Евангелие от Иоанна

Евангелие от Иоанна (греч. Κατὰ Ἰωάννην, Kata Iōannēn (букв. «по Иоанну», «в соответствии с Иоанном»), лат. Evangelium secundum Ioannem) — четвёртая книга Нового Завета. По христианской традиции считается, что она была написана апостолом Иоанном, «возлюбленным учеником» Иисуса Христа, который позже был назван Иоанном Богословом.

Авторство и время создания

См. также: Авторство Библии

В самом тексте Евангелия (Ин.21:20—24) говорится, что Евангелие написано «учеником, которого любил Иисус и который на вечери, приклонившись к груди Его, сказал: Господи! кто предаст Тебя?». Тем не менее, по мнению большинства исследователей апостол Иоанн не был его автором.

Меррилл Ф. Ангер используя метод исключения доказывает, что «любимый ученик» на самом деле является евангелистом Иоанном. Ангер пишет:

[Идентификация Иоанна и авторства]… может быть выведено из [следующих] фактов. Он указывает точные часы, когда совершились определенные события (Ин.1:39; Ин.4:6,52; Ин.19:14). Он приводит точные слова апостола Филиппа (Ин.6:7; Ин.14:8), Фомы (Ин.11:16, Ин.14:5), Иуды (не Искариота) (Ин.14:22) и Андрея (Ин.6:8—9). Он прильнул к груди Иисуса на Вечере в ночь предательства (Ин.13:23—25). И был одним из трех апостолов «ближнего круга» — Петра, Иакова и Иоанна. При этом Петр отличается от этого автора по имени (Ин.1:41—42; 13:6,8), а Иаков принял мученическую смерть очень рано, задолго до того, как Евангелие было написано (Деян.12:2). У него есть особенный способ представлять себя (Ин.13:23; Ин.19:26; Ин.20:2; Ин.21:7,20). Эти факты в совокупности делают трудным прийти к иному выводу, чем к тому, что Иоанн был автором Евангелия, которое носит его имя.

По вопросу об авторстве Евангелия существует широкий спектр мнений, в числе возможных авторов, кроме самого апостола Иоанна, называют Иоанна Иерусалимского, пресвитера (или старца) Иоанна и группу учеников апостола Иоанна.

Уильям Баркли, не сомневаясь в том, что автором последнего Евангелия является Иоанн, тем не менее полагал, что записал его не сам апостол, а другой Иоанн — пресвитер. Баркли пишет:

Нам нужно ответить еще на один вопрос. Мы уверены в том, что за четвертым Евангелием стоят ум и память апостола Иоанна, но мы видели, что за ним стоит еще свидетель, который написал его, то есть, буквально изложил его на бумаге. Можем мы выяснить, кто это был? Из того, что оставили нам раннехристианские писатели, мы знаем, что в то время в Ефесе было два Иоанна: апостол Иоанн и Иоанн, известный как Иоанн-пресвитер, Иоанн-старейшина.

Папиас (70—145 гг.) епископ Иераполя, любивший собирать все, что относится к истории Нового Завета и жизнеописанию Иисуса, оставил нам очень интересную информацию. Он был современником Иоанна. Папиас пишет о себе, что он пытался узнать, «что сказал Андрей, или что сказал Петр, или что было сказано Филиппом, Фомой или Иаковом, или Иоанном, или Матфеем или любым из учеников Господа, или что говорят Аристион и пресвитер Иоанн — ученики Господа». В Ефесе были апостол Иоанн и пресвитер Иоанн; причем пресвитер (старейшина) Иоанн был столь любим всеми, что он, в действительности, был известен под именем пресвитер старец, совершенно очевидно, что он занимал особое место в Церкви. Евсевий (263—340 гг.) и Дионисий Великий сообщают, что еще и в их время в Ефесе были две знаменитые могилы: одна — Иоанна апостола, другая — Иоанна-пресвитера. А теперь обратимся к двум коротким посланиям — Второму и Третьему посланиям апостола Иоанна. Послания эти написаны той же рукою, что и Евангелие, а как они начинаются? Второе послание начинается словами: «Старец избранной госпоже и детям её» (2Ин.1). Третье послание начинается словами: «Старец — возлюбленному Гаию» (3Ин.1). Вот оно, наше решение. В действительности послания записал Иоанн-пресвитер; в них получили отражение мысли и память престарелого апостола Иоанна, которого Иоанн-пресвитер всегда характеризует словами «ученик, которого любил Иисус».

