей княжны, спрашивающей, можно ли войти.
– Тогда будет значить, что я должен ехать в армию, – договорил себе Пьер. – Войдите, войдите, – прибавил он, обращаясь к княжие.
(Одна старшая княжна, с длинной талией и окаменелым лидом, продолжала жить в доме Пьера; две меньшие вышли замуж.)
– Простите, mon cousin, что я пришла к вам, – сказала она укоризненно взволнованным голосом. – Ведь надо наконец на что нибудь решиться! Что ж это будет такое? Все выехали из Москвы, и народ бунтует. Что ж мы остаемся?
– Напротив, все, кажется, благополучно, ma cousine, – сказал Пьер с тою привычкой шутливости, которую Пьер, всегда конфузно переносивший свою роль благодетеля перед княжною, усвоил себе в отношении к ней.
– Да, это благополучно… хорошо благополучие! Мне нынче Варвара Ивановна порассказала, как войска наши отличаются. Уж точно можно чести приписать. Да и народ совсем взбунтовался, слушать перестают; девка моя и та грубить стала. Этак скоро и нас бить станут. По улицам ходить нельзя. А главное, нынче завтра французы будут, что ж нам ждать! Я об одном прошу, mon cousin, – сказала княжна, – прикажите свезти меня в Петербург: какая я ни есть, а я под бонапартовской властью жить не могу.
– Да полноте, ma cousine, откуда вы почерпаете ваши сведения? Напротив…
– Я вашему Наполеону не покорюсь. Другие как хотят… Ежели вы не хотите этого сделать…
– Да я сделаю, я сейчас прикажу.
Княжне, видимо, досадно было, что не на кого было сердиться. Она, что то шепча, присела на стул.
– Но вам это неправильно доносят, – сказал Пьер. – В городе все тихо, и опасности никакой нет. Вот я сейчас читал… – Пьер показал княжне афишки. – Граф пишет, что он жизнью отвечает, что неприятель не будет в Москве.
– Ах, этот ваш граф, – с злобой заговорила княжна, – это лицемер, злодей, который сам настроил народ бунтовать. Разве не он писал в этих дурацких афишах, что какой бы там ни был, тащи его за хохол на съезжую (и как глупо)! Кто возьмет, говорит, тому и честь и слава. Вот и долюбезничался. Варвара Ивановна говорила, что чуть не убил народ ее за то, что она по французски заговорила…
– Да ведь это так… Вы всё к сердцу очень принимаете, – сказал Пьер и стал раскладывать пасьянс.
Несмотря на то, что пасьянс сошелся, Пьер не поехал в армию, а остался в опустевшей Москве, все в той же тревоге, нерешимости, в страхе и вместе в радости ожидая чего то ужасного.
На другой день княжна к вечеру уехала, и к Пьеру приехал его главноуправляющий с известием, что требуемых им денег для обмундирования полка нельзя достать, ежели не продать одно имение. Главноуправляющий вообще представлял Пьеру, что все эти затеи полка должны были разорить его. Пьер с трудом скрывал улыбку, слушая слова управляющего.
– Ну, продайте, – говорил он. – Что ж делать, я не могу отказаться теперь!
Чем хуже было положение всяких дел, и в особенности его дел, тем Пьеру было приятнее, тем очевиднее было, что катастрофа, которой он ждал, приближается. Уже никого почти из знакомых Пьера не было в городе. Жюли уехала, княжна Марья уехала. Из близких знакомых одни Ростовы оставались; но к ним Пьер не ездил.
В этот день Пьер, для того чтобы развлечься, поехал в село Воронцово смотреть большой воздушный шар, который строился Леппихом для погибели врага, и пробный шар, который должен был быть пущен завтра. Шар этот был еще не готов; но, как узнал Пьер, он строился по желанию государя. Государь писал графу Растопчину об этом шаре следующее:
«Aussitot que Leppich sera pret, composez lui un equipage pour sa nacelle d'hommes surs et intelligents et depechez un courrier au general Koutousoff pour l'en prevenir. Je l'ai instruit de la chose.
Recommandez, je vous prie, a Leppich d'etre bien attentif sur l'endroit ou il descendra la premiere fois, pour ne pas se tromper et ne pas tomber dans les mains de l'ennemi. Il est indispensable qu'il combine ses mouvements avec le general en chef».
[Только что Леппих будет готов, составьте экипаж для его лодки из верных и умных людей и пошлите курьера к генералу Кутузову, чтобы предупредить его.
Я сообщил ему об этом. Внушите, пожалуйста, Леппиху, чтобы он обратил хорошенько внимание на то место, где он спустится в первый раз, чтобы не ошибиться и не попасть в руки врага. Необходимо, чтоб он соображал свои движения с движениями главнокомандующего.]
