Иоганн Люксембургский

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Иоанн Люксембургский»)
Перейти к: навигация, поиск
В Википедии есть статьи о других людях с именем Иоанн.
Иоганн (Ян) Слепой
чеш. Jan Lucemburský
нем. Johann von Luxemburg
люксемб. Jang de Blannen, Jean vu Lëtzebuerg<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

Король Чехии
31 августа 1310 — 26 августа 1346
(под именем Ян I)
Коронация: 7 февраля 1311
Предшественник: Генрих Хорутанский
Преемник: Карел I
Граф Люксембурга
25 июня/3 июля 1310 — 26 августа 1346
Предшественник: Генрих VII
Преемник: Карл I
Маркграф Моравии
1310 — 1333
(под именем Ян I)
Предшественник: Генрих Хорутанский
Преемник: Карел I
Титулярный король Польши
1310 — 1335
(под именем Ян I)
Предшественник: Генрих Хорутанский
Преемник: титул продан
 
Рождение: 10 августа 1296(1296-08-10)
Смерть: 26 августа 1346(1346-08-26) (50 лет)
битва при Креси, Франция
Род: Люксембурги
Отец: Генрих VII Люксембургский
Мать: Маргарита Брабантская
Супруга: 1-я: Елизавета (Элишка) Чешская
2-я: Беатриса де Бурбон
Дети: От 1-го брака: Маргарита, Бонна (Ютта), Карл IV, Оттокар, Иоанн Генрих (Ян Йиндржих), Анна
От 2-го брака: Венцель I, Бонна
В Википедии есть статьи о других людях с именем Иоганн.
В Википедии есть статьи о других людях с именем Жан Люксембургский.

Иоганн Люксембургский, известный также как Иоанн (Ян) Слепой (чеш. Jan Lucemburský; нем. Johann von Luxemburg; люксемб. Jean vu Lëtzebuerg; 10 августа 1296 — 26 августа 1346, битва при Креси, Франция) — граф Люксембурга с 25 июня/3 июля 1310, король Чехии с 31 августа 1310 (коронация 7 февраля 1311), титулярный король Польши с 1310.





Сын императора

Иоганн был единственным сыном императора Генриха VII Люксембургского и Маргариты Брабантской[1]. Иоганн имел двух сестёр: Марию, в будущем королеву Франции, и Беатрису, ставшую королевой Венгрии. Иоганн вырос при французском королевском дворе Филиппа Красивого из династии Капетингов. Когда его отец был избран императором Священной Римской империи германской нации (27 ноября 1308), Иоганн получил титул графа Люксембурга, графа Ларош и маркграфа Арлона.

В 1309 году чешские послы, недовольные правлением правителя Каринтии Генриха Хорутанского, попросили Генриха VII согласиться на брак Иоганна с чешской принцессой Елизаветой. Иоганну в то время было 13 лет, и Генрих VII побоялся отправлять своего единственного сына в Чехию, где было неспокойно. Император в качестве альтернативы предложил послам в качестве жениха Елизаветы сына Генриха VI Люксембургского Валерана. В июле 1310 года, после долгих переговоров, император уступил и согласился на брак Иоганна с Елизаветой. Невеста должна была в течение определенного времени прибыть в Шпайер, в противном случае договор был бы отменен. Даже в последний момент Генрих пытался изменить судьбу Иоганна и свести принцессу с Валераном. Но все было тщетно, и 31 августа 1310 года Иоганн женился на Елизавете, получив вместе с её рукой, по причине прекращения мужской линии рода Пржемысловичей, богемскую корону.

Коронация и королевский двор

Прибыв в Прагу, Иоганн принял присягу представителей чешской знати, чьи привилегии он обязался не умалять. Из-за занятости своего отца Иоганн попытался отложить коронацию, но под давлением знати, в конце концов, в воскресенье 7 февраля 1311 года Иоганн был коронован королём Чехии под именем Ян в базилике святого Вита. Как писал составитель Збраславской хроники, Ян «был довольно красивым молодым человеком, изящно выглядевшим, лицом румяным…»[2].