Большинство учёных считают датой написания Евангелия от Иоанна 80—95 или 90—110 года.

Содержание

Евангелие от Иоанна отличается по содержанию от остальных трёх, т. н. «синоптических» Евангелий Нового Завета. По преданию, ученики Иоанна Богослова попросили своего учителя написать о жизни Иисуса то, что не вошло в синоптические Евангелия.

«Уже и Марк, и Лука дали людям свои Евангелия, а Иоанн, говорят, все время проповедовал устно и только под конец взялся за писание вот по какой причине. Когда первые три Евангелия разошлись повсюду и дошли до него, он, говорят, счел долгом засвидетельствовать их правдивость, но заметил, что в них недостает рассказа о первых деяниях Христовых, совершенных в самом начале Его проповеди. И это верно. /…/Иоанна, говорят, стали поэтому упрашивать поведать в своем Евангелии о том времени, о котором молчат первые евангелисты, и о делах, совершенных Спасителем тогда, а именно — до заключения Крестителя.»

Эти записи и составили данное Евангелие. Несмотря на то, что как литературное целое Евангелие от Иоанна было, по мнению многих исследователей, составлено позднее синоптических Евангелий, «Иоанновское предание в некоторых существенных элементах, его составляющих, может быть древнее предания синоптического».

Текст Евангелия от Иоанна (содержащий 21 главу) некоторые эксперты условно делят на четыре части:

• Пролог — гимн о Христе, как воплотившемся вечном Слове и Боге,
• Проповеди и чудеса земной жизни Иисуса Христа,
• Страсти Христовы — период от тайной вечери до воскресения,
• Эпилог — явление воскресшего Христа ученикам-апостолам.

По сравнению с синоптическими Евангелиями произведение Иоанна Богослова представляет наивысший уровень христологии, описывая Иисуса Христа в качестве вечного Логоса (Слово, Мудрость, Причина), который находится у истоков и в начале всех явлений, рассказывая о его земной жизни в качестве Спасителя человечества и объявляя его Богом.

По мнению религиоведа К. Рудольфа, текст Евангелия содержит явные параллели с гностицизмом: противопоставление Бога и Дьявола (или мира, «космоса»), света и тьмы, признание мира как царства «лукавого», разделение людей на происходящих «от Бога» и «от мира или дьявола», указание на то, что «иудеи не знают Бога». Гностики, в частности валентиниане, пользовались цитатами из этого Евангелия, а ученик Валентина, Гераклеон, даже составил комментарий на него, однако сщмч. Ириней Лионский свидетельствует, что само Евангелие было написано для опровержения ересей гностика Керинфа и николаитов, и активно пользуется его материалом (особенно материалом главы 1) для полемики с базовыми положениями гностицизма и трактовкой вышеприведённых положений в гностическом духе.

См. также

• Кутбертово Евангелие, копия Евангелия от Иоанна
• В начале было Слово
• Вифезда
• Евангелие от Иоанна (фильм)

Ссылки

• [www.bible-center.ru/book/interpretation Епископ Кассиан Безобразов, Толкование на Евангелие от Иоанна]
• [www.pravbeseda.ru/library/index.php?page=book&id=350 Толкование Феофилакта Болгарского на Евангелие от Иоанна]
• Послушать [boomp3.com/listen/bz540xmij_4/%D0%B5%D0%B2%D0%B0%D0%BD%D0%B3%D0%B5%D0%BB%D0%B8%D0%B5-%D0%BE%D1%82-%D0%B8%D0%BE%D0%B0%D0%BD%D0%BD%D0%B0 Евангелие от Иоанна]
• [www.xn-----7kcagabcx1bboelivelc9a1ae5h2keg.xn--p1ai/pdf/54_ot_ioanna_svyatoe_blagovestvovanie.pdf Церковно-славянское Евангелие от Иоанна]