Возвращаясь домой из Воронцова и проезжая по Болотной площади, Пьер увидал толпу у Лобного места, остановился и слез с дрожек. Это была экзекуция французского повара, обвиненного в шпионстве. Экзекуция только что кончилась, и палач отвязывал от кобылы жалостно стонавшего толстого человека с рыжими бакенбардами, в синих чулках и зеленом камзоле. Другой преступник, худенький и бледный, стоял тут же. Оба, судя по лицам, были французы. С испуганно болезненным видом, подобным тому, который имел худой француз, Пьер протолкался сквозь толпу.
– Что это? Кто? За что? – спрашивал он. Но вниманье толпы – чиновников, мещан, купцов, мужиков, женщин в салопах и шубках – так было жадно сосредоточено на то, что происходило на Лобном месте, что никто не отвечал ему. Толстый человек поднялся, нахмурившись, пожал плечами и, очевидно, желая выразить твердость, стал, не глядя вокруг себя, надевать камзол; но вдруг губы его задрожали, и он заплакал, сам сердясь на себя, как плачут взрослые сангвинические люди. Толпа громко заговорила, как показалось Пьеру, – для того, чтобы заглушить в самой себе чувство жалости.
– Повар чей то княжеский…
– Что, мусью, видно, русский соус кисел французу пришелся… оскомину набил, – сказал сморщенный приказный, стоявший подле Пьера, в то время как француз заплакал. Приказный оглянулся вокруг себя, видимо, ожидая оценки своей шутки. Некоторые засмеялись, некоторые испуганно продолжали смотреть на палача, который раздевал другого.
Пьер засопел носом, сморщился и, быстро повернувшись, пошел назад к дрожкам, не переставая что то бормотать про себя в то время, как он шел и садился. В продолжение дороги он несколько раз вздрагивал и вскрикивал так громко, что кучер спрашивал его:
– Что прикажете?
– Куда ж ты едешь? – крикнул Пьер на кучера, выезжавшего на Лубянку.
– К главнокомандующему приказали, – отвечал кучер.
– Дурак! скотина! – закричал Пьер, что редко с ним случалось, ругая своего кучера. – Домой я велел; и скорее ступай, болван. Еще нынче надо выехать, – про себя проговорил Пьер.
Пьер при виде наказанного француза и толпы, окружавшей Лобное место, так окончательно решил, что не может долее оставаться в Москве и едет нынче же в армию, что ему казалось, что он или сказал об этом кучеру, или что кучер сам должен был знать это.
Приехав домой, Пьер отдал приказание своему все знающему, все умеющему, известному всей Москве кучеру Евстафьевичу о том, что он в ночь едет в Можайск к войску и чтобы туда были высланы его верховые лошади. Все это не могло быть сделано в тот же день, и потому, по представлению Евстафьевича, Пьер должен был отложить свой отъезд до другого дня, с тем чтобы дать время подставам выехать на дорогу.
24 го числа прояснело после дурной погоды, и в этот день после обеда Пьер выехал из Москвы. Ночью, переменя лошадей в Перхушкове, Пьер узнал, что в этот вечер было большое сражение. Рассказывали, что здесь, в Перхушкове, земля дрожала от выстрелов. На вопросы Пьера о том, кто победил, никто не мог дать ему ответа. (Это было сражение 24 го числа при Шевардине.) На рассвете Пьер подъезжал к Можайску.
Все дома Можайска были заняты постоем войск, и на постоялом дворе, на котором Пьера встретили его берейтор и кучер, в горницах не было места: все было полно офицерами.
В Можайске и за Можайском везде стояли и шли войска. Казаки, пешие, конные солдаты, фуры, ящики, пушки виднелись со всех сторон. Пьер торопился скорее ехать вперед, и чем дальше он отъезжал от Москвы и чем глубже погружался в это море войск, тем больше им овладевала тревога беспокойства и не испытанное еще им новое радостное чувство. Это было чувство, подобное тому, которое он испытывал и в Слободском дворце во время приезда государя, – чувство необходимости предпринять что то и пожертвовать чем то. Он испытывал теперь приятное чувство сознания того, что все то, что составляет счастье людей, удобства жизни, богатство, даже самая жизнь, есть вздор, который приятно откинуть в сравнении с чем то… С чем, Пьер не мог себе дать отчета, да и ее старался уяснить себе, для кого и для чего он находит особенную прелесть пожертвовать всем. Его не занимало то, для чего он хочет жертвовать, но самое жертвование составляло для него новое радостное чувство.


24 го было сражение при Шевардинском редуте, 25 го не было пущено ни одного выстрела ни с той, ни с другой стороны, 26 го произошло Бородинское сражение.
Для чего и как были даны и приняты сражения при Шевардине и при Бородине? Для чего было дано Бородинское сражение? Ни для французов, ни для русских оно не имело ни малейшего смысла. Результатом ближайшим было и должно было быть – для русских то, что мы приблизились к погибели Москвы (чего мы боялись больше всего в мире), а для французов то, что они приблизились к погибели всей армии (чего они тоже боялись больше всего в мире). Результат этот был тогда же совершении очевиден, а между тем Наполеон дал, а Кутузов принял это сражение.
