Альбинский, Иван Иванович

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Иоанн (Альбицкий)»)
Перейти к: навигация, поиск
Иоанн Альбинский
Архиепископ Владимирский и Шуйский
1923 — 1923
Церковь: обновленчество
Архиепископом Нижегородский и Макарьевский
декабрь 1922 — не ранее мая 1923
Община: обновленчество
Архиепископ Крутицкий
не позднее августа — декабрь 1922
Церковь: обновленчество
Епископ Подольский,
викарий Московской
обновленческой епархии
11 июня — не позднее августа 1922
Церковь: обновленчество
 
Образование: Олонецкая духовная семинария
Имя при рождении: Иван Иванович Альбинский
Рождение: 27 января (8 февраля) 1863(1863-02-08)
Смерть: 21 сентября 1935(1935-09-21) (72 года)

Ива́н (Иоа́нн) Ива́нович Альби́нский (27 января (8 февраля1863[1] — 21 сентября 1935[2]) — деятель обновленчества, сторонник «протопресвитера» Владимира Красницкого, в 1922—1923 годы — член обновленческого Высшего Церковного Управления. До 1922 года — священник Русской православной церкви.





Биография

Родился в пределах Санкт-Петербургской епархии. Окончил Олонецкую духовную семинарию по I разряду[3].

Священник

В 1890 году рукоположен во священника и назначен настоятелем церкви великомученика Георгия Победоносца в селе Перечицы Лужского уезда Санкт-Петербургской губернии[4].

В 1894 году переведён настоятелем церкви Благовещения Пресвятой Богородицы в селе Ропша Петергофского уезда[5].

7 марта 1906 года освобождён от служеения в Ропше и назначен первым настоятелем домового храма во имя святителя Николая Чудотворца при Убежище престарелых сценических деятелей в память Императора Александра III на Петровском острове Санкт-Петербурга[1]. Не позднее 1910 года возведен в сан протоиерея. Служил в храме до 1919 года[6].

C 1918 до июня 1922 года — настоятель храма апостола Матфия в Петрограде[7]. Овдовел[8].

По воспоминаниям Василия фон Бурмана: «Некоторые наиболее сметливые и практичные, поняв, что о восстановлении прежнего „доброго старого времени“ не приходится и думать, круто повернули в сторону революции, объявляя себя друзьями народа и чуть ли не коммунистами <…> Первыми застрельщиками раскола были: протоиерей Иоанн Альбинский и свящ. Вл. Красницкий. Первый действовал осторожно и оглядываясь, последний — более открыто. В 1919 году, по случаю наступления на Петроград Юденича, разнёсся слух, что всё духовенство будет отправлено в концентрационные лагери. Умеренная партия большевиков поспешила воспользоваться таким положением и предложила прогрессивному духовенству выразить свое политическое credo по отношению к советской власти. Произошло несколько собраний в Петроградском комиссариате юстиции, на последнее из которых был приглашен с совещательным голосом и я <…>. Благодаря мне соглашательские тенденции Красницкого и Альбинского потерпели полный крах и программа Красницкого на этот раз лопнула. Красницкий и Альбинский, в особенности первый, продолжая служить в комиссариате юстиции, сделались тайными эмиссарами большевиков, агитируя за Советскую власть и доказывая, что она не преследует Церкви, а только хочет её отделения от государства и уничтожения в ней контрреволюционных элементов и движений. В последнем большевики с полным правом могли обвинить известную часть православного духовенства, проявлявшего себя резко против советской власти и иногда принимавшего открыто горячее участие в движениях Колчака, Деникина, Юденича и т. п. Но большинство прогрессивного духовенства было тогда ещё против большевиков и даже самый ревностный предводитель и душа „живой церкви“, молодой и талантливый оратор протоиерей Александр Введенский, только жил и дышал надеждой на момент, когда „белые“ по трупам большевиков проложат себе дорогу в столицу России. Альбинский, увидев, что дело не выгорает, наружне утих и сделался снова смиренным лобызателем архиерейских десниц»[9].

В марте 1922 года вступил в основанную будущими идеологами обновленчества тогда петроградскую «группу прогрессивного духовенства». 24 марта вместе с другими участниками данной группы подписал декларацию о помощи голодающим. В мае того же года сразу же после образования обновленческого Высшего Церковного Управления, примкнул к нему[10].