Отрывок, характеризующий Евангелие от Иоанна

На другой день князь Андрей поехал с визитами в некоторые дома, где он еще не был, и в том числе к Ростовым, с которыми он возобновил знакомство на последнем бале. Кроме законов учтивости, по которым ему нужно было быть у Ростовых, князю Андрею хотелось видеть дома эту особенную, оживленную девушку, которая оставила ему приятное воспоминание.
Наташа одна из первых встретила его. Она была в домашнем синем платье, в котором она показалась князю Андрею еще лучше, чем в бальном. Она и всё семейство Ростовых приняли князя Андрея, как старого друга, просто и радушно. Всё семейство, которое строго судил прежде князь Андрей, теперь показалось ему составленным из прекрасных, простых и добрых людей. Гостеприимство и добродушие старого графа, особенно мило поразительное в Петербурге, было таково, что князь Андрей не мог отказаться от обеда. «Да, это добрые, славные люди, думал Болконский, разумеется, не понимающие ни на волос того сокровища, которое они имеют в Наташе; но добрые люди, которые составляют наилучший фон для того, чтобы на нем отделялась эта особенно поэтическая, переполненная жизни, прелестная девушка!»
Князь Андрей чувствовал в Наташе присутствие совершенно чуждого для него, особенного мира, преисполненного каких то неизвестных ему радостей, того чуждого мира, который еще тогда, в отрадненской аллее и на окне, в лунную ночь, так дразнил его. Теперь этот мир уже более не дразнил его, не был чуждый мир; но он сам, вступив в него, находил в нем новое для себя наслаждение.
После обеда Наташа, по просьбе князя Андрея, пошла к клавикордам и стала петь. Князь Андрей стоял у окна, разговаривая с дамами, и слушал ее. В середине фразы князь Андрей замолчал и почувствовал неожиданно, что к его горлу подступают слезы, возможность которых он не знал за собой. Он посмотрел на поющую Наташу, и в душе его произошло что то новое и счастливое. Он был счастлив и ему вместе с тем было грустно. Ему решительно не об чем было плакать, но он готов был плакать. О чем? О прежней любви? О маленькой княгине? О своих разочарованиях?… О своих надеждах на будущее?… Да и нет. Главное, о чем ему хотелось плакать, была вдруг живо сознанная им страшная противуположность между чем то бесконечно великим и неопределимым, бывшим в нем, и чем то узким и телесным, чем он был сам и даже была она. Эта противуположность томила и радовала его во время ее пения.
Только что Наташа кончила петь, она подошла к нему и спросила его, как ему нравится ее голос? Она спросила это и смутилась уже после того, как она это сказала, поняв, что этого не надо было спрашивать. Он улыбнулся, глядя на нее, и сказал, что ему нравится ее пение так же, как и всё, что она делает.
Князь Андрей поздно вечером уехал от Ростовых. Он лег спать по привычке ложиться, но увидал скоро, что он не может спать. Он то, зажжа свечку, сидел в постели, то вставал, то опять ложился, нисколько не тяготясь бессонницей: так радостно и ново ему было на душе, как будто он из душной комнаты вышел на вольный свет Божий. Ему и в голову не приходило, чтобы он был влюблен в Ростову; он не думал о ней; он только воображал ее себе, и вследствие этого вся жизнь его представлялась ему в новом свете. «Из чего я бьюсь, из чего я хлопочу в этой узкой, замкнутой рамке, когда жизнь, вся жизнь со всеми ее радостями открыта мне?» говорил он себе. И он в первый раз после долгого времени стал делать счастливые планы на будущее. Он решил сам собою, что ему надо заняться воспитанием своего сына, найдя ему воспитателя и поручив ему; потом надо выйти в отставку и ехать за границу, видеть Англию, Швейцарию, Италию. «Мне надо пользоваться своей свободой, пока так много в себе чувствую силы и молодости, говорил он сам себе. Пьер был прав, говоря, что надо верить в возможность счастия, чтобы быть счастливым, и я теперь верю в него. Оставим мертвым хоронить мертвых, а пока жив, надо жить и быть счастливым», думал он.