Главой королевского совета Яна Люксембургского стал епископ Петр Аспельт, другие советники были в основном нечешского происхождения — например, Альбрехт Гогенлоэ, Филип Фалькенштайн и Генрих Фульдский. Из чехов в свите короля следует упомянуть верховного маршала Йиндржиха из Липы, королевского сенешаля Яна из Вартенберка и королевского казначея Петра из Рожмберка. Хорошие отношения с королём поддерживали и чешские епископы, в частности, пражский епископ Ян IV Дражицc и оломоуцкий епископ Петр II, помогавшие королю деньгами.

Ян попытался управлять страной с учетом имперской политики, которая была приоритетом для него, а устройство королевского двора скопировать с Франции. Но чешская знать хотела сильного и независимого монарха. Когда в 1310 году Ян Люксембургский приехал в Прагу, люди смотрели на него с искренней надеждой, что после многих лет раздора в стране воцарится мир. Но Ян приготовил для них горькое разочарование. Будучи почти двадцать лет чешским королём, Иоганн не пробыл в Чехии и года, а разъезжал с места на место, сражаясь то за французов против англичан, то за немецких рыцарей в Пруссии. Казну Богемии этими войнами Иоанн не увеличил, а наоборот — истощил её постоянным вымогательством денег. В отсутствие короля в Богемии утвердились феодальные порядки, усилилась местная знать, начались смуты.

Правление в Богемии

Ситуация осложнилась из-за смерти Генриха Седьмого Люксембургского в 1313 году. Ян рассчитывал унаследовать его императорский титул, но по тогдашним законам необходимым условием для избрания императора было его восемнадцатилетие, а Яну было 17. Когда он узнал, что более высокие шансы на избрание имеет австрийский герцог Фридрих, что было опасно для Чехии, он начал кампанию, которая обеспечила имперскую корону Людовику IV Баварскому, который в ответ предоставил чешскому королевству ряд важных уступок.

Вскоре Ян отправился в свои наследственные земли в Люксембурге, и в его отсутствие недовольная знать едва его не сместила. Урегулирование было достигнутотолько при посредничестве Людовика IV Баварского: Ян Слепой подписал Домажлицкие конвенции, которые в действительности только укрепили власть знати (1318).

Год спустя Ян попытался сместить пражского патриция Вильяма Вальдека, связанного с королевой Елизаветой интимной связью. Ян даже занял Прагу, но вскоре вновь отбыл из страны, получив деньги на финансирование имперской политики.

Долгое отсутствие короля в Чехии привело к росту напряженности внутри королевства, а коррумпированность правительства во главе с Йиндржихом из Липы привела к социальным всплескам. Сам Индржих из Липы, будучи подкоморием, начал выкупать имения за счет налогов, собираемых с городов и рудников, так что на текущие расходы двора денег практически не оставалось. При этом Индржих, будучи главным заимодавцем короны, содержал роскошный двор, заправлял всеми делами королевства и заставлял молодого короля во всем слушаться себя. Более того, он даже взял себе в любовницы молодую, но уже дважды вдовую королеву Елизавету, проживавшую в Градеце. Наконец в 1315 г. Индржих самовольно, без ведома короля, выдал самую младшую из сестер Вацлава III, Анну, замуж за Генриха Яворского и отдал в качестве приданого королевский город Градец.

В октябре 1333 года в Чехию по инициативе Яна прибыл его старший сын Вацлав (Карл), вскоре получивший титул маркграфа Моравии. К сожалению, вскоре между Иоанном и Карлом наступил разлад. Вельможи, наживавшиеся во время периода безвластия, возненавидели королевича и пожаловались на него отцу, обвинив в подготовке мятежа. Иоанн отстранил сына от власти, оставив лишь титул маркграфа Моравии и Кршивоклатское панство для кормления. Последующий период был назван «Люксембургским двоевластием». Королевич Карл регулярно отсылал отцу определенную сумму денег, а остатки тратил на государственные нужды. Карл также имел право голоса при решении внешнеполитических вопросов. Фактически он стал соправителем своего отца. В 1341 году Ян Слепой обеспечил преемственность своего сына Карла на чешском троне, что постепенно стало улучшать ситуацию в стране.

