Антонеску, Йон

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Ион Антонеску»)
Перейти к: навигация, поиск
Йон Виктор Антонеску
рум. Ion Victor Antonescu<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Кондукэтор Румынии маршал Йон Антонеску. Фото времён Второй мировой войны.</td></tr>

Кондукэтор Румынии
4 сентября 1940 — 23 августа 1944
Монарх: Михай I
Предшественник: должность учреждена
Преемник: должность упразднена
премьер-министр Румынии
5 сентября 1940 — 23 августа 1944
Монарх: Кароль II
Михай I
Предшественник: Ион Джигурту
Преемник: Юлиу Маниу
 
Рождение: 15 июня 1882(1882-06-15)
Питешти, Королевство Румыния
Смерть: 1 июня 1946(1946-06-01) (63 года)
Жилава, Королевство Румыния
Образование: военное училище и военный колледж во Франции
 
Военная служба
Годы службы: 19071944
Принадлежность: Румыния Румыния
Звание: маршал
Командовал: Вооружённые силы Румынии
Сражения: Крестьянское восстание в Румынии 1907 года
Вторая Балканская война
Первая мировая война
Чехословацко-венгерская война
Вторая мировая война
 
Награды:

Йо́н Ви́ктор Антоне́ску[1] (рум. Ion Victor Antonescu; 15 июня 18821 июня 1946) — румынский государственный и военный деятель. Маршал, премьер-министр и кондукэтор (аналог фюрера или дуче, рум. conducătorul, conducător) Румынии в 19401944 годах.





Молодость

Йон Антонеску родился в городе Питешти, в семье крупного землевладельца. Учился в военном училище и военном колледже во Франции. Участник карательных экспедиций против крестьянских восстаний 1907 и 1918 годов. Во время Второй (Межсоюзнической) Балканской войны в 1913 г. — начальник оперативного отдела штаба кавалерийской дивизии. В 1914 г. — командир эскадрона кавалерийской школы. Участник Первой мировой войны и военной интервенции против Венгерской советской республики в 1919 г. Занимал высокие посты в румынской армии. С 1923 военный атташе в Париже, с 1926 — в Лондоне.

Военная карьера

В 1926 — начальник кавалерийской школы, в 1927 и 1931 — начальник Высшей военной школы. В 1928 — секретарь Министерства национальной обороны, затем командовал полком, бригадой. В 1933 назначен начальником Генштаба румынской армии, с 1934 — командир дивизии, с 1937 — министр обороны. С 21 августа 1941 года — маршал Румынии.

Приход к власти

Антонеску приобрел большую популярность в финансово-промышленных кругах. Опасаясь роста влияния Антонеску, король Кароль II в середине 1938 отдал приказ об аресте генерала, но вскоре тот был освобожден. В ноябре 1938 румынский король предпринял поездку во Францию, Великобританию и Германию. Во время заграничной поездки короля шла подготовка к вооруженному восстанию, в подготовке путча принимал участие и Антонеску. Возвратившись в Румынию, король получил известие о вспыхнувших беспорядках. На следующий день Антонеску был смещен с должности.

После ряда непопулярных действий (передачи Бессарабии и Северной Буковины СССР, территориальных уступок Болгарии и Венгрии) Кароль II оказался в политической изоляции. Антонеску же, сменив пост военного министра на должность командующего военным округом, критиковал внешнюю политику нового правительства Румынии, заключавшуюся в балансировании между англо-французским и германо-итальянским блоками, — и требовал ориентации исключительно на Германию. Когда в июле 1940 Антонеску направил Каролю письмо с протестом против возвращения СССР Бессарабии, — он был посажен под домашний арест. После принятия правительством Кароля II условий Второго Венского Арбитража, по которому от Румынии в пользу Венгрии отторгалась территория Северной Трансильвании, 30-31 августа по всей Румынии начались демонстрации протеста. Попытка «Железной гвардии» захватить власть вооружённым путём провалилась. Однако, в известном смысле, власть всё-таки перешла к железногвардейцам — на основе их союза с Антонеску и его приверженцами в военных и политических кругах страны. Под давлением правящих кругов, Кароль II был вынужден 5 сентября 1940 назначить Антонеску главой «национального легионерского правительства», в состав которого вошли не только военные сторонники Антонеску, но и представители фашистского движения «Железная гвардия», основанного Корнелиу Кодряну. На следующий день Антонеску потребовал от Кароля II отречься от престола в пользу сына Михая I. После выполнения этого требования король покинул страну.