В одно утро полковник Адольф Берг, которого Пьер знал, как знал всех в Москве и Петербурге, в чистеньком с иголочки мундире, с припомаженными наперед височками, как носил государь Александр Павлович, приехал к нему.
– Я сейчас был у графини, вашей супруги, и был так несчастлив, что моя просьба не могла быть исполнена; надеюсь, что у вас, граф, я буду счастливее, – сказал он, улыбаясь.
– Что вам угодно, полковник? Я к вашим услугам.
– Я теперь, граф, уж совершенно устроился на новой квартире, – сообщил Берг, очевидно зная, что это слышать не могло не быть приятно; – и потому желал сделать так, маленький вечерок для моих и моей супруги знакомых. (Он еще приятнее улыбнулся.) Я хотел просить графиню и вас сделать мне честь пожаловать к нам на чашку чая и… на ужин.
– Только графиня Елена Васильевна, сочтя для себя унизительным общество каких то Бергов, могла иметь жестокость отказаться от такого приглашения. – Берг так ясно объяснил, почему он желает собрать у себя небольшое и хорошее общество, и почему это ему будет приятно, и почему он для карт и для чего нибудь дурного жалеет деньги, но для хорошего общества готов и понести расходы, что Пьер не мог отказаться и обещался быть.
– Только не поздно, граф, ежели смею просить, так без 10 ти минут в восемь, смею просить. Партию составим, генерал наш будет. Он очень добр ко мне. Поужинаем, граф. Так сделайте одолжение.
Противно своей привычке опаздывать, Пьер в этот день вместо восьми без 10 ти минут, приехал к Бергам в восемь часов без четверти.
Берги, припася, что нужно было для вечера, уже готовы были к приему гостей.
В новом, чистом, светлом, убранном бюстиками и картинками и новой мебелью, кабинете сидел Берг с женою. Берг, в новеньком, застегнутом мундире сидел возле жены, объясняя ей, что всегда можно и должно иметь знакомства людей, которые выше себя, потому что тогда только есть приятность от знакомств. – «Переймешь что нибудь, можешь попросить о чем нибудь. Вот посмотри, как я жил с первых чинов (Берг жизнь свою считал не годами, а высочайшими наградами). Мои товарищи теперь еще ничто, а я на ваканции полкового командира, я имею счастье быть вашим мужем (он встал и поцеловал руку Веры, но по пути к ней отогнул угол заворотившегося ковра). И чем я приобрел всё это? Главное умением выбирать свои знакомства. Само собой разумеется, что надо быть добродетельным и аккуратным».
Берг улыбнулся с сознанием своего превосходства над слабой женщиной и замолчал, подумав, что всё таки эта милая жена его есть слабая женщина, которая не может постигнуть всего того, что составляет достоинство мужчины, – ein Mann zu sein [быть мужчиной]. Вера в то же время также улыбнулась с сознанием своего превосходства над добродетельным, хорошим мужем, но который всё таки ошибочно, как и все мужчины, по понятию Веры, понимал жизнь. Берг, судя по своей жене, считал всех женщин слабыми и глупыми. Вера, судя по одному своему мужу и распространяя это замечание, полагала, что все мужчины приписывают только себе разум, а вместе с тем ничего не понимают, горды и эгоисты.
Берг встал и, обняв свою жену осторожно, чтобы не измять кружевную пелеринку, за которую он дорого заплатил, поцеловал ее в середину губ.
– Одно только, чтобы у нас не было так скоро детей, – сказал он по бессознательной для себя филиации идей.
– Да, – отвечала Вера, – я совсем этого не желаю. Надо жить для общества.
– Точно такая была на княгине Юсуповой, – сказал Берг, с счастливой и доброй улыбкой, указывая на пелеринку.
В это время доложили о приезде графа Безухого. Оба супруга переглянулись самодовольной улыбкой, каждый себе приписывая честь этого посещения.
«Вот что значит уметь делать знакомства, подумал Берг, вот что значит уметь держать себя!»
– Только пожалуйста, когда я занимаю гостей, – сказала Вера, – ты не перебивай меня, потому что я знаю чем занять каждого, и в каком обществе что надо говорить.
Берг тоже улыбнулся.
– Нельзя же: иногда с мужчинами мужской разговор должен быть, – сказал он.
Пьер был принят в новенькой гостиной, в которой нигде сесть нельзя было, не нарушив симметрии, чистоты и порядка, и потому весьма понятно было и не странно, что Берг великодушно предлагал разрушить симметрию кресла, или дивана для дорогого гостя, и видимо находясь сам в этом отношении в болезненной нерешительности, предложил решение этого вопроса выбору гостя. Пьер расстроил симметрию, подвинув себе стул, и тотчас же Берг и Вера начали вечер, перебивая один другого и занимая гостя.