Иоанн Богослов

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Иоанн (евангелист)»)
Перейти к: навигация, поиск
Иоанн Богослов

Апостол Иоанн (русская икона XVII в.)



Почитается

всеми христианскими церквями

В лике

апостолов

День памяти

в Православной церкви (по юлианскому календарю): 8 (21) мая, 30 июня (13 июля), 26 сентября (9 октября), в Католической церкви и других западных церквях — 27 декабря

Труды

Евангелие от Иоанна, 3 послания, Откровение Иоанна Богослова

Подвижничество

апостольская проповедь

Иоа́нн Богосло́в, Иоа́нн Зеведе́ев (др.-евр. יוחנן «Йоханан», койне Ἰωάννης) — один из Двенадцати апостолов, единственный из них, умерший естественной смертью. Сын Зеведея (др.-евр. יוֹחנן בן זבדי, Йоханан Бен-Заведи), также прозванный Богословом, евангелист, брат Апостола Иакова. В Евангелии от Марка вместе с братом прозван Иисусом «Сыном грома» (Воанергес) (3:17).

Отцы Церкви считали его тем же человеком что и Иоанн Евангелист, «Возлюбленный ученик», хотя современные богословы и библеисты не имеют консенсуса относительно тождественности этих людей. Но согласно традиции большинства христианских конфессий, апостол Иоанн — автор Евангелия, Книги Откровения и трёх посланий, вошедших в Новый Завет.

Память апостола Иоанна совершается в Православной церкви (по юлианскому календарю): 8 (21) мая, а также 30 июня (13 июля) — Собор двенадцати апостолов, 26 сентября (9 октября) — преставление Иоанна Богослова, в Католической церкви и других западных церквях — 27 декабря.

Художественно-символически изображается в почтенном возрасте, в красном одеянии, с чернильницей, пером и книгой в руках и в присутствии ангела, часто орла; иногда представлен молодым, безбородым и длинноволосым[1].





В Новом Завете

Святой апостол и евангелист Иоанн Богослов был сыном Зеведея и Саломии, согласно преданию — дочери святого Иосифа Обручника, которая упоминается в числе жен, служивших Господу своим имуществом. Младший брат апостола Иакова был рыбаком, был призван Иисусом Христом в число Своих учеников на Генисаретском озере: оставив отца своего Зеведея в лодке, он, вместе со своим братом Иаковом, последовал за Христом (Мф. 4:21; Мк. 1:19).

Братья Иаков и Иоанн в Евангелиях именуются сыновьями Зеведеевыми по имени их отца Зеведея, также, по сообщению евангелиста Марка (Мк. 3:17). Иисус назвал братьев Боанергес (греч. Βοανηργες, арамейское слово, расшифровываемое в Новом Завете как «сыновья грома»), очевидно, за порывистый характер. Этот характер в полной мере проявился, когда они хотели низвести с неба огонь на самарянское селение (Лк. 9:54); а также в просьбе дать сесть им в Царстве Небесном по правую и левую сторону от Иисуса (Мк. 10:35—37). Из евангельских повествований следует, что Иоанн, наряду со своим старшим братом Иаковом, был в близких отношениях с апостолом Петром и вместе с ним входил в число приближенных Господом учеников.

Вместе с Петром и Иаковом он стал свидетелем воскрешения дочери Иаира (Мк. 5:37; Лк. 8:51). Только их Иисус сделал свидетелями своего Преображения (Мф. 17:1; Мк. 9:2; Лк. 9:28) и Гефсиманского моления (Мк. 14:33).

На Кресте Иисус поручил Иоанну заботиться о Своей Матери — Деве Марии.

Иоанн упомянут в списках апостолов в Евангелии от Матфея (Мф. 10:2), от Марка (Мк. 3:17), от Луки (Лк. 6:14), а также в Деяниях Апостолов (Деян. 1:13).

Писания апостола в Новом Завете

Апостолу традиционно приписывается авторство пяти книг Нового Завета: Евангелия от Иоанна, 1-го, 2-го и 3-го послания Иоанна и Откровения Иоанна Богослова (Апокалипсиса). Некоторые исследователи оспаривают авторство апостола[2]. Имя Иоанн Богослов апостол получил из-за именования Иисуса Христа в Евангелии от Иоанна Словом Божьим.