В 1344 году Пражское епископство было повышено до архиепископства, а в Литомышле были созданы новые епархии. В это время Чехией уже фактически правил Карл.

Король-дипломат и король-воин

Внимание Яна было сосредоточено на внешней политике, где он был гораздо более успешен. Кроме того, что он был постоянным гостем Папы Римского и французских королей, с которыми заключил несколько выгодных брачных договоров, Ян присоединил к Чехии Эгерланд — это была плата Людовика IV за поддержку в борьбе за имперскую корону. В 1319—1329 годах он присоединил Верхнюю Лужицу и Вроцлав.

Во время визита в герцогство Каринтию в 1330 г. Иоанн Люксембургский принял послов из итальянской Брешии, попросивших о помощи в борьбе с правителем Вероны Мастино II делла Скала. Иоанн ответил согласием, и в короткое время стал владетелем всей Западной Ломбардии. Однако удержать эти земли оказалось крайне нелегко, так как на них претендовали император Людовик IV и неаполитанский король Роберт Мудрый. Людовик соединился с австрийскими Габсбургами, претендовавшими на Каринтию, а Роберт Неаполитанский — со своим родственником Карлом Робертом Венгерским и Владиславом Локотком Польским. Все они объявили войну Иоанну Люксембургскому. Тот поспешил примириться с германским императором и получил от него захваченные земли в качестве наместничества. Он перевез туда своего сына Карла и затем оставил его в Парме, а сам поспешил домой, с немецкими рыцарями вторгся в Польшу, осадил Познань и заключил перемирие с Локотком. После этого Иоанн неожиданно уехал в Париж, поручив дальнейшее ведение войны Индржиху из Липы. В 1332 г. тот был жестоко разбит австрийцами при Майльберге, и Иоанн был вынужден заключить с Габсбургами мир. На следующий год в распрю вмешались новые участники: Гонзага из Мантуи и Эсте из Феррары. Юный принц Карл разбил их в битве при Сан-Феличе, но чешские силы были на исходе, и в 1333 г. король-полководец Иоанн был вынужден оставить Северную Италию.

Осенью 1335 года в венгерском Вышеграде состоялась встреча Иоанна Люксембургского, венгерского короля Карла Роберта Анжуйского и польского короля Казимира III. Казимир признал суверенитет чешского короля над Силезией, а тот за 20 000 пражских грошей отказался от прав на польскую корону. Этим практически завершился период оформления границ государств в Центральной Европе. В 1337 г. Иоанн Люксембургский с сыном Карлом выступил в поход против великого князя Литвы Гедимина. Во время похода он заключил договор со своим свояком Генрихом Яворским, который признал чешского короля своим наследником, получив за это Глогувское княжество. Дождливая зима помешала походу богемской королевской армии. Кроме того, у короля внезапно разболелись глаза, и он вскоре полностью ослеп. В Чехии никто не сожалел об этом: все считали слепоту карой божьей.

С помощью своего дяди, архиепископа Трира Балдуина, Ян Слепой подготовил выборы нового императора. 11 июля 1346 года имперскую корону получил его сын Карл Люксембург под именем Карла IV.

В 1341 г. Маргарита Тирольская прогнала Иоганна Генриха и, несмотря на папские проклятья, вышла замуж за Людвига Виттельсбаха, сына императора Людовика IV Баварского. Иоанн стал хлопотать о союзе с папой и немецкими князьями против императора. Людовик в свою очередь стал плести интриги, то предлагая деньги вечно нуждавшемуся в средствах Иоанну, то его сыновьям. В конце концов в 1344 г. в Авиньоне в присутствии папы Римского был заключен мирный договор, по которому король Чехии Иоанн и германский император Карл вытребовали у Климента VI вывести чешскую церковь из-под юрисдикции майнцского архиепископа. В исполнение данного папе обещания в 1345 г. Иоанн и Карл отправились в новый крестовый поход на Литву, но это предприятие потерпело неудачу, как и предыдущие. На обратном пути Иоанн отправился сразу в Люксембург, а Карл поехал в Чехию через Польшу. Близ Калиша его схватили по распоряжению короля Польши Казимира III Великого. Лишь по счастливой случайности Карлу Люксембургскому удалось спастись. Король Иоанн срочно вернулся в Чехию, собрал войско, осадил Краков и принудил поляков к миру.

