Иосиф (Семашко)

В Википедии существуют статьи о других людях с именем Иосиф и фамилией Семашко.

Митрополит Иосиф<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Митрополит Литовский и Виленский
6 апреля 1840 — 23 ноября 1868
Церковь:	Православная Российская Церковь
Преемник:	Макарий (Булгаков)
Имя при рождении:	Иосиф Иосифович Семашко
Рождение:	25 декабря 1798 (7 января 1799)(1799-01-07) село Павловск, Липовецкий уезд, Киевская губерния, Российская империя
Смерть:	23 ноября (5 декабря) 1868(1868-12-05) (69 лет) Вильна, Российская империя
Похоронен:	Вильнюс
Принятие монашества:	1829 год

Митрополит Иосиф (в миру Иосиф Иосифович Семашко; 25 декабря 1798 (7 января 1799), село Павловск, Липовецкий уезд, Киевская губерния — 23 ноября (5 декабря) 1868, Вильна) — епископ Православной Российской Церкви, с 1840 года архиепископ (с 30 марта 1852 года митрополит) Литовский и Виленский. Почётный член Санкт-Петербургской Академии наук (1858).

Прославился своей ролью в воссоединении униатской церкви Северо-Западного края с православием; проводил русификаторскую политику в Западном крае, противопоставляя её полонизации.

Семья и образование

Родился в селе Павловске Липовецкого уезда Киевской губернии в семье Иосифа Тимофеевича Семашко, небогатого дворянина, ставшего затем униатским священником.

Его детство прошло в православном (малорусском) окружении; по воскресным дням и праздникам родитель посылал его к службе в православный храм. С юных лет отличался трудолюбием и тягой к знаниям. В 1816 году первым учеником окончил немировскую школу, всё преподавание в которой велось на польском языке; в 1820 году — Главную духовную семинарию при Виленском университете со степенью магистра богословия. Обучение в учебных заведениях, в которых царил польский дух, не только не ополячило Иосифа Семашко, но наоборот усилило в нём русофильские настроения.

Грекокатолический священник

6 октября 1820 года был посвящён в иподиакона; 26 декабря того же года — в диакона. 28 декабря 1821 года по предложению Луцкого грекокатолического епископа принял сан священника без вступления в супружество.

В 1820—1822 годах состояли заседателем Луцкой консистории и наставником Луцкой ставленнической семинарии. 7 января 1822 года получил сан протопресвитера. 20 июня того же года был избран в асессоры духовной коллегии, состоя в которой противостоял посягательствам со стороны латинского духовенства. В 1827 года, по предложению российского правительства, подготовил записку, в которой предложил проект по постепенному присоединению грекокатолической церкви к православию; 17 января 1828 года представил новый документ, в котором изложил конкретный план мероприятий для реализации своего проекта. 22 апреля 1828 император Николай I издал указ, в котором были учтены многие его предложения: в частности, из 2-го департамента Римско-католической духовной коллегии в виде самостоятельного органа была учреждена отдельная греко-униатская духовная коллегия (членом которой он был определён; во главе её стал униатский митрополит Иосафат Булгак, сокращено число униатских епархий с четырёх до двух (Белорусской и Литовской), преобразован состав униатских консисторий и др. Было принято решение открыть Жировицкую духовную семинарию для подготовки униатского духовенства. Кроме того, были поставлены под контроль епархиальной власти члены базилианского монашеского ордена (главной опоры Рима в среде униатов).

Грекокатолический епископ

В 1829 году принял монашеский постриг; 4 августа того же года в Петербурге был хиротонисан во епископа (униатского) Мстиславского, викария Полоцкой епархии; 2 апреля 1833 года Высочайше определён епископом Литовской греко-униатской епархии.

В 1833 году вновь обращался с просьбой о личном присоединении к православию; однако российские власти предложили ему не идти на этот шаг, обещая активизировать процесс присоединения униатов и предоставить епископу Семашко более широкие возможности для этой деятельности. Одним из стимулов для правительства пойти навстречу инициативам епископа стало подавление польского восстания 1830—1831 годов, после которого правительство начало существенно ограничивать возможности Римско-католической церкви.