Обновленческий епископ

11 июня 1922 года в Страстном монастыре города Москвы хиротонисан во епископа Подольского, викария Московской обновленческой епархии без принятия монашества или рясофора. Хиротонию совершали: «митрополит» Антонин (Грановский), епископ Верненский Леонид (Скобеев) и викарий Московской обновленческой епархии епископ Бронницкий Иоанникий (Чанцев)[11]. Хиротонию первоначально планировали совершить в Храме Христа Спасителя, но там это сделать не удалось; по свидетельству митрополита Михаила (Ермакова): «Верующее население Москвы в громадной массе тоже против самозванцев. Когда Антонин и Леонид хотели совершить рукоположение прот[оиерея] Альбинского в кафедр[альном] Храме Христа Спасителя, народ не допустил, рукополагали на Патриаршем подворье»[12].

Тогда же (не позднее июля) введён в состав ВЦУ[13]. Соучаствовал во всех хиротониях в первые месяцы обновленчества[8].

6 июля 1922 года «епископ» Иоанн подписал «Ходатайство группы духовенства-„Живой церкви“ о помиловании приговорённых к расстрелу по делу петроградского духовенства и верующих», авторы которого «преклоняясь перед судом рабоче-крестьянской власти», ходатайствовали перед Петрогубисполкомом «о смягчении участи всех церковников, осужденных высшей мерой наказания, в особенности: Чельцова, Казанского, Елачича, Плотникова, Чукова, Богоявленского, Бычкова и Шеина»[14].

В августе того же года упоминается архиепископом Крутицким и управляющим Новгородской обновленческой епархией. 21 августа (старого стиля) участвовал в хиротонии протоиерея Александра Лебедева, назначенного управляющим Новгородской епархией вместо смещённого ВЦУ митрополит Арсения (Стадницкого). Как писал наместник Новгородского Юрьева монастыря игумен Сергий: «Прибывшие из Москвы с И[оанном] Альбинским члены группы „Живая Церковь“ новгородские священники Немов и Нименский воспользовались случаем и „…путём отчасти угроз, отчасти обещаний принудили почти половину городского духовенства во главе с епископами Серафимом и Александром, присоединиться к названной группе… Обновленцы восторжествовали, но торжество было минутным. Сразу же после хиротонии епископа Александра началось в епархии так называемое автокефальное движение“»[15].

«Автокефальное движение», начавшееся с Новгородской Спасо-Преображенской церкви, Юрьевского, Хутынского, Вяжищского, Старорусского, Макарьевского и других монастырей стало набирать силу. Вскоре «автокефалисты» приобрели союзника в лице епископа Серафима, который отказался подчиняться ВЦУ и епископу Александру как неканоническому и безблагодатному. Вскоре и все остальное духовенство г. Новгорода, вместе с епископом Александром, вышло из группы «Живая Церковь» (куда вошло при Альбинском) — «… но от подчинения ВЦУ отказаться не посмело, опасаясь репрессий, которые тогда уже коснулись многих деятелей автокефалии <…> Своё нерасположение к ВЦУ новгородское духовенство выражало тем, что упорно не поминало его за богослужением, несмотря на категорическое предписание об этом»[15].

Присоединился к созданному 22 октября 1922 года Александром Введенским «Союзу общин древлеапостольской Церкви» (СОДАЦ)[16]. Будучи номинальным главой «Союза…», архиепископ Иоанн только подписывал различные документы и служил молебны перед открытием совещаний, реально же союзом управлял Введенский[17].

В декабре 1922 года Высшим церковным управлением назначен обновленческим архиепископом Нижегородским и Макарьевским[18] вместо переведённого в Одессу Евдокима (Мещерского). В конце декабря 1922 года прибыл в Нижний Новгород[19]. Тем не менее, Евдоким сохранял влияние и авторитет в Нижегородской обновленческой епархии и ехать в Одессу не захотел. В «Обращении к пастырям, к миру и к верующим Нижегородской епархии», от имени Епархиального управления под председательством «Архиепископа» Иоанна говорилось: «„Высшее Церковное Управление“ указало митрополиту Евдокиму новое место служения: он перемещен на архиерейскую кафедру в г. Одессу. На Нижегородскую же кафедру назначен архиепископ Иоанн. В связи с этим начались и поддерживаются до настоящего времени волнения среди верующих … собираются подписи на ходатайствах об оставлении на кафедре митрополита Евдокима. Последний не отправляется к новому месту служения…»[18].

Одновременно безуспешно пытался подчинить себе «инициативную группу» тихоновцев: 10 января 1923 года он обратился к протоиерею Петру Алмазову с вопросами, не создает ли тот автокефальную организацию и не видит ли, что «тихоновщина» — это контрреволюция. На что получил бескомпромиссный ответ: «…В Н[ижнем] Новгороде в настоящее время никакой автокефальной организации не существует. Существует лишь группа православных верующих, ищущих независимости от В. Ц. У. как органа, канонически неправомерного, и „Живой Церкви“, как организации с уклоном в сторону от Православия», а «…обвинение в т. н. „тихоновщине“ и вообще контрреволюционном пути нашей работы опровергается заявлением, поданным за подписью членов инициативной группы в Нижегородский отдел ГПУ, 14 ноября 1922 г. Ни я, ни прочие члены нашего объединения не чувствуем себя виноватыми перед судом Кафолической церкви…»[18].

