Иоанн XIII (папа римский)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Иоанн XIII
лат. Ioannes PP. XIII<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
133-й папа римский
1 октября 965 — 6 сентября 972
Церковь: Римско-католическая церковь
Предшественник: Бенедикт V
Преемник: Бенедикт VI
 
Рождение: ок. 938
Рим, Италия
Смерть: 6 сентября 972(0972-09-06)
Рим, Италия
Отец: Джованни Кресченци
Мать: Феодора

Иоанн XIII (лат. Ioannes PP. XIII; ок. 938 — 6 сентября 972, Рим) — папа римский с 1 октября 965 по 6 сентября 972 года.





Семья и ранняя карьера

Родился в Риме, вероятно, где-то в 930-е годы. Иоанн был сыном епископа Иоанна. Есть предположение, что его отцом был Иоанн из знатного рода Кресченци, а матерью — Феодора из рода графов Тускулумских. Если это так, его отец ранее был герцогом и, возможно, даже был назначен консулом до рукоположения Иоанна в епископы [1]. Следовательно, Иоанн, вероятно, был братом патриция Крискента Старшего, а также Марозии, которая вышла замуж за графа Григория I Тускулумского [2].

Воспитанный в Латеранском дворце Иоанн был членом Schola cantorum — певческой школы, — и его карьера в это время стремительно шла вверх: он последовательно получил сан остиария, экзорциста, аколита, иподиакона, а затем дьякона [3]. После ухода из Schola Cantorum Иоанн принимал активное участие в работе церковных институтов при папах Иоанне XII и Льве VIII. Он также служил в качестве библиотекаря Святого Апостольского Престола в 961 года [4]. В какой-то момент он был назначен епископом Нарни, в этом статусе он участвовал в Синоде 963 года, низложившем Иоанна XII, а также в Синоде 964 года, который его восстановил [5].

Избрание папой и восстание римлян

После смерти Льва VIII римская знать просила императора Оттона I восстановить папу Бенедикта V. Когда это стало невозможно из-за кончины последнего, епископ Иоанн Кресченци был предложен в качестве компромиссного кандидата посланникам Оттона, епископам Отгеру и Лиутпранду Кремонскому [6][7]. Избранный единогласно Иоанн был рукоположён в воскресенье 1 октября 965 года, через пять месяцев после смерти Льва VIII.

Иоанн сразу же поставил для себя задачу обуздать римскую знать. Он предоставил членам семьи Кресченци ряд важных должностей, чтобы укрепить свои позиции, одновременно налаживая контакты с императором [8]. Однако император находился в Германии, и знать решила воспользоваться его отсутствием, чтобы интриговать против папы. Бывший король Италии Адальберт II Иврейский появился с войском в Ломбардии, в то время римская знать подняла восстание. Под руководством Петра, префекта города, а также Рофредом, графом Римской Кампании и вестарарием Стефаном, знать воззвала к народу [1].

Руководители римской милиции пленили папу 16 декабря 965 года и заточили его в замок Святого Ангела. Однако, опасаясь, что присутствие Иоанна вдохновит сопротивление, его перевезли в один из замков Рофреда в Кампании [9]. Между тем вести о бунте в Риме достигли Оттона, и он вступил в Италию в конце лета 966 года во главе огромной армии. Иоанн сумел бежать из Кампании и пробрался в Капую, попросив защиту князя Пандульфа I [10]. В благодарность за помощь Пандульфа Иоанн превратил Капую в митрополию и 14 августа 966 года рукоположил в качестве архиепископа брата Пандульфа Иоанна [11]. В Риме сторонники папы восстали, и Рофред и Стефан были убиты Иоанном Кресченци, племянником папы. Папа Иоанн оставил Капую и прибыл в Рим 14 ноября 966 года [12]. Несмотря на то, что он был изначально милосерден по отношению к мятежникам, прибытие Оттона многое изменило. Император сослал в Германию двух консулов, двенадцать главных руководителей милиции ("Decarcones", один от каждого из двенадцати районов города) были повешены. Другие заговорщики были либо казнены, либо ослеплены. Префект города, Петр, был передан Иоанну, который приказал повесить его за волосы на конной статуе Марка Аврелия, после чего он был спущен вниз и голым провезен верхом на осле с мешком перьев на голове. После публичного унижения был брошен в темницу, пока, наконец, не был сослан императором в Германию [13][14]. В благодарность за вмешательство императора Иоанн восхвалил его, объявив освободителем и восстановителем Церкви, прославленным гостем, и трижды благословил императора [15]. [17]

