Иона (пророк)

Запрос «Иона» перенаправляется сюда; см. также другие значения.

Эта статья — о пророке. О книге см. Книга пророка Ионы.

Иона (יוֹנָה)
Иону выкидывают за борт
Пол:	муж.
Толкование имени:	«голубь»
Имя на других языках:	греч. Ιωνάς лат. Ionas
В иных культурах:	араб. يونس‎ (Юнус ибн Матта)
Отец:	Амафия (Амита́й)

Иона (пророк)Иона (пророк)

Ио́на (ивр. ‏יוֹנָה‏‎ — «голубь»), жил во время царствования израильского царя Иеровоама II, то есть на рубеже VIII—IX веков до н. э. (4-Цар. 14:23-25) — библейский пророк Северного царства (относящийся к так называемым «малым пророкам»), преемник пророка Елисея. Именно при Иеровоаме II осуществилось предсказанное Ионой «приращение» территории Израиля (4-Цар. 14:25) в результате успешной для Северного царства войны с Сирией.

Иона — древнейший из еврейских пророков, писание которого дошло до нашего времени. И он же был единственным ветхозаветным пророком, который «попытался убежать от Бога».

Пророк Иона был родом из Гафхефера на севере Галилеи, расположенного всего в двух часах пути от Назарета, в котором спустя примерно восемь веков родился Иисус Христос.

Его отцом, согласно Ветхому Завету, был Амафия (Амитай), а матерью, согласно преданию, — та вдова из Сарепты Сидонской, к которой во время голода по велению Божию пришёл пророк Илия, и у неё не истощались мука и масло до того дня, пока Господь послал дождь на землю. Блаженный Иероним Стридонский, ссылаясь на иудейское предание, полагал, что сыном сарептской вдовы был не сам Иона, а его отец Амитай.

Книга пророка Ионы, входящая в состав Ветхого Завета, содержит пророчества о судьбах израильского народа, страданиях Спасителя, запустении Иерусалима. Согласно Новому Завету, Иисус Христос в беседе с книжниками и фарисеями, требовавшими от Него знамения, сказал, что им не дастся иного знамения, кроме знамения Ионы пророка (Мф.12:40), то есть тридневной смерти и последующего Воскресения Господа.

Личность пророка

Согласно писанию, в отрочестве будущий пророк Иона тяжело заболел и умер, но пророк Илия, который жил в то время в доме его матери-вдовы, воззвал к Господу и стал молить его о возвращении души отрока в его тело. Господь услышал молитву святого пророка Своего и сотворил по его молению: душа отрока возвратилась в тело, и он воскрес.

Достигнув совершеннолетнего возраста, Иона вёл добродетельную жизнь и неуклонно исполнял все заповеди Господни. По преданию, вскоре он сподобился пророческого дара и предрёк, среди других предсказаний, страдания Господни, запустение Иерусалима и кончину мира.

Получив от Бога свыше дар пророчества, Иона продолжил дело пророка Елисея после его смерти. Получив повеление от Бога, он предсказал победу царю Израильскому Иеровоаму в предстоявшей ему войне с сильным Сирийским царством, и Иеровоам действительно восстановил пределы Израильского царства, возвратив древние области, отторгнутые сирийцами.

Можно говорить об известных параллелях в служении Ионы и его непосредственных предшественников Илии и Елисея, которые, как и он, проповедовали в землях Иудейской и Израильской и тоже были посланы с миссией к язычникам, в Финикию и Сирию (3-Цар. 17-19; 21; 4-Цар. 1-2; 4-Цар. 2-9; 13).

В христианской традиции считается показательным тот факт, что Бог послал своего пророка к неевреям для проповеди отказа от греховности, что должно говорить о любви Господа ко всем племенам и народам, а не только к избранному им народу Израиля.

Исторический фон

Иеровоам II был самым могущественным из царей Северного царства (4-Цар. 14:23-29). Несколько ранее его прихода на трон, на Ближнем Востоке утвердилась в качестве главной военной и политической силы Ассирия; израильский царь Ииуй (841—814 гг. до н. э.) платил ассирийцам дань.

Позднее в силу внутренних неурядиц влияние Ассирии несколько ослабело, и Иеровоам II сумел воспользоваться этим, чтобы расширить размеры своего царства до тех, какие оно имело в дни Давида и Соломона. Сделать это ему удалось, захватив некоторые земли, прежде принадлежавшие Сирии.