Как докладывал позже протоиерей Владимир Плисс «митрополиту» Евдокиму: «настоящий Нижегородский иерей (Архиепископ Иоанн) не пользуется никаким авторитетом — как представитель партии Древле-апостольской церкви и как не обнаруживший организаторской деятельности и мирян, происходивших под председательством его, прекращено поминовение имени его за богослужением почти во всех церквах»[18].

Не помогло обращение от 8 марта 1923 года к «Приходским советам г. Н. Новгорода и губернии от Предсоборной комиссии при Нижегородском епархиальном управлении»: «…Высшее Церковное Управление Российской церкви признано единственною канонически законною верховной властью авторитетными представителями иерархии Российской церкви… Явите же по отношению к В. Ц. У. каноническое подчинение окажите ему доверие и содействие в созыве Всероссийского Поместного Собора. Нет канонических оснований и к отделению от епархиального архиерея Нижегородской епархии Архиепископа Иоанна…»[18]

В мае 1923 года был участником первого обновленческого «Всероссийского Поместного Священного Собора», где значился епископом Нижегородским, на котором подписал постановление Собора о лишении сана и монашества Патриарха Тихона[20]

6 мая 1923 года в храме Христа Спасителя участвовал в епископской хиротонии протоиерея Александра Введенского в архиепископа Крутицкого[21].

После преобразования обновленческого ВЦУ в обновленческий Священный Синод, вошёл в состав последнего[22].

В 1923 году — обновленческий архиепископ Владимирский и Шуйский. В том же году ушёл на покой, и уехал в Петроград[8].

На покое

Оказавшись в Петрограде, поддержал «протопресвитера» Владимира Красницкого, рассорившегося с прочими лидерами обновленчества, и перешёл в руководимую Красницким «Живую Церковь», которая к тому времени стремительно теряла своих последователей[11]. Служил в Князь-Владимирском соборе в Ленинграде, храме на Серафимовском кладбище и других церквах, захваченных живоцерковниками[8], «придавая каноническую видимость группе „Живая Церковь“»[23].

Как отмечает Анатолий Краснов-Левитин, Иоанн Альбинский «был образцовым в глазах Красницкого епископом. Благочестивый, кроткий старичок, о. Иоанн ни разу не проявил ни малейшего признака самостоятельности — и даже его речи в храме обычно начинались словами: „Достопочтенный о. протопресвитер Владимир Дмитриевич!“, а затем следовал льстивый панегирик Красницкому. Владимир Дмитриевич отвечал обычно в снисходительно-почтительном тоне: „Я с удовольствием приветствую в вашем лице первого белого епископа“, — подчёркивал он неоднократно»[24]. Кроме того, Альбинский оказался наиболее преданным Красницкому человеком: не покинул его даже тогда, когда тот, «отовсюду изгнанный, всеми покинутый и забытый, находясь в полной изоляции, заканчивал свой жизненный путь в качестве священника захолустного Серафимовского кладбища на ленинградской окраине, в Новой деревне»[23].

В 1934 году Альбинский всё же примкнул к обновленческому Синоду в качестве епископа на покое и скончался в таковом качестве в 21 сентября 1935 года[2]. Похоронен на Смоленском кладбище Ленинграда[8].

Напишите отзыв о статье "Альбинский, Иван Иванович"

