Иоанн VII (патриарх Константинопольский)

В Википедии существуют статьи о других людях с именем Иоанн и фамилией Карахан.

Патриарх Иоанн VII Πατριάρχης Ιωάννης Ζ΄<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Миниатюра из Хлудовской псалтири: иконоборец Иоанн Грамматик изображён под ливанским кедром с торчащими дыбом волосами с кошельком и дьяволом</td></tr>
83-й Архиепископ Константинополя — Нового Рима и Вселенский Патриарх
21 января 837 — 4 марта 843
Церковь:	Константинопольская православная церковь
Предшественник:	Антоний I
Преемник:	Мефодий I
Смерть:	не позднее 867

Патриарх Иоанн VII Грамматик (греч. Πατριάρχης Ιωάννης Ζ΄ Γραμματικός, в миру Оване́с Ка́рахан) — Патриарх Константинопольский (21 января 837 — 4 марта 843).

Происхождение

Биографические сведения об Иоанне очень противоречивы. Византийская иконопочитательская традиция, в связи с его иконоборческой деятельностью, многообразно исказила черты его личности. Ему обычно приписывают армянское происхождение, учитывая армянское имя его брата — Аршавир (арм. Արշավիր, греч. Αρσαβηρ). Последний был патрикием и был женат на Каломарии, сестре императрицы Феодоры. Об отце известно, что звали его Панкратиос Скиастес. Панкратиос является эллинизированной формой армянского имени Баграт, а Скиастес — одно из прозвищ древнегреческого бога Аполлона, означает «пророк, предсказатель». Более подробных свидетельств об отце Иоанна нету, но в исторических источниках упоминается некий астроном Панкратиос, который предсказал императору Константину победу против булгаров. В 792 году Константин проиграл битву против болгар, среди павших были этот псевдопророк Панкратиос и принц Вард — стратег армянских провинций империи и отец будущего императора Льва Армянина. По всей видимости именно этот Панкратиос и был отцом Иоанна Грамматика, учитывая прозвище последнего «Скиастес». Такое обстоятельство дел объясняет и дружеские отношения между Львом Армянином и Иоанном, видимо потеря отцов в одной и той же же битве сблизило их. Однако утверждение, что он происходил из Армении, серьезных оснований не имеет, как отмечает французский исследователь Поль Лемерль. Большинство источников называют его уроженцем Константинополя. Некоторые историки полагают, что иконоборческая деятельность Иоанна связана с его армянским происхождением, указывая что многие иконоборцы IX века были армянами.

Деятельность

По некоторым данным, в молодости занимался иконописью как ремеслом, потом стал преподавать; в 810-х годах уже имел славу человека весьма ученого и уважаемого (сохранились три письма к нему святого Феодора Студита) и получил прозвище «Грамматик». Иоанн возвысился во время правления иконоборческого императора Льва V Армянина. В 814 году стал его доверенным лицом, собирал для него материалы из писания и богословского наследия в подтверждение иконоборческого учения. После того как весной 815 года патриарх Никифор, отказавшийся отвергнуть иконы, был отправлен в ссылку, император Лев хотел сделать патриархом Иоанна, но синклитики воспротивлиись этому, поскольку Иоанн был ещё достаточно молод и не очень известен при дворе. Патриархом стал Феодот Мелиссин, бывший до того видным придворным; Иоанн стал игуменом константинопольского придворного монастыря святых Сергия и Вакха. Около 829—830 года Иоанн стал патриаршим синкеллом и вскоре был отправлен императором Феофилом послом в Багдад, к халифу Аль-Мамуну, где всех поразил своим умом и пророческим даром. Сохранилась его печать того времени с надписью: «Господи, помоги рабу Твоему Иоанну монаху, игумену Святого Сергия и синкеллу». 21 января 837 года Иоанн вступил на патриарший престол.