Гибель

В последние годы жизни Ян полностью ослеп, и его участие в битве при Креси было равноценно самоубийству.

В этой битве английская пехота с лучниками доказала своё преимущество перед французскими тяжелыми всадниками. Англичане потеряли в битве лишь трёх рыцарей и 40 пехотинцев против почти 1500 убитых французов.

Жан Фруассар так описывал гибель Яна:

"Когда он услышал команду к бою, он спросил, где его сын Карл. Оруженосцы сказали ему, что не знают, но, наверное, он где-то сражается, на что король сказал: "Господа, вы теперь все мои друзья и братья по оружию, поэтому я прошу вас, потому что я слеп, взять меня с собою в бой". Рыцари согласились, и, поскольку он не хотел затеряться в толчее, привязали его в седле боевого коня. Король поскакал в рядах французской конницы на англичан... все они были убиты. Утром король был найден мертвым на земле" [3]

Последними словами Яна, как гласит легенда, были: «Не бывать, чтобы чешский король бежал с поля боя». В Средневековье, уже после своей смерти, король Иоанн считался одним из примеров личной отваги и рыцарственности в Европе. Ян Люксембургский был похоронен после ряда перипетий в Люксембурге в соборе Богоматери.

Исследование останков

В 1980 году останки короля на время были привезены в Прагу, где подверглись изучению антропологом Эмануилом Влчеком и его командой из Национального музея. После исследования останки были возвращены в Люксембург.

Исследования показали, что Ян Люксембургский был примерно 170 см ростом, худой, мускулистый, отличный наездник, получивший в боях и на турнирах несколько серьезных травм. Смертельными оказались раны головы и груди.

Старейший портрет Яна Люксембургского представляет собой каменный рельеф дома Трех Святых королей в Кёльне. В базилике Святого Вита представлен скульптурный портрет Яна работы Петра Парлержа.

Семья и дети

1-я жена: (с 1310) Елизавета (Элишка) Чешская (20 января 1292 — 28 сентября 1330), дочь Вацлава II, короля Чехии. Дети:

2-я жена: (с декабря 1334) Беатриса де Бурбон (ок. 1320 — 15 декабря 1383), дочь Людовика I Хромого, герцога де Бурбон. Дети:

Также известно двое детей от неизвестной любовницы:

Напишите отзыв о статье "Иоганн Люксембургский"

Примечания

  1. ↑ Иоанн (князья и короли) // Малый энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 4 т. — СПб., 1907—1909.
  2. ↑ Zbraslavská kronika. Praha : Nakladatelství Svoboda, 1975.
  3. ↑ Froissart, Jean. Kronika stoleté války. Praha : Mladá fronta, 1977. S. 40.