Примечания

  1. 1 2 А.А.Бовкало. [www.petergen.com/bovkalo/kl/spburgubart.html САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ЕПАРХИЯ САНКТ-ПЕТЕРБУРГ Церковь Святителя и Чудотворца Николая при убежище для престарелых артистов в память императора Александра III на Петровском острове]. petergen.com. Проверено 20 июня 2016.
  2. 1 2 Лавринов Валерий, протоиерей. Обновленческий раскол в портретах его деятелей. (Материалы по истории Церкви. Книга 54). М. 2016. стр. 268—269
  3. Памятная книжка по Санкт-Петербургской епархии. / Под. ред. Н. М. Кутепова. — С-Петербург: Типография Отдельного Корпуса Пограничной Стражи, 1899, стб. 248.
  4. А.А.Бовкало. [www.petergen.com/bovkalo/kl/spblperechitsy.html САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ЕПАРХИЯ ЛУЖСКИЙ УЕЗД ПЕРЕЧИЦЫ Церковь во имя Св. Великомученика Георгия]. petergen.com. Проверено 20 июня 2016.
  5. А.А.Бовкало. [www.petergen.com/bovkalo/kl/spbpfropsha.html Ропша САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ЕПАРХИЯ ЛУЖСКИЙ УЕЗД ПЕРЕЧИЦЫ Церковь во имя Св. Великомученика Георгия]. petergen.com. Проверено 20 июня 2016.
  6. Александр Кобак, Виктор Антонов. [www.encspb.ru/object/2804677264?dv=2853952566&lc=ru Церковь свт. НИКОЛАЯ ЧУДОТВОРЦА при Убежище престарелых сценических деятелей в память Императора Александра III]. Энциклопедия Санкт-Петербурга. Проверено 20 июня 2016.
  7. А.А.Бовкало. [www.petergen.com/bovkalo/kl/spburgmatf.html САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ЕПАРХИЯ САНКТ-ПЕТЕРБУРГ Церковь Св. Апостола Матфия (с 1923 собор) Матфеевская ул.]. petergen.com. Проверено 20 июня 2016.
  8. 1 2 3 4 5 [www.ortho-rus.ru/cgi-bin/ps_file.cgi?2_2660 Иоанн (Альбинский)] на сайте «Русское православие»
  9. диакон Василий фон Бурман. [www.grkat.nfo.sk/feodorov/kniha41.htm Часть третья — Бич Божий ГЛАВА I]. Леонид Федоров: жизнь и деятельность. Рим, 1966.. Проверено 20 июня 2016.
  10. Левитин А., Шавров В. Очерки по истории русской церковной смуты. В 3 т. Т. 1. — INSTITUT GLAUBE IN DER 2. WELT, 1978
  11. 1 2 Свящ. Илья Соловьёв [www.pravenc.ru/text/182247.html «ЖИВАЯ ЦЕРКОВЬ»] // Православная энциклопедия. Том XIX. — М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2008. — С. 168-172. — 752 с. — 39 000 экз. — ISBN 978-5-89572-034-9
  12. [pstgu.ru/download/1241788517.publ3.pdf Малоизвестные страницы церковного служения Экзарха Украины Митрополита Михаила (Ермакова) в 1922—1923 годах (по материалам следственного дела)] // «Вестник ПСТГУ» II: История. История Русской Православной Церкви. 2009. Вып. II:1 (30). С. 79-122
  13. Диак. Илия Соловьёв [www.pravenc.ru/text/161105.html ВЫСШЕЕ ЦЕРКОВНОЕ УПРАВЛЕНИЕ] // Православная энциклопедия. Том X. — М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2005. — С. 104-106. — 752 с. — 39 000 экз. — ISBN 5-89572-016-1
  14. [istmat.info/node/27493 Ходатайство группы духовенства — «Живой церкви» о помиловании приговоренных к расстрелу по делу петроградского духовенства и верующих. 6 июля 1922 г.]. Проект «Исторические Материалы». Проверено 20 июня 2016.
  15. 1 2 [korolev.msk.ru/books/dc/Rpc22y_1913289.html Рапорт Святейшему Патриарху уполномоченного духовенства и мирян г. Новгорода наместника Новгородского Юрьева монастыря и настоятеля прихода при нём игумена Сергия от 11/24 июля 1923 г. — с изложением событий церковной жизни]
  16. [books.google.com/books?id=9S0lAQAAIAAJ&dq=%22%D0%B5%D1%91+%D0%BF%D0%BE%D1%87%D0%B5%D1%82%D0%BD%D1%8B%D0%B9+%D0%BF%D1%80%D0%B5%D0%B4%D1%81%D0%B5%D0%B4%D0%B0%D1%82%D0%B5%D0%BB%D1%8C+%D0%B0%D1%80%D1%85%D0%B8%D0%B5%D0%BF%D0%B8%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%BF+%D0%98%D0%BE%D0%B0%D0%BD%D0%BD+%28%D0%90%D0%BB%D1%8C%D0%B1%D0%B8%D0%BD%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9%29%22 Учёные записки, Том 6] Отдел религиозного образования и катехизации Московского Патриархата, 2000
  17. [www.hierarchy.religare.ru/h-orthod-sodac.html Иерархия церквей | Союз общин древлеапостольской Церкви (СОДАЦ)] на сайте «Иерархия литургических церквей»
  18. 1 2 3 4 5 А.А. Медведева. [www.gorbibl.nnov.ru/istoriyanizhegorodskoyeparkhii Краткая История Нижегородской Епархии]. Центральная Городская Библиотека г.Нижнего Новгорода. Проверено 20 июня 2016.
  19. Архимандрит Тихон (Затёкин), О. Дегтева. [www.srcc.msu.ru/bib_roc/jmp/07/09-07/03.htm Нижегородская епархия: история и современность]. «Журнал Московской Патриархии» № 9 2007. Проверено 26 июня 2016.
  20. «Деяния II-го Всероссийского Поместного Собора Православной Российской Церкви» М. 2-го мая 1923 г., с. 6-7.
  21. Левитин А., Шавров В. [www.odinblago.ru/istoriya_rpc/levitin_shavrov_ocherki/16_2/ Очерки по истории русской церковной смуты. В 3 т. Том 2]. Проверено 20 июня 2016.
  22. Инна Серегина. [rgakfd.ru/npd-201505sereg.htm Научно-практическая деятельность архива]. Российский государственный архив кинофотодокументов. Проверено 20 июня 2016.
  23. 1 2 Левитин А., Шавров В. Очерки по истории русской церковной смуты. В 3 т. Т. 1. — INSTITUT GLAUBE IN DER 2. WELT, 1978, с. 142.
  24. Левитин А., Шавров В. Очерки по истории русской церковной смуты. В 3 т. Т. 1. — INSTITUT GLAUBE IN DER 2. WELT, 1978, с. 143

