Ираклий (Попов)

В Википедии существуют статьи о других людях с именем Ираклий и фамилией Попов.

Епископ Ираклий<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Епископ Ираклий (Попов). Туруханский край, 1930 г.</td></tr>
Епископ Пензенский и Саранский
9 (22) февраля 1937 — 14 февраля 1938
Предшественник:	Феодор (Смирнов)
Преемник:	Кирилл (Поспелов)
Епископ Бугурусланский, викарий Оренбургской епархии
8 (21) января — 9 (22) февраля 1937
Предшественник:	Андрей (Солнцев)
Преемник:	должность упразднена
Епископ Бугурусланский, викарий Оренбургской епархии
17 (30) сентября 1935 — ноябрь 1936
Предшественник:	Артемон (Евстратов)
Преемник:	Андрей (Солнцев)
Епископ Сергачский, викарий Горьковской епархии
22 ноября (5 декабря) 1934  — 17 (30) сентября 1935
Предшественник:	Владимир (Юденич)
Преемник:	Андрей (Солнцев)
Епископ Курганский
19 октября 1933 — 22 ноября (5 декабря) 1934
Предшественник:	Мелхиседек (Аверченко)
Преемник:	Товия (Остроумов)
Епископ Бугурусланский, викарий Оренбургской епархии
16 сентября 1931 — лето 1933
Предшественник:	Мефодий (Абрамкин)
Преемник:	Артемон (Евстратов)
Епископ Камышинский, викарий Саратовской епархии
1930 — 16 сентября 1931
Предшественник:	Петр (Соколов)
Преемник:	Иоанникий (Попов)
Епископ Киренский, викарий Иркутской епархии
14 (27) сентября 1925 — 1928
Предшественник:	Сергий
Преемник:	в/у Даниил (Шерстенников)
Образование:	Ярославская духовная семинария
Имя при рождении:	Илья Константинович Попов
Рождение:	13 июля 1875(1875-07-13) село Дуброво, Улейминская волость, Угличский уезд, Ярославская губерния, Российская империя
Смерть:	14 февраля 1938(1938-02-14) (62 года) Пенза, Тамбовская область, РСФСР, СССР (ныне Пензенская область)
Принятие монашества:	1904

Епископ Ираклий (в миру Илья Константинович Попов; 13 июля 1875, село Дуброво, Улейминская волость, Угличский уезд, Ярославская губерния — 14 февраля 1938, Пенза) — епископ Русской православной церкви, епископ Пензенский.

Биография

Илия Константинов Попов родился в семье священника. В 1897 году окончил Ярославскую духовную семинарию.

В 1903 году послушник скита Св. Параклита, Троице-Сергиева лавра.

В 1904 году пострижен в монашество.

12 февраля 1905 года возведен в сан иеродиакона.

5 сентября 1910 года возведен в сан иеромонаха.

Был переведен в Троице-Сергиевскую Лавру и заведывал лаврскими школами и типографией.

В 1919 году поступил в число братии Томского Алексеевского монастыря.

В 1922 году возведен в сан архимандрита.

В начале лета архимандрит Ираклий был арестован в составе группы 33 человек духовенства и мирян во главе с епископом Виктором (Богоявленским). 4 ноября 1922 года за сопротивление изъятию церковных ценностей приговорён по ст.62, ст. 86 УК РСФСР к расстрелу. По кассации Сибирский Верховный Трибунал 4 ноября 1922 г. пересмотрел дело и приговорил к 3 годам принудительных работ со строгой изоляцией и конфискацией имущества. Отбывал наказание в Томске, в Александровском изоляторе специального назначения. В 1924 году был досрочно освобожден.

С июля 1924 года служил в Иркутске, а затем в Канске настоятелем церкви и благочинным церквей Канского округа.

В 1925 году состоял под следствием Иркутского Губотдела ГПУ по ст.73 за «распространение ложных слухов и антиправительственную агитацию».

14 (27) сентября 1925 года хиротонисан во епископа Киренского, викария Иркутской епархии.

С 1925 по 1926 год временно управлял Иркутской епархией.