В то же время, согласно Ветхому Завету, Бог послал народу Израиля двух пророков, Осию и Амоса, чтобы предупредить его о надвигающемся «суде» — о том, что Израиль за своё упрямое нечестие падёт под ударами языческого народа с востока, который будет послан Самим Богом(Ам. 5:27), (Ос. 11:5). Согласно этим пророчествам, Ассирия, ослабевшая лишь на время, вновь «восстанет» и поглотит Северное царство. Это предсказание исполнилось в 722 году н. э., когда царь Саргон II увёл основную массу жителей Израиля в ассирийский плен (4-Цар. 17).

Ниневия находилась на восточном берегу реки Тигр, примерно в 900 км от Самарии, столицы Северного царства. Это был большой город, защищённый, подобно Вавилону, двумя крепостными стенами. Полагают, что до появления Ионы Ниневия дважды (в конце первой трети VIII века) пострадала от голода. В то же примерно время, а именно 15 июня 763 года, ниневийцы стали свидетелями полного солнечного затмения. Всё это могло быть воспринято ими как знаки Божьего гнева, и в этом может быть причина массового покаяния ниневийцев в ответ на проповедь Ионы.

Книга пророка Ионы

Писание повествует, что в то же царствование Иеровоама II Иона получил от Бога повеление идти в Ниневию с проповедью покаяния и предсказанием гибели города за нечестивость его жителей, если они не раскаются. Однако пророк, вместо того чтобы повиноваться велению Божию, сел на корабль и отправился в дальнее плавание в Фарсис. Но Гос­подь, же­лая вра­зу­мить ра­ба Сво­е­го, воз­двиг силь­ный ве­тер, и на мо­ре под­ня­лась ве­ли­кая бу­ря. Корабельщики в ужасе бросили жребий, чтобы узнать, за чьи грехи они навлекли на себя гнев Божий. Жребий пал на Иону, который сознался в своем грехе неповиновения Богу и попросил мореплавателей бросить его в море. Как только они сделали это, волнение сразу улеглось.

Меж­ду тем про­ро­ка Иону по по­ве­ле­нию Бо­жию про­гло­тил кит, и про­был Иона во чре­ве ки­та три дня и три но­чи. По­вер­жен­ный в мо­ре и по­гло­щён­ный ки­том, Иона не мог не чув­ство­вать смер­тель­ной скор­би; но он не по­те­рял при­сут­ствия ду­ха, осо­бен­но ко­гда уви­дал се­бя невре­ди­мым: в нём яви­лась на­деж­да, что Гос­подь даст ему сно­ва уви­дать свет Бо­жий и спа­сёт его из глу­би­ны мор­ской. Ис­пол­нен­ный этой на­деж­дой, он стал мо­лить­ся Гос­по­ду Бо­гу, ка­ясь пред Гос­по­дом во гре­хе сво­ём:

К Господу воззвал я в скорби моей, и Он услышал меня; из чрева преисподней я возопил, и Ты услышал голос мой.
Ты вверг меня в глубину, в сердце моря, и потоки окружили меня, все воды Твои и волны Твои проходили надо мною.
И я сказал: отринут я от очей Твоих, однако я опять увижу святый храм Твой.
Объяли меня воды до души моей, бездна заключила меня; морскою травою обвита была голова моя.
До основания гор я нисшел, земля своими запорами навек заградила меня; но Ты, Господи Боже мой, изведешь душу мою из ада.
Когда изнемогла во мне душа моя, я вспомнил о Господе, и молитва моя дошла до Тебя, до храма святаго Твоего.
Чтущие суетных и ложных богов оставили Милосердаго своего, а я гласом хвалы принесу Тебе жертву; что обещал, исполню: у Господа спасение!

Услышав эти молитвы, Господь повелел киту, и тот изверг Иону на сушу.

