Концевич, Ираида Афанасьевна

Ираида Афанасьевна Концевич
укр. Іраїда Панасівна Концевич
Дата рождения:	5 октября 1922(1922-10-05)
Место рождения:	с. Голяки, Васильковский уезд, Киевская губерния, Украинская ССР
Дата смерти:	12 июня 2000(2000-06-12) (77 лет)
Место смерти:	Киев, Украина
Страна:	СССР СССР → Украина Украина
Научная сфера:	судебно-медицинская экспертиза
Место работы:	Киевский медицинский институт
Учёная степень:	доктор медицинских наук
Учёное звание:	профессор
Альма-матер:	Киевский медицинский институт

Ираида Афанасьевна Концевич (5 октября 1922, с. Голяки Житомирской области (ныне Великие Гуляки Фастовского района Киевской области Украины) — 12 июня 2000, Киев) — украинский и советский судебный медик, педагог, доктор медицинских наук (1966), профессор (с 1968).

Биография

Родилась в селе Голяки Васильковского уезда Киевской губернии УССР (ныне Великие Гуляки Фастовского района) Киевской области Украины).

Выпускница Киевского медицинского института (1943). Вернувшись из эвакуации работала врачом поликлиники в городе Купянске Харьковской области, затем врачом лечебного управления Минздрава, заведующей отделом кадров Харьковского облздравотдела.

С 1944 года работала на кафедре судебной медицины Киевского медицинского института: судебно-медицинским экспертом и ассистентом, доцентом, профессором.

С 1971 по 1991 год — заведующая кафедрой судебной медицины КМИ. С 1991 года работала в должности профессора этой кафедры.

Занималась активной общественной деятельностью. В 1970—1987 годах — председатель правления Украинского научного общества судебных медиков и криминалистов, председатель республиканской проблемной комиссии «Судебная медицина». Член редакционного совета журнала «Судебно-медицинская экспертиза».

Была почëтным членом Болгарского научного общества судебных медиков и криминологов.

Научная деятельность

Исследовала проблемы судебно-медицинской диагностики причинения механических травм, правовой регламентации врачебной деятельности, организационные вопросы развития и становления судебной медицины на Украине.

Автор более 150 научных трудов, 9 монографий, ряда изобретений. Редактор ряда научных сборников.

Под руководством И. Концевич в 1988—1990 было проведено комплексное исследование мумифицированных останков многовековой давности, которые экспонируются в Киево-Печерской лавре.

Избранные труды

• Судебно-медицинские аспекты врачебной практики (монография)
• Долг и ответственность врача (монография)
• Дефект ткани при огнестрельных повреждениях (1951)
• Об определении прижизненности ожогов на трупе (1958)
• К вопросу о возможности дачи заключения о роде насильственной смерти (1958)
• Экспертиза странгуляций (1964)
• К симуляции самоповешения (1965)
• Развитие научных исследований по судебной медицине в УССР (1988)

Под еë редакцией вышли «Руководство к практическим занятиям по судебной медицине» и учебник «Судова медицина» для студентов Украины.

Награды

В 1976 году награждена дипломом Правления ВНОСМ за лучшую научно-исследовательскую работу — монографию «Судебно-медицинская экспертиза странгуляций».

Ссылки

• [medart.komlog.ru/ap/browse/document/?query=rec.id%3D%22AKontsevIraiI2009110663480700%22 Концевич Ираида Афанасьевна (1922–2000)]

