Иоанн (Булин)

В Википедии существуют статьи о других людях с именем Иоанн и фамилией Булин.

Епископ Иоанн Piiskop Joann<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Епископ Иоанн в 1926 году</td></tr>
Епископ Нарвский и Изборский
16 июня — 30 декабря 1932
Предшественник:	Евсевий (Гроздов)
Преемник:	Павел (Дмитровский)
Епископ Печерский
25 апреля 1926 — 16 июня 1932
Церковь:	Эстонская апостольская православная церковь
Предшественник:	епархия учреждена
Преемник:	Николай (Лейсман)
Наместник Псково-Печерского монастыря
20 февраля 1920 — 16 июня 1932
Церковь:	Русская православная церковь
Предшественник:	Аркадий (Чанк)
Преемник:	Николай (Лейсман)
Имя при рождении:	Николай Александрович Булин
Рождение:	16 февраля 1893(1893-02-16) местечко Вепс, Выруский уезд, Эстляндская губерния, Российская империя
Смерть:	30 июля 1941(1941-07-30) (48 лет) Ленинград, СССР
Отец:	Александр Булин
Мать:	Ольга Беляева
Принятие священного сана:	23 мая 1918 года
Принятие монашества:	21 мая 1918 года
Епископская хиротония:	25 апреля 1926 года

Епископ Иоанн (эст. Piiskop Joann, в миру Николай Александрович Булин; 16 февраля 1893, местечко Вепс, Выруский уезд, Эстляндская губерния — 30 июля 1941, Ленинград) — епископ Русской православной церкви, епископ Печерский. В 1929—1934 годах епископ Иоанн был депутатом Рийгикогу.

Биография

Родился 16 февраля 1893 года в местечке Вепс Ряпинской волости Выруского уезда на юге Эстляндской губерниии (ныне Выыпсу, Эстония) в русской рабочей семье. Его родители были потомками выходцев с Дона, переселёнными во времена императрицы Елизаветы Петровны в числе 220 семей в Ряпино для работы на бумажной фабрике. Эти переселенцы образовали свой собственный посёлок, в котором для них была выстроена православная Церковь во имя святых праведных Захарии и Елизаветы.

С шести лет Коля помогал в церкви во время богослужений, с восьми — читал по памяти «Трисвятое».

В 1901—1903 годы учился в начальной школе посёлка Выыпсу. Ещё 2 года учился в Радомской министерской школе в Радамаа.

В 1905 году поступил в Рижское духовное училище. В 1909 году продолжил учёбу в Рижской духовной семинарии, которую окончил в 1915 году по первому разряду, «с отличием».

В Петербурге

В том же году Николай Булин поступил в Петербургскую духовную академию, где зарекомендовал себя надёжным товарищем и прилежным учеником. Известно, что в самые ответственные моменты жизни курса, на котором обучался Николай, именно ему доверяли проповедовать за богослужением или на торжественных актах выступать со словом приветствия.

Под влиянием патриотического подъёма в России, связанного с началом Первой мировой войны несмотря на «бронь» от армии, перешёл в Петергофскую школу прапорщиков, которую успешно окончил в 1916 году и отправился в действующую армию. Участвовал в нескольких сражениях.

В декабре 1917 года Николай Булин был освобождён от армии приказом Главнокомандующего Крыленко и вернулся в Петроградскую духовную академию для продолжения учёбы

21 мая 1918 года в храме 12 Апостолов ректором епископом Ямбургским Анастасием (Александровым) он был пострижен в монашество с именем Иоанн, в честь святителя Иоанна Тобольского, а 23 мая того же года был рукоположен во иеродиакона. 12 августа того же года года в Свято-Троицком соборе Александро-Невской Лавры митрополит Петроградский и Гдовский Вениамин (Казанский) рукоположил его в сан иеромонаха.

После рукоположения получил направление в Покровский Ведриловский общежительный женский монастырь в Петроградской губернии, где псаломщиком был его дядя по матери.