Уви­дав днев­ной свет, небо, зем­лю и мо­ре, Иона го­ря­чо воз­бла­го­да­рил Бо­га, из­ба­вив­ше­го его от смер­ти. После своего избавления пророк Иона получил вторично Божие повеление идти в Ниневию, куда он и отправился. Здесь он стал хо­дить по го­ро­ду и проповедовать, что город будет разрушен через 40 дней. Эта проповедь поразила ужасом сердца ниневийского царя и народа; они раскаялись в своей нечестивости, объявили 40-дневный пост, и вследствие их раскаяния Господь по­ми­ло­вал их и не на­вёл на них бед­ствия, о ко­то­ром пред­воз­ве­щал уста­ми про­ро­ка Сво­е­го. Иона же огорчился тем, что Божественный суд не совершился над городом, и скорбел о том пред Господом:

«Господи! не это ли говорил я, когда ещё был в стране моей? Потому я и побежал в Фарсис; ибо знал, что Ты Бог бла­гой и ми­ло­серд­ный, дол­го­тер­пе­ли­вый и мно­го­мило­сти­вый. И ныне, Гос­по­ди, возь­ми ду­шу мою от ме­ня; ибо луч­ше мне уме­реть, неже­ли жить.» (Иона. 4:2)

Впрочем, ожидая всё-таки исполнения своего пророчества, он, выйдя из города по про­ше­ствии со­ро­ка­днев­ной про­по­ве­ди, сделал себе шалаш и укрывался в нём от солнечного зноя. Для вразумления пророка, по повелению Божию, в одну ночь выросло из земли вьющееся растение, защищавшее его от лучей палящего солнца и дававшее ему прохладу. Иона был очень рад укрыться под тенью этого растения; но на другой день вместе с зарёй червь подточил корень растения, оно засохло, и солнце снова начало палить зноем своим голову Ионы. Сильно опечаленный этим, пророк просил себе смерти. Тогда Господь сказал ему: «Ты сожалеешь о растении, над которым ты не трудился, и которого не растил, которое в одну ночь выросло, и в одну же ночь пропало. Мне ли не пожалеть Ниневии, города великого, в котором более 120 000 человек, не умеющих отличить правой руки от левой, и множество скота?».

Ко­гда же по про­ше­ствии со­ро­ка дней по­ги­бель Ни­не­вии не со­вер­ши­лась, а, на­про­тив, вос­си­я­ло солн­це, ни­не­ви­тяне усмот­ре­ли в этом знак ми­ло­сти Бо­жи­ей и про­ще­ния, вы­шли из го­ро­да к про­ро­ку Ионе и да­ли ему да­ры для хра­ма Иеру­са­лим­ско­го в бла­го­дар­ность за спа­се­ние. Со­про­вож­да­е­мый бла­го­дар­но­стью ни­не­ви­тян, ко­то­рых он во­вре­мя вра­зу­мил воз­ве­ще­ни­ем гне­ва Бо­жия, Иона уда­лил­ся с ми­ром из Ни­не­вии в свою родную зем­лю

Служение и жизнь Ионы как прообраз будущих страданий Спасителя

Трёх­днев­ное пре­бы­ва­ние про­ро­ка Ио­ны во чре­ве ки­то­вом послужило прообразом трёх­днев­ного пре­бы­ва­ния Хри­ста Спа­си­те­ля в зем­ле. Сам Иисус Хри­стос в Новом Завете так сви­де­тель­ствовал об этом: «как Иона был во чре­ве ки­та три дня и три но­чи, так и Сын Че­ло­ве­че­ский бу­дет в серд­це зем­ли три дня и три но­чи» (Мф.12:39-40). Спа­си­тель срав­ни­ва­л Се­бя с Ионой: «Ни­не­ви­тяне вос­ста­нут на суд с ро­дом сим и осу­дят его, ибо они по­ка­я­лись от про­по­ве­ди Иони­ной; и вот, здесь боль­ше Ио­ны» (Мф.12:41). Таким образом, Иона в сво­ём слу­же­нии и жиз­ни про­об­ра­зо­вал смерть, вос­кре­се­ние и про­по­ведь Иису­са Хри­ста.

Время жизни пророка Ионы

В самой Книге пророка Ионы о нём самом говорится лишь то, что он был «еврей, чтитель Бога Небесного, сын Амитая» (слав. Амафии). Ценное восполнение к этим сведениям даёт Четвёртая книга Царств. Сообщая о расширении пределов Израильского царства при Иеровоаме II, она замечает, что это совершилось «по глаголу Господа Бога Израилева, его же глагола рукою раба своего Ионы, сына Амафиина, пророка, иже от Гефаховера» (4Цар. 14:25). Это замечание позволяет ответить на вопрос о времени жизни и месте деятельности пророка Ионы.