Альянс с гитлеровской Германией

Уже в сентябре 1940 в Румынию прибыла германская военная миссия, а в Плоешти для охраны нефтяных разработок были направлены части 13-й мотопехотной и 16-й танковой германских дивизий. 23 ноября 1940 Антонеску подписал протокол о присоединении Румынии к Тройственному пакту, при этом он сделал заявление, в котором указал на «органическую и естественную связь» между легионерами, НСДАП и итальянскими фашистами. Затем он провел переговоры с генерал-фельдмаршалом Кейтелем относительно реорганизации и повышения боеспособности румынской армии. Антонеску отменил действие конституции, усилил репрессии против оппозиции. К сентябрю 1940 в Румынии было создано 35 концлагерей. Румыния была объявлена «национал-легионерским государством», а «Железная гвардия» — её правящей партией.

Разрыв с «Железной гвардией» и установление единоличной диктатуры

Однако вскоре после прихода Антонеску к власти отношения между бывшими соратниками обострились. Уже в конце октября 1940 Антонеску был вынужден принимать меры к обузданию развёрнутого «Железной гвардией» террора. Его взаимоотношения с Хория Симой всё более и более обострились. В конце ноября 1940 года в государстве возник кризис, вызванный всплеском террора, установленным «легионерами», в ходе которого были убиты их политические противники, в том числе и видные государственные деятели: бывший премьер-министр Николае Йорга, экс-министры Маджару, Арджешану, Яманди. Антонеску предпринял попытку удалить легионеров из правительства, но по просьбе Гитлера отказался от своего намерения. Однако, 30 ноября 1940 объявил о роспуске легионерской полиции (что фактически не было исполнено), а три дня спустя издал предписание о принятии строгих мер в связи с самоуправством железногвардейцев. На встрече с Гитлером в Берлине 14 января 1941 г., Антонеску наконец-то заручился его поддержкой в борьбе с «Железной гвардией». 20 января 1941 «Железная гвардия», уповавшая на поддержку Германии, подняла мятеж. Но Гитлер сделал ставку на Антонеску, и тот 22 января подавил выступление, ликвидировал «Железную гвардию», сняв всех членов организации с ответственных должностей, и создал правительство из своих сторонников. Одновременно Антонеску был провозглашён руководителем государства — «кондукэтором» (рум. conducătorul, conducător — вождь) и верховным главнокомандующим румынской армии. Вскоре Антонеску установил в стране режим личной власти, основу которой составляла армия, полностью поддерживавшая Антонеску. Он упразднил гражданские права и свободы, ликвидировал политические партии, отменил разделение ветвей власти, ввёл управление посредством указов-законов. Кондукэтор открыто поддерживал антисемитские и ультранационалистические настроения. 4 декабря 1940 было подписано румыно-германское соглашение о претворении в жизнь 10-летнего плана экономического сотрудничества, предусмотренного договором от 25 марта 1939. Это соглашение de facto ставило Румынию в положение аграрно-сырьевого придатка Германии. По требованию Германии Антонеску организовал депортацию около 40 000 румынских евреев в германские концлагеря; при этом было конфисковано их имущество на сумму около 40 млн долларов. Позже он санкционировал аресты евреев на присоединенной к Румынии советской территории (Одесса и т. д.).

Военные действия против СССР

Пользуясь сильными антисоветскими настроениями в Румынии, вызванными присоединением к СССР территорий Бессарабии и Северной Буковины, поддержал военные действия Германии против СССР, под лозунгом «Священной войны за национальное воссоединение».

В течение 1941 года на территории Румынии была создана армейская группировка из 11-й германской, 3-й и 4-й румынских армий, предназначенная для войны против СССР. 22 июня 1941 года Румыния вступила в войну против СССР на стороне Германии. Румынские войска, перешедшие в наступление 1 июля 1941 года, в тактическом отношении были подчинены командованию Группы армий «Юг», хотя под командованием Антонеску и была сформирована группа армий «Антонеску» из румынских и немецких войск. В состав группы армий вошли 3-я (генерал П. Думитреску) и 4-я (генерал Н. Чуперка) армии, а также II корпус (генерал Н. Мачичи) и 11-я пехотная дивизия. До середины августа 1941 года румынские войска наступали на территории Бессарабии и Северной Буковины. 6 августа 1941 года Антонеску награждён германским Рыцарским крестом Железного креста. В 19411942 одновременно возглавлял Военное министерство. Для управления оккупированными землями Антонеску учредил три губернаторства: Бессарабию, Буковину и Транснистрию.