Ежели бы полководцы руководились разумными причинами, казалось, как ясно должно было быть для Наполеона, что, зайдя за две тысячи верст и принимая сражение с вероятной случайностью потери четверти армии, он шел на верную погибель; и столь же ясно бы должно было казаться Кутузову, что, принимая сражение и тоже рискуя потерять четверть армии, он наверное теряет Москву. Для Кутузова это было математически ясно, как ясно то, что ежели в шашках у меня меньше одной шашкой и я буду меняться, я наверное проиграю и потому не должен меняться.
Когда у противника шестнадцать шашек, а у меня четырнадцать, то я только на одну восьмую слабее его; а когда я поменяюсь тринадцатью шашками, то он будет втрое сильнее меня.
До Бородинского сражения наши силы приблизительно относились к французским как пять к шести, а после сражения как один к двум, то есть до сражения сто тысяч; ста двадцати, а после сражения пятьдесят к ста. А вместе с тем умный и опытный Кутузов принял сражение. Наполеон же, гениальный полководец, как его называют, дал сражение, теряя четверть армии и еще более растягивая свою линию. Ежели скажут, что, заняв Москву, он думал, как занятием Вены, кончить кампанию, то против этого есть много доказательств. Сами историки Наполеона рассказывают, что еще от Смоленска он хотел остановиться, знал опасность своего растянутого положения знал, что занятие Москвы не будет концом кампании, потому что от Смоленска он видел, в каком положении оставлялись ему русские города, и не получал ни одного ответа на свои неоднократные заявления о желании вести переговоры.
Давая и принимая Бородинское сражение, Кутузов и Наполеон поступили непроизвольно и бессмысленно. А историки под совершившиеся факты уже потом подвели хитросплетенные доказательства предвидения и гениальности полководцев, которые из всех непроизвольных орудий мировых событий были самыми рабскими и непроизвольными деятелями.
Древние оставили нам образцы героических поэм, в которых герои составляют весь интерес истории, и мы все еще не можем привыкнуть к тому, что для нашего человеческого времени история такого рода не имеет смысла.
На другой вопрос: как даны были Бородинское и предшествующее ему Шевардинское сражения – существует точно так же весьма определенное и всем известное, совершенно ложное представление. Все историки описывают дело следующим образом:
Русская армия будто бы в отступлении своем от Смоленска отыскивала себе наилучшую позицию для генерального сражения, и таковая позиция была найдена будто бы у Бородина.
Русские будто бы укрепили вперед эту позицию, влево от дороги (из Москвы в Смоленск), под прямым почти углом к ней, от Бородина к Утице, на том самом месте, где произошло сражение.
Впереди этой позиции будто бы был выставлен для наблюдения за неприятелем укрепленный передовой пост на Шевардинском кургане. 24 го будто бы Наполеон атаковал передовой пост и взял его; 26 го же атаковал всю русскую армию, стоявшую на позиции на Бородинском поле.
Так говорится в историях, и все это совершенно несправедливо, в чем легко убедится всякий, кто захочет вникнуть в сущность дела.
Русские не отыскивали лучшей позиции; а, напротив, в отступлении своем прошли много позиций, которые были лучше Бородинской. Они не остановились ни на одной из этих позиций: и потому, что Кутузов не хотел принять позицию, избранную не им, и потому, что требованье народного сражения еще недостаточно сильно высказалось, и потому, что не подошел еще Милорадович с ополчением, и еще по другим причинам, которые неисчислимы. Факт тот – что прежние позиции были сильнее и что Бородинская позиция (та, на которой дано сражение) не только не сильна, но вовсе не есть почему нибудь позиция более, чем всякое другое место в Российской империи, на которое, гадая, указать бы булавкой на карте.
Русские не только не укрепляли позицию Бородинского поля влево под прямым углом от дороги (то есть места, на котором произошло сражение), но и никогда до 25 го августа 1812 года не думали о том, чтобы сражение могло произойти на этом месте. Этому служит доказательством, во первых, то, что не только 25 го не было на этом месте укреплений, но что, начатые 25 го числа, они не были кончены и 26 го; во вторых, доказательством служит положение Шевардинского редута: Шевардинский редут, впереди той позиции, на которой принято сражение, не имеет никакого смысла. Для чего был сильнее всех других пунктов укреплен этот редут? И для чего, защищая его 24 го числа до поздней ночи, были истощены все усилия и потеряно шесть тысяч человек? Для наблюдения за неприятелем достаточно было казачьего разъезда. В третьих, доказательством того, что позиция, на которой произошло сражение, не была предвидена и что Шевардинский редут не был передовым пунктом этой позиции, служит то, что Барклай де Толли и Багратион до 25 го числа находились в убеждении, что Шевардинский редут есть левый фланг позиции и что сам Кутузов в донесении своем, писанном сгоряча после сражения, называет Шевардинский редут левым флангом позиции. Уже гораздо после, когда писались на просторе донесения о Бородинском сражении, было (вероятно, для оправдания ошибок главнокомандующего, имеющего быть непогрешимым) выдумано то несправедливое и странное показание, будто Шевардинский редут служил передовым постом (тогда как это был только укрепленный пункт левого фланга) и будто Бородинское сражение было принято нами на укрепленной и наперед избранной позиции, тогда как оно произошло на совершенно неожиданном и почти не укрепленном месте.