Согласно последовательности евангельских событий по четырём евангелистам (пункт 21 и 141), Апостол Иоанн описывает изгнание торгующих из храма на четыре года ранее (в первую пасху из четырех) (Ин. 2:13) до беседы с самарянкой (Ин. 4:9), а все остальные три евангелиста описывают это событие в последнюю — четвертую пасху: (Мф. 21:12-13), (Мк. 11:15-19), (Лк. 19:45-46).

Дальнейшая жизнь

О дальнейшей жизни апостола известно только из церковных преданий.

Миссионерский путь

Согласно преданию, после Успения Матери Божией апостол Иоанн, по выпавшему ему жребию, направился в Эфес и другие Малоазийские города для проповеди Евангелия, взяв с собой своего ученика Прохора.

Находясь в городе Эфесе, апостол Иоанн непрестанно проповедовал язычникам о Христе. Проповедь его сопровождалась многочисленными и великими чудесами, так что число уверовавших увеличивалось с каждым днём.

Во время гонения на христиан, начатого императором Нероном, апостол Иоанн, по преданию, был отведён в узах на суд в Рим. За исповедание своей пламенной веры в Иисуса Христа апостол был приговорён к смерти. Однако, выпив предложенную ему чашу со смертельным ядом, он остался живым. Также он вышел невредимым и из котла с кипящим маслом. После этого апостол был сослан в заточение на остров Патмос, где прожил много лет.

Ссылка

Согласно житию, когда Иоанн прибыл на остров Патмос, его проповедь, сопровождавшаяся многими чудесами, привлекла к нему всех жителей острова: он обратил в христианство большую часть его жителей, изгнал бесов из языческих храмов, исцелил многих больных.

На острове Патмос апостол Иоанн удалился со своим учеником Прохором (известен только из церковного предания, ассоциируется с Прохором, апостолом от семидесяти) на пустынную гору, где совершил трёхдневный пост и молитву, после чего пещера, где они жили заколебалась и загремел гром. Прохор в страхе упал на землю. Апостол поднял его и приказал записывать слова, которые он будет произносить. «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» (Ин. 1:1) — возвещал Дух Божий через святого апостола. Два дня и шесть часов Прохор записывал сие благовестие (Евангелие от Иоанна). После возвращения Иоанна и Прохора в селение, Евангелие было переписано и распространено по острову. Через некоторое время Иоанн вновь удалился в безлюдное место, и провел 10 дней в пещере без еды в молитве. Когда он собирался выйти из пещеры, был к нему глас, говорящий: «Иоанн, Иоанн!» Он же сказал: «что, Господи!» И сказано: «сотвори в пещере другие десять дней и откроются тебе многие и великие тайны в месте этом». Он же сотворил другие десять дней, не ев. И был в ужасе великом, и видел силы великие, и ангела Божия, разъясняющего ему всё, что он видел и слышал. Затем позвав Прохора, сказал: «то, что услышишь из уст моих, запиши на бумагу». Так было написано Откровение Иоанна Богослова (Апокалипсис).

Возвращение

После длительной ссылки апостол Иоанн получил свободу и вернулся в Эфес, где продолжил свою деятельность, поучая христиан остерегаться возникающих ересей. Между 85 и 95 годами апостол Иоанн написал в Эфесе Евангелие. Он заповедал всем христианам любить Господа и друг друга, и этим исполнить закон Христов. Апостол любви — так именуется святой Иоанн, так как он постоянно учил, что без любви человек не может приблизиться к Богу и угодить Ему. В трёх своих Посланиях апостол Иоанн проповедует любовь к Богу и ближним, сам являясь для окружающих примером любви.

Годы жизни Апостола Иоанна можно вычислить приблизительно. По церковной традиции во время распятия Христа ему было 16 лет и умер он в 100-м году, оставшись единственным живым апостолом, видевшим Иисуса Христа во время Его земной жизни. То есть приблизительно: 17—100 гг. н. э.