После взрыва, уничтожившего 22 октября 1941 года штаб румынских войск в Одессе, Антонеску приказал расстрелять за каждого убитого офицера — 200, за каждого солдата — 100 евреев. Всего по этому приказу было убито 25 тыс. одесских евреев.

В январе 1942 прибывший в Бухарест Кейтель потребовал от Антонеску увеличения численности румынских войск на советско-германском фронте, после чего летом 1942 года Антонеску провел мобилизацию дополнительных контингентов. Однако потери были настолько велики, что Антонеску в сентябре 1942 года был вынужден провести новую мобилизацию. Огромные потери румын под Сталинградом (было разбито 18 из 22 румынских дивизий; с начала войны до весны 1943 года румынская армия потеряла более 500 тыс. чел.) и рост дезертирства в войсках вынудили Антонеску начать мероприятия по подготовке выхода Румынии из войны (осуществление переговоров было поручено Михаю Антонеску). Тем не менее, на встрече с Гитлером 12-13 апреля 1943 года он удовлетворил все его экономические требования.

Поражение и казнь

24 марта 1944 советские войска вступили на территорию Румынии. В августе 1944 советские войска в ходе Ясско-Кишинёвской операции нанесли тяжёлое поражение германо-румынским войскам, в Румынии началось восстание. 23 августа 1944 Антонеску был вызван Михаем I во дворец, где король потребовал от него немедленного заключения перемирия с Красной Армией. Антонеску начал отказываться, предложив закрепиться на линии Фокшаны-Нэмолоаэ-Галац, а также заявив, что о перемирии необходимо предупредить своего союзника — Германию — за 15 дней. После этого Антонеску был арестован майором Антоном Думитреску, а 24 августа Румыния объявила о своем выходе из войны. Безвозвратные потери Румынии за 1941—1944 годы на советско-германском фронте Второй мировой войны составили 475 070 военнослужащих[2]. После ареста Антонеску был выдан советскому командованию и отправлен в СССР[3]. После войны передан румынскому коммунистическому правительству. 17 мая 1946 приговорен румынским судом в Бухаресте к смертной казни как военный преступник. В последнем слове на суде отверг предъявленные ему обвинения и сказал: «Требую для себя смертного приговора, от прошения о помиловании отказываюсь»[4]. 1 июня в 18:06 по местному времени, он был расстрелян. Перед казнью потребовал, чтобы приговор привели в исполнение солдаты, а не жандармы, как это было заведено. Когда ему отказали, крикнул: «Канальи! Канальи!»[4]. Вместе с ним были казнены Г. Алексяну, К. Василиу и М. Антонеску.

Попытки реабилитации

5 декабря 2006 года Апелляционный суд Бухареста вынес решение, которое частично освобождает маршала Иона Антонеску, руководившего Румынией с 1940 по 1944 год, от ответственности за союз с нацистской Германией в войне против Советского Союза. В частности, он признал Антонеску и других членов его правительства невиновными в преступлениях против мира, так как, по мнению суда, война Румынии против СССР была «превентивно-оборонительной» и «юридически оправданной» существованием на румынско-советской границе «постоянного и неизбежного чрезвычайного положения». «Война за освобождение Бессарабии и Северной Буковины», — как была названа первая фаза участия Румынии в войне, — признана «легитимной» с 22 июня 1941 года «до устранения советской военной угрозы»[5]. В мае 2008 года Верховный суд Румынии отменил это решение[6].

Увековечение памяти

29 сентября 2010 в посёлке Кодру, находящемся в составе муниципии Кишинёв, местный совет большинством голосов принял решение дать название «Вилла Антонеску» улице, на которой находился дом, где останавливался румынский маршал. По словам местного мэра, данная инициатива принадлежит жителям улицы, а решение не окончательное[7]. В городе Сату-Маре его именем названа улица.

Напишите отзыв о статье "Антонеску, Йон"