Будучи родом из Гефаховера, Иона, значит, происходил из Завулонова колена, в котором находился этот город (Нав. 19:13), и принадлежал к пророкам Северного Израильского царства. Его имя связывается с царствованием Иеровоама II, который воцарился в 835 году до н. э. и занимал израильский престол 41 год (4Цар. 14:23). Войну с Сирией, результатом которой, по предсказанию Ионы, было расширение границ Израильского царства, следует отнести к началу царствования Иеровоама II, так как она начата была ещё его предшественниками (Иоахазом и Иоасом) и им лишь была славно закончена. Отсюда и жизнь пророка Ионы нужно отодвигать к более раннему времени. Если пророчество Ионы исполнилось в начале царствования Иеровоама II, то произнесено оно было, конечно, раньше, ещё в предшествующее царствование Иоаса. Этому царю пророк Елисей пред смертью предсказал, что он победит сирийцев, только «не до скончания» (4Цар. 13:14-20).

Пророчество Ионы об окончательной победе над Сирией и восстановлении древних границ Израильского царства является, таким образом, продолжением и дополнением пророчества Елисея и произнесено было, вероятнее всего, тому же самому Иоасу в утешение. Из сказанного следует, что пророк Иона был младшим современником пророка Елисея и даже, может быть, пророка Илии, и их преемником по пророчеству. Иудейское предание не без основания считает его учеником пророка Елисея, получившим воспитание в тех пророческих школах, которые были основаны Илиёю (4Цар. 2:2-6; 4Цар. 6:1-8); оно отождествляет его с тем стремительным юношею, которого Елисей послал помазать на царство Ииуя (4Цар. 9:9-11).

По другому преданию, пророка Ионы считают сыном сарептской вдовы, воскрешённым Илиёю (3Цар. 17:17-23). Эти предания, устанавливающие связь Ионы с великими израильскими пророками — Илиёю и Елисеем, приняты православной церковью и включены в службу этому пророку на 22 сентября (5 октября).

Дальнейших сведений о деятельности пророка Ионы мы не имеем, кроме рассказа его книги о проповеди в Ниневии. Другие места Библии, в которых упоминается об Ионе (Тов. 14:8, 3Мак. 6:6, Мф. 12:46, Лк. 11:30-32), только утверждают этот факт. О конце жизни пророка и его смерти известно лишь из преданий. По одному из них, пророк Иона после проповеди в Ниневии остался жить там до конца своей жизни, там и умер. Считалось, что его захоронение находилось на высоком холме близ Мосула, где были открыты развалины Ниневии. По другому преданию, Иона возвратился из Ниневии и умер на своей родине в Гефаховере. И здесь, как и близ Ниневии, имелось почитаемое захоронение пророка. Последняя версия о смерти пророка Ионы подтверждается сообщением, что «Иону после пребывания его во чреве кита морского «Бог показал невредимым всем присным»» (3Макк. 6:6). Значит, в отечество он возвратился.

Современность

По сообщению иранского агентства ИРНА, террористы «Исламского государства», захватившие Мосул в июне 2014 года, в июне 2015 года взорвали здание Мечети пророка Юнуса (Ионы), после чего пустили в ход бульдозеры для окончательного сноса захоронения. Мечеть была построена на месте археологических раскопок древних построек и захоронений, датированных VIII веком до нашей эры. В 1990-х годах мечеть была отреставрирована и служила местом паломничества для христиан и мусульман, приезжавших в Мосул.

В христианстве

Праздник пророка Ионы

Память пророка Ионы празднуется 22 сентября (5 октября).

Литература

• [www.bible.in.ua/underl/Lop/index.htm Толковая Библия Лопухина.]