Остальные апостолы в это время все уже скончались мученической смертью. Вся христианская Церковь глубоко чтила апостола Иоанна, как тайнозрителя судеб Божиих. Например, на иконографическом типе «Иоанн Богослов в молчании» апостол чаще всего изображается с Ангелом, передающим ему Божественное Слово, иногда с орлом, символом апостола, свидетельствующим о высоком парении его богословской мысли[3]. Также на парусах православного храма апостол Иоанн изображается с орлом.

О личности Иоанна Богослова так же засвидетельствовал письменно его ученик — Игнатий Богоносец (отдан на растерзание львам 20 декабря 107 г. в Риме; третий епископ Антиохийский по апостоле Петре и Еводе; на Антиохийской кафедре предположительно с 68 года).

Последним свидетелем, видевшим живого Христа считается именно Игнатий Богоносец, по церковным преданиям на 7 лет переживший Иоанна Богослова. Прозвище, по версии предания, получил от того, что Иисус брал Игнатия-ребёнка на руки, о чём повествует Евангелие от Матфея (Мф. 18:2—6).

Воскрешение мёртвых апостолом

Из жития апостола известны следующие случаи воскрешения им усопших:[4]

  • в Эфесе апостол Иоанн со своим учеником Прохором работали в бане. Однажды там умер некий юноша по имени Домн. Отец юноши, Диоскорид, узнав об этом, умер от скорби. Хозяйка бани обвинила Иоанна в смерти юноши и грозилась убить его. Помолившись, апостол Иоанн воскресил юношу, а затем его отца.
  • во время праздника в честь богини Артемиды, апостол Иоанн обвинил язычников в идолопоклонничестве, за что толпа забросала его камнями. По молитве Иоанна тотчас настала невыносимая жара, вследствие чего умерло до 200 человек. Оставшиеся в живых умоляли Иоанна о милости, и апостол воскресил всех умерших, в результате чего все воскресшие приняли крещение.
  • в Риме апостол Иоанн был осуждён на изгнание и отправлен на остров Патмос. На судне находились царские вельможи, сын одного из них, разыгравшись, упал в море и утонул. Вельможи стали просить Иоанна о помощи, но он отказал им, узнав, что они чтят языческих богов. Но утром все же Иоанн помолился Богу о спасении язычника, и набежавшая волна вынесла живого и невредимого юношу на корабль.
  • на острове Патмос жил волхв Кинопс, который общался с нечистыми духами. Местные жители почитали Кинопса, как бога. Когда апостол Иоанн стал проповедовать Христа, жители острова призвали волхва Кинопса отомстить Иоанну. Апостол разоблачил бесовство Кинопса, и по молитве Иоанна морская волна поглотила волхва. Народ, поклонявшийся Кинопсу, трое суток ждал его у моря, изнемогая от голода и жажды, а трое детей умерло. Апостол Иоанн, помолившись, исцелил больных и воскресил умерших.
  • через три года апостол Иоанн направился проповедовать в другой город острова, где исцелял больных, а также воскресил сына жреца, умершего в бане.

См. также

Напишите отзыв о статье "Иоанн Богослов"

Примечания

  1. [books.google.fr/books?id=wL_ZMgEACAAJ Le langage secret de la Renaissance: le symbolisme caché de l'art italien] / Richard Stemp. — National geographic France, 2012. — С. 106. — 224 с. — ISBN 9782822900003.
  2. [www.biblicalstudies.ru/Books/Gatri7.html Д. Гатри. Введение в Новый Завет. Глава 7. Евангелие от Иоанна. III.3. Разные гипотезы авторства]
  3. [www.iconrussia.ru/iconography/1848/?icon=1 Иоанн Богослов в молчании // Иконы России]
  4. [palomnic.org/history/ort/sv/apostol/12/ioann/1/ Святитель Димитрий, митрополит Ростовский. Житие святого Апостола и Евангелиста Иоанна Богослова]

Ссылки

Отрывок, характеризующий Иоанн Богослов

– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.