Ипатьев, Владимир Николаевич

Владимир Николаевич Ипатьев
Владимир Ипатьев
Дата рождения:	9 (21) ноября 1867(1867-11-21)
Место рождения:	Москва, Российская империя
Дата смерти:	29 ноября 1952(1952-11-29) (85 лет)
Место смерти:	Чикаго, Иллинойс, США
Страна:	Российская империя Российская империя, СССР СССР, США США
Научная сфера:	химия
Учёная степень:	доктор химических наук
Учёное звание:	профессор
Награды и премии:	Премия имени В. И. Ленина (1929) Премия Уилларда Гиббса (1940)

Влади́мир Никола́евич Ипа́тьев (9 (21) ноября 1867 года, Москва — 29 ноября 1952 года, Чикаго) — русско-американский химик, генерал-лейтенант, доктор химических наук, профессор, академик Санкт-Петербургской академии наук / Российской академии наук / Академии наук СССР (1916).

Биография

Родился в 1867 году. Среднее образование получил в 3-й военной московской гимназии, а затем в 1885 году поступил в Александровское (пехотное) военное училище, через 2 месяца обучения перевёлся в Михайловское артиллерийское училище, которое и окончил в 1887 году. По окончании в 1892 курса в Михайловской артиллерийской академии был оставлен там репетитором и помощником заведующего химической лабораторией. В том же году работал по органической химии в Санкт-Петербургском университете в лаборатории профессора А. Е. Фаворского.

С 1893 года преподавал химию в Михайловском артиллерийском училище и академии. В 1895 году защитил диссертацию «О действии брома на третичные спирты и бромистого водорода на ацетиленовые и алленовые углеводороды» и получил звание штатного преподавателя академии. За эту работу Русское физико-химическое общество присудило Ипатьеву малую премию имени А. М. Бутлерова. В 1896—1897 годах Ипатьев работал в Мюнхене у профессора Байера, с которым сделал совместно работу о строении карона и о кароновой кислоте, и в Париже у Вьеля по пороху и взрывчатым веществам.

В 1899 году Ипатьев защитил диссертации «Алленовые углеводороды, реакция хлористого нитрозола, нитрозаты и действие натрий-малонового эфира на дибромиды» и «Взрывчатые свойства тринитрокрезола и тринитронафталина», за что получил звание профессора академии. С 1902 году Ипатьев в качестве приват-доцента читает в Санкт-Петербургском университете курс термохимии.

Во время первой мировой войны работал в области организации химического производства, исследования и производства химического оружия и методов химической защиты войск. Перед октябрьской революцией Ипатьев был генерал-лейтенантом русской армии. В 1914 году возглавил комиссию Главного артиллерийского управления, направленную в Донбасс для определения возможности производства бензола и толуола.

В апреле 1916 года Ипатьев стал председателем созданного Химического комитета при Главном Артиллерийском Управлении. Главной задачей Комитета было расширение производства взрывчатых веществ отечественной химической промышленностью. Под руководством Ипатьева Комитету удалось добиться значительных успехов по строительству новых казенных заводов и расширению производства частных предприятий. При этом были освоены новые технологии — производство толуола из нефти, получение азотной кислоты из аммиака, вырабатывающегося попутно с бензолом при коксовании угля; были организованы производства фосгена и хлора. В результате деятельности Комитета, общее производство взрывчатых веществ отечественной промышленностью возросло от 330 тыс. пудов в год до 2,7 млн пудов в год. Практически, деятельность Комитета и лично Ипатьева в годы войны можно рассматривать как основание отечественной химической промышленности (в довоенный период данная отрасль находилась в зачаточном состоянии).

После революции Ипатьев основал несколько химических исследовательских центров в СССР. Ленин высоко уважал его и называл «главой нашей химической промышленности». Однако к концу 1920-х Ипатьев стал чувствовать себя не в безопасности из-за начавшихся чисток в промышленности. Во время зарубежной поездки он узнал из газет о раскрытии «контрреволюционной вредительской и шпионской организации в военной промышленности СССР» и том, что казнены В. С. Михайлов, В. Л. Дымман, В. Н. Деханов, Н. Г. Высочанский. После этого Ипатьев решил не возвращаться в СССР и уехал в США.