Согласно ходившим об Иоанне слухам, он занимался колдовством и гаданиями, но, судя по всему, это выдумки враждебных к нему иконопочитателей; на самом деле, по-видимому, Иоанн интересовался науками, в том числе алхимией, и, возможно, проводил какие-то химические опыты.

Патриарха Иоанна Грамматика, если верить «Житию», победил, выступив в диспуте против иконоборчества, юный богослов Константин «Философ», однако современные исследователи также считают этот эпизод вымышленным.

В 843 году, спустя год после смерти императора Феофила, против Иоанна, как сторонника иконоборчества, был начат судебный процесс. Императрица Феодора направила к Иоанну друнгария виглы Константина Армянина с предложением присоединиться к иконопочитателям или оставить патриарший престол. Иоанн отказался и, в результате стычки с воинами, пришедшими с друнгарием, получил раны в живот; тут же распространился слух, будто патриарха убили по приказанию императрицы; Феодора послала своего брата патрикия Варду замять дело, и в итоге происшествие было истолковано для публики так, будто патриарх нанес сам себе раны, чтобы вызвать скандал, — это послужило поводом для его низложения как покусившегося на самоубийство. Императрица, однако, не позволила его преследовать, и он окончил свои дни в собственном имении в местечке Психа на европейском берегу Босфора (по другим данным, поначалу он был сослан в монастырь Клейдион на Босфоре). По хронике Георгия Амартола Иоанн во время ссылки в монастыре выскоблил глаза на иконе, за что «нанесли ему ременными плетьми 200 ран», однако современные ученые признают, что это выдумка враждебных к Иоанну иконопочитателей.

Из-за того, что Иоанн был по сути «автором» всего второго иконоборчества и его главной интеллектуальной опорой, он вызвал на себя большую ненависть иконопочитателей, которые разукрасили его имя разнообразными, иногда нелепыми легендами; но даже при такой враждебности в хрониках можно найти ясные следы другой традиции (у того же Продолжателя Феофана, например), которая в наиболее краткой форме выражена в позднейшей хроники Михаила Глики, назвавшего последнего иконоборческого патриарха «великим Иоанном».

Год смерти Иоанна неизвестен; предположительно он скончался не позднее 867 года, так и оставшись при своих иконоборческих убеждениях.

Его преемник Мефодий I сурово порицал его за иконоборчество в каноне на Торжество Православия, который он написал в 843—844 гг.

Из творений Иоанна сохранились только несколько отрывков в анонимном неизданном опровержении иконоборцев; отрывки опубликовал J. Gouillard в 1966 году.

Литература

• Барсов Н. И., Болдаков И. М. Иоанн, константинопольские патриархи // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Успенский Ф. И. Патриарх Иоанн Грамматик и Русь-Дромиты у Симеона Магистра // Журнал министерства народного просвещения. — 1890, январь. — С. 1–35.
• Gouillard J. Fragments inédits d’un antirrhétique de Jean le Grammairien // Revue des études byzantines. — 1966. — Т. 24. — С. 171–181.
• Gero S. John the Grammarian, the Last Iconoclastic Patriarsh of Constantinople. The Man and the Legend // Byzantina. — 1974–1975. — Т. 3–4. — С. 25–35.
• Lilie R.-J., C. Ludwig, Th. Pratsch, I. Rochow. Prosopographie der Mittelbyzantinischen Zeit. Erste Abteilung (641–867). — Berlin, 1998. № 3199.
• Lemerle P. Le Premier humanisme byzantin. Notes et remarques sur enseignement et culture à Byzance des origines au Xe siècle. — Paris, 1972 (Bibliothèque Byzantine: Études 6). — С. 135-147.
• R.-J. Lilie, Hrsg. [www.mediafire.com/?fznn0mx1w4t Die Patriarchen der ikonoklastischen Zeit. Germanos I. — Methodios I. (715–847)]. — Frankfurt am Main—Berlin—Bern—New York—Paris—Wien, 1999 (Berliner byzantinistische Studien 5). — С. 169-182.
• Baranov V. The Theology of Early Iconoclasm as found in St. John of Damascus’ Apologies // Христианский Восток. — 2002. — Т. IV (X). — С. 23-55.
• Баранов В. Аристотель в иконоборческом споре - на чьей стороне? // Византия: общество и Церковь. — Армавир, 2005. — Т. IV (X). — С. 134-146.
• Лурье В. М., при участии Баранова В. А. [www.axioma.spb.ru/z_byz_phil/contents.htm История византийской философии. Формативный период]. — СПб.: Axioma, 2006. — С. 407-486.^{[неавторитетный источник? 3682 дня]}
• Sénina T. A. (moniale Kassia). [www.mediafire.com/?lz00z3fgt2n Notices sur l’atmosphère intellectuelle à l’époque du second iconoclasme (I. Le fondement théologique du dialogue des frères Graptoi et Jean le Grammairien dans la Vie de Michel le Syncelle; II. Jean le Grammairien et le monastère de Théotokos τῶν Ψιχᾶ)] // Scrinium. — 2008. — Т. 4: Patrologia Pacifica. Selected papers presented to the Western Pacific Rim Patristics Society 3rd Annual Conference (Nagoya, Japan, September 29 – October 1, 2006) and other patristic studies. — С. 318-324.