Дело же, очевидно, было так: позиция была избрана по реке Колоче, пересекающей большую дорогу не под прямым, а под острым углом, так что левый фланг был в Шевардине, правый около селения Нового и центр в Бородине, при слиянии рек Колочи и Во йны. Позиция эта, под прикрытием реки Колочи, для армии, имеющей целью остановить неприятеля, движущегося по Смоленской дороге к Москве, очевидна для всякого, кто посмотрит на Бородинское поле, забыв о том, как произошло сражение.
Наполеон, выехав 24 го к Валуеву, не увидал (как говорится в историях) позицию русских от Утицы к Бородину (он не мог увидать эту позицию, потому что ее не было) и не увидал передового поста русской армии, а наткнулся в преследовании русского арьергарда на левый фланг позиции русских, на Шевардинский редут, и неожиданно для русских перевел войска через Колочу. И русские, не успев вступить в генеральное сражение, отступили своим левым крылом из позиции, которую они намеревались занять, и заняли новую позицию, которая была не предвидена и не укреплена. Перейдя на левую сторону Колочи, влево от дороги, Наполеон передвинул все будущее сражение справа налево (со стороны русских) и перенес его в поле между Утицей, Семеновским и Бородиным (в это поле, не имеющее в себе ничего более выгодного для позиции, чем всякое другое поле в России), и на этом поле произошло все сражение 26 го числа. В грубой форме план предполагаемого сражения и происшедшего сражения будет следующий:

Ежели бы Наполеон не выехал вечером 24 го числа на Колочу и не велел бы тотчас же вечером атаковать редут, а начал бы атаку на другой день утром, то никто бы не усомнился в том, что Шевардинский редут был левый фланг нашей позиции; и сражение произошло бы так, как мы его ожидали. В таком случае мы, вероятно, еще упорнее бы защищали Шевардинский редут, наш левый фланг; атаковали бы Наполеона в центре или справа, и 24 го произошло бы генеральное сражение на той позиции, которая была укреплена и предвидена. Но так как атака на наш левый фланг произошла вечером, вслед за отступлением нашего арьергарда, то есть непосредственно после сражения при Гридневой, и так как русские военачальники не хотели или не успели начать тогда же 24 го вечером генерального сражения, то первое и главное действие Бородинского сражения было проиграно еще 24 го числа и, очевидно, вело к проигрышу и того, которое было дано 26 го числа.
После потери Шевардинского редута к утру 25 го числа мы оказались без позиции на левом фланге и были поставлены в необходимость отогнуть наше левое крыло и поспешно укреплять его где ни попало.
Но мало того, что 26 го августа русские войска стояли только под защитой слабых, неконченных укреплений, – невыгода этого положения увеличилась еще тем, что русские военачальники, не признав вполне совершившегося факта (потери позиции на левом фланге и перенесения всего будущего поля сражения справа налево), оставались в своей растянутой позиции от села Нового до Утицы и вследствие того должны были передвигать свои войска во время сражения справа налево. Таким образом, во все время сражения русские имели против всей французской армии, направленной на наше левое крыло, вдвое слабейшие силы. (Действия Понятовского против Утицы и Уварова на правом фланге французов составляли отдельные от хода сражения действия.)
Итак, Бородинское сражение произошло совсем не так, как (стараясь скрыть ошибки наших военачальников и вследствие того умаляя славу русского войска и народа) описывают его. Бородинское сражение не произошло на избранной и укрепленной позиции с несколько только слабейшими со стороны русских силами, а Бородинское сражение, вследствие потери Шевардинского редута, принято было русскими на открытой, почти не укрепленной местности с вдвое слабейшими силами против французов, то есть в таких условиях, в которых не только немыслимо было драться десять часов и сделать сражение нерешительным, но немыслимо было удержать в продолжение трех часов армию от совершенного разгрома и бегства.


25 го утром Пьер выезжал из Можайска. На спуске с огромной крутой и кривой горы, ведущей из города, мимо стоящего на горе направо собора, в котором шла служба и благовестили, Пьер вылез из экипажа и пошел пешком. За ним спускался на горе какой то конный полк с песельниками впереди. Навстречу ему поднимался поезд телег с раненными во вчерашнем деле. Возчики мужики, крича на лошадей и хлеща их кнутами, перебегали с одной стороны на другую. Телеги, на которых лежали и сидели по три и по четыре солдата раненых, прыгали по набросанным в виде мостовой камням на крутом подъеме. Раненые, обвязанные тряпками, бледные, с поджатыми губами и нахмуренными бровями, держась за грядки, прыгали и толкались в телегах. Все почти с наивным детским любопытством смотрели на белую шляпу и зеленый фрак Пьера.