Постановлением общего собрания АН СССР от 29 декабря 1936 года Ипатьев (вместе с А. Е. Чичибабиным) был исключён из её членов; 5 января 1937 года лишён гражданства СССР. 22 марта 1990 года Общее собрание АН СССР приняло постановление о восстановлении (посмертно) в членах Академии наук СССР ряда учёных, в том числе и Ипатьева.

В США

В США Ипатьев стал профессором Северо-Западного университета в Чикаго и работал на «Universal Oil Products Company». Он и его студенты сделали значительный вклад в органический синтез и перегонку нефти. Он считается одним из основателей нефтехимии в США. Его крупнейшим открытием стал в 1936 году каталитический крекинг, позволивший намного увеличить выход бензина при переработке нефти. Вторым прославившим его изобретением стал высокооктановый бензин, позволивший американским самолетам добиться решающего перевеса в скорости во время Второй мировой войны. Исследования Ипатьева позволили наладить производство всевозможных полимеров и пластмасс, без которых вскоре американцы не представляли себе жизни. Ипатьев прославился в США тем, что получил более 200 патентов. В 1939 году он стал членом Национальной академии наук США.

В 1945 году Ипатьев опубликовал в двух томах книгу воспоминаний «Жизнь одного химика».

До самой смерти Ипатьев мечтал вернуться на родину. Андрей Громыко, в первой половине 40-х посол СССР в Вашингтоне, описывал в мемуарах, как престарелый ученый плакал у него в приемной, бессильно повторяя: «Поймите, мне нет жизни без России».

Похоронен на русском кладбище (англ. Saint Vladimirs Russian Orthodox Cemetery) в городе Джексон, штат Нью-Джерси.

Семья

Родился Владимир Николаевич в семье архитектора Николая Алексеевича Ипатьева и Анны Дмитриевны Глики. Помимо Владимира в семье воспитывались сестра Вера и младший брат Николай. Последний — русский офицер, инженер и общественный деятель, владелец Ипатьевского дома, в котором содержался и был расстрелян вместе с семьей последний российский император Николай II. Владимир Ипатьев приходится единоутробным братом Льву Чугаеву — также выдающемуся ученому-химику.

У Владимира Ипатьева было три сына: Дмитрий, Николай и Владимир. Дмитрий погиб во время Первой мировой войны. Николай участвовал в белом движении, эмигрировал и умер в Африке, испытывая изобретённое им лекарство от желтой лихорадки. Владимир Владимирович Ипатьев, также талантливый химик, остался в СССР и был арестован после бегства отца из СССР. Живя в США, Ипатьевы удочерили двух русских девочек.

Оценки деятельности

Известный американский нефтехимик Ф. Уитмор высказал мнение о том, что «среди многих замечательных химиков Россия дала миру трех выдающихся — М. В. Ломоносова, Д. И. Менделеева и В. Н. Ипатьева».

Литература

• Ипатьев В. Н. [library6.com/index.php/library6/item/320661 Жизнь одного химика] / в 2-х томах. — Нью-Йорк, 1945. Мемуары В. Н. Ипатьева.
• Волков В. А. [www.ihst.ru/projects/sohist/books/rusemigration/40-71.pdf А. Е. Чичибабин и В. Н. Ипатьев — трагические судьбы] // [www.ihst.ru/projects/sohist/books/rusemigration.pdf Российские ученые и инженеры в эмиграции]. Под редакцией В. П. Борисова. — М.: ПО «Перспектива», 1993. — С. 40—71.
• Ю. И. Соловьев [www.ihst.ru/projects/sohist/papers/sol95f1.htm Владимир Николаевич Ипатьев и Алексей Евгеньевич Чичибабин] // Трагические судьбы: репрессированные ученые Академии наук СССР. — М.: Наука, 1995. — С. 46—53.
• Кузнецов В. И., Владимир Николаевич Ипатьев. Научная биография. — М.: Наука, 1992. — 192 с.
• Кузнецов В. И. Превратности творчества академика В. Н. Ипатьева // Репрессированная наука. — Л.: Наука, 1991. — С. 367—376.