С 1833 году Иосиф Семашко стал Литовским епархиальным греко-униатским епископом, оставаясь при этом членом греко-униатской коллегии. В этом качестве предпринимал решительные шаги по введению в епархии православных традиций — в церквях возводились иконостасы, богослужения проводились по служебникам московской печати, из храмов убирались органы. Часто посещал приходы, вступал в конфликты с той частью духовенства, которая продолжала ориентироваться на Рим. Был противником индивидуальных присоединений униатов к православию, считая, что такие обращения лишь препятствуют реализации его плана. В 1835 году был назначен членом особого секретного комитета, образованного для направления униатских дел, и членом комиссии духовных училищ, которой подчинялись все униатские духовно-учебные заведения.

К 1837 году под влиянием епископа большинство грекокатолических священников письменно подтвердили свою готовность присоединиться к православию. В том же году грекокатолическая церковь была подчинена ведению обер-прокурора Святейшего Синода. В 1838 году скончались два униатских архиерея, выступавших против присоединения к православию — председатель грекокатолической коллегии митрополит Иосафат Булгак и епископ Иоасаф Жарский. 2 марта 1838 года председателем коллегии стал Иосиф Семашко. К этому времени все три оставшихся униатских епископа были сторонниками присоединения к православию.

Полоцкий собор

12 февраля 1839, в Неделю православия, в Полоцке во время его совместного служения с 2-мя другими сочувствовавшими его делу униатскими архиереями — Полоцого Василия (Лужинского) и викарного епископа Брестского Антония (Зубко) — был принят акт присоединении униатской церкви к православной и составлено всеподданнейшее прошение о том государю с приложением 1305 подписей духовных лиц; последнее было Высочайше одобрено 25 марта того же года. В связи с этим событием была отчеканена специальная медаль с надписью «Отторгнутые насилием (1596) воссоединены любовию (1839)». Всего в православие перешло свыше 1600 приходов с более чем 1 млн 600 тыс. верующих. Одновременно к императору обратились 111 священников западных епархий с просьбой сохранить унию и разрешить использование униатских служебников. Но их запретили в священнослужении и перевели на должности пономарей, а наиболее упорствующих выслали в Сибирь административным порядком..

Сам владыка Иосиф так описывал свои чувства:

…я с детства имел… душевное влечение к России и всему русскому… Неизмеримая Россия, связанная одною верою, одним языком, направляемая к благой цели одной волею, стала для меня лестным, великим отечеством, которому служить, благу которого споспешествовать считал я для себя священным долгом — вот сила, которая подвигла меня на воссоединение униатов, отверженных в смутные времена от величественного русского православного древа… Пламенное усердие к этому делу в течение 12 лет (1827—1839) постигло все мое существование.

30 марта 1839 года греко-униатская духовная коллегия была переименована в Белорусско-Литовскую, председателем которой стал владыка Иосиф с возведением в сан архиепископа.

В православие перешло свыше 1.600 приходов и более 1 млн 600 тысяч человек.

По этому поводу Александр Герцен опубликовал в своем лондонском «Колоколе» статью «Секущее православие», где Иосифа Семашко называл «во Иуде предатель, палач, заслуживший европейскую известность». В статье, в частности писалось следующее:

Со стороны гражданского начальства истязанием заведовал окружной Новицкий. Этот полицейский апостол сек людей до тех пор, пока человек не соглашался принять причастие от православного попа. Один четырнадцатилетний мальчик после двухсот розг отказался от такого общения с Христом. Его снова начали сечь, и только тогда, уступая страшной боли, он согласился. Православная церковь восторжествовала!

Православный архиерей

6 апреля 1840 года, после создания Литовской православной епархии, наименован архиепископом Литовским и Виленским.

Занимался ликвидацией остатков католического влияния на бывшее грекокатолическое духовенство, обновлением и украшением храмов, улучшением быта священнослужителей. В 1842 году был назначен членом комитета по делам о раскольниках и отступниках от православия. В 1842 году кафедра православного архиерея была переведена из местечка Жировицы в Вильну, что усилило конфликтные отношения между владыкой Иосифом и римско-католическим духовенством, которое считало его отступником.

С 1 апреля 1847 года — член Святейшего Синода. Делал большие пожертвования в пользу бедных, в голодные годы организовал раздачу хлеба всем нуждавшимся без различия вероисповедания, мужественно вёл себя во время эпидемии холеры. В период его управления епархией были открыты 222 приходских училища с 2700 учениками, в 1860 году учреждено первое женское училище.

Из-за своего конфликта с губернатором Д. Г. Бибиковым, просил уволить его на покой, но его прошения отклонялись.