Отрывок, характеризующий Альбинский, Иван Иванович

Дрон был один из тех крепких физически и нравственно мужиков, которые, как только войдут в года, обрастут бородой, так, не изменяясь, живут до шестидесяти – семидесяти лет, без одного седого волоса или недостатка зуба, такие же прямые и сильные в шестьдесят лет, как и в тридцать.
Дрон, вскоре после переселения на теплые реки, в котором он участвовал, как и другие, был сделан старостой бурмистром в Богучарове и с тех пор двадцать три года безупречно пробыл в этой должности. Мужики боялись его больше, чем барина. Господа, и старый князь, и молодой, и управляющий, уважали его и в шутку называли министром. Во все время своей службы Дрон нн разу не был ни пьян, ни болен; никогда, ни после бессонных ночей, ни после каких бы то ни было трудов, не выказывал ни малейшей усталости и, не зная грамоте, никогда не забывал ни одного счета денег и пудов муки по огромным обозам, которые он продавал, и ни одной копны ужи на хлеба на каждой десятине богучаровских полей.
Этого то Дрона Алпатыч, приехавший из разоренных Лысых Гор, призвал к себе в день похорон князя и приказал ему приготовить двенадцать лошадей под экипажи княжны и восемнадцать подвод под обоз, который должен был быть поднят из Богучарова. Хотя мужики и были оброчные, исполнение приказания этого не могло встретить затруднения, по мнению Алпатыча, так как в Богучарове было двести тридцать тягол и мужики были зажиточные. Но староста Дрон, выслушав приказание, молча опустил глаза. Алпатыч назвал ему мужиков, которых он знал и с которых он приказывал взять подводы.
Дрон отвечал, что лошади у этих мужиков в извозе. Алпатыч назвал других мужиков, и у тех лошадей не было, по словам Дрона, одни были под казенными подводами, другие бессильны, у третьих подохли лошади от бескормицы. Лошадей, по мнению Дрона, нельзя было собрать не только под обоз, но и под экипажи.
Алпатыч внимательно посмотрел на Дрона и нахмурился. Как Дрон был образцовым старостой мужиком, так и Алпатыч недаром управлял двадцать лет имениями князя и был образцовым управляющим. Он в высшей степени способен был понимать чутьем потребности и инстинкты народа, с которым имел дело, и потому он был превосходным управляющим. Взглянув на Дрона, он тотчас понял, что ответы Дрона не были выражением мысли Дрона, но выражением того общего настроения богучаровского мира, которым староста уже был захвачен. Но вместе с тем он знал, что нажившийся и ненавидимый миром Дрон должен был колебаться между двумя лагерями – господским и крестьянским. Это колебание он заметил в его взгляде, и потому Алпатыч, нахмурившись, придвинулся к Дрону.
– Ты, Дронушка, слушай! – сказал он. – Ты мне пустого не говори. Его сиятельство князь Андрей Николаич сами мне приказали, чтобы весь народ отправить и с неприятелем не оставаться, и царский на то приказ есть. А кто останется, тот царю изменник. Слышишь?
– Слушаю, – отвечал Дрон, не поднимая глаз.
Алпатыч не удовлетворился этим ответом.
– Эй, Дрон, худо будет! – сказал Алпатыч, покачав головой.
– Власть ваша! – сказал Дрон печально.
– Эй, Дрон, оставь! – повторил Алпатыч, вынимая руку из за пазухи и торжественным жестом указывая ею на пол под ноги Дрона. – Я не то, что тебя насквозь, я под тобой на три аршина все насквозь вижу, – сказал он, вглядываясь в пол под ноги Дрона.
Дрон смутился, бегло взглянул на Алпатыча и опять опустил глаза.
– Ты вздор то оставь и народу скажи, чтобы собирались из домов идти в Москву и готовили подводы завтра к утру под княжнин обоз, да сам на сходку не ходи. Слышишь?
Дрон вдруг упал в ноги.
– Яков Алпатыч, уволь! Возьми от меня ключи, уволь ради Христа.
– Оставь! – сказал Алпатыч строго. – Под тобой насквозь на три аршина вижу, – повторил он, зная, что его мастерство ходить за пчелами, знание того, когда сеять овес, и то, что он двадцать лет умел угодить старому князю, давно приобрели ему славу колдуна и что способность видеть на три аршина под человеком приписывается колдунам.
Дрон встал и хотел что то сказать, но Алпатыч перебил его:
– Что вы это вздумали? А?.. Что ж вы думаете? А?
– Что мне с народом делать? – сказал Дрон. – Взбуровило совсем. Я и то им говорю…
– То то говорю, – сказал Алпатыч. – Пьют? – коротко спросил он.
– Весь взбуровился, Яков Алпатыч: другую бочку привезли.
– Так ты слушай. Я к исправнику поеду, а ты народу повести, и чтоб они это бросили, и чтоб подводы были.
– Слушаю, – отвечал Дрон.
Больше Яков Алпатыч не настаивал. Он долго управлял народом и знал, что главное средство для того, чтобы люди повиновались, состоит в том, чтобы не показывать им сомнения в том, что они могут не повиноваться. Добившись от Дрона покорного «слушаю с», Яков Алпатыч удовлетворился этим, хотя он не только сомневался, но почти был уверен в том, что подводы без помощи воинской команды не будут доставлены.
И действительно, к вечеру подводы не были собраны. На деревне у кабака была опять сходка, и на сходке положено было угнать лошадей в лес и не выдавать подвод. Ничего не говоря об этом княжне, Алпатыч велел сложить с пришедших из Лысых Гор свою собственную кладь и приготовить этих лошадей под кареты княжны, а сам поехал к начальству.

