Иоганн (маркграф Бранденбург-Кюстрина)
Иоганн Бранденбург-Кюстринский Johann von Brandenburg-Küstrin<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> | ||
| ||
---|---|---|
1535 — 1571 | ||
Предшественник: | нет | |
Преемник: | Иоганн Георг Бранденбургский | |
Рождение: | 3 августа 1513 | |
Смерть: | 13 января 1571 (57 лет) | |
Место погребения: | церковь Св. Марии, Кюстрин | |
Род: | Гогенцоллерны | |
Отец: | Иоахим I Нестор | |
Мать: | Елизавета Датская | |
Супруга: | Екатерина Брауншвейг-Вольфенбюттельская | |
Дети: | Елизавета Екатерина |
Иоганн (нем. Johann von Brandenburg-Küstrin, также Ганс Кюстринский; нем. Hans von Küstrin; 3 августа 1513 — 13 января 1571) — маркграф Бранденбург-Кюстрина, второй сын курфюрста Иоахима Бранденбургского и его супруги Елизаветы Датской.
Получив после смерти отца так называемую Новую марку (нем. Neumark), Иоанн укрепил города Кюстрин и Пайц, сильно поднял уровень благосостояния подданных и в 1536 году примкнул к Реформации и вступил в шмалькальденский союз.
Во время Шмалькальденской войны он изменил своей партии и помог императору, особенно своим участием в Мюльбергской битве. Интериму, впрочем, он не захотел подчиниться.
В войне с Францией он помогал Карлу V и принимал участие в осаде Меца.
После его смерти Новая марка была соединена с курфюршеством.
Потомки
В браке с Екатериной Брауншвейг-Вольфенбюттельской, дочерью герцога Генриха II Брауншвейг-Вольфенбюттельского, родились две дочери:
- Елизавета (1540—1578), замужем за Георгом Фридрихом Бранденбург-Ансбах-Кульмбахским
- Екатерина (1549—1602), замужем за курфюрстом Бранденбурга Иоахимом Фридрихом.
Это заготовка статьи о монархе, династии или её представителе. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Напишите отзыв о статье "Иоганн (маркграф Бранденбург-Кюстрина)"
Отрывок, характеризующий Иоганн (маркграф Бранденбург-Кюстрина)
– Сейчас!В это время Петя, в первой комнате, увидав и схватив сабли, и испытывая тот восторг, который испытывают мальчики, при виде воинственного старшего брата, и забыв, что сестрам неприлично видеть раздетых мужчин, отворил дверь.
– Это твоя сабля? – кричал он. Девочки отскочили. Денисов с испуганными глазами спрятал свои мохнатые ноги в одеяло, оглядываясь за помощью на товарища. Дверь пропустила Петю и опять затворилась. За дверью послышался смех.
– Николенька, выходи в халате, – проговорил голос Наташи.
– Это твоя сабля? – спросил Петя, – или это ваша? – с подобострастным уважением обратился он к усатому, черному Денисову.
Ростов поспешно обулся, надел халат и вышел. Наташа надела один сапог с шпорой и влезала в другой. Соня кружилась и только что хотела раздуть платье и присесть, когда он вышел. Обе были в одинаковых, новеньких, голубых платьях – свежие, румяные, веселые. Соня убежала, а Наташа, взяв брата под руку, повела его в диванную, и у них начался разговор. Они не успевали спрашивать друг друга и отвечать на вопросы о тысячах мелочей, которые могли интересовать только их одних. Наташа смеялась при всяком слове, которое он говорил и которое она говорила, не потому, чтобы было смешно то, что они говорили, но потому, что ей было весело и она не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом.
– Ах, как хорошо, отлично! – приговаривала она ко всему. Ростов почувствовал, как под влиянием жарких лучей любви, в первый раз через полтора года, на душе его и на лице распускалась та детская улыбка, которою он ни разу не улыбался с тех пор, как выехал из дома.
– Нет, послушай, – сказала она, – ты теперь совсем мужчина? Я ужасно рада, что ты мой брат. – Она тронула его усы. – Мне хочется знать, какие вы мужчины? Такие ли, как мы? Нет?
– Отчего Соня убежала? – спрашивал Ростов.
– Да. Это еще целая история! Как ты будешь говорить с Соней? Ты или вы?
– Как случится, – сказал Ростов.
– Говори ей вы, пожалуйста, я тебе после скажу.
– Да что же?
– Ну я теперь скажу. Ты знаешь, что Соня мой друг, такой друг, что я руку сожгу для нее. Вот посмотри. – Она засучила свой кисейный рукав и показала на своей длинной, худой и нежной ручке под плечом, гораздо выше локтя (в том месте, которое закрыто бывает и бальными платьями) красную метину.
– Это я сожгла, чтобы доказать ей любовь. Просто линейку разожгла на огне, да и прижала.
Сидя в своей прежней классной комнате, на диване с подушечками на ручках, и глядя в эти отчаянно оживленные глаза Наташи, Ростов опять вошел в тот свой семейный, детский мир, который не имел ни для кого никакого смысла, кроме как для него, но который доставлял ему одни из лучших наслаждений в жизни; и сожжение руки линейкой, для показания любви, показалось ему не бесполезно: он понимал и не удивлялся этому.