30 марта 1852 года был возведён в сан митрополита, что для синодального периода явилось уникальным случаем возведения в митрополичий сан архиерея на провинциальной кафедре.

В 1855 году направил обер-прокурору Святейшего Синода секретное письмо о необходимости усиления православно-русского элемента в местном чиновничестве, ввиду возможности нового польского мятежа. Публикация письма в «Колоколе» А. Герцена явилась одной из причин его конфликта с Виленским генерал-губернатором В. И. Назимовым, которого он подозревал в передаче материала Герцену.

Высочайшей грамотою от 26 августа 1856 года (день коронации императора Александра II, в которой он участвовал, сослужа митрополиту Московскому Филарету (Дроздову)) сопричислен к ордену Святого апостола Андрея Первозванного.

В феврале 1859 года через обер-прокурора Святейшего Синода направил императору Александру II записку о гибельных последствиях примирительной политики в отношении поляков и латинской пропаганды в Западном крае.

В 1863 году, во время нового польского восстания последовательно выступал на стороне российского правительства, обратившись к пастве с призывом сохранить верность русскому царю и православной вере. Митрополит оказал материальную поддержку пострадавшему во время восстания православному духовенству, восстановил и вновь построил несколько церквей. В 1865—1866 годах в епархии открылись 19 новых приходов, около 30 тысяч католиков приняли православие (в значительной степени под влиянием правительственных репрессий в ходе подавления восстания и после его окончания, хотя некоторая часть таких переходов носили искренний характер).

Любимым занятием митрополита было чтение книг. Собрал большую библиотеку, в которую входили книги по богословию, истории, естественным наукам, периодические издания на русском и иностранных языках. Большинство из них он ещё при жизни передал в Литовскую духовную семинарию, а остальные пополнили библиотеку этого учебного заведения после его смерти. Интересовался землеведением, статистикой, географией. На досуге занимался физическим трудом на свежем воздухе.

Писал мемуары; его «Записки» в трёх томах были опубликованы в Санкт-Петербурге в 1883 году. Был знаком с многими выдающимися мыслителями современности, такими как Н. М. Карамзин, А. С. Шишков и другими. Особенно близко ему было общественно-политическое течение «западноруссизм», деятели которого, такие как М. О. Коялович и его историческая школа, выступали за единство русского народа в трёх его ветвях — белорусской, великорусской и малорусской, боролись против польского католического засилья в западнорусских областях.

Скончался 23 ноября 1868 года в Вильне. Отпевание совершено 29 ноября в Николаевском соборе Вильны: возглавлял архиепископ Харьковский Макарий (Булгаков) (впоследствии митрополит Московский); за богослужением, среди прочих, присутствовали обер-прокурор Святейшего Синода граф Д. А. Толстой и главный начальник края А. Л. Потапов. Гроб был опущен в каменный склеп в пещерном храме виленских мучеников в Свято-Духовской церкви одноимённого монастыря; сверху положена доска с надписью: «Помяни, Господи, во царствии Твоем раба Твоего святителя Иосифа. Святии Виленские мученики Антоние, Иоанне и Евстафие, молите Бога о мне. 1850 года» (год изготовления доски по распоряжению покойного).

Библиография

• [mirknig.com/knigi/history/1181443039-zapiski-iosifa-semashko-mitropolita-litovskogo-v-3-ch.html Записки Иосифа митрополита Литовского, изданные Императорскою Академиею Наук по завещанию автора : В 3 частях] / Митрополит Иосиф (Семашко). — Санкт-Петербург : Типография Императорской Академии наук, 1883. — Т. 1. — 745 с.: 1 л. портр.; Т. 2. — 786 с.: 1 л. портр.; Т. 3. — 1042 с.: 1 л. портр.

Литература

1. Извеков Н., протоиерей. Высокопреосвященный Иосиф (Семашко), митрополит Литовский и Виленский. Вильно, 1889.
2. Киприанович Г. Я. Жизнь Иосифа Семашки, митрополита Литовского и Виленского. Вильно, 1897.
3. Кедров Н. И. Литовский митрополит Иосиф Семашко // Православное Обозрение. — 1887.
4. Новинский В., протоиерей. Очерк истории православия в Литве. Вильнюс, 2005.