Литература

Отрывок, характеризующий Иоганн Люксембургский

«Весь план ордена должен быть основан на том, чтоб образовать людей твердых, добродетельных и связанных единством убеждения, убеждения, состоящего в том, чтобы везде и всеми силами преследовать порок и глупость и покровительствовать таланты и добродетель: извлекать из праха людей достойных, присоединяя их к нашему братству. Тогда только орден наш будет иметь власть – нечувствительно вязать руки покровителям беспорядка и управлять ими так, чтоб они того не примечали. Одним словом, надобно учредить всеобщий владычествующий образ правления, который распространялся бы над целым светом, не разрушая гражданских уз, и при коем все прочие правления могли бы продолжаться обыкновенным своим порядком и делать всё, кроме того только, что препятствует великой цели нашего ордена, то есть доставлению добродетели торжества над пороком. Сию цель предполагало само христианство. Оно учило людей быть мудрыми и добрыми, и для собственной своей выгоды следовать примеру и наставлениям лучших и мудрейших человеков.
«Тогда, когда всё погружено было во мраке, достаточно было, конечно, одного проповедания: новость истины придавала ей особенную силу, но ныне потребны для нас гораздо сильнейшие средства. Теперь нужно, чтобы человек, управляемый своими чувствами, находил в добродетели чувственные прелести. Нельзя искоренить страстей; должно только стараться направить их к благородной цели, и потому надобно, чтобы каждый мог удовлетворять своим страстям в пределах добродетели, и чтобы наш орден доставлял к тому средства.
«Как скоро будет у нас некоторое число достойных людей в каждом государстве, каждый из них образует опять двух других, и все они тесно между собой соединятся – тогда всё будет возможно для ордена, который втайне успел уже сделать многое ко благу человечества».
Речь эта произвела не только сильное впечатление, но и волнение в ложе. Большинство же братьев, видевшее в этой речи опасные замыслы иллюминатства, с удивившею Пьера холодностью приняло его речь. Великий мастер стал возражать Пьеру. Пьер с большим и большим жаром стал развивать свои мысли. Давно не было столь бурного заседания. Составились партии: одни обвиняли Пьера, осуждая его в иллюминатстве; другие поддерживали его. Пьера в первый раз поразило на этом собрании то бесконечное разнообразие умов человеческих, которое делает то, что никакая истина одинаково не представляется двум людям. Даже те из членов, которые казалось были на его стороне, понимали его по своему, с ограничениями, изменениями, на которые он не мог согласиться, так как главная потребность Пьера состояла именно в том, чтобы передать свою мысль другому точно так, как он сам понимал ее.
По окончании заседания великий мастер с недоброжелательством и иронией сделал Безухому замечание о его горячности и о том, что не одна любовь к добродетели, но и увлечение борьбы руководило им в споре. Пьер не отвечал ему и коротко спросил, будет ли принято его предложение. Ему сказали, что нет, и Пьер, не дожидаясь обычных формальностей, вышел из ложи и уехал домой.