Отрывок, характеризующий Иоанн VII (патриарх Константинопольский)

Он со страхом ожидал возвращения князя Андрея и каждый день заезжал наведываться о нем к старому князю.
Князь Николай Андреич знал через m lle Bourienne все слухи, ходившие по городу, и прочел ту записку к княжне Марье, в которой Наташа отказывала своему жениху. Он казался веселее обыкновенного и с большим нетерпением ожидал сына.
Чрез несколько дней после отъезда Анатоля, Пьер получил записку от князя Андрея, извещавшего его о своем приезде и просившего Пьера заехать к нему.
Князь Андрей, приехав в Москву, в первую же минуту своего приезда получил от отца записку Наташи к княжне Марье, в которой она отказывала жениху (записку эту похитила у княжны Марьи и передала князю m lle Вourienne) и услышал от отца с прибавлениями рассказы о похищении Наташи.
Князь Андрей приехал вечером накануне. Пьер приехал к нему на другое утро. Пьер ожидал найти князя Андрея почти в том же положении, в котором была и Наташа, и потому он был удивлен, когда, войдя в гостиную, услыхал из кабинета громкий голос князя Андрея, оживленно говорившего что то о какой то петербургской интриге. Старый князь и другой чей то голос изредка перебивали его. Княжна Марья вышла навстречу к Пьеру. Она вздохнула, указывая глазами на дверь, где был князь Андрей, видимо желая выразить свое сочувствие к его горю; но Пьер видел по лицу княжны Марьи, что она была рада и тому, что случилось, и тому, как ее брат принял известие об измене невесты.
– Он сказал, что ожидал этого, – сказала она. – Я знаю, что гордость его не позволит ему выразить своего чувства, но всё таки лучше, гораздо лучше он перенес это, чем я ожидала. Видно, так должно было быть…
– Но неужели совершенно всё кончено? – сказал Пьер.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на него. Она не понимала даже, как можно было об этом спрашивать. Пьер вошел в кабинет. Князь Андрей, весьма изменившийся, очевидно поздоровевший, но с новой, поперечной морщиной между бровей, в штатском платье, стоял против отца и князя Мещерского и горячо спорил, делая энергические жесты. Речь шла о Сперанском, известие о внезапной ссылке и мнимой измене которого только что дошло до Москвы.
– Теперь судят и обвиняют его (Сперанского) все те, которые месяц тому назад восхищались им, – говорил князь Андрей, – и те, которые не в состоянии были понимать его целей. Судить человека в немилости очень легко и взваливать на него все ошибки другого; а я скажу, что ежели что нибудь сделано хорошего в нынешнее царствованье, то всё хорошее сделано им – им одним. – Он остановился, увидав Пьера. Лицо его дрогнуло и тотчас же приняло злое выражение. – И потомство отдаст ему справедливость, – договорил он, и тотчас же обратился к Пьеру.
– Ну ты как? Все толстеешь, – говорил он оживленно, но вновь появившаяся морщина еще глубже вырезалась на его лбу. – Да, я здоров, – отвечал он на вопрос Пьера и усмехнулся. Пьеру ясно было, что усмешка его говорила: «здоров, но здоровье мое никому не нужно». Сказав несколько слов с Пьером об ужасной дороге от границ Польши, о том, как он встретил в Швейцарии людей, знавших Пьера, и о господине Десале, которого он воспитателем для сына привез из за границы, князь Андрей опять с горячностью вмешался в разговор о Сперанском, продолжавшийся между двумя стариками.
