Шпажинский, Ипполит Васильевич

Ипполит Васильевич Шпажинский
Псевдонимы:	Иван Везовский
Дата рождения:	1 апреля 1844(1844-04-01)
Дата смерти:	2 февраля 1917(1917-02-02) (72 года)
Место смерти:	Москва
Гражданство:	Российская империя Российская империя
Род деятельности:	драматург, поэт
Жанр:	драма, комедия, пьеса
Награды:	Грибоедовская премия, Премия И. Ю. Вучины, Премия им. А. Киреева (1915)

Ипполит Васильевич Шпажинский (1844—1917) — русский драматург.

Биография

Из дворян Воронежской губернии. Воспитывался в воронежском кадетском корпусе и Александровском военном училище.

Был на военной службе и затем, на правах вольнослушателя, прошёл полный курс Московского университета по юридическому факультету.

Под псевдонимом Ив. Везовский публиковал небольшие повести, рассказы и сцены в «Развлечении» О. Б. Миллера. В 1876 году было поставлено первое драматическое произведение его — драма «Вопрос жизни», затрагивавшая психологические темы. Затем последовали драмы и комедии: «Лакомый кусочек», «Упрёки прошлого», «Лёгкие средства», «В забытой усадьбе», «Дело житейское», «Прахом пошло», «Питомка», «Предел», «Ложь, да правды стоит», «Вольная волюшка», «Луч», «Простая история» и др., собранные в двух томах (М., 1892). За драму «Две судьбы» Шпажинский получил Грибоедовскую премию, за несколько других пьес — премии Вучины.

Пьесы Шпажинского посвящены изображению дореформенной помещичьей или городской жизни, преимущественно бедных классов. Нередко Шпажинский пытается быть психологом, разбирая пробуждение ненависти в покинутой женщине, благотворное влияние истинного, высокого чувства, роковое значение случайностей, муки и угрызения совести невольного преступника и проч. Пьесы Шпажинского в своё время имели успех. В них играли М. Г. Савина, Стрепетова, Комиссаржевская.

«Майорша» и «Чародейка» были переведены на французский, немецкий и чешский языки. Стихотворная «трагедия» на историческом материале «Чародейка» стала основой известной оперы П. И. Чайковского.

Драмой Шпажинского «Майорша», в постановке режиссёра Максимова, началась история Рижского русского театра.

С 1890 года занимал должность председателя Общества русских драматических писателей и оперных композиторов.

Сын Юрий Ипполитович Шпажинский — художник (картина «Каменные бабы» находилась в Третьяковской галерее). В 1920-е годы работал театральным режиссёром в Крыму.

Также у писателя было двое внебрачных детей. Ипполит Шпажинский и Мария Райкова (урожденная фон Герта) быстро разошлись, и дети воспитывались матерью. Один из них, Борис Райков, впоследствии стал профессором, историком науки.

Поэт Георгий Чулков в своих «[www.silverage.ru/poets/chulkov/chulkov_gody12.html Театральных заметках]» называет Шпажинского своим «дядюшкой».

Литературовед Г. А. Бялый писал о Шпажинском:

Талантливый эпигон, даровитый представитель переходной поры, драматург без новаторских устремлений, Шпажинский дал театральной русской публике что мог, и получил от неё что заслужил: быстрый успех и быстрое забвение.

— Бялый Г. А.  Русский реализм конца XIX века. — Л., 1973. — С. 148.

Некоторые пьесы

• [az.lib.ru/s/shpazhinskij_i_w/text_0020oldorfo.shtml драма «Майорша»] (1878)
• [az.lib.ru/s/shpazhinskij_i_w/text_0030oldorfo.shtml комедия «Лёгкие средства»] (1879)
• комедия «Фофан» (1880)
• [az.lib.ru/s/shpazhinskij_i_w/text_1881_kruchina_oldorfo.shtml драма «Кручина»] (1882)
• 1882 — «Где любовь, там и напасть»
• [az.lib.ru/s/shpazhinskij_i_w/text_0040oldorfo.shtml трагедия «Чародейка»] (1884)
• 1887 — «Княгиня Курагина»
• 1888 — «В старые годы»
• 1892 — «Жертва»
• «Тёмная сила» (1895)
• 1898 — «Две судьбы»
• историческая драма в стихах «Самозванка» («Княжна Тараканова», 1904)

Литература

• Драматические сочинения : В 4-х т. — СПб., 1886—1890.
• Бялый Г. А.  Драматургия И. В. Шпажинского // Ученые записки Саратовского гос. Университета. — 1957. — Т. 56.

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Шпажинский, Ипполит Васильевич

Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.



Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.