На Пьера опять нашла та тоска, которой он так боялся. Он три дня после произнесения своей речи в ложе лежал дома на диване, никого не принимая и никуда не выезжая.
В это время он получил письмо от жены, которая умоляла его о свидании, писала о своей грусти по нем и о желании посвятить ему всю свою жизнь.
В конце письма она извещала его, что на днях приедет в Петербург из за границы.
Вслед за письмом в уединение Пьера ворвался один из менее других уважаемых им братьев масонов и, наведя разговор на супружеские отношения Пьера, в виде братского совета, высказал ему мысль о том, что строгость его к жене несправедлива, и что Пьер отступает от первых правил масона, не прощая кающуюся.
В это же самое время теща его, жена князя Василья, присылала за ним, умоляя его хоть на несколько минут посетить ее для переговоров о весьма важном деле. Пьер видел, что был заговор против него, что его хотели соединить с женою, и это было даже не неприятно ему в том состоянии, в котором он находился. Ему было всё равно: Пьер ничто в жизни не считал делом большой важности, и под влиянием тоски, которая теперь овладела им, он не дорожил ни своею свободою, ни своим упорством в наказании жены.
«Никто не прав, никто не виноват, стало быть и она не виновата», думал он. – Ежели Пьер не изъявил тотчас же согласия на соединение с женою, то только потому, что в состоянии тоски, в котором он находился, он не был в силах ничего предпринять. Ежели бы жена приехала к нему, он бы теперь не прогнал ее. Разве не всё равно было в сравнении с тем, что занимало Пьера, жить или не жить с женою?
Не отвечая ничего ни жене, ни теще, Пьер раз поздним вечером собрался в дорогу и уехал в Москву, чтобы повидаться с Иосифом Алексеевичем. Вот что писал Пьер в дневнике своем.
«Москва, 17 го ноября.
Сейчас только приехал от благодетеля, и спешу записать всё, что я испытал при этом. Иосиф Алексеевич живет бедно и страдает третий год мучительною болезнью пузыря. Никто никогда не слыхал от него стона, или слова ропота. С утра и до поздней ночи, за исключением часов, в которые он кушает самую простую пищу, он работает над наукой. Он принял меня милостиво и посадил на кровати, на которой он лежал; я сделал ему знак рыцарей Востока и Иерусалима, он ответил мне тем же, и с кроткой улыбкой спросил меня о том, что я узнал и приобрел в прусских и шотландских ложах. Я рассказал ему всё, как умел, передав те основания, которые я предлагал в нашей петербургской ложе и сообщил о дурном приеме, сделанном мне, и о разрыве, происшедшем между мною и братьями. Иосиф Алексеевич, изрядно помолчав и подумав, на всё это изложил мне свой взгляд, который мгновенно осветил мне всё прошедшее и весь будущий путь, предлежащий мне. Он удивил меня, спросив о том, помню ли я, в чем состоит троякая цель ордена: 1) в хранении и познании таинства; 2) в очищении и исправлении себя для воспринятия оного и 3) в исправлении рода человеческого чрез стремление к таковому очищению. Какая есть главнейшая и первая цель из этих трех? Конечно собственное исправление и очищение. Только к этой цели мы можем всегда стремиться независимо от всех обстоятельств. Но вместе с тем эта то цель и требует от нас наиболее трудов, и потому, заблуждаясь гордостью, мы, упуская эту цель, беремся либо за таинство, которое недостойны воспринять по нечистоте своей, либо беремся за исправление рода человеческого, когда сами из себя являем пример мерзости и разврата. Иллюминатство не есть чистое учение именно потому, что оно увлеклось общественной деятельностью и преисполнено гордости. На этом основании Иосиф Алексеевич осудил мою речь и всю мою деятельность. Я согласился с ним в глубине души своей. По случаю разговора нашего о моих семейных делах, он сказал мне: – Главная обязанность истинного масона, как я сказал вам, состоит в совершенствовании самого себя. Но часто мы думаем, что, удалив от себя все трудности нашей жизни, мы скорее достигнем этой цели; напротив, государь мой, сказал он мне, только в среде светских волнений можем мы достигнуть трех главных целей: 1) самопознания, ибо человек может познавать себя только через сравнение, 2) совершенствования, только борьбой достигается оно, и 3) достигнуть главной добродетели – любви к смерти. Только превратности жизни могут показать нам тщету ее и могут содействовать – нашей врожденной любви к смерти или возрождению к новой жизни. Слова эти тем более замечательны, что Иосиф Алексеевич, несмотря на свои тяжкие физические страдания, никогда не тяготится жизнию, а любит смерть, к которой он, несмотря на всю чистоту и высоту своего внутреннего человека, не чувствует еще себя достаточно готовым. Потом благодетель объяснил мне вполне значение великого квадрата мироздания и указал на то, что тройственное и седьмое число суть основание всего. Он советовал мне не отстраняться от общения с петербургскими братьями и, занимая в ложе только должности 2 го градуса, стараться, отвлекая братьев от увлечений гордости, обращать их на истинный путь самопознания и совершенствования. Кроме того для себя лично советовал мне первее всего следить за самим собою, и с этою целью дал мне тетрадь, ту самую, в которой я пишу и буду вписывать впредь все свои поступки».
«Петербург, 23 го ноября.
«Я опять живу с женой. Теща моя в слезах приехала ко мне и сказала, что Элен здесь и что она умоляет меня выслушать ее, что она невинна, что она несчастна моим оставлением, и многое другое. Я знал, что ежели я только допущу себя увидать ее, то не в силах буду более отказать ей в ее желании. В сомнении своем я не знал, к чьей помощи и совету прибегнуть. Ежели бы благодетель был здесь, он бы сказал мне. Я удалился к себе, перечел письма Иосифа Алексеевича, вспомнил свои беседы с ним, и из всего вывел то, что я не должен отказывать просящему и должен подать руку помощи всякому, тем более человеку столь связанному со мною, и должен нести крест свой. Но ежели я для добродетели простил ее, то пускай и будет мое соединение с нею иметь одну духовную цель. Так я решил и так написал Иосифу Алексеевичу. Я сказал жене, что прошу ее забыть всё старое, прошу простить мне то, в чем я мог быть виноват перед нею, а что мне прощать ей нечего. Мне радостно было сказать ей это. Пусть она не знает, как тяжело мне было вновь увидать ее. Устроился в большом доме в верхних покоях и испытываю счастливое чувство обновления».