В России в это время усиливались гонения на Церковь, один за другим арестовывались священнослужители, прекратились занятия в академии. Опасаясь ареста, в январе 1919 года бежал по льду Чудского озера из России в обретшую независимость Эстонию.

Служение в Эстонии

Вернувшись на родину, был архиепископом Псковским Евсевием назначен приходским священником в Зачернье.

В январе 1920 года иеромонах Иоанн был утверждён исполняющим обязанности Благочинного Печерского края.

20 февраля 1920 года иеромонах Иоанн (Булин) прибыл в Псково-Печерский монастырь в качестве его наместника.

Монастырь после событий 1917—1919 годов был в упадке, почти всё хозяйство было уничтожено. Земля отобрана, здания пришли в ветхость, крыши текли, стены обвалились. Трапезная использовалась в качестве казармы для роты эстонских войск. Верхний этаж настоятельского дома был отведён под помещение мирового судьи. Мировой судья жил там же. А нижний этаж дома занимала землеустроительная комиссия. Наместнику первоначально пришлось ютиться в небольшой комнате Лазаревского корпуса. Братии было немного: престарелые монахи, несколько диаконов, послушников — почти весь штат. Новый наместник активно взялся за его восстановление.

В том же году иеромонах Иоанн был выдвинут кандидатом во епископы, но из-за молодости, всего 27 лет, патриархом Московским и всея Руси Тихоном, его кандидатура была отклонена.

23 ноября (6 декабря) этого же года он был возведен в сан архимандрита.

Но стараниями Епископа Иоанна всё начало постепенно принимать должный вид. Был произведен капитальный ремонт всех жилых корпусов после выселения мирских жильцов. Трапезная и настоятельский дом были отремонтированы. В 1924 году произведен капитальный ремонт Сретенского храма, а в 1927 году — большой капитальный ремонт Успенского собора. Был восстановлен древний звон времён Бориса Годунова на малой звоннице у Никольского храма, нарушенный в 1918 году, Произведен большой внутренний ремонт в том же Успенском храме. Капитально отремонтирован Михайловский собор внутри. Была приведена в порядок внутренняя монастырская жизнь.

Деньги на производимые работы поступали как от неизвестных жертвователей, так и от министерства народного образования Эстонии.

В 1926 году архимандрит Иоанн постановлением Синода Эстонской Автономной Православной Церкви был призван к епископскому служению с сохраниением должности настоятеля Псково-Печерского монастыря. 25 апреля 1926 года состоялась его хиротония во епископа Печерского. Хиротонию совершили митрополит Таллиннский и всея Эстонии Александр (Паулус) и архиепископ Нарвский Евсевий (Гроздов).

В августе 1929 года в Псково-Печерском монастыре проходил Второй съезд РСХД. Настоятель обители Епископ Иоанн был душой собрания, и во многом, благодаря его духовному руководству, съезд, по словам одного из его участников, превратился в «великий взлёт веры и любви… сломал лёд самых холодных душ, сделав верующими неверующих, указал смысл жизни искавшим его и явил … в своей высшей точке ослепительную истину торжества Православия».

После смерти архиепископа Евсевия в 1929 году он до 1932 года одновременно управлял и Нарвской епархией.

В 1930 году построена новая каменная лестница вместо деревянной — спуск от Михайловского собора вниз к центру монастыря.

Епископ Иоанн был молитвенником, обладал неплохим голосом, много проповедовал. В своей богослужебной практике владыка придерживался старых традиций Православной Церкви и возрождал забытые. В то же время как бы данью обстоятельствам многоязычному населению — был введен епископом Иоанном порядок чтения Пасхального Евангелия на девяти языках: греческом, церковнославянском, эстонском, русском, латинском, польском, немецком, латышском и древнееврейском. При владыке Иоанне Печерский монастырь активизировал свою религиозную деятельность. Были возобновлены, а также учреждены новые крестные ходы, собиравшие множество паломников как со всей Прибалтики так из более отдалённых земель. Все это сделало епископа Иоанна одним из известнейших церковных деятелей Эстонии конца 1920-х начала 1930-х годов.