12 апреля 1927 года арестован по обвинению в том, что в начале 1926 года участвовал в организации нелегального комитета взаимопомощи безработному и сосланному духовенству, который якобы преследовал антисоветские цели и представлял из себя «Антисоветский жёлтый крест», который оказывал помощь разному антисоветскому элементу, содержащемуся в тюрьмах и находящемуся в ссылке за контрреволюционные деяния. 1 июля 1927 года приговорён за антисоветскую агитацию по ст. 58-14, ст. 58-18 (58-13 в ред.1926 г.) УК РСФСР к 3 годам ссылки в Сибирь (Туруханский край).

С 1930 года — епископ Камышинский, викарий Саратовской епархии.

С 1931 года — епископ Бугурусланский, викарий Оренбургской епархии.

С 19 октября 1933 года — епископ Курганский.

9 мая 1934 года направил Заместителю Патриаршего Местоблюстителя митрополиту Сергию (Страгородскому) рапорт, в котором поздравлял его с возведением в достоинство митрополита Московского и Коломенского.

С 22 ноября (5 декабря) 1934 года — епископ Сергачский, викарий Горьковской епархии.

С 17 (30) сентября 1935 года — епископ Бугурусланский, викарий Оренбургской епархии.

С ноября 1936 года епархией не управлял.

С 8 (21) января 1937 года — епископ Бугурусланский, викарий Оренбургской епархии.

С 9 (22) февраля 1937 года — епископ Пензенский.

Фактически это было управление не епархией, а одной церковью во имя свт. Митрофания Воронежского. Связь епископа с огромной епархией была вынужденно прервана: любой контакт при желании органов мог обернуться контрреволюционным заговором.

22 декабря 1937 года был арестован вместе с другими священнослужителями, которые проходили по делу как члены одной «контрреволюционной церковно-монархической организации» во главе с обновленческим архиепископом Сергием (Сердобовым).

Расстрелян 14 февраля 1938 года во дворе пензенской тюрьмы.

Реабилитирован Прокуратурой Иркутской области 30 июля 1992 года по приговору 1927 года, в 2001 году по приговору 1922 года.

Ссылки

• [www.ortho-rus.ru/cgi-bin/ps_file.cgi?2_963 Ираклий (Попов)] на сайте «Русское православие»
• [pstbi.ru/bin/nkws.exe/koi/nm/?HYZ9EJxGHoxITYZCF2JMTdG6Xbu6s80eeuWd60WDfeyicW06eynj66eifS5Wc8rWe8qiceXb8E* Ираклий (Попов Илья Константинович)] // Новомученики и Исповедники Русской Православной Церкви XX века

Отрывок, характеризующий Ираклий (Попов)