Как и всегда, и тогда высшее общество, соединяясь вместе при дворе и на больших балах, подразделялось на несколько кружков, имеющих каждый свой оттенок. В числе их самый обширный был кружок французский, Наполеоновского союза – графа Румянцева и Caulaincourt'a. В этом кружке одно из самых видных мест заняла Элен, как только она с мужем поселилась в Петербурге. У нее бывали господа французского посольства и большое количество людей, известных своим умом и любезностью, принадлежавших к этому направлению.
Элен была в Эрфурте во время знаменитого свидания императоров, и оттуда привезла эти связи со всеми Наполеоновскими достопримечательностями Европы. В Эрфурте она имела блестящий успех. Сам Наполеон, заметив ее в театре, сказал про нее: «C'est un superbe animal». [Это прекрасное животное.] Успех ее в качестве красивой и элегантной женщины не удивлял Пьера, потому что с годами она сделалась еще красивее, чем прежде. Но удивляло его то, что за эти два года жена его успела приобрести себе репутацию
«d'une femme charmante, aussi spirituelle, que belle». [прелестной женщины, столь же умной, сколько красивой.] Известный рrince de Ligne [князь де Линь] писал ей письма на восьми страницах. Билибин приберегал свои mots [словечки], чтобы в первый раз сказать их при графине Безуховой. Быть принятым в салоне графини Безуховой считалось дипломом ума; молодые люди прочитывали книги перед вечером Элен, чтобы было о чем говорить в ее салоне, и секретари посольства, и даже посланники, поверяли ей дипломатические тайны, так что Элен была сила в некотором роде. Пьер, который знал, что она была очень глупа, с странным чувством недоуменья и страха иногда присутствовал на ее вечерах и обедах, где говорилось о политике, поэзии и философии. На этих вечерах он испытывал чувство подобное тому, которое должен испытывать фокусник, ожидая всякий раз, что вот вот обман его откроется. Но оттого ли, что для ведения такого салона именно нужна была глупость, или потому что сами обманываемые находили удовольствие в этом обмане, обман не открывался, и репутация d'une femme charmante et spirituelle так непоколебимо утвердилась за Еленой Васильевной Безуховой, что она могла говорить самые большие пошлости и глупости, и всё таки все восхищались каждым ее словом и отыскивали в нем глубокий смысл, которого она сама и не подозревала.
Пьер был именно тем самым мужем, который нужен был для этой блестящей, светской женщины. Он был тот рассеянный чудак, муж grand seigneur [большой барин], никому не мешающий и не только не портящий общего впечатления высокого тона гостиной, но, своей противоположностью изяществу и такту жены, служащий выгодным для нее фоном. Пьер, за эти два года, вследствие своего постоянного сосредоточенного занятия невещественными интересами и искреннего презрения ко всему остальному, усвоил себе в неинтересовавшем его обществе жены тот тон равнодушия, небрежности и благосклонности ко всем, который не приобретается искусственно и который потому то и внушает невольное уважение. Он входил в гостиную своей жены как в театр, со всеми был знаком, всем был одинаково рад и ко всем был одинаково равнодушен. Иногда он вступал в разговор, интересовавший его, и тогда, без соображений о том, были ли тут или нет les messieurs de l'ambassade [служащие при посольстве], шамкая говорил свои мнения, которые иногда были совершенно не в тоне настоящей минуты. Но мнение о чудаке муже de la femme la plus distinguee de Petersbourg [самой замечательной женщины в Петербурге] уже так установилось, что никто не принимал au serux [всерьез] его выходок.
В числе многих молодых людей, ежедневно бывавших в доме Элен, Борис Друбецкой, уже весьма успевший в службе, был после возвращения Элен из Эрфурта, самым близким человеком в доме Безуховых. Элен называла его mon page [мой паж] и обращалась с ним как с ребенком. Улыбка ее в отношении его была та же, как и ко всем, но иногда Пьеру неприятно было видеть эту улыбку. Борис обращался с Пьером с особенной, достойной и грустной почтительностию. Этот оттенок почтительности тоже беспокоил Пьера. Пьер так больно страдал три года тому назад от оскорбления, нанесенного ему женой, что теперь он спасал себя от возможности подобного оскорбления во первых тем, что он не был мужем своей жены, во вторых тем, что он не позволял себе подозревать.
– Нет, теперь сделавшись bas bleu [синим чулком], она навсегда отказалась от прежних увлечений, – говорил он сам себе. – Не было примера, чтобы bas bleu имели сердечные увлечения, – повторял он сам себе неизвестно откуда извлеченное правило, которому несомненно верил. Но, странное дело, присутствие Бориса в гостиной жены (а он был почти постоянно), физически действовало на Пьера: оно связывало все его члены, уничтожало бессознательность и свободу его движений.
– Такая странная антипатия, – думал Пьер, – а прежде он мне даже очень нравился.
В глазах света Пьер был большой барин, несколько слепой и смешной муж знаменитой жены, умный чудак, ничего не делающий, но и никому не вредящий, славный и добрый малый. В душе же Пьера происходила за всё это время сложная и трудная работа внутреннего развития, открывшая ему многое и приведшая его ко многим духовным сомнениям и радостям.