В то же время эстонские власти вмешивались в деятельность монастыря, и епископа Иоанна неоднократно возникали разногласия с Синодом Эстонской Церкви по проблеме собственности Печерской обители. Он выступал против новшеств, вводимых в некоторых храмах, был противником введения нового стиля.

16 июня 1932 года на состоявшемся в Таллине Соборе Православной Церкви в Эстонии голосами эстонского большинства его членов вынес решение о переводе епископа Печерского Иоанна на вакантную с 1927 года Нарвскую и Изборскую кафедру. Вопреки протесту епископа Иоанна, ему предписывалось покинуть Псково-Печерский монастырь. Несмотря ни на какие доводы, епископ Иоанн не принял Нарвской кафедры. 30 декабря 1932 года он был уволен на покой, причём служить, согласно распоряжению митрополита Александра, он имел право только по особому распоряжению.

В эмиграции

В январе 1934 года епископ Иоанн отправился в Константинополь, чтобы лично подать жалобу на митрополита Александра и Синод Эстонской Церкви. Эта миссия не имела успеха и владыка уехал на Афон, где жил месяц, совершал богослужения в Пантелеимоновском, Андреевском и Ильинском монастырях. Побывал в Иерусалиме, Палестине, Ливане и Сирии. Упоминается о его проживании в Болгарии.

С сентября 1934 года епископ Иоанн по приглашению Патриарха Сербского Варнавы проживал в Югославии в монастыре Раковице, на окраине Белграда. Владыка выступал с лекциями о положении Православной Церкви в Советском Союзе, изучал искусство в иконописной мастерской Пимена Софронова.

Возвращение на родину

После смерти Патриарха Варнавы, в 1938 году, епископ Иоанн возвратился в Эстонию, получил разрешение жить у матери, а потом у брата в Печорах.

В октябре 1940 года активно выступал в Печорах за присоединение к Московскому Патриархату. Владыка «властно потребовал всем священнослужителям написать покаянное прошение для присоединения к Русской Патриархии» — писал в письме игумен Павел (Горшков). В том же году епископ Иоанн был признан патриаршим местоблюстителем Митрополитом Сергием в «звании епископа Печерского» (письмо от 13.XII.1940).

Арест и расстрел

Но митрополит Сергий не знал, что уже 18 октября 1940 года владыка Иоанн был арестован НКВД в Печёрах, а в ноябре он был переведён в Ленинград.

Владыке были предъявлены стандартные обвинения для того времени — антисоветская агитация и пропаганда. По приговору Ленинградского облсуда от 8 апреля 1941 года он был подвергнут высшей мере наказания — расстрелу, который состоялся 30 июля 1941 в Ленинграде.

Епископ Иоанн был реабилитирован прокуратурой Псковской области 22 апреля 1992 года.

Вопрос о канонизации

7 октября 2015 года на встрече рабочей группы по согласованию месяцесловов Московского Патриархата и Русской Зарубежной Церкви, прошедшей под председательством Патриарха Кирилла, Первоиерарха Русской Зарубежной Церкви митрополит Иларион (Капрал), предложил рассмотреть возможность причисления епископа Печерского Иоанна к сонму новомучеников.

Ссылки

• А. К. Клементьев, Т. Шор [www.pravenc.ru/text/469460.html ИОАНН] // Православная энциклопедия. Том XXIII. — М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2010. — С. 382-385. — 752 с. — 39 000 экз. — ISBN 978-5-89572-042-4

Отрывок, характеризующий Иоанн (Булин)

