Ипатий Поцей

К:Википедия:Страницы на КПМ (тип: не указан)

Ипатий Поцей<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Митрополит Киевский, Галицкий и всея Руси
26 сентября 1599 — 18 июля 1613
Церковь:	Русская униатская церковь
Община:	Киевская митрополия
Предшественник:	Рогоза, Михаил Васильевич
Преемник:	Иосиф Велямин Рутский
Рождение:	12 августа 1541(1541-08-12)
Смерть:	18 июля 1613(1613-07-18) (71 год) Владимир-Волынский, ныне Украина

Ипатий Поцей (Потей, Потий, польск. Hipacy Pociej; имя при рождении Адам Львович Тышкович; 12 апреля 1541, Рохачи, Берестейский повет, Великое княжество Литовское — 18 июля 1613, Владимир-Волынский, Королевство Польское) — государственный и церковный деятель Речи Посполитой, богослов, писатель-полемист, активный сторонник заключения Брестской унии. Писарь земский, затем судья земский берестейский (1580), каштелян берестейский (1588—1593), епископ владимирский и берестейский (1593—1599), митрополит киевский, галицкий и всея Руси (1599—1613).

Биография

Представитель литовского шляхетского православного рода Поцеи герба «Вага». Родился в Рохачах, старший сын дворянина и писаря королевского Льва Патеевича Тышковича (ум. 1550), придворного королевы Боны, и Анны Лозы.

Получил очень хорошее образование, сначала в кальвинистской школе, устроенной кн. Радзивиллом, а затем в Краковской академии. Поступив на службу к князю Радзивиллу, симпатизировавшему протестантским идеям, Адам стал кальвинистом. Крайности, до которых доходили литовские вольнодумцы, особенно антитринитарии, а также борьба между отдельными религиозными учениями (кальвинисты, антитринитарии, субботники и др.), были причиной того, что в 1574 году Поцей вернулся к православию и оставил службу у князя Радзивилла. В том же году он занял должность королевского секретаря и женился на дочери православного волынского князя Фёдора Головни-Острожского.

В 1580 году получил звание земского судьи в Берестье (ныне Брест), а в 1589 году был назначен королём Сигизмундом III на видную должность каштеляна брестского. Нравственный и умственный уровень православного духовенства в Литве стоял в то время очень низко. Православные массово переходили в протестантизм. Деятельность иезуитов, которые с большим успехом боролись против увлечения реформацией, не могла не обратить на себя всеобщего внимания. Вышедшая около этого времени книга иезуита Петра Скарги «О единстве церкви Божией», доказывавшая, что единственное средство спасти православие от увлечения ересями — соединение с Римской католической церковью, увлекла очень многих и в том числе Поцея, который стал сторонником унии с Римом. В 1594 году он овдовел, принял монашество и занял кафедру епископа владимирского. Ещё за два года до этого он вместе с четырьмя другими западнорусскими епископами подписал тайное постановление относительно унии западно-русской церкви с Римом в смысле одного иерархического соединения церквей.

В 1595 году Ипатий вместе с Кириллом Терлецким, епископом острожским, отправился в Рим с соборной грамотой западнорусских епископов к папе. Внешний блеск католического культа и то обстоятельство, что православные, преследуемые польским правительством, начали сближаться со своими товарищами по несчастью — протестантами, сделали Ипатия убежденным католиком. Он горячо принялся за распространение унии. В своих проповедях Ипатий обличал православных за их связь с протестантами, убеждал их принять унию. Для достижения своей цели Поцей успешно использовал свои литературные таланты. С этой целью Ипатий издал в 1595 году брошюру «Уния, альбо Выклад преднейших артикулов к зъодноченью Греков с костелом Римским належащих», в 1608 году — «Гармонию, альбо Согласие веры, сакраментов и церемоний святыя Восточныя Церкви с костелом Римским», в 1598—1600 годах три раза издавал составленное по его поручению сочинение «Антиррисис», в приложении к которому помещал свои статьи. Его проповеди (изданы после смерти Ипатия в 1674 году и переиздавались несколько раз) преследовали ту же цель. Особенным богословским содержанием отличается его ответ Александрийскому патриарху Мелетию (Пигасу).

Похоронен в крипте Успенского собора во Владимире-Волынском.

Семья

Был женат на княжне Анне Головни-Острожецкой (ум. ок. 1590), дочери князя Фёдора Головни-Острожецкого (ум. 1569) и Анны Семёновны Одинцевич. Дети:

• Ян Поцей — писарь земский (1616), затем подсудок земский брест-литовский (1629)
• Пётр Поцей (ум. 1647), писарь земский брест-литовский (1643)
• Криштоф Поцей (ум. 1605)
• Александра Поцей, жена Фредерика Подгородецкого
• дочь, жена князя Яна Козека
• дочь, жена воеводы белзского Рафаила Лещинского (1579—1636)

Литература

• Гайдай Л. История Украины в личностях, терминах, названиях и понятиях.- Луцк: Вежа, 2000.
• Ипатий Поцей // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Ипатий (Поцей) // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• Падокшын С. А. Іпацій Пацей: царкоўны дзеяч, мысліцель, пісьменнік на пераломе культурна-гістарычных эпох. — Мн.: Беларуская навука, 2001. 118 с. ISBN 985-08-0393-2.
• Ozorowski E. Pociej Hipacy // Słownik polskich teologów katolickich. — T. 3. — Warszawa, 1982. S. 385—387.

Отрывок, характеризующий Ипатий Поцей

– Бородино, – поправляя, отвечал другой.
Офицер, видимо, довольный случаем поговорить, подвинулся к Пьеру.
– Там наши? – спросил Пьер.
– Да, а вон подальше и французы, – сказал офицер. – Вон они, вон видны.
– Где? где? – спросил Пьер.
– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.
Толпа, окружавшая икону, вдруг раскрылась и надавила Пьера. Кто то, вероятно, очень важное лицо, судя по поспешности, с которой перед ним сторонились, подходил к иконе.
Это был Кутузов, объезжавший позицию. Он, возвращаясь к Татариновой, подошел к молебну. Пьер тотчас же узнал Кутузова по его особенной, отличавшейся от всех фигуре.
В длинном сюртуке на огромном толщиной теле, с сутуловатой спиной, с открытой белой головой и с вытекшим, белым глазом на оплывшем лице, Кутузов вошел своей ныряющей, раскачивающейся походкой в круг и остановился позади священника. Он перекрестился привычным жестом, достал рукой до земли и, тяжело вздохнув, опустил свою седую голову. За Кутузовым был Бенигсен и свита. Несмотря на присутствие главнокомандующего, обратившего на себя внимание всех высших чинов, ополченцы и солдаты, не глядя на него, продолжали молиться.
Когда кончился молебен, Кутузов подошел к иконе, тяжело опустился на колена, кланяясь в землю, и долго пытался и не мог встать от тяжести и слабости. Седая голова его подергивалась от усилий. Наконец он встал и с детски наивным вытягиванием губ приложился к иконе и опять поклонился, дотронувшись рукой до земли. Генералитет последовал его примеру; потом офицеры, и за ними, давя друг друга, топчась, пыхтя и толкаясь, с взволнованными лицами, полезли солдаты и ополченцы.


Покачиваясь от давки, охватившей его, Пьер оглядывался вокруг себя.
– Граф, Петр Кирилыч! Вы как здесь? – сказал чей то голос. Пьер оглянулся.