Овербек, Иоганн Фридрих

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Иоганн Фридрих Овербек»)
Перейти к: навигация, поиск
Иоганн Фридрих Овербек
нем. Johann Friedrich Overbeck

Автопортрет, около 1830 года.
Имя при рождении:

Johann Friedrich Overbeck

Дата рождения:

3 июля 1789(1789-07-03)

Место рождения:

Любек

Дата смерти:

12 ноября 1869(1869-11-12) (80 лет)

Место смерти:

Рим

Жанр:

религиозная живопись

Учёба:

Венская академия изобразительных искусств

Стиль:

назарейцы

Влияние на:

Зайтц, Людвиг

Работы на Викискладе

Иога́нн Фри́дрих Овербе́к (нем. Johann Friedrich Overbeck, 3 июля 1789, Любек — 12 ноября 1869, Рим) — немецкий художник, график и иллюстратор.





Биография

Фридрих Овербек родился в семье потомственных любекских юристов. Отец Фридриха, Христиан Адольф Овербек, помимо юридической деятельности был каноником, заседал в городском сенате, занимал должность бургомистра и писал стихи.

С 1804 по 1806 гг. Овербек учился рисованию у Йозефа Николауса Перуа. В 18061810 гг. он обучался в Венской академии изобразительных искусств. В 1810 г. Овербек, недовольный преобладавшим в академическом обучении классицизмом, бросил учёбу и вместе с Францем Пфорром и Людвигом Фогелем отправился в Рим.

Ещё в Вене в 1809 г. Овербек и его друзья создали по образцу средневековой гильдии Св. Луки «Союз Луки» — творческое объединение художников, посвятивших себя христианскому обновлению искусства сквозь призму нового прочтения старого итальянского и немецкого искусства. К союзу присоединились Филипп Фейт и Петер фон Корнелиус. В апреле 1813 г. Овербек перешёл в католицизм.

Изначально художников называли «назарейцами» иронически из-за их причёсок, однако позднее это название повсеместно утвердилось в качестве направления искусства. Группа получила признание в 1816-17 гг., выполнив роспись Дома Бартольди, резиденции прусского посла Якоба Людвига Саломона Бартольди. В работе над фресками по мотивам легенды об Иосифе участвовали Овербек, Корнелиус, Фейт и Вильгельм фон Шадов (в настоящее время хранятся в Старой национальной галерее в Берлине). В 1817-18 гг. Овербек, Корнелиус, Фейт и Юлиус Шнорр фон Карольсфельд участвовали в декорировании Виллы Массимо. В 1826 г. Овербек отклонил предложение баварского короля Людвига I возглавить мюнхенскую Академию художеств, как и аналогичное предложение, последовавшее из Дюссельдорфа. В 1829 г. Овербек отклонил предложение стать руководителем Штеделевского художественного института во Франкфурте-на-Майне. Глубоко верующий человек, воспринимавшийся друзьями и многочисленными учениками как патриарх, Овербек до конца своей жизни оставался верным консервативным идеалам своей юности несмотря на то, что религиозная живопись поздних назарейцев уже давно потерялась на фоне позднего романтизма и реализма. О его значимости в церковных кругах говорит личный визит папы Пия IX в дом Овербека в Риме. Зять Овербека, римский скульптор Карл Хоффман создал эпитафию Овербеку в римской церкви Сан-Бернардо.

Последователи

Фридрих Овербек и Петер Корнелиус считаются основными представителями художественного направления, пытавшегося обновить немецкую живопись в религиозном духе. Творчество лидера назарейцев Фридриха Овербека продолжает привлекать заметный интерес среди ценителей искусства, отражающийся в большом количестве публикаций и крупных выставках во Франкфурте (1977 г.), Риме (1981 г.), Мюнхене (1984 г.) и Любеке (1989 г.). Работы Овербека составляют основу любекского Музея Бенхаус.

Награды и звания

  • 1831 г. — почётный член римской Академии Св. Луки
  • 1836 г. — член венской Академии
  • 1839 г. — Орден св. Михаила за заслуги перед Баварией
  • 1844 г. — член флорентийской Академии
  • 1845 г. — член берлинской Академии
  • 1863 г. — член Академии художеств Антверпена

Галерея

Фрески

Картины

Напишите отзыв о статье "Овербек, Иоганн Фридрих"