Х
После похорон отца княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел спросить приказания об отъезде. (Это было еще до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтобы ее оставили в покое.
Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.
Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.
Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.
Княжне Марье живо представилось положение m lle Bourienne, в последнее время отдаленной от ее общества, но вместе с тем зависящей от нее и живущей в чужом доме. И ей стало жалко ее. Она кротко вопросительно посмотрела на нее и протянула ей руку. M lle Bourienne тотчас заплакала, стала целовать ее руку и говорить о горе, постигшем княжну, делая себя участницей этого горя. Она говорила о том, что единственное утешение в ее горе есть то, что княжна позволила ей разделить его с нею. Она говорила, что все бывшие недоразумения должны уничтожиться перед великим горем, что она чувствует себя чистой перед всеми и что он оттуда видит ее любовь и благодарность. Княжна слушала ее, не понимая ее слов, но изредка взглядывая на нее и вслушиваясь в звуки ее голоса.
– Ваше положение вдвойне ужасно, милая княжна, – помолчав немного, сказала m lle Bourienne. – Я понимаю, что вы не могли и не можете думать о себе; но я моей любовью к вам обязана это сделать… Алпатыч был у вас? Говорил он с вами об отъезде? – спросила она.
Княжна Марья не отвечала. Она не понимала, куда и кто должен был ехать. «Разве можно было что нибудь предпринимать теперь, думать о чем нибудь? Разве не все равно? Она не отвечала.
– Вы знаете ли, chere Marie, – сказала m lle Bourienne, – знаете ли, что мы в опасности, что мы окружены французами; ехать теперь опасно. Ежели мы поедем, мы почти наверное попадем в плен, и бог знает…
Княжна Марья смотрела на свою подругу, не понимая того, что она говорила.
– Ах, ежели бы кто нибудь знал, как мне все все равно теперь, – сказала она. – Разумеется, я ни за что не желала бы уехать от него… Алпатыч мне говорил что то об отъезде… Поговорите с ним, я ничего, ничего не могу и не хочу…
– Я говорила с ним. Он надеется, что мы успеем уехать завтра; но я думаю, что теперь лучше бы было остаться здесь, – сказала m lle Bourienne. – Потому что, согласитесь, chere Marie, попасть в руки солдат или бунтующих мужиков на дороге – было бы ужасно. – M lle Bourienne достала из ридикюля объявление на нерусской необыкновенной бумаге французского генерала Рамо о том, чтобы жители не покидали своих домов, что им оказано будет должное покровительство французскими властями, и подала ее княжне.
– Я думаю, что лучше обратиться к этому генералу, – сказала m lle Bourienne, – и я уверена, что вам будет оказано должное уважение.
Княжна Марья читала бумагу, и сухие рыдания задергали ее лицо.
– Через кого вы получили это? – сказала она.
– Вероятно, узнали, что я француженка по имени, – краснея, сказала m lle Bourienne.
Княжна Марья с бумагой в руке встала от окна и с бледным лицом вышла из комнаты и пошла в бывший кабинет князя Андрея.
– Дуняша, позовите ко мне Алпатыча, Дронушку, кого нибудь, – сказала княжна Марья, – и скажите Амалье Карловне, чтобы она не входила ко мне, – прибавила она, услыхав голос m lle Bourienne. – Поскорее ехать! Ехать скорее! – говорила княжна Марья, ужасаясь мысли о том, что она могла остаться во власти французов.
«Чтобы князь Андрей знал, что она во власти французов! Чтоб она, дочь князя Николая Андреича Болконского, просила господина генерала Рамо оказать ей покровительство и пользовалась его благодеяниями! – Эта мысль приводила ее в ужас, заставляла ее содрогаться, краснеть и чувствовать еще не испытанные ею припадки злобы и гордости. Все, что только было тяжелого и, главное, оскорбительного в ее положении, живо представлялось ей. «Они, французы, поселятся в этом доме; господин генерал Рамо займет кабинет князя Андрея; будет для забавы перебирать и читать его письма и бумаги. M lle Bourienne lui fera les honneurs de Богучарово. [Мадемуазель Бурьен будет принимать его с почестями в Богучарове.] Мне дадут комнатку из милости; солдаты разорят свежую могилу отца, чтобы снять с него кресты и звезды; они мне будут рассказывать о победах над русскими, будут притворно выражать сочувствие моему горю… – думала княжна Марья не своими мыслями, но чувствуя себя обязанной думать за себя мыслями своего отца и брата. Для нее лично было все равно, где бы ни оставаться и что бы с ней ни было; но она чувствовала себя вместе с тем представительницей своего покойного отца и князя Андрея. Она невольно думала их мыслями и чувствовала их чувствами. Что бы они сказали, что бы они сделали теперь, то самое она чувствовала необходимым сделать. Она пошла в кабинет князя Андрея и, стараясь проникнуться его мыслями, обдумывала свое положение.
