Иордан, Ольга Генриховна

Ольга Иордан
Ольга Иордан, 1940-е гг.
Имя при рождении:	Ольга Генриховна Иордан
Дата рождения:	18 мая 1907(1907-05-18)
Место рождения:	Санкт-Петербург, Российская империя
Дата смерти:	27 мая 1971(1971-05-27) (64 года)
Место смерти:	Ленинград, СССР
Профессия:	артистка балета, балетный педагог, балетмейстер, балетный педагог
Гражданство:	Российская империя Российская империя→СССР СССР
Театр:	Мариинский театр
Награды:

О́льга Ге́нриховна Ио́рдан (18 мая 1907, Санкт-Петербург — 27 мая 1971, Ленинград) — артистка балета и педагог и балетмейстер, солистка Ленинградского театра оперы и балета им. Кирова.

Биография

В 1926 году окончила Ленинградский хореографический техникум по классу Агриппины Вагановой. На экзаменационном спектакле выступала в главной партии в возобновлённом балете Мариуса Петипа «Талисман»

Была принята в балетную труппу Государственного театра оперы и балета, где танцевала с 1926 по 1950 год. Классическая балерина, Иордан обладала развитой техникой, её исполнение отличалось бравурной эффектностью, широтой и смелостью, в то же время было музыкальным и психологически содержательным. Экспрессивный, порывистый, широкий, полный жизненной силы, танец Иордан поражал сверкающей техникой, отточенностью движений, неожиданностью акцентов. Сочетала технику партерных и воздушных движений: поток стремительных вращений, сложных комбинаций, проделанных в головокружительном темпе, сменяли лёгкие, воздушные прыжки. При этом её танец всегда был чётко, даже остро и резко очерчен.

Танцевала разнообразный классический и современный репертуар. Лучшими партиями считаются Одиллия, Раймонда и Китри. Была первой исполнительницей партий Дивы и Жанны в балетах Василия Вайнонена «Золотой век» (1930) и «Пламя Парижа» (1932) и партии Заремы в балете Ростислава Захарова «Бахчисарайский фонтан» (1934).

В годы блокады Ленинграда, в 1942—1944 годах возглавляла балетный коллектив, где поставила свои редакции классических балетов «Эсмеральда», «Шопениана» и «Конёк-Горбунок», а также исполнила в них ведущие партии.

В 1944 году, после снятия блокады, вернулась в труппу Кировского театра, оставила сцену в 1950 году.

Преподавала классический танец в ленинградском (в 1939—1940 и с 1946) и московском хореографических училищах.

Репертуар

• «Талисман», спектакль Ленинградского хореографического техникума
• 26 октября 1930 — Дива*, «Золотой век», хореография В. Вайнонена (Комсомолка — Галина Уланова, Западная комсомолка — Ольга Мунгалова, Фашист — Борис Шавров, Ангел мира — Алла Шелест)
• 7 ноября 1932 — Жанна*, «Пламя Парижа», хореография В. Вайнонена (Жером — Вахтанг Чабукиани, Мирейль де Пуатье — Наталия Дудинская, Тереза — Нина Анисимова, Мистраль — Константин Сергеев)
• 1933 — Одетта и Одиллия, «Лебединое озеро», хореография М. Петипа и Л. Иванова
• 28 сентября 1934 — Зарема*, «Бахчисарайский фонтан», хореография Р. Захарова (Мария — Галина Уланова, Гирей — Михаил Дудко)
• 1940 — Панночка, «Тарас Бульба» на музыку Соловьева-Седого, хореография Ф. Лопухова
• Раймонда, «Раймонда», хореография М. Петипа
• Китри, «Дон Кихот», хореография М. Петипа и А. Горского
• Никия и Гамзатти, «Баядерка», хореография М. Петипа
• Сванильда, «Коппелия»
• фея Бриллиантов и принцесса Флорина, «Спящая красавица», хореография М. Петипа
• Лауренсия, «Лауренсия», хореография В. Чабукиани
• Тао Хоа, «Красный мак»
• Катерина, «Каменный цветок»
• Смеральдина, «Пульчинелла» И. Стравинского
• Сильфида, «Шопениана»** на музыку Шопена, хореография М. Фокина
• Эсмеральда, «Эсмеральда»**
• Царь-девица, «Конёк-Горбунок»**, хореография М. Петипа
• Медора, «Корсар», хореография М. Петипа
• 1945 — «Мадлена*, «Итальянское каприччио»** на музыку П. И. Чайковского
• 1947 — Дева-краса*, «Весенняя сказка» (1947) на музыку П. И. Чайковского, хореография Ф. Лопухова

(*) — первая исполнительница партии
(**) — балет в собственной постановке

Постановки

• 1942—1944 — «Эсмеральда», «Шопениана», «Конёк-Горбунок»
• 1946 — «Итальянское каприччио» на музыку П. И. Чайковского, Ленинградский малый театр
• 1947 — «Лебединое озеро» П. И. Чайковского, Саратовский театр оперы и балета

Сочинения

• Из дневника
• Рождение балетного образа
• Иордан О. Мастерство танца // Комсомольская правда : газета. — М., 1964. — № 13 февраля.