Ссылки

• Иона, пророк // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [www.pravenc.ru/text/578248.html Иона] // Православная энциклопедия

• [www.eleven.co.il/article/11804 Иона] — статья из Электронной еврейской энциклопедии

Отрывок, характеризующий Иона (пророк)

– Я приехал по воле государя императора узнать у вашего сиятельства, какой ход вы полагаете дать поданной записке? – сказал учтиво князь Андрей.
– На записку вашу мной положена резолюция и переслана в комитет. Я не одобряю, – сказал Аракчеев, вставая и доставая с письменного стола бумагу. – Вот! – он подал князю Андрею.
На бумаге поперег ее, карандашом, без заглавных букв, без орфографии, без знаков препинания, было написано: «неосновательно составлено понеже как подражание списано с французского военного устава и от воинского артикула без нужды отступающего».
– В какой же комитет передана записка? – спросил князь Андрей.
– В комитет о воинском уставе, и мною представлено о зачислении вашего благородия в члены. Только без жалованья.
Князь Андрей улыбнулся.
– Я и не желаю.
– Без жалованья членом, – повторил Аракчеев. – Имею честь. Эй, зови! Кто еще? – крикнул он, кланяясь князю Андрею.


Ожидая уведомления о зачислении его в члены комитета, князь Андрей возобновил старые знакомства особенно с теми лицами, которые, он знал, были в силе и могли быть нужны ему. Он испытывал теперь в Петербурге чувство, подобное тому, какое он испытывал накануне сражения, когда его томило беспокойное любопытство и непреодолимо тянуло в высшие сферы, туда, где готовилось будущее, от которого зависели судьбы миллионов. Он чувствовал по озлоблению стариков, по любопытству непосвященных, по сдержанности посвященных, по торопливости, озабоченности всех, по бесчисленному количеству комитетов, комиссий, о существовании которых он вновь узнавал каждый день, что теперь, в 1809 м году, готовилось здесь, в Петербурге, какое то огромное гражданское сражение, которого главнокомандующим было неизвестное ему, таинственное и представлявшееся ему гениальным, лицо – Сперанский. И самое ему смутно известное дело преобразования, и Сперанский – главный деятель, начинали так страстно интересовать его, что дело воинского устава очень скоро стало переходить в сознании его на второстепенное место.
Князь Андрей находился в одном из самых выгодных положений для того, чтобы быть хорошо принятым во все самые разнообразные и высшие круги тогдашнего петербургского общества. Партия преобразователей радушно принимала и заманивала его, во первых потому, что он имел репутацию ума и большой начитанности, во вторых потому, что он своим отпущением крестьян на волю сделал уже себе репутацию либерала. Партия стариков недовольных, прямо как к сыну своего отца, обращалась к нему за сочувствием, осуждая преобразования. Женское общество, свет , радушно принимали его, потому что он был жених, богатый и знатный, и почти новое лицо с ореолом романической истории о его мнимой смерти и трагической кончине жены. Кроме того, общий голос о нем всех, которые знали его прежде, был тот, что он много переменился к лучшему в эти пять лет, смягчился и возмужал, что не было в нем прежнего притворства, гордости и насмешливости, и было то спокойствие, которое приобретается годами. О нем заговорили, им интересовались и все желали его видеть.
На другой день после посещения графа Аракчеева князь Андрей был вечером у графа Кочубея. Он рассказал графу свое свидание с Силой Андреичем (Кочубей так называл Аракчеева с той же неопределенной над чем то насмешкой, которую заметил князь Андрей в приемной военного министра).
– Mon cher, [Дорогой мой,] даже в этом деле вы не минуете Михаил Михайловича. C'est le grand faiseur. [Всё делается им.] Я скажу ему. Он обещался приехать вечером…
– Какое же дело Сперанскому до военных уставов? – спросил князь Андрей.
Кочубей, улыбнувшись, покачал головой, как бы удивляясь наивности Болконского.
– Мы с ним говорили про вас на днях, – продолжал Кочубей, – о ваших вольных хлебопашцах…
– Да, это вы, князь, отпустили своих мужиков? – сказал Екатерининский старик, презрительно обернувшись на Болконского.
– Маленькое именье ничего не приносило дохода, – отвечал Болконский, чтобы напрасно не раздражать старика, стараясь смягчить перед ним свой поступок.
– Vous craignez d'etre en retard, [Боитесь опоздать,] – сказал старик, глядя на Кочубея.