Ссылки

• [www.ortho-rus.ru/cgi-bin/ps_file.cgi?2_1126 Биография на сайте «Русское православие».]
• [www.biografija.ru/show_bio.aspx?id=53192 Иосиф Семашко] Статья из Словаря Половцова (содержит некоторые неточности).
• [ortholibrary.ru/194-o-iosife-semashko.html Поэма, посвященная Митрополиту Иосифу Семашко.]

Отрывок, характеризующий Иосиф (Семашко)

Княгиня, подбирая платье, садилась в темноте кареты; муж ее оправлял саблю; князь Ипполит, под предлогом прислуживания, мешал всем.
– Па звольте, сударь, – сухо неприятно обратился князь Андрей по русски к князю Ипполиту, мешавшему ему пройти.
– Я тебя жду, Пьер, – ласково и нежно проговорил тот же голос князя Андрея.
Форейтор тронулся, и карета загремела колесами. Князь Ипполит смеялся отрывисто, стоя на крыльце и дожидаясь виконта, которого он обещал довезти до дому.

– Eh bien, mon cher, votre petite princesse est tres bien, tres bien, – сказал виконт, усевшись в карету с Ипполитом. – Mais tres bien. – Он поцеловал кончики своих пальцев. – Et tout a fait francaise. [Ну, мой дорогой, ваша маленькая княгиня очень мила! Очень мила и совершенная француженка.]
Ипполит, фыркнув, засмеялся.
– Et savez vous que vous etes terrible avec votre petit air innocent, – продолжал виконт. – Je plains le pauvre Mariei, ce petit officier, qui se donne des airs de prince regnant.. [А знаете ли, вы ужасный человек, несмотря на ваш невинный вид. Мне жаль бедного мужа, этого офицерика, который корчит из себя владетельную особу.]
Ипполит фыркнул еще и сквозь смех проговорил:
– Et vous disiez, que les dames russes ne valaient pas les dames francaises. Il faut savoir s'y prendre. [А вы говорили, что русские дамы хуже французских. Надо уметь взяться.]
Пьер, приехав вперед, как домашний человек, прошел в кабинет князя Андрея и тотчас же, по привычке, лег на диван, взял первую попавшуюся с полки книгу (это были Записки Цезаря) и принялся, облокотившись, читать ее из середины.
– Что ты сделал с m lle Шерер? Она теперь совсем заболеет, – сказал, входя в кабинет, князь Андрей и потирая маленькие, белые ручки.
Пьер поворотился всем телом, так что диван заскрипел, обернул оживленное лицо к князю Андрею, улыбнулся и махнул рукой.
– Нет, этот аббат очень интересен, но только не так понимает дело… По моему, вечный мир возможен, но я не умею, как это сказать… Но только не политическим равновесием…
Князь Андрей не интересовался, видимо, этими отвлеченными разговорами.
– Нельзя, mon cher, [мой милый,] везде всё говорить, что только думаешь. Ну, что ж, ты решился, наконец, на что нибудь? Кавалергард ты будешь или дипломат? – спросил князь Андрей после минутного молчания.
Пьер сел на диван, поджав под себя ноги.
– Можете себе представить, я всё еще не знаю. Ни то, ни другое мне не нравится.
– Но ведь надо на что нибудь решиться? Отец твой ждет.
Пьер с десятилетнего возраста был послан с гувернером аббатом за границу, где он пробыл до двадцатилетнего возраста. Когда он вернулся в Москву, отец отпустил аббата и сказал молодому человеку: «Теперь ты поезжай в Петербург, осмотрись и выбирай. Я на всё согласен. Вот тебе письмо к князю Василью, и вот тебе деньги. Пиши обо всем, я тебе во всем помога». Пьер уже три месяца выбирал карьеру и ничего не делал. Про этот выбор и говорил ему князь Андрей. Пьер потер себе лоб.
– Но он масон должен быть, – сказал он, разумея аббата, которого он видел на вечере.
– Всё это бредни, – остановил его опять князь Андрей, – поговорим лучше о деле. Был ты в конной гвардии?…
– Нет, не был, но вот что мне пришло в голову, и я хотел вам сказать. Теперь война против Наполеона. Ежели б это была война за свободу, я бы понял, я бы первый поступил в военную службу; но помогать Англии и Австрии против величайшего человека в мире… это нехорошо…
Князь Андрей только пожал плечами на детские речи Пьера. Он сделал вид, что на такие глупости нельзя отвечать; но действительно на этот наивный вопрос трудно было ответить что нибудь другое, чем то, что ответил князь Андрей.
– Ежели бы все воевали только по своим убеждениям, войны бы не было, – сказал он.
– Это то и было бы прекрасно, – сказал Пьер.
Князь Андрей усмехнулся.
– Очень может быть, что это было бы прекрасно, но этого никогда не будет…
– Ну, для чего вы идете на войну? – спросил Пьер.
– Для чего? я не знаю. Так надо. Кроме того я иду… – Oн остановился. – Я иду потому, что эта жизнь, которую я веду здесь, эта жизнь – не по мне!