Отрывок, характеризующий Концевич, Ираида Афанасьевна

Он поравнялся с коляской и бежал с ней рядом.
– Трижды убили меня, трижды воскресал из мертвых. Они побили каменьями, распяли меня… Я воскресну… воскресну… воскресну. Растерзали мое тело. Царствие божие разрушится… Трижды разрушу и трижды воздвигну его, – кричал он, все возвышая и возвышая голос. Граф Растопчин вдруг побледнел так, как он побледнел тогда, когда толпа бросилась на Верещагина. Он отвернулся.
– Пош… пошел скорее! – крикнул он на кучера дрожащим голосом.
Коляска помчалась во все ноги лошадей; но долго еще позади себя граф Растопчин слышал отдаляющийся безумный, отчаянный крик, а перед глазами видел одно удивленно испуганное, окровавленное лицо изменника в меховом тулупчике.
Как ни свежо было это воспоминание, Растопчин чувствовал теперь, что оно глубоко, до крови, врезалось в его сердце. Он ясно чувствовал теперь, что кровавый след этого воспоминания никогда не заживет, но что, напротив, чем дальше, тем злее, мучительнее будет жить до конца жизни это страшное воспоминание в его сердце. Он слышал, ему казалось теперь, звуки своих слов:
«Руби его, вы головой ответите мне!» – «Зачем я сказал эти слова! Как то нечаянно сказал… Я мог не сказать их (думал он): тогда ничего бы не было». Он видел испуганное и потом вдруг ожесточившееся лицо ударившего драгуна и взгляд молчаливого, робкого упрека, который бросил на него этот мальчик в лисьем тулупе… «Но я не для себя сделал это. Я должен был поступить так. La plebe, le traitre… le bien publique», [Чернь, злодей… общественное благо.] – думал он.
У Яузского моста все еще теснилось войско. Было жарко. Кутузов, нахмуренный, унылый, сидел на лавке около моста и плетью играл по песку, когда с шумом подскакала к нему коляска. Человек в генеральском мундире, в шляпе с плюмажем, с бегающими не то гневными, не то испуганными глазами подошел к Кутузову и стал по французски говорить ему что то. Это был граф Растопчин. Он говорил Кутузову, что явился сюда, потому что Москвы и столицы нет больше и есть одна армия.
– Было бы другое, ежели бы ваша светлость не сказали мне, что вы не сдадите Москвы, не давши еще сражения: всего этого не было бы! – сказал он.
Кутузов глядел на Растопчина и, как будто не понимая значения обращенных к нему слов, старательно усиливался прочесть что то особенное, написанное в эту минуту на лице говорившего с ним человека. Растопчин, смутившись, замолчал. Кутузов слегка покачал головой и, не спуская испытующего взгляда с лица Растопчина, тихо проговорил:
– Да, я не отдам Москвы, не дав сражения.
Думал ли Кутузов совершенно о другом, говоря эти слова, или нарочно, зная их бессмысленность, сказал их, но граф Растопчин ничего не ответил и поспешно отошел от Кутузова. И странное дело! Главнокомандующий Москвы, гордый граф Растопчин, взяв в руки нагайку, подошел к мосту и стал с криком разгонять столпившиеся повозки.


В четвертом часу пополудни войска Мюрата вступали в Москву. Впереди ехал отряд виртембергских гусар, позади верхом, с большой свитой, ехал сам неаполитанский король.
Около середины Арбата, близ Николы Явленного, Мюрат остановился, ожидая известия от передового отряда о том, в каком положении находилась городская крепость «le Kremlin».
Вокруг Мюрата собралась небольшая кучка людей из остававшихся в Москве жителей. Все с робким недоумением смотрели на странного, изукрашенного перьями и золотом длинноволосого начальника.
– Что ж, это сам, что ли, царь ихний? Ничево! – слышались тихие голоса.
Переводчик подъехал к кучке народа.
– Шапку то сними… шапку то, – заговорили в толпе, обращаясь друг к другу. Переводчик обратился к одному старому дворнику и спросил, далеко ли до Кремля? Дворник, прислушиваясь с недоумением к чуждому ему польскому акценту и не признавая звуков говора переводчика за русскую речь, не понимал, что ему говорили, и прятался за других.
Мюрат подвинулся к переводчику в велел спросить, где русские войска. Один из русских людей понял, чего у него спрашивали, и несколько голосов вдруг стали отвечать переводчику. Французский офицер из передового отряда подъехал к Мюрату и доложил, что ворота в крепость заделаны и что, вероятно, там засада.