Кучер Пьера сердито кричал на обоз раненых, чтобы они держали к одной. Кавалерийский полк с песнями, спускаясь с горы, надвинулся на дрожки Пьера и стеснил дорогу. Пьер остановился, прижавшись к краю скопанной в горе дороги. Из за откоса горы солнце не доставало в углубление дороги, тут было холодно, сыро; над головой Пьера было яркое августовское утро, и весело разносился трезвон. Одна подвода с ранеными остановилась у края дороги подле самого Пьера. Возчик в лаптях, запыхавшись, подбежал к своей телеге, подсунул камень под задние нешиненые колеса и стал оправлять шлею на своей ставшей лошаденке.
Один раненый старый солдат с подвязанной рукой, шедший за телегой, взялся за нее здоровой рукой и оглянулся на Пьера.
– Что ж, землячок, тут положат нас, что ль? Али до Москвы? – сказал он.
Пьер так задумался, что не расслышал вопроса. Он смотрел то на кавалерийский, повстречавшийся теперь с поездом раненых полк, то на ту телегу, у которой он стоял и на которой сидели двое раненых и лежал один, и ему казалось, что тут, в них, заключается разрешение занимавшего его вопроса. Один из сидевших на телеге солдат был, вероятно, ранен в щеку. Вся голова его была обвязана тряпками, и одна щека раздулась с детскую голову. Рот и нос у него были на сторону. Этот солдат глядел на собор и крестился. Другой, молодой мальчик, рекрут, белокурый и белый, как бы совершенно без крови в тонком лице, с остановившейся доброй улыбкой смотрел на Пьера; третий лежал ничком, и лица его не было видно. Кавалеристы песельники проходили над самой телегой.
– Ах запропала… да ежова голова…
– Да на чужой стороне живучи… – выделывали они плясовую солдатскую песню. Как бы вторя им, но в другом роде веселья, перебивались в вышине металлические звуки трезвона. И, еще в другом роде веселья, обливали вершину противоположного откоса жаркие лучи солнца. Но под откосом, у телеги с ранеными, подле запыхавшейся лошаденки, у которой стоял Пьер, было сыро, пасмурно и грустно.
Солдат с распухшей щекой сердито глядел на песельников кавалеристов.
– Ох, щегольки! – проговорил он укоризненно.
– Нынче не то что солдат, а и мужичков видал! Мужичков и тех гонят, – сказал с грустной улыбкой солдат, стоявший за телегой и обращаясь к Пьеру. – Нынче не разбирают… Всем народом навалиться хотят, одью слово – Москва. Один конец сделать хотят. – Несмотря на неясность слов солдата, Пьер понял все то, что он хотел сказать, и одобрительно кивнул головой.
Дорога расчистилась, и Пьер сошел под гору и поехал дальше.
Пьер ехал, оглядываясь по обе стороны дороги, отыскивая знакомые лица и везде встречая только незнакомые военные лица разных родов войск, одинаково с удивлением смотревшие на его белую шляпу и зеленый фрак.
Проехав версты четыре, он встретил первого знакомого и радостно обратился к нему. Знакомый этот был один из начальствующих докторов в армии. Он в бричке ехал навстречу Пьеру, сидя рядом с молодым доктором, и, узнав Пьера, остановил своего казака, сидевшего на козлах вместо кучера.
– Граф! Ваше сиятельство, вы как тут? – спросил доктор.
– Да вот хотелось посмотреть…
– Да, да, будет что посмотреть…
Пьер слез и, остановившись, разговорился с доктором, объясняя ему свое намерение участвовать в сражении.
Доктор посоветовал Безухову прямо обратиться к светлейшему.
– Что же вам бог знает где находиться во время сражения, в безызвестности, – сказал он, переглянувшись с своим молодым товарищем, – а светлейший все таки знает вас и примет милостиво. Так, батюшка, и сделайте, – сказал доктор.
Доктор казался усталым и спешащим.
– Так вы думаете… А я еще хотел спросить вас, где же самая позиция? – сказал Пьер.
– Позиция? – сказал доктор. – Уж это не по моей части. Проедете Татаринову, там что то много копают. Там на курган войдете: оттуда видно, – сказал доктор.
– И видно оттуда?.. Ежели бы вы…
Но доктор перебил его и подвинулся к бричке.
– Я бы вас проводил, да, ей богу, – вот (доктор показал на горло) скачу к корпусному командиру. Ведь у нас как?.. Вы знаете, граф, завтра сражение: на сто тысяч войска малым числом двадцать тысяч раненых считать надо; а у нас ни носилок, ни коек, ни фельдшеров, ни лекарей на шесть тысяч нет. Десять тысяч телег есть, да ведь нужно и другое; как хочешь, так и делай.