– Я одного не понимаю, – продолжал старик – кто будет землю пахать, коли им волю дать? Легко законы писать, а управлять трудно. Всё равно как теперь, я вас спрашиваю, граф, кто будет начальником палат, когда всем экзамены держать?
– Те, кто выдержат экзамены, я думаю, – отвечал Кочубей, закидывая ногу на ногу и оглядываясь.
– Вот у меня служит Пряничников, славный человек, золото человек, а ему 60 лет, разве он пойдет на экзамены?…
– Да, это затруднительно, понеже образование весьма мало распространено, но… – Граф Кочубей не договорил, он поднялся и, взяв за руку князя Андрея, пошел навстречу входящему высокому, лысому, белокурому человеку, лет сорока, с большим открытым лбом и необычайной, странной белизной продолговатого лица. На вошедшем был синий фрак, крест на шее и звезда на левой стороне груди. Это был Сперанский. Князь Андрей тотчас узнал его и в душе его что то дрогнуло, как это бывает в важные минуты жизни. Было ли это уважение, зависть, ожидание – он не знал. Вся фигура Сперанского имела особенный тип, по которому сейчас можно было узнать его. Ни у кого из того общества, в котором жил князь Андрей, он не видал этого спокойствия и самоуверенности неловких и тупых движений, ни у кого он не видал такого твердого и вместе мягкого взгляда полузакрытых и несколько влажных глаз, не видал такой твердости ничего незначащей улыбки, такого тонкого, ровного, тихого голоса, и, главное, такой нежной белизны лица и особенно рук, несколько широких, но необыкновенно пухлых, нежных и белых. Такую белизну и нежность лица князь Андрей видал только у солдат, долго пробывших в госпитале. Это был Сперанский, государственный секретарь, докладчик государя и спутник его в Эрфурте, где он не раз виделся и говорил с Наполеоном.
Сперанский не перебегал глазами с одного лица на другое, как это невольно делается при входе в большое общество, и не торопился говорить. Он говорил тихо, с уверенностью, что будут слушать его, и смотрел только на то лицо, с которым говорил.
Князь Андрей особенно внимательно следил за каждым словом и движением Сперанского. Как это бывает с людьми, особенно с теми, которые строго судят своих ближних, князь Андрей, встречаясь с новым лицом, особенно с таким, как Сперанский, которого он знал по репутации, всегда ждал найти в нем полное совершенство человеческих достоинств.
Сперанский сказал Кочубею, что жалеет о том, что не мог приехать раньше, потому что его задержали во дворце. Он не сказал, что его задержал государь. И эту аффектацию скромности заметил князь Андрей. Когда Кочубей назвал ему князя Андрея, Сперанский медленно перевел свои глаза на Болконского с той же улыбкой и молча стал смотреть на него.
– Я очень рад с вами познакомиться, я слышал о вас, как и все, – сказал он.
Кочубей сказал несколько слов о приеме, сделанном Болконскому Аракчеевым. Сперанский больше улыбнулся.
– Директором комиссии военных уставов мой хороший приятель – господин Магницкий, – сказал он, договаривая каждый слог и каждое слово, – и ежели вы того пожелаете, я могу свести вас с ним. (Он помолчал на точке.) Я надеюсь, что вы найдете в нем сочувствие и желание содействовать всему разумному.
Около Сперанского тотчас же составился кружок и тот старик, который говорил о своем чиновнике, Пряничникове, тоже с вопросом обратился к Сперанскому.
Князь Андрей, не вступая в разговор, наблюдал все движения Сперанского, этого человека, недавно ничтожного семинариста и теперь в руках своих, – этих белых, пухлых руках, имевшего судьбу России, как думал Болконский. Князя Андрея поразило необычайное, презрительное спокойствие, с которым Сперанский отвечал старику. Он, казалось, с неизмеримой высоты обращал к нему свое снисходительное слово. Когда старик стал говорить слишком громко, Сперанский улыбнулся и сказал, что он не может судить о выгоде или невыгоде того, что угодно было государю.
Поговорив несколько времени в общем кругу, Сперанский встал и, подойдя к князю Андрею, отозвал его с собой на другой конец комнаты. Видно было, что он считал нужным заняться Болконским.
– Я не успел поговорить с вами, князь, среди того одушевленного разговора, в который был вовлечен этим почтенным старцем, – сказал он, кротко презрительно улыбаясь и этой улыбкой как бы признавая, что он вместе с князем Андреем понимает ничтожность тех людей, с которыми он только что говорил. Это обращение польстило князю Андрею. – Я вас знаю давно: во первых, по делу вашему о ваших крестьянах, это наш первый пример, которому так желательно бы было больше последователей; а во вторых, потому что вы один из тех камергеров, которые не сочли себя обиженными новым указом о придворных чинах, вызывающим такие толки и пересуды.