Примечания

  1. [bigenc.ru/text/701668 Антонеску] / Т. А. Покивайлова // Анкилоз — Банка. — М. : Большая Российская энциклопедия, 2005. — С. 70. — (Большая российская энциклопедия : [в 35 т.] / гл. ред. Ю. С. Осипов ; 2004—, т. 2). — ISBN 5-85270-330-3.</span>
  2. [www.soldat.ru/doc/casualties/book/chapter5_13_11.html «Россия и СССР в войнах XX века.» Потери вооружённых сил. Людские потери противника]
  3. [www.vpk-news.ru/article.asp?pr_sign=archive.2007.206.articles.history_02 КАК МАРШАЛ ИОН АНТОНЕСКУ БЫЛ ДОСТАВЛЕН В МОСКВУ]
  4. 1 2 [www.obozrevatel.com/news/2008/5/30/240384.htm Умер Ион Антонеску (1882—1946), диктатор Румынии]
  5. [www.ziua.ro/display.php?data=2007-02-20&id=216243&ziua=fb713611e9fc56de542262b59168ca42 Война против СССР была легитимной] = Razboiul anti-URSS a fost legitim // Ziua. — 20.02.2007. — № 3860.
  6. [www.mediafax.ro/justitie/reabilitarea-numelui-maresalului-antonescu-respinsa.html?4727;2616337 Reabilitarea numelui mareşalului Antonescu, respinsă — Mediafax]
  7. [ru.publika.md/link_53471.html Местный совет посёлка Кодру решил назвать улицу «Вилла Антонеску»]
  8. </ol>

Источники

В Викицитатнике есть страница по теме
Ион Антонеску

Ссылки

  • На Викискладе есть медиафайлы по теме Ион Антонеску
  • [www.youtube.com/watch?v=tuOsecaN9lE&feature=related Казнь Антонеску. Кинохроника]
  • [www.hrono.info/biograf/bio_a/antonesku.html Биография Антонеску в интернет-проекте ХРОНОС]
</center>

Отрывок, характеризующий Антонеску, Йон

«Кавалеристы идут на сраженье, и встречают раненых, и ни на минуту не задумываются над тем, что их ждет, а идут мимо и подмигивают раненым. А из этих всех двадцать тысяч обречены на смерть, а они удивляются на мою шляпу! Странно!» – думал Пьер, направляясь дальше к Татариновой.
У помещичьего дома, на левой стороне дороги, стояли экипажи, фургоны, толпы денщиков и часовые. Тут стоял светлейший. Но в то время, как приехал Пьер, его не было, и почти никого не было из штабных. Все были на молебствии. Пьер поехал вперед к Горкам.
Въехав на гору и выехав в небольшую улицу деревни, Пьер увидал в первый раз мужиков ополченцев с крестами на шапках и в белых рубашках, которые с громким говором и хохотом, оживленные и потные, что то работали направо от дороги, на огромном кургане, обросшем травою.
Одни из них копали лопатами гору, другие возили по доскам землю в тачках, третьи стояли, ничего не делая.
Два офицера стояли на кургане, распоряжаясь ими. Увидав этих мужиков, очевидно, забавляющихся еще своим новым, военным положением, Пьер опять вспомнил раненых солдат в Можайске, и ему понятно стало то, что хотел выразить солдат, говоривший о том, что всем народом навалиться хотят. Вид этих работающих на поле сражения бородатых мужиков с их странными неуклюжими сапогами, с их потными шеями и кое у кого расстегнутыми косыми воротами рубах, из под которых виднелись загорелые кости ключиц, подействовал на Пьера сильнее всего того, что он видел и слышал до сих пор о торжественности и значительности настоящей минуты.