«Да, любовь, – думал он опять с совершенной ясностью), но не та любовь, которая любит за что нибудь, для чего нибудь или почему нибудь, но та любовь, которую я испытал в первый раз, когда, умирая, я увидал своего врага и все таки полюбил его. Я испытал то чувство любви, которая есть самая сущность души и для которой не нужно предмета. Я и теперь испытываю это блаженное чувство. Любить ближних, любить врагов своих. Все любить – любить бога во всех проявлениях. Любить человека дорогого можно человеческой любовью; но только врага можно любить любовью божеской. И от этого то я испытал такую радость, когда я почувствовал, что люблю того человека. Что с ним? Жив ли он… Любя человеческой любовью, можно от любви перейти к ненависти; но божеская любовь не может измениться. Ничто, ни смерть, ничто не может разрушить ее. Она есть сущность души. А сколь многих людей я ненавидел в своей жизни. И из всех людей никого больше не любил я и не ненавидел, как ее». И он живо представил себе Наташу не так, как он представлял себе ее прежде, с одною ее прелестью, радостной для себя; но в первый раз представил себе ее душу. И он понял ее чувство, ее страданья, стыд, раскаянье. Он теперь в первый раз поняд всю жестокость своего отказа, видел жестокость своего разрыва с нею. «Ежели бы мне было возможно только еще один раз увидать ее. Один раз, глядя в эти глаза, сказать…»
И пити пити пити и ти ти, и пити пити – бум, ударилась муха… И внимание его вдруг перенеслось в другой мир действительности и бреда, в котором что то происходило особенное. Все так же в этом мире все воздвигалось, не разрушаясь, здание, все так же тянулось что то, так же с красным кругом горела свечка, та же рубашка сфинкс лежала у двери; но, кроме всего этого, что то скрипнуло, пахнуло свежим ветром, и новый белый сфинкс, стоячий, явился пред дверью. И в голове этого сфинкса было бледное лицо и блестящие глаза той самой Наташи, о которой он сейчас думал.
«О, как тяжел этот неперестающий бред!» – подумал князь Андрей, стараясь изгнать это лицо из своего воображения. Но лицо это стояло пред ним с силою действительности, и лицо это приближалось. Князь Андрей хотел вернуться к прежнему миру чистой мысли, но он не мог, и бред втягивал его в свою область. Тихий шепчущий голос продолжал свой мерный лепет, что то давило, тянулось, и странное лицо стояло перед ним. Князь Андрей собрал все свои силы, чтобы опомниться; он пошевелился, и вдруг в ушах его зазвенело, в глазах помутилось, и он, как человек, окунувшийся в воду, потерял сознание. Когда он очнулся, Наташа, та самая живая Наташа, которую изо всех людей в мире ему более всего хотелось любить той новой, чистой божеской любовью, которая была теперь открыта ему, стояла перед ним на коленях. Он понял, что это была живая, настоящая Наташа, и не удивился, но тихо обрадовался. Наташа, стоя на коленях, испуганно, но прикованно (она не могла двинуться) глядела на него, удерживая рыдания. Лицо ее было бледно и неподвижно. Только в нижней части его трепетало что то.
Князь Андрей облегчительно вздохнул, улыбнулся и протянул руку.
– Вы? – сказал он. – Как счастливо!
Наташа быстрым, но осторожным движением подвинулась к нему на коленях и, взяв осторожно его руку, нагнулась над ней лицом и стала целовать ее, чуть дотрогиваясь губами.
– Простите! – сказала она шепотом, подняв голову и взглядывая на него. – Простите меня!
– Я вас люблю, – сказал князь Андрей.
– Простите…
– Что простить? – спросил князь Андрей.
– Простите меня за то, что я сделала, – чуть слышным, прерывным шепотом проговорила Наташа и чаще стала, чуть дотрогиваясь губами, целовать руку.
– Я люблю тебя больше, лучше, чем прежде, – сказал князь Андрей, поднимая рукой ее лицо так, чтобы он мог глядеть в ее глаза.
Глаза эти, налитые счастливыми слезами, робко, сострадательно и радостно любовно смотрели на него. Худое и бледное лицо Наташи с распухшими губами было более чем некрасиво, оно было страшно. Но князь Андрей не видел этого лица, он видел сияющие глаза, которые были прекрасны. Сзади их послышался говор.
Петр камердинер, теперь совсем очнувшийся от сна, разбудил доктора. Тимохин, не спавший все время от боли в ноге, давно уже видел все, что делалось, и, старательно закрывая простыней свое неодетое тело, ежился на лавке.
– Это что такое? – сказал доктор, приподнявшись с своего ложа. – Извольте идти, сударыня.
В это же время в дверь стучалась девушка, посланная графиней, хватившейся дочери.
Как сомнамбулка, которую разбудили в середине ее сна, Наташа вышла из комнаты и, вернувшись в свою избу, рыдая упала на свою постель.

С этого дня, во время всего дальнейшего путешествия Ростовых, на всех отдыхах и ночлегах, Наташа не отходила от раненого Болконского, и доктор должен был признаться, что он не ожидал от девицы ни такой твердости, ни такого искусства ходить за раненым.
Как ни страшна казалась для графини мысль, что князь Андрей мог (весьма вероятно, по словам доктора) умереть во время дороги на руках ее дочери, она не могла противиться Наташе. Хотя вследствие теперь установившегося сближения между раненым князем Андреем и Наташей приходило в голову, что в случае выздоровления прежние отношения жениха и невесты будут возобновлены, никто, еще менее Наташа и князь Андрей, не говорил об этом: нерешенный, висящий вопрос жизни или смерти не только над Болконским, но над Россией заслонял все другие предположения.