Ссылки

• [www.grwar.ru/persons/persons.html?id=1821 Ипатьев, Владимир Николаевич] на сайте «[www.grwar.ru/ Русская армия в Великой войне]»
• Ипатьев, Владимир Николаевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-50581.ln-ru Профиль Владимира Николаевича Ипатьева] на официальном сайте РАН
• Трифонов Д. Н. [www.chem.msu.su/rus/elibrary/trifonov/ipatiev-triumf.html Триумф и трагедия Владимира Ипатьева]
• Ипатьев Владимир Николаевич // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>

Отрывок, характеризующий Ипатьев, Владимир Николаевич

В апреле месяце войска оживились известием о приезде государя к армии. Ростову не удалось попасть на смотр который делал государь в Бартенштейне: павлоградцы стояли на аванпостах, далеко впереди Бартенштейна.
Они стояли биваками. Денисов с Ростовым жили в вырытой для них солдатами землянке, покрытой сучьями и дерном. Землянка была устроена следующим, вошедшим тогда в моду, способом: прорывалась канава в полтора аршина ширины, два – глубины и три с половиной длины. С одного конца канавы делались ступеньки, и это был сход, крыльцо; сама канава была комната, в которой у счастливых, как у эскадронного командира, в дальней, противуположной ступеням стороне, лежала на кольях, доска – это был стол. С обеих сторон вдоль канавы была снята на аршин земля, и это были две кровати и диваны. Крыша устраивалась так, что в середине можно было стоять, а на кровати даже можно было сидеть, ежели подвинуться ближе к столу. У Денисова, жившего роскошно, потому что солдаты его эскадрона любили его, была еще доска в фронтоне крыши, и в этой доске было разбитое, но склеенное стекло. Когда было очень холодно, то к ступеням (в приемную, как называл Денисов эту часть балагана), приносили на железном загнутом листе жар из солдатских костров, и делалось так тепло, что офицеры, которых много всегда бывало у Денисова и Ростова, сидели в одних рубашках.
В апреле месяце Ростов был дежурным. В 8 м часу утра, вернувшись домой, после бессонной ночи, он велел принести жару, переменил измокшее от дождя белье, помолился Богу, напился чаю, согрелся, убрал в порядок вещи в своем уголке и на столе, и с обветрившимся, горевшим лицом, в одной рубашке, лег на спину, заложив руки под голову. Он приятно размышлял о том, что на днях должен выйти ему следующий чин за последнюю рекогносцировку, и ожидал куда то вышедшего Денисова. Ростову хотелось поговорить с ним.
За шалашом послышался перекатывающийся крик Денисова, очевидно разгорячившегося. Ростов подвинулся к окну посмотреть, с кем он имел дело, и увидал вахмистра Топчеенко.
– Я тебе пг'иказывал не пускать их жг'ать этот ког'ень, машкин какой то! – кричал Денисов. – Ведь я сам видел, Лазаг'чук с поля тащил.
– Я приказывал, ваше высокоблагородие, не слушают, – отвечал вахмистр.
Ростов опять лег на свою кровать и с удовольствием подумал: «пускай его теперь возится, хлопочет, я свое дело отделал и лежу – отлично!» Из за стенки он слышал, что, кроме вахмистра, еще говорил Лаврушка, этот бойкий плутоватый лакей Денисова. Лаврушка что то рассказывал о каких то подводах, сухарях и быках, которых он видел, ездивши за провизией.
За балаганом послышался опять удаляющийся крик Денисова и слова: «Седлай! Второй взвод!»
«Куда это собрались?» подумал Ростов.
Через пять минут Денисов вошел в балаган, влез с грязными ногами на кровать, сердито выкурил трубку, раскидал все свои вещи, надел нагайку и саблю и стал выходить из землянки. На вопрос Ростова, куда? он сердито и неопределенно отвечал, что есть дело.