– Ежели бы была измена и были бы доказательства его тайных сношений с Наполеоном, то их всенародно объявили бы – с горячностью и поспешностью говорил он. – Я лично не люблю и не любил Сперанского, но я люблю справедливость. – Пьер узнавал теперь в своем друге слишком знакомую ему потребность волноваться и спорить о деле для себя чуждом только для того, чтобы заглушить слишком тяжелые задушевные мысли.
Когда князь Мещерский уехал, князь Андрей взял под руку Пьера и пригласил его в комнату, которая была отведена для него. В комнате была разбита кровать, лежали раскрытые чемоданы и сундуки. Князь Андрей подошел к одному из них и достал шкатулку. Из шкатулки он достал связку в бумаге. Он всё делал молча и очень быстро. Он приподнялся, прокашлялся. Лицо его было нахмурено и губы поджаты.
– Прости меня, ежели я тебя утруждаю… – Пьер понял, что князь Андрей хотел говорить о Наташе, и широкое лицо его выразило сожаление и сочувствие. Это выражение лица Пьера рассердило князя Андрея; он решительно, звонко и неприятно продолжал: – Я получил отказ от графини Ростовой, и до меня дошли слухи об искании ее руки твоим шурином, или тому подобное. Правда ли это?
– И правда и не правда, – начал Пьер; но князь Андрей перебил его.
– Вот ее письма и портрет, – сказал он. Он взял связку со стола и передал Пьеру.
– Отдай это графине… ежели ты увидишь ее.
– Она очень больна, – сказал Пьер.
– Так она здесь еще? – сказал князь Андрей. – А князь Курагин? – спросил он быстро.
– Он давно уехал. Она была при смерти…
– Очень сожалею об ее болезни, – сказал князь Андрей. – Он холодно, зло, неприятно, как его отец, усмехнулся.
– Но господин Курагин, стало быть, не удостоил своей руки графиню Ростову? – сказал князь Андрей. Он фыркнул носом несколько раз.
– Он не мог жениться, потому что он был женат, – сказал Пьер.
Князь Андрей неприятно засмеялся, опять напоминая своего отца.
– А где же он теперь находится, ваш шурин, могу ли я узнать? – сказал он.
– Он уехал в Петер…. впрочем я не знаю, – сказал Пьер.
– Ну да это всё равно, – сказал князь Андрей. – Передай графине Ростовой, что она была и есть совершенно свободна, и что я желаю ей всего лучшего.
Пьер взял в руки связку бумаг. Князь Андрей, как будто вспоминая, не нужно ли ему сказать еще что нибудь или ожидая, не скажет ли чего нибудь Пьер, остановившимся взглядом смотрел на него.
– Послушайте, помните вы наш спор в Петербурге, – сказал Пьер, помните о…
– Помню, – поспешно отвечал князь Андрей, – я говорил, что падшую женщину надо простить, но я не говорил, что я могу простить. Я не могу.
– Разве можно это сравнивать?… – сказал Пьер. Князь Андрей перебил его. Он резко закричал:
– Да, опять просить ее руки, быть великодушным, и тому подобное?… Да, это очень благородно, но я не способен итти sur les brisees de monsieur [итти по стопам этого господина]. – Ежели ты хочешь быть моим другом, не говори со мною никогда про эту… про всё это. Ну, прощай. Так ты передашь…
Пьер вышел и пошел к старому князю и княжне Марье.
Старик казался оживленнее обыкновенного. Княжна Марья была такая же, как и всегда, но из за сочувствия к брату, Пьер видел в ней радость к тому, что свадьба ее брата расстроилась. Глядя на них, Пьер понял, какое презрение и злобу они имели все против Ростовых, понял, что нельзя было при них даже и упоминать имя той, которая могла на кого бы то ни было променять князя Андрея.
За обедом речь зашла о войне, приближение которой уже становилось очевидно. Князь Андрей не умолкая говорил и спорил то с отцом, то с Десалем, швейцарцем воспитателем, и казался оживленнее обыкновенного, тем оживлением, которого нравственную причину так хорошо знал Пьер.