Маленькая княгиня и m lle Bourienne получили уже все нужные сведения от горничной Маши о том, какой румяный, чернобровый красавец был министерский сын, и о том, как папенька их насилу ноги проволок на лестницу, а он, как орел, шагая по три ступеньки, пробежал зa ним. Получив эти сведения, маленькая княгиня с m lle Bourienne,еще из коридора слышные своими оживленно переговаривавшими голосами, вошли в комнату княжны.
– Ils sont arrives, Marieie, [Они приехали, Мари,] вы знаете? – сказала маленькая княгиня, переваливаясь своим животом и тяжело опускаясь на кресло.
Она уже не была в той блузе, в которой сидела поутру, а на ней было одно из лучших ее платьев; голова ее была тщательно убрана, и на лице ее было оживление, не скрывавшее, однако, опустившихся и помертвевших очертаний лица. В том наряде, в котором она бывала обыкновенно в обществах в Петербурге, еще заметнее было, как много она подурнела. На m lle Bourienne тоже появилось уже незаметно какое то усовершенствование наряда, которое придавало ее хорошенькому, свеженькому лицу еще более привлекательности.
– Eh bien, et vous restez comme vous etes, chere princesse? – заговорила она. – On va venir annoncer, que ces messieurs sont au salon; il faudra descendre, et vous ne faites pas un petit brin de toilette! [Ну, а вы остаетесь, в чем были, княжна? Сейчас придут сказать, что они вышли. Надо будет итти вниз, а вы хоть бы чуть чуть принарядились!]
Маленькая княгиня поднялась с кресла, позвонила горничную и поспешно и весело принялась придумывать наряд для княжны Марьи и приводить его в исполнение. Княжна Марья чувствовала себя оскорбленной в чувстве собственного достоинства тем, что приезд обещанного ей жениха волновал ее, и еще более она была оскорблена тем, что обе ее подруги и не предполагали, чтобы это могло быть иначе. Сказать им, как ей совестно было за себя и за них, это значило выдать свое волнение; кроме того отказаться от наряжения, которое предлагали ей, повело бы к продолжительным шуткам и настаиваниям. Она вспыхнула, прекрасные глаза ее потухли, лицо ее покрылось пятнами и с тем некрасивым выражением жертвы, чаще всего останавливающемся на ее лице, она отдалась во власть m lle Bourienne и Лизы. Обе женщины заботились совершенно искренно о том, чтобы сделать ее красивой. Она была так дурна, что ни одной из них не могла притти мысль о соперничестве с нею; поэтому они совершенно искренно, с тем наивным и твердым убеждением женщин, что наряд может сделать лицо красивым, принялись за ее одеванье.
– Нет, право, ma bonne amie, [мой добрый друг,] это платье нехорошо, – говорила Лиза, издалека боком взглядывая на княжну. – Вели подать, у тебя там есть масака. Право! Что ж, ведь это, может быть, судьба жизни решается. А это слишком светло, нехорошо, нет, нехорошо!
Нехорошо было не платье, но лицо и вся фигура княжны, но этого не чувствовали m lle Bourienne и маленькая княгиня; им все казалось, что ежели приложить голубую ленту к волосам, зачесанным кверху, и спустить голубой шарф с коричневого платья и т. п., то всё будет хорошо. Они забывали, что испуганное лицо и фигуру нельзя было изменить, и потому, как они ни видоизменяли раму и украшение этого лица, само лицо оставалось жалко и некрасиво. После двух или трех перемен, которым покорно подчинялась княжна Марья, в ту минуту, как она была зачесана кверху (прическа, совершенно изменявшая и портившая ее лицо), в голубом шарфе и масака нарядном платье, маленькая княгиня раза два обошла кругом нее, маленькой ручкой оправила тут складку платья, там подернула шарф и посмотрела, склонив голову, то с той, то с другой стороны.
– Нет, это нельзя, – сказала она решительно, всплеснув руками. – Non, Marie, decidement ca ne vous va pas. Je vous aime mieux dans votre petite robe grise de tous les jours. Non, de grace, faites cela pour moi. [Нет, Мари, решительно это не идет к вам. Я вас лучше люблю в вашем сереньком ежедневном платьице: пожалуйста, сделайте это для меня.] Катя, – сказала она горничной, – принеси княжне серенькое платье, и посмотрите, m lle Bourienne, как я это устрою, – сказала она с улыбкой предвкушения артистической радости.