Ссылки

Отрывок, характеризующий Овербек, Иоганн Фридрих

Наполеон испытывал тяжелое чувство, подобное тому, которое испытывает всегда счастливый игрок, безумно кидавший свои деньги, всегда выигрывавший и вдруг, именно тогда, когда он рассчитал все случайности игры, чувствующий, что чем более обдуман его ход, тем вернее он проигрывает.
Войска были те же, генералы те же, те же были приготовления, та же диспозиция, та же proclamation courte et energique [прокламация короткая и энергическая], он сам был тот же, он это знал, он знал, что он был даже гораздо опытнее и искуснее теперь, чем он был прежде, даже враг был тот же, как под Аустерлицем и Фридландом; но страшный размах руки падал волшебно бессильно.
Все те прежние приемы, бывало, неизменно увенчиваемые успехом: и сосредоточение батарей на один пункт, и атака резервов для прорвания линии, и атака кавалерии des hommes de fer [железных людей], – все эти приемы уже были употреблены, и не только не было победы, но со всех сторон приходили одни и те же известия об убитых и раненых генералах, о необходимости подкреплений, о невозможности сбить русских и о расстройстве войск.
Прежде после двух трех распоряжений, двух трех фраз скакали с поздравлениями и веселыми лицами маршалы и адъютанты, объявляя трофеями корпуса пленных, des faisceaux de drapeaux et d'aigles ennemis, [пуки неприятельских орлов и знамен,] и пушки, и обозы, и Мюрат просил только позволения пускать кавалерию для забрания обозов. Так было под Лоди, Маренго, Арколем, Иеной, Аустерлицем, Ваграмом и так далее, и так далее. Теперь же что то странное происходило с его войсками.
Несмотря на известие о взятии флешей, Наполеон видел, что это было не то, совсем не то, что было во всех его прежних сражениях. Он видел, что то же чувство, которое испытывал он, испытывали и все его окружающие люди, опытные в деле сражений. Все лица были печальны, все глаза избегали друг друга. Только один Боссе не мог понимать значения того, что совершалось. Наполеон же после своего долгого опыта войны знал хорошо, что значило в продолжение восьми часов, после всех употрсбленных усилий, невыигранное атакующим сражение. Он знал, что это было почти проигранное сражение и что малейшая случайность могла теперь – на той натянутой точке колебания, на которой стояло сражение, – погубить его и его войска.
Когда он перебирал в воображении всю эту странную русскую кампанию, в которой не было выиграно ни одного сраженья, в которой в два месяца не взято ни знамен, ни пушек, ни корпусов войск, когда глядел на скрытно печальные лица окружающих и слушал донесения о том, что русские всё стоят, – страшное чувство, подобное чувству, испытываемому в сновидениях, охватывало его, и ему приходили в голову все несчастные случайности, могущие погубить его. Русские могли напасть на его левое крыло, могли разорвать его середину, шальное ядро могло убить его самого. Все это было возможно. В прежних сражениях своих он обдумывал только случайности успеха, теперь же бесчисленное количество несчастных случайностей представлялось ему, и он ожидал их всех. Да, это было как во сне, когда человеку представляется наступающий на него злодей, и человек во сне размахнулся и ударил своего злодея с тем страшным усилием, которое, он знает, должно уничтожить его, и чувствует, что рука его, бессильная и мягкая, падает, как тряпка, и ужас неотразимой погибели обхватывает беспомощного человека.
Известие о том, что русские атакуют левый фланг французской армии, возбудило в Наполеоне этот ужас. Он молча сидел под курганом на складном стуле, опустив голову и положив локти на колена. Бертье подошел к нему и предложил проехаться по линии, чтобы убедиться, в каком положении находилось дело.
– Что? Что вы говорите? – сказал Наполеон. – Да, велите подать мне лошадь.
Он сел верхом и поехал к Семеновскому.
В медленно расходившемся пороховом дыме по всему тому пространству, по которому ехал Наполеон, – в лужах крови лежали лошади и люди, поодиночке и кучами. Подобного ужаса, такого количества убитых на таком малом пространстве никогда не видал еще и Наполеон, и никто из его генералов. Гул орудий, не перестававший десять часов сряду и измучивший ухо, придавал особенную значительность зрелищу (как музыка при живых картинах). Наполеон выехал на высоту Семеновского и сквозь дым увидал ряды людей в мундирах цветов, непривычных для его глаз. Это были русские.
Русские плотными рядами стояли позади Семеновского и кургана, и их орудия не переставая гудели и дымили по их линии. Сражения уже не было. Было продолжавшееся убийство, которое ни к чему не могло повести ни русских, ни французов. Наполеон остановил лошадь и впал опять в ту задумчивость, из которой вывел его Бертье; он не мог остановить того дела, которое делалось перед ним и вокруг него и которое считалось руководимым им и зависящим от него, и дело это ему в первый раз, вследствие неуспеха, представлялось ненужным и ужасным.
Один из генералов, подъехавших к Наполеону, позволил себе предложить ему ввести в дело старую гвардию. Ней и Бертье, стоявшие подле Наполеона, переглянулись между собой и презрительно улыбнулись на бессмысленное предложение этого генерала.
Наполеон опустил голову и долго молчал.
– A huit cent lieux de France je ne ferai pas demolir ma garde, [За три тысячи двести верст от Франции я не могу дать разгромить свою гвардию.] – сказал он и, повернув лошадь, поехал назад, к Шевардину.


Кутузов сидел, понурив седую голову и опустившись тяжелым телом, на покрытой ковром лавке, на том самом месте, на котором утром его видел Пьер. Он не делал никаких распоряжении, а только соглашался или не соглашался на то, что предлагали ему.