В этот же вечер, Пьер поехал к Ростовым, чтобы исполнить свое поручение. Наташа была в постели, граф был в клубе, и Пьер, передав письма Соне, пошел к Марье Дмитриевне, интересовавшейся узнать о том, как князь Андрей принял известие. Через десять минут Соня вошла к Марье Дмитриевне.
– Наташа непременно хочет видеть графа Петра Кирилловича, – сказала она.
– Да как же, к ней что ль его свести? Там у вас не прибрано, – сказала Марья Дмитриевна.
– Нет, она оделась и вышла в гостиную, – сказала Соня.
Марья Дмитриевна только пожала плечами.
– Когда это графиня приедет, измучила меня совсем. Ты смотри ж, не говори ей всего, – обратилась она к Пьеру. – И бранить то ее духу не хватает, так жалка, так жалка!
Наташа, исхудавшая, с бледным и строгим лицом (совсем не пристыженная, какою ее ожидал Пьер) стояла по середине гостиной. Когда Пьер показался в двери, она заторопилась, очевидно в нерешительности, подойти ли к нему или подождать его.
Пьер поспешно подошел к ней. Он думал, что она ему, как всегда, подаст руку; но она, близко подойдя к нему, остановилась, тяжело дыша и безжизненно опустив руки, совершенно в той же позе, в которой она выходила на середину залы, чтоб петь, но совсем с другим выражением.
– Петр Кирилыч, – начала она быстро говорить – князь Болконский был вам друг, он и есть вам друг, – поправилась она (ей казалось, что всё только было, и что теперь всё другое). – Он говорил мне тогда, чтобы обратиться к вам…
Пьер молча сопел носом, глядя на нее. Он до сих пор в душе своей упрекал и старался презирать ее; но теперь ему сделалось так жалко ее, что в душе его не было места упреку.
– Он теперь здесь, скажите ему… чтобы он прост… простил меня. – Она остановилась и еще чаще стала дышать, но не плакала.
– Да… я скажу ему, – говорил Пьер, но… – Он не знал, что сказать.
Наташа видимо испугалась той мысли, которая могла притти Пьеру.
– Нет, я знаю, что всё кончено, – сказала она поспешно. – Нет, это не может быть никогда. Меня мучает только зло, которое я ему сделала. Скажите только ему, что я прошу его простить, простить, простить меня за всё… – Она затряслась всем телом и села на стул.
Еще никогда не испытанное чувство жалости переполнило душу Пьера.
– Я скажу ему, я всё еще раз скажу ему, – сказал Пьер; – но… я бы желал знать одно…
«Что знать?» спросил взгляд Наташи.
– Я бы желал знать, любили ли вы… – Пьер не знал как назвать Анатоля и покраснел при мысли о нем, – любили ли вы этого дурного человека?
– Не называйте его дурным, – сказала Наташа. – Но я ничего – ничего не знаю… – Она опять заплакала.