Но когда Катя принесла требуемое платье, княжна Марья неподвижно всё сидела перед зеркалом, глядя на свое лицо, и в зеркале увидала, что в глазах ее стоят слезы, и что рот ее дрожит, приготовляясь к рыданиям.
– Voyons, chere princesse, – сказала m lle Bourienne, – encore un petit effort. [Ну, княжна, еще маленькое усилие.]
Маленькая княгиня, взяв платье из рук горничной, подходила к княжне Марье.
– Нет, теперь мы это сделаем просто, мило, – говорила она.
Голоса ее, m lle Bourienne и Кати, которая о чем то засмеялась, сливались в веселое лепетанье, похожее на пение птиц.
– Non, laissez moi, [Нет, оставьте меня,] – сказала княжна.
И голос ее звучал такой серьезностью и страданием, что лепетанье птиц тотчас же замолкло. Они посмотрели на большие, прекрасные глаза, полные слез и мысли, ясно и умоляюще смотревшие на них, и поняли, что настаивать бесполезно и даже жестоко.
– Au moins changez de coiffure, – сказала маленькая княгиня. – Je vous disais, – с упреком сказала она, обращаясь к m lle Bourienne, – Marieie a une de ces figures, auxquelles ce genre de coiffure ne va pas du tout. Mais du tout, du tout. Changez de grace. [По крайней мере, перемените прическу. У Мари одно из тех лиц, которым этот род прически совсем нейдет. Перемените, пожалуйста.]
– Laissez moi, laissez moi, tout ca m'est parfaitement egal, [Оставьте меня, мне всё равно,] – отвечал голос, едва удерживающий слезы.
M lle Bourienne и маленькая княгиня должны были признаться самим себе, что княжна. Марья в этом виде была очень дурна, хуже, чем всегда; но было уже поздно. Она смотрела на них с тем выражением, которое они знали, выражением мысли и грусти. Выражение это не внушало им страха к княжне Марье. (Этого чувства она никому не внушала.) Но они знали, что когда на ее лице появлялось это выражение, она была молчалива и непоколебима в своих решениях.
– Vous changerez, n'est ce pas? [Вы перемените, не правда ли?] – сказала Лиза, и когда княжна Марья ничего не ответила, Лиза вышла из комнаты.
Княжна Марья осталась одна. Она не исполнила желания Лизы и не только не переменила прически, но и не взглянула на себя в зеркало. Она, бессильно опустив глаза и руки, молча сидела и думала. Ей представлялся муж, мужчина, сильное, преобладающее и непонятно привлекательное существо, переносящее ее вдруг в свой, совершенно другой, счастливый мир. Ребенок свой, такой, какого она видела вчера у дочери кормилицы, – представлялся ей у своей собственной груди. Муж стоит и нежно смотрит на нее и ребенка. «Но нет, это невозможно: я слишком дурна», думала она.
– Пожалуйте к чаю. Князь сейчас выйдут, – сказал из за двери голос горничной.
Она очнулась и ужаснулась тому, о чем она думала. И прежде чем итти вниз, она встала, вошла в образную и, устремив на освещенный лампадой черный лик большого образа Спасителя, простояла перед ним с сложенными несколько минут руками. В душе княжны Марьи было мучительное сомненье. Возможна ли для нее радость любви, земной любви к мужчине? В помышлениях о браке княжне Марье мечталось и семейное счастие, и дети, но главною, сильнейшею и затаенною ее мечтою была любовь земная. Чувство было тем сильнее, чем более она старалась скрывать его от других и даже от самой себя. Боже мой, – говорила она, – как мне подавить в сердце своем эти мысли дьявола? Как мне отказаться так, навсегда от злых помыслов, чтобы спокойно исполнять Твою волю? И едва она сделала этот вопрос, как Бог уже отвечал ей в ее собственном сердце: «Не желай ничего для себя; не ищи, не волнуйся, не завидуй. Будущее людей и твоя судьба должна быть неизвестна тебе; но живи так, чтобы быть готовой ко всему. Если Богу угодно будет испытать тебя в обязанностях брака, будь готова исполнить Его волю». С этой успокоительной мыслью (но всё таки с надеждой на исполнение своей запрещенной, земной мечты) княжна Марья, вздохнув, перекрестилась и сошла вниз, не думая ни о своем платье, ни о прическе, ни о том, как она войдет и что скажет. Что могло всё это значить в сравнении с предопределением Бога, без воли Которого не падет ни один волос с головы человеческой.