Та странная мысль, что из числа тех тысяч людей живых, здоровых, молодых и старых, которые с веселым удивлением смотрели на его шляпу, было, наверное, двадцать тысяч обреченных на раны и смерть (может быть, те самые, которых он видел), – поразила Пьера.
Они, может быть, умрут завтра, зачем они думают о чем нибудь другом, кроме смерти? И ему вдруг по какой то тайной связи мыслей живо представился спуск с Можайской горы, телеги с ранеными, трезвон, косые лучи солнца и песня кавалеристов.
«Кавалеристы идут на сраженье, и встречают раненых, и ни на минуту не задумываются над тем, что их ждет, а идут мимо и подмигивают раненым. А из этих всех двадцать тысяч обречены на смерть, а они удивляются на мою шляпу! Странно!» – думал Пьер, направляясь дальше к Татариновой.
У помещичьего дома, на левой стороне дороги, стояли экипажи, фургоны, толпы денщиков и часовые. Тут стоял светлейший. Но в то время, как приехал Пьер, его не было, и почти никого не было из штабных. Все были на молебствии. Пьер поехал вперед к Горкам.
Въехав на гору и выехав в небольшую улицу деревни, Пьер увидал в первый раз мужиков ополченцев с крестами на шапках и в белых рубашках, которые с громким говором и хохотом, оживленные и потные, что то работали направо от дороги, на огромном кургане, обросшем травою.
Одни из них копали лопатами гору, другие возили по доскам землю в тачках, третьи стояли, ничего не делая.
Два офицера стояли на кургане, распоряжаясь ими. Увидав этих мужиков, очевидно, забавляющихся еще своим новым, военным положением, Пьер опять вспомнил раненых солдат в Можайске, и ему понятно стало то, что хотел выразить солдат, говоривший о том, что всем народом навалиться хотят. Вид этих работающих на поле сражения бородатых мужиков с их странными неуклюжими сапогами, с их потными шеями и кое у кого расстегнутыми косыми воротами рубах, из под которых виднелись загорелые кости ключиц, подействовал на Пьера сильнее всего того, что он видел и слышал до сих пор о торжественности и значительности настоящей минуты.


Пьер вышел из экипажа и мимо работающих ополченцев взошел на тот курган, с которого, как сказал ему доктор, было видно поле сражения.
Было часов одиннадцать утра. Солнце стояло несколько влево и сзади Пьера и ярко освещало сквозь чистый, редкий воздух огромную, амфитеатром по поднимающейся местности открывшуюся перед ним панораму.
Вверх и влево по этому амфитеатру, разрезывая его, вилась большая Смоленская дорога, шедшая через село с белой церковью, лежавшее в пятистах шагах впереди кургана и ниже его (это было Бородино). Дорога переходила под деревней через мост и через спуски и подъемы вилась все выше и выше к видневшемуся верст за шесть селению Валуеву (в нем стоял теперь Наполеон). За Валуевым дорога скрывалась в желтевшем лесу на горизонте. В лесу этом, березовом и еловом, вправо от направления дороги, блестел на солнце дальний крест и колокольня Колоцкого монастыря. По всей этой синей дали, вправо и влево от леса и дороги, в разных местах виднелись дымящиеся костры и неопределенные массы войск наших и неприятельских. Направо, по течению рек Колочи и Москвы, местность была ущелиста и гориста. Между ущельями их вдали виднелись деревни Беззубово, Захарьино. Налево местность была ровнее, были поля с хлебом, и виднелась одна дымящаяся, сожженная деревня – Семеновская.
Все, что видел Пьер направо и налево, было так неопределенно, что ни левая, ни правая сторона поля не удовлетворяла вполне его представлению. Везде было не доле сражения, которое он ожидал видеть, а поля, поляны, войска, леса, дымы костров, деревни, курганы, ручьи; и сколько ни разбирал Пьер, он в этой живой местности не мог найти позиции и не мог даже отличить ваших войск от неприятельских.
«Надо спросить у знающего», – подумал он и обратился к офицеру, с любопытством смотревшему на его невоенную огромную фигуру.
– Позвольте спросить, – обратился Пьер к офицеру, – это какая деревня впереди?
– Бурдино или как? – сказал офицер, с вопросом обращаясь к своему товарищу.
– Бородино, – поправляя, отвечал другой.
Офицер, видимо, довольный случаем поговорить, подвинулся к Пьеру.
– Там наши? – спросил Пьер.
– Да, а вон подальше и французы, – сказал офицер. – Вон они, вон видны.
– Где? где? – спросил Пьер.
– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.
Толпа, окружавшая икону, вдруг раскрылась и надавила Пьера. Кто то, вероятно, очень важное лицо, судя по поспешности, с которой перед ним сторонились, подходил к иконе.
Это был Кутузов, объезжавший позицию. Он, возвращаясь к Татариновой, подошел к молебну. Пьер тотчас же узнал Кутузова по его особенной, отличавшейся от всех фигуре.