В соседней комнате зашумело женское платье. Как будто очнувшись, князь Андрей встряхнулся, и лицо его приняло то же выражение, какое оно имело в гостиной Анны Павловны. Пьер спустил ноги с дивана. Вошла княгиня. Она была уже в другом, домашнем, но столь же элегантном и свежем платье. Князь Андрей встал, учтиво подвигая ей кресло.
– Отчего, я часто думаю, – заговорила она, как всегда, по французски, поспешно и хлопотливо усаживаясь в кресло, – отчего Анет не вышла замуж? Как вы все глупы, messurs, что на ней не женились. Вы меня извините, но вы ничего не понимаете в женщинах толку. Какой вы спорщик, мсье Пьер.
– Я и с мужем вашим всё спорю; не понимаю, зачем он хочет итти на войну, – сказал Пьер, без всякого стеснения (столь обыкновенного в отношениях молодого мужчины к молодой женщине) обращаясь к княгине.
Княгиня встрепенулась. Видимо, слова Пьера затронули ее за живое.
– Ах, вот я то же говорю! – сказала она. – Я не понимаю, решительно не понимаю, отчего мужчины не могут жить без войны? Отчего мы, женщины, ничего не хотим, ничего нам не нужно? Ну, вот вы будьте судьею. Я ему всё говорю: здесь он адъютант у дяди, самое блестящее положение. Все его так знают, так ценят. На днях у Апраксиных я слышала, как одна дама спрашивает: «c'est ca le fameux prince Andre?» Ma parole d'honneur! [Это знаменитый князь Андрей? Честное слово!] – Она засмеялась. – Он так везде принят. Он очень легко может быть и флигель адъютантом. Вы знаете, государь очень милостиво говорил с ним. Мы с Анет говорили, это очень легко было бы устроить. Как вы думаете?
Пьер посмотрел на князя Андрея и, заметив, что разговор этот не нравился его другу, ничего не отвечал.
– Когда вы едете? – спросил он.
– Ah! ne me parlez pas de ce depart, ne m'en parlez pas. Je ne veux pas en entendre parler, [Ах, не говорите мне про этот отъезд! Я не хочу про него слышать,] – заговорила княгиня таким капризно игривым тоном, каким она говорила с Ипполитом в гостиной, и который так, очевидно, не шел к семейному кружку, где Пьер был как бы членом. – Сегодня, когда я подумала, что надо прервать все эти дорогие отношения… И потом, ты знаешь, Andre? – Она значительно мигнула мужу. – J'ai peur, j'ai peur! [Мне страшно, мне страшно!] – прошептала она, содрогаясь спиною.
Муж посмотрел на нее с таким видом, как будто он был удивлен, заметив, что кто то еще, кроме его и Пьера, находился в комнате; и он с холодною учтивостью вопросительно обратился к жене:
– Чего ты боишься, Лиза? Я не могу понять, – сказал он.
– Вот как все мужчины эгоисты; все, все эгоисты! Сам из за своих прихотей, Бог знает зачем, бросает меня, запирает в деревню одну.
– С отцом и сестрой, не забудь, – тихо сказал князь Андрей.
– Всё равно одна, без моих друзей… И хочет, чтобы я не боялась.
Тон ее уже был ворчливый, губка поднялась, придавая лицу не радостное, а зверское, беличье выраженье. Она замолчала, как будто находя неприличным говорить при Пьере про свою беременность, тогда как в этом и состояла сущность дела.
– Всё таки я не понял, de quoi vous avez peur, [Чего ты боишься,] – медлительно проговорил князь Андрей, не спуская глаз с жены.
Княгиня покраснела и отчаянно взмахнула руками.
– Non, Andre, je dis que vous avez tellement, tellement change… [Нет, Андрей, я говорю: ты так, так переменился…]
– Твой доктор велит тебе раньше ложиться, – сказал князь Андрей. – Ты бы шла спать.
Княгиня ничего не сказала, и вдруг короткая с усиками губка задрожала; князь Андрей, встав и пожав плечами, прошел по комнате.
Пьер удивленно и наивно смотрел через очки то на него, то на княгиню и зашевелился, как будто он тоже хотел встать, но опять раздумывал.
– Что мне за дело, что тут мсье Пьер, – вдруг сказала маленькая княгиня, и хорошенькое лицо ее вдруг распустилось в слезливую гримасу. – Я тебе давно хотела сказать, Andre: за что ты ко мне так переменился? Что я тебе сделала? Ты едешь в армию, ты меня не жалеешь. За что?
– Lise! – только сказал князь Андрей; но в этом слове были и просьба, и угроза, и, главное, уверение в том, что она сама раскается в своих словах; но она торопливо продолжала:
– Ты обращаешься со мной, как с больною или с ребенком. Я всё вижу. Разве ты такой был полгода назад?
– Lise, я прошу вас перестать, – сказал князь Андрей еще выразительнее.
Пьер, всё более и более приходивший в волнение во время этого разговора, встал и подошел к княгине. Он, казалось, не мог переносить вида слез и сам готов был заплакать.
– Успокойтесь, княгиня. Вам это так кажется, потому что я вас уверяю, я сам испытал… отчего… потому что… Нет, извините, чужой тут лишний… Нет, успокойтесь… Прощайте…
Князь Андрей остановил его за руку.
– Нет, постой, Пьер. Княгиня так добра, что не захочет лишить меня удовольствия провести с тобою вечер.
– Нет, он только о себе думает, – проговорила княгиня, не удерживая сердитых слез.
– Lise, – сказал сухо князь Андрей, поднимая тон на ту степень, которая показывает, что терпение истощено.
Вдруг сердитое беличье выражение красивого личика княгини заменилось привлекательным и возбуждающим сострадание выражением страха; она исподлобья взглянула своими прекрасными глазками на мужа, и на лице ее показалось то робкое и признающееся выражение, какое бывает у собаки, быстро, но слабо помахивающей опущенным хвостом.
– Mon Dieu, mon Dieu! [Боже мой, Боже мой!] – проговорила княгиня и, подобрав одною рукой складку платья, подошла к мужу и поцеловала его в лоб.
– Bonsoir, Lise, [Доброй ночи, Лиза,] – сказал князь Андрей, вставая и учтиво, как у посторонней, целуя руку.


Друзья молчали. Ни тот, ни другой не начинал говорить. Пьер поглядывал на князя Андрея, князь Андрей потирал себе лоб своею маленькою рукой.
– Пойдем ужинать, – сказал он со вздохом, вставая и направляясь к двери.
Они вошли в изящно, заново, богато отделанную столовую. Всё, от салфеток до серебра, фаянса и хрусталя, носило на себе тот особенный отпечаток новизны, который бывает в хозяйстве молодых супругов. В середине ужина князь Андрей облокотился и, как человек, давно имеющий что нибудь на сердце и вдруг решающийся высказаться, с выражением нервного раздражения, в каком Пьер никогда еще не видал своего приятеля, начал говорить:
– Никогда, никогда не женись, мой друг; вот тебе мой совет: не женись до тех пор, пока ты не скажешь себе, что ты сделал всё, что мог, и до тех пор, пока ты не перестанешь любить ту женщину, какую ты выбрал, пока ты не увидишь ее ясно; а то ты ошибешься жестоко и непоправимо. Женись стариком, никуда негодным… А то пропадет всё, что в тебе есть хорошего и высокого. Всё истратится по мелочам. Да, да, да! Не смотри на меня с таким удивлением. Ежели ты ждешь от себя чего нибудь впереди, то на каждом шагу ты будешь чувствовать, что для тебя всё кончено, всё закрыто, кроме гостиной, где ты будешь стоять на одной доске с придворным лакеем и идиотом… Да что!…
Он энергически махнул рукой.
Пьер снял очки, отчего лицо его изменилось, еще более выказывая доброту, и удивленно глядел на друга.
– Моя жена, – продолжал князь Андрей, – прекрасная женщина. Это одна из тех редких женщин, с которою можно быть покойным за свою честь; но, Боже мой, чего бы я не дал теперь, чтобы не быть женатым! Это я тебе одному и первому говорю, потому что я люблю тебя.
Князь Андрей, говоря это, был еще менее похож, чем прежде, на того Болконского, который развалившись сидел в креслах Анны Павловны и сквозь зубы, щурясь, говорил французские фразы. Его сухое лицо всё дрожало нервическим оживлением каждого мускула; глаза, в которых прежде казался потушенным огонь жизни, теперь блестели лучистым, ярким блеском. Видно было, что чем безжизненнее казался он в обыкновенное время, тем энергичнее был он в эти минуты почти болезненного раздражения.
– Ты не понимаешь, отчего я это говорю, – продолжал он. – Ведь это целая история жизни. Ты говоришь, Бонапарте и его карьера, – сказал он, хотя Пьер и не говорил про Бонапарте. – Ты говоришь Бонапарте; но Бонапарте, когда он работал, шаг за шагом шел к цели, он был свободен, у него ничего не было, кроме его цели, – и он достиг ее. Но свяжи себя с женщиной – и как скованный колодник, теряешь всякую свободу. И всё, что есть в тебе надежд и сил, всё только тяготит и раскаянием мучает тебя. Гостиные, сплетни, балы, тщеславие, ничтожество – вот заколдованный круг, из которого я не могу выйти. Я теперь отправляюсь на войну, на величайшую войну, какая только бывала, а я ничего не знаю и никуда не гожусь. Je