Когда княжна Марья взошла в комнату, князь Василий с сыном уже были в гостиной, разговаривая с маленькой княгиней и m lle Bourienne. Когда она вошла своей тяжелой походкой, ступая на пятки, мужчины и m lle Bourienne приподнялись, и маленькая княгиня, указывая на нее мужчинам, сказала: Voila Marie! [Вот Мари!] Княжна Марья видела всех и подробно видела. Она видела лицо князя Василья, на мгновенье серьезно остановившееся при виде княжны и тотчас же улыбнувшееся, и лицо маленькой княгини, читавшей с любопытством на лицах гостей впечатление, которое произведет на них Marie. Она видела и m lle Bourienne с ее лентой и красивым лицом и оживленным, как никогда, взглядом, устремленным на него; но она не могла видеть его, она видела только что то большое, яркое и прекрасное, подвинувшееся к ней, когда она вошла в комнату. Сначала к ней подошел князь Василий, и она поцеловала плешивую голову, наклонившуюся над ее рукою, и отвечала на его слова, что она, напротив, очень хорошо помнит его. Потом к ней подошел Анатоль. Она всё еще не видала его. Она только почувствовала нежную руку, твердо взявшую ее, и чуть дотронулась до белого лба, над которым были припомажены прекрасные русые волосы. Когда она взглянула на него, красота его поразила ее. Анатопь, заложив большой палец правой руки за застегнутую пуговицу мундира, с выгнутой вперед грудью, а назад – спиною, покачивая одной отставленной ногой и слегка склонив голову, молча, весело глядел на княжну, видимо совершенно о ней не думая. Анатоль был не находчив, не быстр и не красноречив в разговорах, но у него зато была драгоценная для света способность спокойствия и ничем не изменяемая уверенность. Замолчи при первом знакомстве несамоуверенный человек и выкажи сознание неприличности этого молчания и желание найти что нибудь, и будет нехорошо; но Анатоль молчал, покачивал ногой, весело наблюдая прическу княжны. Видно было, что он так спокойно мог молчать очень долго. «Ежели кому неловко это молчание, так разговаривайте, а мне не хочется», как будто говорил его вид. Кроме того в обращении с женщинами у Анатоля была та манера, которая более всего внушает в женщинах любопытство, страх и даже любовь, – манера презрительного сознания своего превосходства. Как будто он говорил им своим видом: «Знаю вас, знаю, да что с вами возиться? А уж вы бы рады!» Может быть, что он этого не думал, встречаясь с женщинами (и даже вероятно, что нет, потому что он вообще мало думал), но такой у него был вид и такая манера. Княжна почувствовала это и, как будто желая ему показать, что она и не смеет думать об том, чтобы занять его, обратилась к старому князю. Разговор шел общий и оживленный, благодаря голоску и губке с усиками, поднимавшейся над белыми зубами маленькой княгини. Она встретила князя Василья с тем приемом шуточки, который часто употребляется болтливо веселыми людьми и который состоит в том, что между человеком, с которым так обращаются, и собой предполагают какие то давно установившиеся шуточки и веселые, отчасти не всем известные, забавные воспоминания, тогда как никаких таких воспоминаний нет, как их и не было между маленькой княгиней и князем Васильем. Князь Василий охотно поддался этому тону; маленькая княгиня вовлекла в это воспоминание никогда не бывших смешных происшествий и Анатоля, которого она почти не знала. M lle Bourienne тоже разделяла эти общие воспоминания, и даже княжна Марья с удовольствием почувствовала и себя втянутою в это веселое воспоминание.
– Вот, по крайней мере, мы вами теперь вполне воспользуемся, милый князь, – говорила маленькая княгиня, разумеется по французски, князю Василью, – это не так, как на наших вечерах у Annette, где вы всегда убежите; помните cette chere Annette? [милую Аннет?]
– А, да вы мне не подите говорить про политику, как Annette!
– А наш чайный столик?