Он продолжал свой дневник, и вот что он писал в нем за это время:
«24 ro ноября.
«Встал в восемь часов, читал Св. Писание, потом пошел к должности (Пьер по совету благодетеля поступил на службу в один из комитетов), возвратился к обеду, обедал один (у графини много гостей, мне неприятных), ел и пил умеренно и после обеда списывал пиесы для братьев. Ввечеру сошел к графине и рассказал смешную историю о Б., и только тогда вспомнил, что этого не должно было делать, когда все уже громко смеялись.
«Ложусь спать с счастливым и спокойным духом. Господи Великий, помоги мне ходить по стезям Твоим, 1) побеждать часть гневну – тихостью, медлением, 2) похоть – воздержанием и отвращением, 3) удаляться от суеты, но не отлучать себя от а) государственных дел службы, b) от забот семейных, с) от дружеских сношений и d) экономических занятий».
«27 го ноября.
«Встал поздно и проснувшись долго лежал на постели, предаваясь лени. Боже мой! помоги мне и укрепи меня, дабы я мог ходить по путям Твоим. Читал Св. Писание, но без надлежащего чувства. Пришел брат Урусов, беседовали о суетах мира. Рассказывал о новых предначертаниях государя. Я начал было осуждать, но вспомнил о своих правилах и слова благодетеля нашего о том, что истинный масон должен быть усердным деятелем в государстве, когда требуется его участие, и спокойным созерцателем того, к чему он не призван. Язык мой – враг мой. Посетили меня братья Г. В. и О., была приуготовительная беседа для принятия нового брата. Они возлагают на меня обязанность ритора. Чувствую себя слабым и недостойным. Потом зашла речь об объяснении семи столбов и ступеней храма. 7 наук, 7 добродетелей, 7 пороков, 7 даров Святого Духа. Брат О. был очень красноречив. Вечером совершилось принятие. Новое устройство помещения много содействовало великолепию зрелища. Принят был Борис Друбецкой. Я предлагал его, я и был ритором. Странное чувство волновало меня во всё время моего пребывания с ним в темной храмине. Я застал в себе к нему чувство ненависти, которое я тщетно стремлюсь преодолеть. И потому то я желал бы истинно спасти его от злого и ввести его на путь истины, но дурные мысли о нем не оставляли меня. Мне думалось, что его цель вступления в братство состояла только в желании сблизиться с людьми, быть в фаворе у находящихся в нашей ложе. Кроме тех оснований, что он несколько раз спрашивал, не находится ли в нашей ложе N. и S. (на что я не мог ему отвечать), кроме того, что он по моим наблюдениям не способен чувствовать уважения к нашему святому Ордену и слишком занят и доволен внешним человеком, чтобы желать улучшения духовного, я не имел оснований сомневаться в нем; но он мне казался неискренним, и всё время, когда я стоял с ним с глазу на глаз в темной храмине, мне казалось, что он презрительно улыбается на мои слова, и хотелось действительно уколоть его обнаженную грудь шпагой, которую я держал, приставленною к ней. Я не мог быть красноречив и не мог искренно сообщить своего сомнения братьям и великому мастеру. Великий Архитектон природы, помоги мне находить истинные пути, выводящие из лабиринта лжи».


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Иоганн_Люксембургский&oldid=78697111»