Признание и награды

• 1939 — Заслуженная артистка РСФСР
• 1956 — заслуженный деятель искусств Киргизской ССР

Литература

• Российский гуманитарный энциклопедический словарь
• Розенфельд С., Ольга Иордан, "Искусство и жизнь". Л., 1941, № 5.
• Балетная энциклопедия [www.ballet-enc.ru/html/i/iordan.html]
• Вольфсон С. М. «Мастера балета», 1967 г.

Ссылки

• www.slovco.ru/theart/i/IORDAN-11259.html
• spbballet.narod.ru/simple05.html

Отрывок, характеризующий Иордан, Ольга Генриховна

Генерал закашлялся от крика и порохового дыма и остановился в отчаянии. Всё казалось потеряно, но в эту минуту французы, наступавшие на наших, вдруг, без видимой причины, побежали назад, скрылись из опушки леса, и в лесу показались русские стрелки. Это была рота Тимохина, которая одна в лесу удержалась в порядке и, засев в канаву у леса, неожиданно атаковала французов. Тимохин с таким отчаянным криком бросился на французов и с такою безумною и пьяною решительностью, с одною шпажкой, набежал на неприятеля, что французы, не успев опомниться, побросали оружие и побежали. Долохов, бежавший рядом с Тимохиным, в упор убил одного француза и первый взял за воротник сдавшегося офицера. Бегущие возвратились, баталионы собрались, и французы, разделившие было на две части войска левого фланга, на мгновение были оттеснены. Резервные части успели соединиться, и беглецы остановились. Полковой командир стоял с майором Экономовым у моста, пропуская мимо себя отступающие роты, когда к нему подошел солдат, взял его за стремя и почти прислонился к нему. На солдате была синеватая, фабричного сукна шинель, ранца и кивера не было, голова была повязана, и через плечо была надета французская зарядная сумка. Он в руках держал офицерскую шпагу. Солдат был бледен, голубые глаза его нагло смотрели в лицо полковому командиру, а рот улыбался.Несмотря на то,что полковой командир был занят отданием приказания майору Экономову, он не мог не обратить внимания на этого солдата.
– Ваше превосходительство, вот два трофея, – сказал Долохов, указывая на французскую шпагу и сумку. – Мною взят в плен офицер. Я остановил роту. – Долохов тяжело дышал от усталости; он говорил с остановками. – Вся рота может свидетельствовать. Прошу запомнить, ваше превосходительство!
– Хорошо, хорошо, – сказал полковой командир и обратился к майору Экономову.
Но Долохов не отошел; он развязал платок, дернул его и показал запекшуюся в волосах кровь.
– Рана штыком, я остался во фронте. Попомните, ваше превосходительство.

Про батарею Тушина было забыто, и только в самом конце дела, продолжая слышать канонаду в центре, князь Багратион послал туда дежурного штаб офицера и потом князя Андрея, чтобы велеть батарее отступать как можно скорее. Прикрытие, стоявшее подле пушек Тушина, ушло, по чьему то приказанию, в середине дела; но батарея продолжала стрелять и не была взята французами только потому, что неприятель не мог предполагать дерзости стрельбы четырех никем не защищенных пушек. Напротив, по энергичному действию этой батареи он предполагал, что здесь, в центре, сосредоточены главные силы русских, и два раза пытался атаковать этот пункт и оба раза был прогоняем картечными выстрелами одиноко стоявших на этом возвышении четырех пушек.
Скоро после отъезда князя Багратиона Тушину удалось зажечь Шенграбен.
– Вишь, засумятились! Горит! Вишь, дым то! Ловко! Важно! Дым то, дым то! – заговорила прислуга, оживляясь.
Все орудия без приказания били в направлении пожара. Как будто подгоняя, подкрикивали солдаты к каждому выстрелу: «Ловко! Вот так так! Ишь, ты… Важно!» Пожар, разносимый ветром, быстро распространялся. Французские колонны, выступившие за деревню, ушли назад, но, как бы в наказание за эту неудачу, неприятель выставил правее деревни десять орудий и стал бить из них по Тушину.
Из за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по них картечью.
Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это , как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из под маленькой ручки смотрел на французов.
– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.