– Да, – сказал князь Андрей, – отец не хотел, чтобы я пользовался этим правом; я начал службу с нижних чинов.
– Ваш батюшка, человек старого века, очевидно стоит выше наших современников, которые так осуждают эту меру, восстановляющую только естественную справедливость.
– Я думаю однако, что есть основание и в этих осуждениях… – сказал князь Андрей, стараясь бороться с влиянием Сперанского, которое он начинал чувствовать. Ему неприятно было во всем соглашаться с ним: он хотел противоречить. Князь Андрей, обыкновенно говоривший легко и хорошо, чувствовал теперь затруднение выражаться, говоря с Сперанским. Его слишком занимали наблюдения над личностью знаменитого человека.
– Основание для личного честолюбия может быть, – тихо вставил свое слово Сперанский.
– Отчасти и для государства, – сказал князь Андрей.
– Как вы разумеете?… – сказал Сперанский, тихо опустив глаза.
– Я почитатель Montesquieu, – сказал князь Андрей. – И его мысль о том, что le рrincipe des monarchies est l'honneur, me parait incontestable. Certains droits еt privileges de la noblesse me paraissent etre des moyens de soutenir ce sentiment. [основа монархий есть честь, мне кажется несомненной. Некоторые права и привилегии дворянства мне кажутся средствами для поддержания этого чувства.]
Улыбка исчезла на белом лице Сперанского и физиономия его много выиграла от этого. Вероятно мысль князя Андрея показалась ему занимательною.
– Si vous envisagez la question sous ce point de vue, [Если вы так смотрите на предмет,] – начал он, с очевидным затруднением выговаривая по французски и говоря еще медленнее, чем по русски, но совершенно спокойно. Он сказал, что честь, l'honneur, не может поддерживаться преимуществами вредными для хода службы, что честь, l'honneur, есть или: отрицательное понятие неделанья предосудительных поступков, или известный источник соревнования для получения одобрения и наград, выражающих его.
Доводы его были сжаты, просты и ясны.
Институт, поддерживающий эту честь, источник соревнования, есть институт, подобный Legion d'honneur [Ордену почетного легиона] великого императора Наполеона, не вредящий, а содействующий успеху службы, а не сословное или придворное преимущество.
– Я не спорю, но нельзя отрицать, что придворное преимущество достигло той же цели, – сказал князь Андрей: – всякий придворный считает себя обязанным достойно нести свое положение.
– Но вы им не хотели воспользоваться, князь, – сказал Сперанский, улыбкой показывая, что он, неловкий для своего собеседника спор, желает прекратить любезностью. – Ежели вы мне сделаете честь пожаловать ко мне в среду, – прибавил он, – то я, переговорив с Магницким, сообщу вам то, что может вас интересовать, и кроме того буду иметь удовольствие подробнее побеседовать с вами. – Он, закрыв глаза, поклонился, и a la francaise, [на французский манер,] не прощаясь, стараясь быть незамеченным, вышел из залы.


Первое время своего пребыванья в Петербурге, князь Андрей почувствовал весь свой склад мыслей, выработавшийся в его уединенной жизни, совершенно затемненным теми мелкими заботами, которые охватили его в Петербурге.
С вечера, возвращаясь домой, он в памятной книжке записывал 4 или 5 необходимых визитов или rendez vous [свиданий] в назначенные часы. Механизм жизни, распоряжение дня такое, чтобы везде поспеть во время, отнимали большую долю самой энергии жизни. Он ничего не делал, ни о чем даже не думал и не успевал думать, а только говорил и с успехом говорил то, что он успел прежде обдумать в деревне.
Он иногда замечал с неудовольствием, что ему случалось в один и тот же день, в разных обществах, повторять одно и то же. Но он был так занят целые дни, что не успевал подумать о том, что он ничего не думал.
Сперанский, как в первое свидание с ним у Кочубея, так и потом в середу дома, где Сперанский с глазу на глаз, приняв Болконского, долго и доверчиво говорил с ним, сделал сильное впечатление на князя Андрея.
Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей.
Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».
Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора.