Ипатий Гангрский

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Ипатий Гангрский
Υπάτιος Γαγγρών

Ипатий Гангрский с житием. Первая половина XV века (Государственная Третьяковская галерея, Москва)


Смерть

325 или 326

Почитается

в Православной и Католической церквях

В лике

священномучеников

День памяти

в Православной церкви совершается (по юлианскому календарю): 31 марта и 16 ноября, в Католической церкви — 14 ноября

Покровитель

Свято-Троицкий Ипатьевский монастырь в Костроме,</br> аббатство Гроттаферрата

Категория на Викискладе

Ипа́тий (греч. Υπάτιος Γαγγρών; +325 или 326[1]) — епископ Гангрский, священномученик[2][1]. Память в Православной церкви совершается 31 марта (13 апреля) и 16 (29) ноября, в Католической церкви — 14 ноября.





Житие

Святой Ипатий был епископом Гангры (Пафлагония, Малая Азия, ныне Чанкыры, Турция)[1]. Участник Никейского собора 325 года[2], он был убит арианами по возвращении домой[1]. В пустынном месте на него напали последователи раскольников Новата и Фелициссима. Еретики изранили его мечами и кольями и сбросили с высокого берега в болото. Женщина, бывшая среди нападавших и нанёсшая святому смертельный удар камнем по голове, тотчас потеряла рассудок и стала бить себя тем же камнем. Впоследствии она получила исцеление на могиле святого.

Жители города, очень любившие своего владыку, перенесли его тело в город и там похоронили. На могиле святого были явлены многие чудеса[3].

Имя Ипатия упоминается в сочинении «Martyrologium Romanum», где отмечается его мученическая смерть побиением камнями[4]:

«Gangris, in Paphlagonia, sancti Hypatii Episcopi, qui, a magna Nicaena Synodo rediens, a Novatianis haereticis in via lapidibus impetitus, Martyr occubuit». (В Гангре, в Пафлагонии, святой епископ Ипатий после возвращения с Никейского собора еретиками новацианами был казнён побиением камнями и умер мучеником).

Церковное почитание св. Ипатия

В честь св. Ипатия назван один из самых известных монастырей Русской православной церкви — Свято-Троицкий Ипатьевский в Костроме. Согласно принятой версии, монастырь основан около 1330 года татарским мурзою Четом, родоначальником рода Годуновых, бежавшим из Золотой Орды к Ивану Калите и принявшим в Москве христианство под именем Захария. В этом месте ему было видение Богородицы с предстоящими апостолом Филиппом и св. Ипатием, результатом которого стало его исцеление от болезни. В благодарность за исцеление им на этом месте был основан монастырь[2].

На Западе его литургическое празднование 14-го ноября упоминается в «Martyrologium Romanum». Является покровителем аббатства в Гроттаферрате.

Святой в легендах

Имя святого Ипатия (иногда в форме святой Ипатии) часто упоминается среди абхазских преданий. Популярность ему принесла «народная этимология», ошибочное отождествление города Гангры, где находилась кафедра реального святого, с абхазской Гагрой. Местная традиция даже приписывала происхождение местных дворян Званба от святого ИпатияК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4002 дня].

Напишите отзыв о статье "Ипатий Гангрский"

Примечания

  1. 1 2 3 4 Православная богословская энциклопедия / Под ред. проф. А. П. Лопухина. — СПб., 1904. — Т. V. — С. 996.
  2. 1 2 3 Полный православный богословский энциклопедический словарь. — СПб.: Издательство П. П. Сойкина, 1912. — Т. I. — С. 949.
  3. [ipatievsky.magadan-eparchy.ru/index.php-mode=pokr&item=1.htm Житие святаго священномученика Ипатия, епископа Гангрского]
  4. [www.liturgialatina.org/martyrologium/21.htm MARTYROLOGIUM ROMANUM. NOVEMBER]

Литература

Ссылки

  • [drevo.pravbeseda.ru/index.php?id=4384 Ипатий Гангрский // Открытая православная энциклопедия «Древо»]
  • [www.catholic.org/saints/saint.php?saint_id=3836 Святой Ипатий]

Отрывок, характеризующий Ипатий Гангрский

– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.