– Суди меня там Бог и великий государь! – сказал Денисов, выходя; и Ростов услыхал, как за балаганом зашлепали по грязи ноги нескольких лошадей. Ростов не позаботился даже узнать, куда поехал Денисов. Угревшись в своем угле, он заснул и перед вечером только вышел из балагана. Денисов еще не возвращался. Вечер разгулялся; около соседней землянки два офицера с юнкером играли в свайку, с смехом засаживая редьки в рыхлую грязную землю. Ростов присоединился к ним. В середине игры офицеры увидали подъезжавшие к ним повозки: человек 15 гусар на худых лошадях следовали за ними. Повозки, конвоируемые гусарами, подъехали к коновязям, и толпа гусар окружила их.
– Ну вот Денисов всё тужил, – сказал Ростов, – вот и провиант прибыл.
– И то! – сказали офицеры. – То то радешеньки солдаты! – Немного позади гусар ехал Денисов, сопутствуемый двумя пехотными офицерами, с которыми он о чем то разговаривал. Ростов пошел к нему навстречу.
– Я вас предупреждаю, ротмистр, – говорил один из офицеров, худой, маленький ростом и видимо озлобленный.
– Ведь сказал, что не отдам, – отвечал Денисов.
– Вы будете отвечать, ротмистр, это буйство, – у своих транспорты отбивать! Наши два дня не ели.
– А мои две недели не ели, – отвечал Денисов.
– Это разбой, ответите, милостивый государь! – возвышая голос, повторил пехотный офицер.
– Да вы что ко мне пристали? А? – крикнул Денисов, вдруг разгорячась, – отвечать буду я, а не вы, а вы тут не жужжите, пока целы. Марш! – крикнул он на офицеров.
– Хорошо же! – не робея и не отъезжая, кричал маленький офицер, – разбойничать, так я вам…
– К чог'ту марш скорым шагом, пока цел. – И Денисов повернул лошадь к офицеру.
– Хорошо, хорошо, – проговорил офицер с угрозой, и, повернув лошадь, поехал прочь рысью, трясясь на седле.
– Собака на забог'е, живая собака на забог'е, – сказал Денисов ему вслед – высшую насмешку кавалериста над верховым пехотным, и, подъехав к Ростову, расхохотался.
– Отбил у пехоты, отбил силой транспорт! – сказал он. – Что ж, не с голоду же издыхать людям?
Повозки, которые подъехали к гусарам были назначены в пехотный полк, но, известившись через Лаврушку, что этот транспорт идет один, Денисов с гусарами силой отбил его. Солдатам раздали сухарей в волю, поделились даже с другими эскадронами.
На другой день, полковой командир позвал к себе Денисова и сказал ему, закрыв раскрытыми пальцами глаза: «Я на это смотрю вот так, я ничего не знаю и дела не начну; но советую съездить в штаб и там, в провиантском ведомстве уладить это дело, и, если возможно, расписаться, что получили столько то провианту; в противном случае, требованье записано на пехотный полк: дело поднимется и может кончиться дурно».
Денисов прямо от полкового командира поехал в штаб, с искренним желанием исполнить его совет. Вечером он возвратился в свою землянку в таком положении, в котором Ростов еще никогда не видал своего друга. Денисов не мог говорить и задыхался. Когда Ростов спрашивал его, что с ним, он только хриплым и слабым голосом произносил непонятные ругательства и угрозы…
Испуганный положением Денисова, Ростов предлагал ему раздеться, выпить воды и послал за лекарем.
– Меня за г'азбой судить – ох! Дай еще воды – пускай судят, а буду, всегда буду подлецов бить, и госудаг'ю скажу. Льду дайте, – приговаривал он.
Пришедший полковой лекарь сказал, что необходимо пустить кровь. Глубокая тарелка черной крови вышла из мохнатой руки Денисова, и тогда только он был в состоянии рассказать все, что с ним было.