Проблемы с Восточной империей

После своего восстановления Иоанн XIII провел ряд изменений в церковной структуре. на совете в Риме в начале 967 года в присутствии императора было решено, что Градо станет митрополией всей Венеции. На другом совете в Равенне в апреле 967 года Оттон вновь "восстановил за Апостольским престолом папы Иоанна город и территорию Равенны и многие другие владения, которые какое-то время до того были потеряны церковью" [16]. В это время папа по просьбе Оттона основал архиепископию в Магдебурге [17].

25 декабря 967 года короновал 12-летнего сына Оттона, Оттона II Рыжего, соправителем императора [18]. Еще несколько соборов прошли, пока императоры не покинули Рим, на одном из них, по их просьбе, Иоанн XIII взял несколько немецких монастырей под свою особую защиту [19]. Когда Оттон I задумал брачный союз своего сына с Византией, папа оказал ему помощь. Он написал письмо восточному императору, Никифору Фоке, однако текст его оказался для Никифора оскорбительным, поскольку папа назвал его не "императором римлян", а "императором греков" [20]. Как приданое Оттон потребовал от Восточной империи Лангобардию и Калабрию. Никифор в ответ потребовал восстановления Равеннского экзархата, в который должны были войти Рим и Папская область [21]. Когда переговоры прервались, Никифор отказался написать Иоанну XIII собственной рукой, а послал письмо с угрозами, написанное его братом, Львом Фокой Младшим [22].

После провала переговоров Никифор попытался расширить церковную юрисдикцию Константинопольского Патриарха за счет юрисдикции папы на юге Италии. Восточный император приказал Патриарху превратить епархию Отранто в митрополию, а литургию там впредь вести не на латыни, а по-гречески. Патриарх Полиевкт выполнил приказ императора. В ответ, и по просьбе западного императора, Иоанн созвал синод в 969 году, который повысил епископство Беневенто до статуса митрополии, тем самым снижая влияние Византии и Восточной православной церкви [23].

Однако смерть Никифора Фоки в 969 году привела к возвышению Иоанна Цимисхия. Он вступил в переговоры с Оттоном I, и вскоре Оттон II был обручен с племянницей восточного императора. Брак Оттона II и Феофаны был заключен Иоанном XIII в Риме 14 апреля 972 года [24].

Отношения с другими государствами

Иоанн был вовлечен в развитие церковных структур по всей Европе. В 968 году он назначил первым епископом Польши Иордана [25]. В 973 году папа назначил сестру Болеслава II, герцога Богемии, Младу настоятельницей бенедиктинского монастыря. Он дал ей папскую буллу, которая стала основой епископства Праги в соответствии с пожеланиями Болеслава, который были высказаны через Младу. Иоанн объявил, что церковь Святого Вита должна стать собором. Наконец, латинский, а не византийский обряд должен был отправляться в Богемии, и только тот, кто был хорошо проинструктирован в области латинской литургии, мог быть назначен епископом [26].

В 971 году Иоанн XIII издал буллу, поддерживающую действия английского короля Эдгара и архиепископа Дунстана против священников Винчестерского собора, которые не стали отказываться от своих жен и наложниц [27]. В том же году Иоанн подтвердил привилегии, которые Эдгар предоставил монахам аббатства Гластонбери, и заявил, что оно находится под папской защитой [28].