Пьер вышел из экипажа и мимо работающих ополченцев взошел на тот курган, с которого, как сказал ему доктор, было видно поле сражения.
Было часов одиннадцать утра. Солнце стояло несколько влево и сзади Пьера и ярко освещало сквозь чистый, редкий воздух огромную, амфитеатром по поднимающейся местности открывшуюся перед ним панораму.
Вверх и влево по этому амфитеатру, разрезывая его, вилась большая Смоленская дорога, шедшая через село с белой церковью, лежавшее в пятистах шагах впереди кургана и ниже его (это было Бородино). Дорога переходила под деревней через мост и через спуски и подъемы вилась все выше и выше к видневшемуся верст за шесть селению Валуеву (в нем стоял теперь Наполеон). За Валуевым дорога скрывалась в желтевшем лесу на горизонте. В лесу этом, березовом и еловом, вправо от направления дороги, блестел на солнце дальний крест и колокольня Колоцкого монастыря. По всей этой синей дали, вправо и влево от леса и дороги, в разных местах виднелись дымящиеся костры и неопределенные массы войск наших и неприятельских. Направо, по течению рек Колочи и Москвы, местность была ущелиста и гориста. Между ущельями их вдали виднелись деревни Беззубово, Захарьино. Налево местность была ровнее, были поля с хлебом, и виднелась одна дымящаяся, сожженная деревня – Семеновская.
Все, что видел Пьер направо и налево, было так неопределенно, что ни левая, ни правая сторона поля не удовлетворяла вполне его представлению. Везде было не доле сражения, которое он ожидал видеть, а поля, поляны, войска, леса, дымы костров, деревни, курганы, ручьи; и сколько ни разбирал Пьер, он в этой живой местности не мог найти позиции и не мог даже отличить ваших войск от неприятельских.
«Надо спросить у знающего», – подумал он и обратился к офицеру, с любопытством смотревшему на его невоенную огромную фигуру.
– Позвольте спросить, – обратился Пьер к офицеру, – это какая деревня впереди?
– Бурдино или как? – сказал офицер, с вопросом обращаясь к своему товарищу.
– Бородино, – поправляя, отвечал другой.
Офицер, видимо, довольный случаем поговорить, подвинулся к Пьеру.
– Там наши? – спросил Пьер.
– Да, а вон подальше и французы, – сказал офицер. – Вон они, вон видны.
– Где? где? – спросил Пьер.
– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.
Толпа, окружавшая икону, вдруг раскрылась и надавила Пьера. Кто то, вероятно, очень важное лицо, судя по поспешности, с которой перед ним сторонились, подходил к иконе.
Это был Кутузов, объезжавший позицию. Он, возвращаясь к Татариновой, подошел к молебну. Пьер тотчас же узнал Кутузова по его особенной, отличавшейся от всех фигуре.
В длинном сюртуке на огромном толщиной теле, с сутуловатой спиной, с открытой белой головой и с вытекшим, белым глазом на оплывшем лице, Кутузов вошел своей ныряющей, раскачивающейся походкой в круг и остановился позади священника. Он перекрестился привычным жестом, достал рукой до земли и, тяжело вздохнув, опустил свою седую голову. За Кутузовым был Бенигсен и свита. Несмотря на присутствие главнокомандующего, обратившего на себя внимание всех высших чинов, ополченцы и солдаты, не глядя на него, продолжали молиться.
Когда кончился молебен, Кутузов подошел к иконе, тяжело опустился на колена, кланяясь в землю, и долго пытался и не мог встать от тяжести и слабости. Седая голова его подергивалась от усилий. Наконец он встал и с детски наивным вытягиванием губ приложился к иконе и опять поклонился, дотронувшись рукой до земли. Генералитет последовал его примеру; потом офицеры, и за ними, давя друг друга, топчась, пыхтя и толкаясь, с взволнованными лицами, полезли солдаты и ополченцы.


Покачиваясь от давки, охватившей его, Пьер оглядывался вокруг себя.
– Граф, Петр Кирилыч! Вы как здесь? – сказал чей то голос. Пьер оглянулся.
Борис Друбецкой, обчищая рукой коленки, которые он запачкал (вероятно, тоже прикладываясь к иконе), улыбаясь подходил к Пьеру. Борис был одет элегантно, с оттенком походной воинственности. На нем был длинный сюртук и плеть через плечо, так же, как у Кутузова.
Кутузов между тем подошел к деревне и сел в тени ближайшего дома на лавку, которую бегом принес один казак, а другой поспешно покрыл ковриком. Огромная блестящая свита окружила главнокомандующего.
Икона тронулась дальше, сопутствуемая толпой. Пьер шагах в тридцати от Кутузова остановился, разговаривая с Борисом.
Пьер объяснил свое намерение участвовать в сражении и осмотреть позицию.
– Вот как сделайте, – сказал Борис. – Je vous ferai les honneurs du camp. [Я вас буду угощать лагерем.] Лучше всего вы увидите все оттуда, где будет граф Бенигсен. Я ведь при нем состою. Я ему доложу. А если хотите объехать позицию, то поедемте с нами: мы сейчас едем на левый фланг. А потом вернемся, и милости прошу у меня ночевать, и партию составим. Вы ведь знакомы с Дмитрием Сергеичем? Он вот тут стоит, – он указал третий дом в Горках.
– Но мне бы хотелось видеть правый фланг; говорят, он очень силен, – сказал Пьер. – Я бы хотел проехать от Москвы реки и всю позицию.
– Ну, это после можете, а главный – левый фланг…
– Да, да. А где полк князя Болконского, не можете вы указать мне? – спросил Пьер.
– Андрея Николаевича? мы мимо проедем, я вас проведу к нему.
– Что ж левый фланг? – спросил Пьер.
– По правде вам сказать, entre nous, [между нами,] левый фланг наш бог знает в каком положении, – сказал Борис, доверчиво понижая голос, – граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так… но, – Борис пожал плечами. – Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь… – И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. – А! Паисий Сергеич, – сказал Борис, с свободной улыбкой обращаясь к Кайсарову, – А я вот стараюсь объяснить графу позицию. Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.