Иоанн (Илич)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
В Википедии существуют статьи о других людях с именем Иоанн и фамилией Илич.
Иоанн
Епископ Нишский
13 июня 1933 — 5 февраля 1975
Предшественник: Досифей (Васич)
Преемник: Ириней (Гаврилович)
 
Оригинал имени
при рождении: 		Јордан А. Илић

Епи́скоп Иоа́нн (серб. Епископ Јован, в миру Йордан Илич, серб. Јордан А. Илић; 27 декабря 1883 (8 января 1884), Дойкинци — 5 февраля 1975, Ниш) — епископ Сербской православной церкви, епископ Нишский. Доктор богословия.





Биография

Родился 27 декабря 1883 года (по старому календарю) в Дойкинцах (ныне община Пирот) на Старой планине в старом дойкиначском роду «Лилчини» на день святого Стефана в семье Апостола и Марии Илич. Из-за слабого здоровья крещен уже 31 декабря с именем Йордан, как и его двоюродный брат, родившийся на полгода раньше (впоследствии профессор Богословского факультета в Белграде).

В 1894 году окончил начальную школу в родном селе, а в 1898 году — четыре класса гимназии в Пироту. В 1902 году окончил Духовную семинарию в Белграде. Так как в это время одним из условий для рукоположение было достижение 25-летнего возраста, Йорадан поступил работать учителем службы в отдалённых деревнях Пиротского округа: Завой, Дојкинци (1904—1905), Каменица и Рсовци.

Как учитель, 1 (14) августа 1905 года вписан штат в звании сержанта (3-я рота 3-го батальона 3-го полка в Пироте). 17 (30) октября 1906 года по окончании срока службы получил звание резервного пехотного поручика.

После ухода на покой епископа Нишского Никанора (Ружичича) в 1911 году выполнил последнее условие для получения пресвитерского сана — женился, вступив в брак с Лубицей, дочерью Симеона Николића, купца из Белой Паланки.

25 апреля/8 мая того же года в Белграде на Марковдан хиротонисан епископом Доменитианом (Поповичем) в сан диакона, а 27 апреля/10 мая, в день сожжения мощей святого Саввы — сан пресвитера и назначен священником на приход в Рсовци, где ранее был учителем.

Осенью 1913 года получает благословение нового епископа Нишского Досифея (Васича) заочно поступить как приходской рсовачский священник на старокатолический богословский факультет Бернского университета, куда был зачислен 14 ноября того же года.

Первая мировая война застала его в Швейцарии. В том же году прерывает учёбу и через Бриндизи прибывает в Салоники, откуда вернулся в Сербию, но по приказу сербского правительства уезжает в Невшатель, где Йован Цвиич поручает ему как священнику сербской колонии беженцев заботу над детьми сербских беженцев.

Вместе с тем, собирает добровольные пожертвования для Сербской армии, устной и письменной словом публикует страдания мирных жителей в Сербии, объясняет обоснованность сербской борьбы и роль Сербской православной церкви в ней. Одновременно продолжает обучение.

В то же время его младший брат, Георгий, жил в Видо, а болгарские войска в Белой Паланце до крови избили Любицу перед матерью и трёлетнем сыном. Прекратились мучения когда через Швейцарский Красный крест в Паланку пришла одна из его депеш, где сообщал, что с ним всё хорошо. По окончании войны он узнал о тяжком остоянии состояние жены после пыток и сразу возвратился в свой приход. Любица так и не оправилась после пыток и умерла в 1920 году в 30-летнем возрасте.

Как государственный стипендиат, иерей Иордан должен был завершить учёбу. Он уезжает в Берн и 21 мая 1921 года защищает диссертацию «Богомили в своем историческом развитии» на соискание учёной степени доктора богословия под руководством старокатоличкого епископа профессора доктора Эдуарда Херцога (серб.)русск..

Продолжает служить на приходе в Рсовци. Подает подряд два заявления для переводе его сначала на Крупац, затем на один из нишских приходов. Епископ Досифей оба раза отказывал, но в конце 1921 года даёт ему канонический отпуст.

После этого Йордан был назначен на должность референта Священного Архиерейского Синода Сербской Православной Церкви в Белграде, где включился в работу по разработке нового Устава Сербской православной церкви.

14 январь 1922 года назначен секретарём Архиерейского Синода, 9 сентябре того же года возведён в сан протоиерея.

Оставался в этой должности до 5 декабря 1925 года, когда был избран епископом Захумско-Герцеговачским. Следующие 3 месяца протоиерей Йордан провёл в качестве послушника в Монастыре Раковица, где его в Фёдорову субботу 1926 год епископом Шабачцким и Валевскии Михаилом (Урошевичем) был пострижен в монашество с наречением имени Иоанн и возведением в сан архимандрита.

На следующий день 8/21 марта в Соборной церкви в Белграде Патриарх Сербский Димитрий в сослужении епископа Бачского Иринея (Чирича) и епископа Рашко-Призренского Михаила (Шиляка) хиротонисал архимандрита Иоанна во епископа Захумско-Герцеговинского. Епископ Иоанн стал первым епископ на этой кафедре после объединения Сербской церкви в 1920 год году. Его кафедра расположилась в Мостаре. В тот же день указом царя Александра I этот выбор утверждён.

12/25 апреля 1926 года епископ Бачский Ириней (Чирич) в Соборной церкви в Мостаре возглавие его настолование.

23 декабря 1927 года назначен администратором (временным управляющим) Зворничско-Тузланской епархии до поставления епископа Нектария в 1929 году.

13 февраля 1930 года назначен администратором Браничевской епархии.

2 октября 1931 года избран епископом Браничевским. Его настолование состоялось в Пожареваце 23 января 1932 года.

13 июня 1933 года избран епископом Нишским, при этом сохранил за собой временное управления Браничевской епархией до интронизации епископа Злетовско-Струмичского Вениамина, которая состоялась 7 октября 1934 года.

24 сентября 1933 году года в Нише митрополит Скопски Иосиф (Цвийович) в сослужении епископа Тимочкского Емилиана (Пиперковича) совершил его настолование.

Во время Второй мировой войны был членом так называемого «Военного Синода» в котором в отсутствие Патриарха Гавриила председательствовал митрополит Скопский Иосиф.

Когда после войны новые власти изгнали митрополита Иосифа, сначала из Скопья, а затем и из Вранья, то есть из враньской части Скопской митрополии, епископ Иоанн берёт на себя неофициальную управление над этой частью Скопской митрополии. В ноябре новембра 1958 года Архиерейский Синода принял решение назначить епископа Нишского Иоанна администратором части Скопской митрополии, которая располагалась на территории Сербии; вверенная епископу Иоанну территория включала следующие архиерейские наместничества: Пчиньское к центром во Вранье, Масуричско-Поляничское с центром в Владичином Хане, Прешевское с центром у Буяноваце и Босильградское с центром в Босильграде).

В конце 1971 года из-за физической немощи и преклонного возраста епископ Иоанн попросил епископа Жичского Василия о помощи в осуществлении епархиальных обязанностей. Епископ Василий согласился, и по благословению Архиерейского Синода, начиная с 1972 года был заместителем епископа Иоанна.

Епископ Иоанн умер во сне 5 февраля 1975 года в 2.15 утра в доме семьи своего сына. Тело владыки Иоанна в тот же день было перенесено в Соборный храм города Ниш.

На следующий день, 6 февраля, епископ Жичский Василий (Костич) отслужил заупокойную литургию. На отпевании в два часа дня служил Патриарх Герман с сослужения митрополита Черногорско-Приморского Даниила и епископа Славонского Емилиана и в присутствии епископов Жичского Василия, Браничевского Хризостома и Шабацко-Валевског Иоанна.

Владыка Иоанн был погребён в епископской гробнице в Соборной церкви в Нише рядом с епископом Нестором, Иеронимом и Доментианом, который 64 года назад рукоположил его во диакона и пресвитера.

Публикации

  • Jеванђелске вести: Речи и посланице. Ниш, 1928—1931. Књ. 1-2;
  • Говор разним jезицима. Ниш, 1936;
  • Српска правосл. црква: Њена улога и њени задаци // «Гласник». 1947. С. 258—260;
  • О васпитању: Родитељи, школа, црква и друштво // «Гласник». 1948. С. 6-7;
  • Спаситељ у бури // «Гласник». 1958. С. 31-34;
  • Беседа на гори: Стара истина у новом времену. Ниш, 1959.

Напишите отзыв о статье "Иоанн (Илич)"

Литература

Ссылки

  • [niskivesnik.rs/episkop-niski-dr-jovan-ilic-neumorni-borac-za-srpstvo/ Епископ нишки др Јован (Илић) – Неуморни борац за српство]

Отрывок, характеризующий Иоанн (Илич)

– Я почитатель Montesquieu, – сказал князь Андрей. – И его мысль о том, что le рrincipe des monarchies est l'honneur, me parait incontestable. Certains droits еt privileges de la noblesse me paraissent etre des moyens de soutenir ce sentiment. [основа монархий есть честь, мне кажется несомненной. Некоторые права и привилегии дворянства мне кажутся средствами для поддержания этого чувства.]
Улыбка исчезла на белом лице Сперанского и физиономия его много выиграла от этого. Вероятно мысль князя Андрея показалась ему занимательною.
– Si vous envisagez la question sous ce point de vue, [Если вы так смотрите на предмет,] – начал он, с очевидным затруднением выговаривая по французски и говоря еще медленнее, чем по русски, но совершенно спокойно. Он сказал, что честь, l'honneur, не может поддерживаться преимуществами вредными для хода службы, что честь, l'honneur, есть или: отрицательное понятие неделанья предосудительных поступков, или известный источник соревнования для получения одобрения и наград, выражающих его.
Доводы его были сжаты, просты и ясны.
Институт, поддерживающий эту честь, источник соревнования, есть институт, подобный Legion d'honneur [Ордену почетного легиона] великого императора Наполеона, не вредящий, а содействующий успеху службы, а не сословное или придворное преимущество.
– Я не спорю, но нельзя отрицать, что придворное преимущество достигло той же цели, – сказал князь Андрей: – всякий придворный считает себя обязанным достойно нести свое положение.
– Но вы им не хотели воспользоваться, князь, – сказал Сперанский, улыбкой показывая, что он, неловкий для своего собеседника спор, желает прекратить любезностью. – Ежели вы мне сделаете честь пожаловать ко мне в среду, – прибавил он, – то я, переговорив с Магницким, сообщу вам то, что может вас интересовать, и кроме того буду иметь удовольствие подробнее побеседовать с вами. – Он, закрыв глаза, поклонился, и a la francaise, [на французский манер,] не прощаясь, стараясь быть незамеченным, вышел из залы.


Первое время своего пребыванья в Петербурге, князь Андрей почувствовал весь свой склад мыслей, выработавшийся в его уединенной жизни, совершенно затемненным теми мелкими заботами, которые охватили его в Петербурге.
С вечера, возвращаясь домой, он в памятной книжке записывал 4 или 5 необходимых визитов или rendez vous [свиданий] в назначенные часы. Механизм жизни, распоряжение дня такое, чтобы везде поспеть во время, отнимали большую долю самой энергии жизни. Он ничего не делал, ни о чем даже не думал и не успевал думать, а только говорил и с успехом говорил то, что он успел прежде обдумать в деревне.
Он иногда замечал с неудовольствием, что ему случалось в один и тот же день, в разных обществах, повторять одно и то же. Но он был так занят целые дни, что не успевал подумать о том, что он ничего не думал.
Сперанский, как в первое свидание с ним у Кочубея, так и потом в середу дома, где Сперанский с глазу на глаз, приняв Болконского, долго и доверчиво говорил с ним, сделал сильное впечатление на князя Андрея.
Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей.
Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».
Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора.
Вообще главная черта ума Сперанского, поразившая князя Андрея, была несомненная, непоколебимая вера в силу и законность ума. Видно было, что никогда Сперанскому не могла притти в голову та обыкновенная для князя Андрея мысль, что нельзя всё таки выразить всего того, что думаешь, и никогда не приходило сомнение в том, что не вздор ли всё то, что я думаю и всё то, во что я верю? И этот то особенный склад ума Сперанского более всего привлекал к себе князя Андрея.
Первое время своего знакомства с Сперанским князь Андрей питал к нему страстное чувство восхищения, похожее на то, которое он когда то испытывал к Бонапарте. То обстоятельство, что Сперанский был сын священника, которого можно было глупым людям, как это и делали многие, пошло презирать в качестве кутейника и поповича, заставляло князя Андрея особенно бережно обходиться с своим чувством к Сперанскому, и бессознательно усиливать его в самом себе.
В тот первый вечер, который Болконский провел у него, разговорившись о комиссии составления законов, Сперанский с иронией рассказывал князю Андрею о том, что комиссия законов существует 150 лет, стоит миллионы и ничего не сделала, что Розенкампф наклеил ярлычки на все статьи сравнительного законодательства. – И вот и всё, за что государство заплатило миллионы! – сказал он.
– Мы хотим дать новую судебную власть Сенату, а у нас нет законов. Поэтому то таким людям, как вы, князь, грех не служить теперь.
Князь Андрей сказал, что для этого нужно юридическое образование, которого он не имеет.
– Да его никто не имеет, так что же вы хотите? Это circulus viciosus, [заколдованный круг,] из которого надо выйти усилием.

Через неделю князь Андрей был членом комиссии составления воинского устава, и, чего он никак не ожидал, начальником отделения комиссии составления вагонов. По просьбе Сперанского он взял первую часть составляемого гражданского уложения и, с помощью Code Napoleon и Justiniani, [Кодекса Наполеона и Юстиниана,] работал над составлением отдела: Права лиц.


Года два тому назад, в 1808 году, вернувшись в Петербург из своей поездки по имениям, Пьер невольно стал во главе петербургского масонства. Он устроивал столовые и надгробные ложи, вербовал новых членов, заботился о соединении различных лож и о приобретении подлинных актов. Он давал свои деньги на устройство храмин и пополнял, на сколько мог, сборы милостыни, на которые большинство членов были скупы и неаккуратны. Он почти один на свои средства поддерживал дом бедных, устроенный орденом в Петербурге. Жизнь его между тем шла по прежнему, с теми же увлечениями и распущенностью. Он любил хорошо пообедать и выпить, и, хотя и считал это безнравственным и унизительным, не мог воздержаться от увеселений холостых обществ, в которых он участвовал.
В чаду своих занятий и увлечений Пьер однако, по прошествии года, начал чувствовать, как та почва масонства, на которой он стоял, тем более уходила из под его ног, чем тверже он старался стать на ней. Вместе с тем он чувствовал, что чем глубже уходила под его ногами почва, на которой он стоял, тем невольнее он был связан с ней. Когда он приступил к масонству, он испытывал чувство человека, доверчиво становящего ногу на ровную поверхность болота. Поставив ногу, он провалился. Чтобы вполне увериться в твердости почвы, на которой он стоял, он поставил другую ногу и провалился еще больше, завяз и уже невольно ходил по колено в болоте.
Иосифа Алексеевича не было в Петербурге. (Он в последнее время отстранился от дел петербургских лож и безвыездно жил в Москве.) Все братья, члены лож, были Пьеру знакомые в жизни люди и ему трудно было видеть в них только братьев по каменьщичеству, а не князя Б., не Ивана Васильевича Д., которых он знал в жизни большею частию как слабых и ничтожных людей. Из под масонских фартуков и знаков он видел на них мундиры и кресты, которых они добивались в жизни. Часто, собирая милостыню и сочтя 20–30 рублей, записанных на приход, и большею частию в долг с десяти членов, из которых половина были так же богаты, как и он, Пьер вспоминал масонскую клятву о том, что каждый брат обещает отдать всё свое имущество для ближнего; и в душе его поднимались сомнения, на которых он старался не останавливаться.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Иоанн_(Илич)&oldid=79959474»