suis tres aimable et tres caustique, [Я очень мил и очень едок,] – продолжал князь Андрей, – и у Анны Павловны меня слушают. И это глупое общество, без которого не может жить моя жена, и эти женщины… Ежели бы ты только мог знать, что это такое toutes les femmes distinguees [все эти женщины хорошего общества] и вообще женщины! Отец мой прав. Эгоизм, тщеславие, тупоумие, ничтожество во всем – вот женщины, когда показываются все так, как они есть. Посмотришь на них в свете, кажется, что что то есть, а ничего, ничего, ничего! Да, не женись, душа моя, не женись, – кончил князь Андрей.
– Мне смешно, – сказал Пьер, – что вы себя, вы себя считаете неспособным, свою жизнь – испорченною жизнью. У вас всё, всё впереди. И вы…
Он не сказал, что вы , но уже тон его показывал, как высоко ценит он друга и как много ждет от него в будущем.
«Как он может это говорить!» думал Пьер. Пьер считал князя Андрея образцом всех совершенств именно оттого, что князь Андрей в высшей степени соединял все те качества, которых не было у Пьера и которые ближе всего можно выразить понятием – силы воли. Пьер всегда удивлялся способности князя Андрея спокойного обращения со всякого рода людьми, его необыкновенной памяти, начитанности (он всё читал, всё знал, обо всем имел понятие) и больше всего его способности работать и учиться. Ежели часто Пьера поражало в Андрее отсутствие способности мечтательного философствования (к чему особенно был склонен Пьер), то и в этом он видел не недостаток, а силу.
В самых лучших, дружеских и простых отношениях лесть или похвала необходимы, как подмазка необходима для колес, чтоб они ехали.
– Je suis un homme fini, [Я человек конченный,] – сказал князь Андрей. – Что обо мне говорить? Давай говорить о тебе, – сказал он, помолчав и улыбнувшись своим утешительным мыслям.
Улыбка эта в то же мгновение отразилась на лице Пьера.
– А обо мне что говорить? – сказал Пьер, распуская свой рот в беззаботную, веселую улыбку. – Что я такое? Je suis un batard [Я незаконный сын!] – И он вдруг багрово покраснел. Видно было, что он сделал большое усилие, чтобы сказать это. – Sans nom, sans fortune… [Без имени, без состояния…] И что ж, право… – Но он не сказал, что право . – Я cвободен пока, и мне хорошо. Я только никак не знаю, что мне начать. Я хотел серьезно посоветоваться с вами.
Князь Андрей добрыми глазами смотрел на него. Но во взгляде его, дружеском, ласковом, всё таки выражалось сознание своего превосходства.
– Ты мне дорог, особенно потому, что ты один живой человек среди всего нашего света. Тебе хорошо. Выбери, что хочешь; это всё равно. Ты везде будешь хорош, но одно: перестань ты ездить к этим Курагиным, вести эту жизнь. Так это не идет тебе: все эти кутежи, и гусарство, и всё…
– Que voulez vous, mon cher, – сказал Пьер, пожимая плечами, – les femmes, mon cher, les femmes! [Что вы хотите, дорогой мой, женщины, дорогой мой, женщины!]