В длинном сюртуке на огромном толщиной теле, с сутуловатой спиной, с открытой белой головой и с вытекшим, белым глазом на оплывшем лице, Кутузов вошел своей ныряющей, раскачивающейся походкой в круг и остановился позади священника. Он перекрестился привычным жестом, достал рукой до земли и, тяжело вздохнув, опустил свою седую голову. За Кутузовым был Бенигсен и свита. Несмотря на присутствие главнокомандующего, обратившего на себя внимание всех высших чинов, ополченцы и солдаты, не глядя на него, продолжали молиться.
Когда кончился молебен, Кутузов подошел к иконе, тяжело опустился на колена, кланяясь в землю, и долго пытался и не мог встать от тяжести и слабости. Седая голова его подергивалась от усилий. Наконец он встал и с детски наивным вытягиванием губ приложился к иконе и опять поклонился, дотронувшись рукой до земли. Генералитет последовал его примеру; потом офицеры, и за ними, давя друг друга, топчась, пыхтя и толкаясь, с взволнованными лицами, полезли солдаты и ополченцы.


Покачиваясь от давки, охватившей его, Пьер оглядывался вокруг себя.
– Граф, Петр Кирилыч! Вы как здесь? – сказал чей то голос. Пьер оглянулся.
Борис Друбецкой, обчищая рукой коленки, которые он запачкал (вероятно, тоже прикладываясь к иконе), улыбаясь подходил к Пьеру. Борис был одет элегантно, с оттенком походной воинственности. На нем был длинный сюртук и плеть через плечо, так же, как у Кутузова.
Кутузов между тем подошел к деревне и сел в тени ближайшего дома на лавку, которую бегом принес один казак, а другой поспешно покрыл ковриком. Огромная блестящая свита окружила главнокомандующего.
Икона тронулась дальше, сопутствуемая толпой. Пьер шагах в тридцати от Кутузова остановился, разговаривая с Борисом.
Пьер объяснил свое намерение участвовать в сражении и осмотреть позицию.
– Вот как сделайте, – сказал Борис. – Je vous ferai les honneurs du camp. [Я вас буду угощать лагерем.] Лучше всего вы увидите все оттуда, где будет граф Бенигсен. Я ведь при нем состою. Я ему доложу. А если хотите объехать позицию, то поедемте с нами: мы сейчас едем на левый фланг. А потом вернемся, и милости прошу у меня ночевать, и партию составим. Вы ведь знакомы с Дмитрием Сергеичем? Он вот тут стоит, – он указал третий дом в Горках.
– Но мне бы хотелось видеть правый фланг; говорят, он очень силен, – сказал Пьер. – Я бы хотел проехать от Москвы реки и всю позицию.
– Ну, это после можете, а главный – левый фланг…
– Да, да. А где полк князя Болконского, не можете вы указать мне? – спросил Пьер.
– Андрея Николаевича? мы мимо проедем, я вас проведу к нему.
– Что ж левый фланг? – спросил Пьер.
– По правде вам сказать, entre nous, [между нами,] левый фланг наш бог знает в каком положении, – сказал Борис, доверчиво понижая голос, – граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так… но, – Борис пожал плечами. – Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь… – И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. – А! Паисий Сергеич, – сказал Борис, с свободной улыбкой обращаясь к Кайсарову, – А я вот стараюсь объяснить графу позицию. Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.


Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.


Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».
Он поглядел на полосу берез с их неподвижной желтизной, зеленью и белой корой, блестящих на солнце. «Умереть, чтобы меня убили завтра, чтобы меня не было… чтобы все это было, а меня бы не было». Он живо представил себе отсутствие себя в этой жизни. И эти березы с их светом и тенью, и эти курчавые облака, и этот дым костров – все вокруг преобразилось для него и показалось чем то страшным и угрожающим. Мороз пробежал по его спине. Быстро встав, он вышел из сарая и стал ходить.
За сараем послышались голоса.
– Кто там? – окликнул князь Андрей.
Красноносый капитан Тимохин, бывший ротный командир Долохова, теперь, за убылью офицеров, батальонный командир, робко вошел в сарай. За ним вошли адъютант и казначей полка.
Князь Андрей поспешно встал, выслушал то, что по службе имели передать ему офицеры, передал им еще некоторые приказания и сбирался отпустить их, когда из за сарая послышался знакомый, пришепетывающий голос.
– Que diable! [Черт возьми!] – сказал голос человека, стукнувшегося обо что то.
Князь Андрей, выглянув из сарая, увидал подходящего к нему Пьера, который споткнулся на лежавшую жердь и чуть не упал. Князю Андрею вообще неприятно было видеть людей из своего мира, в особенности же Пьера, который напоминал ему все те тяжелые минуты, которые он пережил в последний приезд в Москву.
– А, вот как! – сказал он. – Какими судьбами? Вот не ждал.