В Германии Иоанн назначил архиепископа Трира папским викарием, отвечающим за выполнение решений соборов, состоявшихся в Германии или Западной Франции [29]. Он также раздавал привилегии монастырям по всей Европе. В одном случае монахи монастыря Святого Петра в Новализе попросили папу вмешаться, чтобы защитить их от местного графа по имени Ардоин [30]. В другом случае, в ноябре 971 года, Адальберон (архиепископ Реймса) отправился в Рим, чтобы просить папу подтвердить решение архиепископа оставить некоторую собственность монахам Музонского аббатства, тем самым защищая его от короля Людовика IV Французского [31].

Наконец, в 970 году Иоанн даровал город Пренесте в качестве наследственного надела своей вероятной сестре, сенатриссе Стефании. Пренесте отныне принадлежало ей, её детям и внукам, за ежегодную арендную плату в десять золотых солидов, но потом должен был вернуться церкви. Это один из первых примеров внедрения системы феодализма на римской территории [32].

Иоанн XIII умер 6 сентября 972 года и был похоронен в базилике Сан-Паоло-фуори-ле-Мура [33].

Характер

Иоанн был отмечен хронистами за его благочестие [34]. С детства он имел прозвище "Белая курица" из-за его светлых волос [4]. Его эпитафия в базилике, где он был похоронен, гласит:

”Здесь... находятся остатки Папы Иоанна... Вы, кто прочитал эту эпитафия, молитесь, чтобы Христос, Своей святой кровью искупивший грехи мира, пожалел раба Своего и освободил его от грехов”[35]

Легенды

Существует легенда, связанная с образом Иоанна XIII. По Дитриху из Меца, один из вельмож при дворе императора Оттона I был одержим злым духом, в результате чего уродовал собственное лицо и кусал руки. Император приказал, чтобы дворянин быть препровожден к папе Иоанну XIII и на него были одеты цепи Святого Петра. Согласно легенде, Иоанн надел копии цепей апостола на вельможу, но это не помогло. Однако когда папа надел истинную цепь Святого Петра, с которой он, согласно Деяниям Апостолов, бежал из тюрьмы царя Ирода, густой дым вышел из тела дворянина, и злой дух его покинул [36].

Напишите отзыв о статье "Иоанн XIII (папа римский)"

Примечания

  1. 1 2 Mann, pg. 286
  2. Mann, pgs. 285-286; Gregorovius, pgs. 358-359
  3. Mann, pgs. 283-284
  4. 1 2 Mann, pg. 284
  5. Gregorovius, pg. 358
  6. Richard P. McBrien, Lives of the Popes: The Pontiffs from St. Peter to Benedict XVI, (HarperCollins, 2000), 160.
  7. Gregorovius, pg. 357
  8. Gregorovius, pg. 359
  9. Mann, pgs. 286-287; Gregorovius, pg. 359
  10. Gregorovius, pg. 360
  11. Mann, pg. 287
  12. Gregorovius, pg. 360; Mann, pg. 287
  13. Norwich, pg. 83
  14. Mann, pgs. 287-288; Gregorovius, pgs. 360-362; 364
  15. Gregorovius, pgs. 364-5
  16. Mann, pg. 289
  17. The Papacy:An Encyclopedia, Ed. Philippe Levillain, (Routledge, 2002), 841.
  18. McBrien, 161.
  19. Mann, pgs. 290-291
  20. Norwich, John Julius, Byzantium: The Apogee (1993), pg. 200
  21. Mann, pg. 292
  22. Mann, pgs. 292-293
  23. Mann, pg. 294
  24. Gregorovius, pg. 376
  25. Jerzy Kłoczowski. [books.google.com/books?id=ecdye8hk_tgC&pg=PA10 A History of Polish Christianity]. — Cambridge University Press. — P. 10–13. — ISBN 978-0-521-36429-4.
  26. Mann, pgs. 295-296
  27. Mann, pg. 269
  28. Mann, pgs. 297-298
  29. Mann, pg. 299
  30. Mann, pgs. 300-301
  31. Mann, pgs. 301-302
  32. Gregorovius, pg. 374; Mann, pg. 285
  33. Mann, pg. 303
  34. Mann, pg. 283
  35. Mann, pg. 304
  36. DeCormenin, pg. 303