Требования жизни, которые она считала уничтоженными со смертью отца, вдруг с новой, еще неизвестной силой возникли перед княжной Марьей и охватили ее. Взволнованная, красная, она ходила по комнате, требуя к себе то Алпатыча, то Михаила Ивановича, то Тихона, то Дрона. Дуняша, няня и все девушки ничего не могли сказать о том, в какой мере справедливо было то, что объявила m lle Bourienne. Алпатыча не было дома: он уехал к начальству. Призванный Михаил Иваныч, архитектор, явившийся к княжне Марье с заспанными глазами, ничего не мог сказать ей. Он точно с той же улыбкой согласия, с которой он привык в продолжение пятнадцати лет отвечать, не выражая своего мнения, на обращения старого князя, отвечал на вопросы княжны Марьи, так что ничего определенного нельзя было вывести из его ответов. Призванный старый камердинер Тихон, с опавшим и осунувшимся лицом, носившим на себе отпечаток неизлечимого горя, отвечал «слушаю с» на все вопросы княжны Марьи и едва удерживался от рыданий, глядя на нее.
Наконец вошел в комнату староста Дрон и, низко поклонившись княжне, остановился у притолоки.
Княжна Марья прошлась по комнате и остановилась против него.
– Дронушка, – сказала княжна Марья, видевшая в нем несомненного друга, того самого Дронушку, который из своей ежегодной поездки на ярмарку в Вязьму привозил ей всякий раз и с улыбкой подавал свой особенный пряник. – Дронушка, теперь, после нашего несчастия, – начала она и замолчала, не в силах говорить дальше.
– Все под богом ходим, – со вздохом сказал он. Они помолчали.
– Дронушка, Алпатыч куда то уехал, мне не к кому обратиться. Правду ли мне говорят, что мне и уехать нельзя?
– Отчего же тебе не ехать, ваше сиятельство, ехать можно, – сказал Дрон.
– Мне сказали, что опасно от неприятеля. Голубчик, я ничего не могу, ничего не понимаю, со мной никого нет. Я непременно хочу ехать ночью или завтра рано утром. – Дрон молчал. Он исподлобья взглянул на княжну Марью.
– Лошадей нет, – сказал он, – я и Яков Алпатычу говорил.
– Отчего же нет? – сказала княжна.
– Все от божьего наказания, – сказал Дрон. – Какие лошади были, под войска разобрали, а какие подохли, нынче год какой. Не то лошадей кормить, а как бы самим с голоду не помереть! И так по три дня не емши сидят. Нет ничего, разорили вконец.
Княжна Марья внимательно слушала то, что он говорил ей.
– Мужики разорены? У них хлеба нет? – спросила она.
– Голодной смертью помирают, – сказал Дрон, – не то что подводы…
– Да отчего же ты не сказал, Дронушка? Разве нельзя помочь? Я все сделаю, что могу… – Княжне Марье странно было думать, что теперь, в такую минуту, когда такое горе наполняло ее душу, могли быть люди богатые и бедные и что могли богатые не помочь бедным. Она смутно знала и слышала, что бывает господский хлеб и что его дают мужикам. Она знала тоже, что ни брат, ни отец ее не отказали бы в нужде мужикам; она только боялась ошибиться как нибудь в словах насчет этой раздачи мужикам хлеба, которым она хотела распорядиться. Она была рада тому, что ей представился предлог заботы, такой, для которой ей не совестно забыть свое горе. Она стала расспрашивать Дронушку подробности о нуждах мужиков и о том, что есть господского в Богучарове.
– Ведь у нас есть хлеб господский, братнин? – спросила она.
– Господский хлеб весь цел, – с гордостью сказал Дрон, – наш князь не приказывал продавать.
– Выдай его мужикам, выдай все, что им нужно: я тебе именем брата разрешаю, – сказала княжна Марья.
Дрон ничего не ответил и глубоко вздохнул.
– Ты раздай им этот хлеб, ежели его довольно будет для них. Все раздай. Я тебе приказываю именем брата, и скажи им: что, что наше, то и ихнее. Мы ничего не пожалеем для них. Так ты скажи.
Дрон пристально смотрел на княжну, в то время как она говорила.
– Уволь ты меня, матушка, ради бога, вели от меня ключи принять, – сказал он. – Служил двадцать три года, худого не делал; уволь, ради бога.
Княжна Марья не понимала, чего он хотел от нее и от чего он просил уволить себя. Она отвечала ему, что она никогда не сомневалась в его преданности и что она все готова сделать для него и для мужиков.