Пьер проснулся 3 го сентября поздно. Голова его болела, платье, в котором он спал не раздеваясь, тяготило его тело, и на душе было смутное сознание чего то постыдного, совершенного накануне; это постыдное был вчерашний разговор с капитаном Рамбалем.
Часы показывали одиннадцать, но на дворе казалось особенно пасмурно. Пьер встал, протер глаза и, увидав пистолет с вырезным ложем, который Герасим положил опять на письменный стол, Пьер вспомнил то, где он находился и что ему предстояло именно в нынешний день.
«Уж не опоздал ли я? – подумал Пьер. – Нет, вероятно, он сделает свой въезд в Москву не ранее двенадцати». Пьер не позволял себе размышлять о том, что ему предстояло, но торопился поскорее действовать.
Оправив на себе платье, Пьер взял в руки пистолет и сбирался уже идти. Но тут ему в первый раз пришла мысль о том, каким образом, не в руке же, по улице нести ему это оружие. Даже и под широким кафтаном трудно было спрятать большой пистолет. Ни за поясом, ни под мышкой нельзя было поместить его незаметным. Кроме того, пистолет был разряжен, а Пьер не успел зарядить его. «Все равно, кинжал», – сказал себе Пьер, хотя он не раз, обсуживая исполнение своего намерения, решал сам с собою, что главная ошибка студента в 1809 году состояла в том, что он хотел убить Наполеона кинжалом. Но, как будто главная цель Пьера состояла не в том, чтобы исполнить задуманное дело, а в том, чтобы показать самому себе, что не отрекается от своего намерения и делает все для исполнения его, Пьер поспешно взял купленный им у Сухаревой башни вместе с пистолетом тупой зазубренный кинжал в зеленых ножнах и спрятал его под жилет.
Подпоясав кафтан и надвинув шапку, Пьер, стараясь не шуметь и не встретить капитана, прошел по коридору и вышел на улицу.
Тот пожар, на который так равнодушно смотрел он накануне вечером, за ночь значительно увеличился. Москва горела уже с разных сторон. Горели в одно и то же время Каретный ряд, Замоскворечье, Гостиный двор, Поварская, барки на Москве реке и дровяной рынок у Дорогомиловского моста.
Путь Пьера лежал через переулки на Поварскую и оттуда на Арбат, к Николе Явленному, у которого он в воображении своем давно определил место, на котором должно быть совершено его дело. У большей части домов были заперты ворота и ставни. Улицы и переулки были пустынны. В воздухе пахло гарью и дымом. Изредка встречались русские с беспокойно робкими лицами и французы с негородским, лагерным видом, шедшие по серединам улиц. И те и другие с удивлением смотрели на Пьера. Кроме большого роста и толщины, кроме странного мрачно сосредоточенного и страдальческого выражения лица и всей фигуры, русские присматривались к Пьеру, потому что не понимали, к какому сословию мог принадлежать этот человек. Французы же с удивлением провожали его глазами, в особенности потому, что Пьер, противно всем другим русским, испуганно или любопытна смотревшим на французов, не обращал на них никакого внимания. У ворот одного дома три француза, толковавшие что то не понимавшим их русским людям, остановили Пьера, спрашивая, не знает ли он по французски?
Пьер отрицательно покачал головой и пошел дальше. В другом переулке на него крикнул часовой, стоявший у зеленого ящика, и Пьер только на повторенный грозный крик и звук ружья, взятого часовым на руку, понял, что он должен был обойти другой стороной улицы. Он ничего не слышал и не видел вокруг себя. Он, как что то страшное и чуждое ему, с поспешностью и ужасом нес в себе свое намерение, боясь – наученный опытом прошлой ночи – как нибудь растерять его. Но Пьеру не суждено было донести в целости свое настроение до того места, куда он направлялся. Кроме того, ежели бы даже он и не был ничем задержан на пути, намерение его не могло быть исполнено уже потому, что Наполеон тому назад более четырех часов проехал из Дорогомиловского предместья через Арбат в Кремль и теперь в самом мрачном расположении духа сидел в царском кабинете кремлевского дворца и отдавал подробные, обстоятельные приказания о мерах, которые немедленно должны были бытт, приняты для тушения пожара, предупреждения мародерства и успокоения жителей. Но Пьер не знал этого; он, весь поглощенный предстоящим, мучился, как мучаются люди, упрямо предпринявшие дело невозможное – не по трудностям, но по несвойственности дела с своей природой; он мучился страхом того, что он ослабеет в решительную минуту и, вследствие того, потеряет уважение к себе.