Литература

Отрывок, характеризующий Иоанн XIII (папа римский)

– Но что было между вами? – спросила она. – Что он говорил тебе? Зачем он не ездит в дом?
Наташа не отвечала на ее вопрос.
– Ради Бога, Соня, никому не говори, не мучай меня, – упрашивала Наташа. – Ты помни, что нельзя вмешиваться в такие дела. Я тебе открыла…
– Но зачем эти тайны! Отчего же он не ездит в дом? – спрашивала Соня. – Отчего он прямо не ищет твоей руки? Ведь князь Андрей дал тебе полную свободу, ежели уж так; но я не верю этому. Наташа, ты подумала, какие могут быть тайные причины ?
Наташа удивленными глазами смотрела на Соню. Видно, ей самой в первый раз представлялся этот вопрос и она не знала, что отвечать на него.
– Какие причины, не знаю. Но стало быть есть причины!
Соня вздохнула и недоверчиво покачала головой.
– Ежели бы были причины… – начала она. Но Наташа угадывая ее сомнение, испуганно перебила ее.
– Соня, нельзя сомневаться в нем, нельзя, нельзя, ты понимаешь ли? – прокричала она.
– Любит ли он тебя?
– Любит ли? – повторила Наташа с улыбкой сожаления о непонятливости своей подруги. – Ведь ты прочла письмо, ты видела его?
– Но если он неблагородный человек?
– Он!… неблагородный человек? Коли бы ты знала! – говорила Наташа.
– Если он благородный человек, то он или должен объявить свое намерение, или перестать видеться с тобой; и ежели ты не хочешь этого сделать, то я сделаю это, я напишу ему, я скажу папа, – решительно сказала Соня.
– Да я жить не могу без него! – закричала Наташа.
– Наташа, я не понимаю тебя. И что ты говоришь! Вспомни об отце, о Nicolas.
– Мне никого не нужно, я никого не люблю, кроме его. Как ты смеешь говорить, что он неблагороден? Ты разве не знаешь, что я его люблю? – кричала Наташа. – Соня, уйди, я не хочу с тобой ссориться, уйди, ради Бога уйди: ты видишь, как я мучаюсь, – злобно кричала Наташа сдержанно раздраженным и отчаянным голосом. Соня разрыдалась и выбежала из комнаты.
Наташа подошла к столу и, не думав ни минуты, написала тот ответ княжне Марье, который она не могла написать целое утро. В письме этом она коротко писала княжне Марье, что все недоразуменья их кончены, что, пользуясь великодушием князя Андрея, который уезжая дал ей свободу, она просит ее забыть всё и простить ее ежели она перед нею виновата, но что она не может быть его женой. Всё это ей казалось так легко, просто и ясно в эту минуту.

В пятницу Ростовы должны были ехать в деревню, а граф в среду поехал с покупщиком в свою подмосковную.
В день отъезда графа, Соня с Наташей были званы на большой обед к Карагиным, и Марья Дмитриевна повезла их. На обеде этом Наташа опять встретилась с Анатолем, и Соня заметила, что Наташа говорила с ним что то, желая не быть услышанной, и всё время обеда была еще более взволнована, чем прежде. Когда они вернулись домой, Наташа начала первая с Соней то объяснение, которого ждала ее подруга.
– Вот ты, Соня, говорила разные глупости про него, – начала Наташа кротким голосом, тем голосом, которым говорят дети, когда хотят, чтобы их похвалили. – Мы объяснились с ним нынче.
– Ну, что же, что? Ну что ж он сказал? Наташа, как я рада, что ты не сердишься на меня. Говори мне всё, всю правду. Что же он сказал?
Наташа задумалась.
– Ах Соня, если бы ты знала его так, как я! Он сказал… Он спрашивал меня о том, как я обещала Болконскому. Он обрадовался, что от меня зависит отказать ему.
Соня грустно вздохнула.
– Но ведь ты не отказала Болконскому, – сказала она.
– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.