Через час после этого Дуняша пришла к княжне с известием, что пришел Дрон и все мужики, по приказанию княжны, собрались у амбара, желая переговорить с госпожою.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна Марья, – я только сказала Дронушке, чтобы раздать им хлеба.
– Только ради бога, княжна матушка, прикажите их прогнать и не ходите к ним. Все обман один, – говорила Дуняша, – а Яков Алпатыч приедут, и поедем… и вы не извольте…
– Какой же обман? – удивленно спросила княжна
– Да уж я знаю, только послушайте меня, ради бога. Вот и няню хоть спросите. Говорят, не согласны уезжать по вашему приказанию.
– Ты что нибудь не то говоришь. Да я никогда не приказывала уезжать… – сказала княжна Марья. – Позови Дронушку.
Пришедший Дрон подтвердил слова Дуняши: мужики пришли по приказанию княжны.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна. – Ты, верно, не так передал им. Я только сказала, чтобы ты им отдал хлеб.
Дрон, не отвечая, вздохнул.
– Если прикажете, они уйдут, – сказал он.
– Нет, нет, я пойду к ним, – сказала княжна Марья
Несмотря на отговариванье Дуняши и няни, княжна Марья вышла на крыльцо. Дрон, Дуняша, няня и Михаил Иваныч шли за нею. «Они, вероятно, думают, что я предлагаю им хлеб с тем, чтобы они остались на своих местах, и сама уеду, бросив их на произвол французов, – думала княжна Марья. – Я им буду обещать месячину в подмосковной, квартиры; я уверена, что Andre еще больше бы сделав на моем месте», – думала она, подходя в сумерках к толпе, стоявшей на выгоне у амбара.
Толпа, скучиваясь, зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала, как быть. Но опять сознание того, что она – представительница отца и брата, придало ей силы, и она смело начала свою речь.
– Я очень рада, что вы пришли, – начала княжна Марья, не поднимая глаз и чувствуя, как быстро и сильно билось ее сердце. – Мне Дронушка сказал, что вас разорила война. Это наше общее горе, и я ничего не пожалею, чтобы помочь вам. Я сама еду, потому что уже опасно здесь и неприятель близко… потому что… Я вам отдаю все, мои друзья, и прошу вас взять все, весь хлеб наш, чтобы у вас не было нужды. А ежели вам сказали, что я отдаю вам хлеб с тем, чтобы вы остались здесь, то это неправда. Я, напротив, прошу вас уезжать со всем вашим имуществом в нашу подмосковную, и там я беру на себя и обещаю вам, что вы не будете нуждаться. Вам дадут и домы и хлеба. – Княжна остановилась. В толпе только слышались вздохи.