– Приезжаю, – рассказывал Денисов. – «Ну, где у вас тут начальник?» Показали. Подождать не угодно ли. «У меня служба, я зa 30 верст приехал, мне ждать некогда, доложи». Хорошо, выходит этот обер вор: тоже вздумал учить меня: Это разбой! – «Разбой, говорю, не тот делает, кто берет провиант, чтоб кормить своих солдат, а тот кто берет его, чтоб класть в карман!» Так не угодно ли молчать. «Хорошо». Распишитесь, говорит, у комиссионера, а дело ваше передастся по команде. Прихожу к комиссионеру. Вхожу – за столом… Кто же?! Нет, ты подумай!…Кто же нас голодом морит, – закричал Денисов, ударяя кулаком больной руки по столу, так крепко, что стол чуть не упал и стаканы поскакали на нем, – Телянин!! «Как, ты нас с голоду моришь?!» Раз, раз по морде, ловко так пришлось… «А… распротакой сякой и… начал катать. Зато натешился, могу сказать, – кричал Денисов, радостно и злобно из под черных усов оскаливая свои белые зубы. – Я бы убил его, кабы не отняли.
– Да что ж ты кричишь, успокойся, – говорил Ростов: – вот опять кровь пошла. Постой же, перебинтовать надо. Денисова перебинтовали и уложили спать. На другой день он проснулся веселый и спокойный. Но в полдень адъютант полка с серьезным и печальным лицом пришел в общую землянку Денисова и Ростова и с прискорбием показал форменную бумагу к майору Денисову от полкового командира, в которой делались запросы о вчерашнем происшествии. Адъютант сообщил, что дело должно принять весьма дурной оборот, что назначена военно судная комиссия и что при настоящей строгости касательно мародерства и своевольства войск, в счастливом случае, дело может кончиться разжалованьем.
Дело представлялось со стороны обиженных в таком виде, что, после отбития транспорта, майор Денисов, без всякого вызова, в пьяном виде явился к обер провиантмейстеру, назвал его вором, угрожал побоями и когда был выведен вон, то бросился в канцелярию, избил двух чиновников и одному вывихнул руку.
Денисов, на новые вопросы Ростова, смеясь сказал, что, кажется, тут точно другой какой то подвернулся, но что всё это вздор, пустяки, что он и не думает бояться никаких судов, и что ежели эти подлецы осмелятся задрать его, он им ответит так, что они будут помнить.
Денисов говорил пренебрежительно о всем этом деле; но Ростов знал его слишком хорошо, чтобы не заметить, что он в душе (скрывая это от других) боялся суда и мучился этим делом, которое, очевидно, должно было иметь дурные последствия. Каждый день стали приходить бумаги запросы, требования к суду, и первого мая предписано было Денисову сдать старшему по себе эскадрон и явиться в штаб девизии для объяснений по делу о буйстве в провиантской комиссии. Накануне этого дня Платов делал рекогносцировку неприятеля с двумя казачьими полками и двумя эскадронами гусар. Денисов, как всегда, выехал вперед цепи, щеголяя своей храбростью. Одна из пуль, пущенных французскими стрелками, попала ему в мякоть верхней части ноги. Может быть, в другое время Денисов с такой легкой раной не уехал бы от полка, но теперь он воспользовался этим случаем, отказался от явки в дивизию и уехал в госпиталь.


В июне месяце произошло Фридландское сражение, в котором не участвовали павлоградцы, и вслед за ним объявлено было перемирие. Ростов, тяжело чувствовавший отсутствие своего друга, не имея со времени его отъезда никаких известий о нем и беспокоясь о ходе его дела и раны, воспользовался перемирием и отпросился в госпиталь проведать Денисова.
Госпиталь находился в маленьком прусском местечке, два раза разоренном русскими и французскими войсками. Именно потому, что это было летом, когда в поле было так хорошо, местечко это с своими разломанными крышами и заборами и своими загаженными улицами, оборванными жителями и пьяными и больными солдатами, бродившими по нем, представляло особенно мрачное зрелище.
В каменном доме, на дворе с остатками разобранного забора, выбитыми частью рамами и стеклами, помещался госпиталь. Несколько перевязанных, бледных и опухших солдат ходили и сидели на дворе на солнушке.