В то время как он говорил это, в глазах его и выражении всего лица было больше чем сухость – была враждебность, которую тотчас же заметил Пьер. Он подходил к сараю в самом оживленном состоянии духа, но, увидав выражение лица князя Андрея, он почувствовал себя стесненным и неловким.
– Я приехал… так… знаете… приехал… мне интересно, – сказал Пьер, уже столько раз в этот день бессмысленно повторявший это слово «интересно». – Я хотел видеть сражение.
– Да, да, а братья масоны что говорят о войне? Как предотвратить ее? – сказал князь Андрей насмешливо. – Ну что Москва? Что мои? Приехали ли наконец в Москву? – спросил он серьезно.
– Приехали. Жюли Друбецкая говорила мне. Я поехал к ним и не застал. Они уехали в подмосковную.


Офицеры хотели откланяться, но князь Андрей, как будто не желая оставаться с глазу на глаз с своим другом, предложил им посидеть и напиться чаю. Подали скамейки и чай. Офицеры не без удивления смотрели на толстую, громадную фигуру Пьера и слушали его рассказы о Москве и о расположении наших войск, которые ему удалось объездить. Князь Андрей молчал, и лицо его так было неприятно, что Пьер обращался более к добродушному батальонному командиру Тимохину, чем к Болконскому.
– Так ты понял все расположение войск? – перебил его князь Андрей.
– Да, то есть как? – сказал Пьер. – Как невоенный человек, я не могу сказать, чтобы вполне, но все таки понял общее расположение.
– Eh bien, vous etes plus avance que qui cela soit, [Ну, так ты больше знаешь, чем кто бы то ни было.] – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Пьер с недоуменьем, через очки глядя на князя Андрея. – Ну, как вы скажете насчет назначения Кутузова? – сказал он.
– Я очень рад был этому назначению, вот все, что я знаю, – сказал князь Андрей.
– Ну, а скажите, какое ваше мнение насчет Барклая де Толли? В Москве бог знает что говорили про него. Как вы судите о нем?
– Спроси вот у них, – сказал князь Андрей, указывая на офицеров.
Пьер с снисходительно вопросительной улыбкой, с которой невольно все обращались к Тимохину, посмотрел на него.
– Свет увидали, ваше сиятельство, как светлейший поступил, – робко и беспрестанно оглядываясь на своего полкового командира, сказал Тимохин.
– Отчего же так? – спросил Пьер.
– Да вот хоть бы насчет дров или кормов, доложу вам. Ведь мы от Свенцян отступали, не смей хворостины тронуть, или сенца там, или что. Ведь мы уходим, ему достается, не так ли, ваше сиятельство? – обратился он к своему князю, – а ты не смей. В нашем полку под суд двух офицеров отдали за этакие дела. Ну, как светлейший поступил, так насчет этого просто стало. Свет увидали…
– Так отчего же он запрещал?
Тимохин сконфуженно оглядывался, не понимая, как и что отвечать на такой вопрос. Пьер с тем же вопросом обратился к князю Андрею.
– А чтобы не разорять край, который мы оставляли неприятелю, – злобно насмешливо сказал князь Андрей. – Это очень основательно; нельзя позволять грабить край и приучаться войскам к мародерству. Ну и в Смоленске он тоже правильно рассудил, что французы могут обойти нас и что у них больше сил. Но он не мог понять того, – вдруг как бы вырвавшимся тонким голосом закричал князь Андрей, – но он не мог понять, что мы в первый раз дрались там за русскую землю, что в войсках был такой дух, какого никогда я не видал, что мы два дня сряду отбивали французов и что этот успех удесятерял наши силы. Он велел отступать, и все усилия и потери пропали даром. Он не думал об измене, он старался все сделать как можно лучше, он все обдумал; но от этого то он и не годится. Он не годится теперь именно потому, что он все обдумывает очень основательно и аккуратно, как и следует всякому немцу. Как бы тебе сказать… Ну, у отца твоего немец лакей, и он прекрасный лакей и удовлетворит всем его нуждам лучше тебя, и пускай он служит; но ежели отец при смерти болен, ты прогонишь лакея и своими непривычными, неловкими руками станешь ходить за отцом и лучше успокоишь его, чем искусный, но чужой человек. Так и сделали с Барклаем. Пока Россия была здорова, ей мог служить чужой, и был прекрасный министр, но как только она в опасности; нужен свой, родной человек. А у вас в клубе выдумали, что он изменник! Тем, что его оклеветали изменником, сделают только то, что потом, устыдившись своего ложного нарекания, из изменников сделают вдруг героем или гением, что еще будет несправедливее. Он честный и очень аккуратный немец…
– Однако, говорят, он искусный полководец, – сказал Пьер.
– Я не понимаю, что такое значит искусный полководец, – с насмешкой сказал князь Андрей.
– Искусный полководец, – сказал Пьер, – ну, тот, который предвидел все случайности… ну, угадал мысли противника.