Ираклион

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Ираклио»)
Перейти к: навигация, поиск
Город
Ираклион
греч. Ηράκλειο
Страна
Греция
Периферия
Крит
Ном
Координаты
Внутреннее деление
5 районов
Димарх
Янис Куракис (Γιάννης Κουράκης).
Площадь
120 км²
Официальный язык
Население
173 450 [1] человек (2011)
Плотность
1 400 чел./км²
Агломерация
225 574
Национальный состав
греки
Конфессиональный состав
православные
Часовой пояс
Телефонный код
+30 2810
Почтовый индекс
71xxx
Автомобильный код
HK, HP
Официальный сайт

[www.heraklion-city.gr aklion-city.gr]
 (греч.) (англ.)</div>

Ира́клион (Гера́клион) (греч. Ηράκλειο) — город в Греции, административный центр Крита. Другие исторические названия города: Хандак, Мегало Кастро, Кандия, Хандакас, Гераклея. Назван в честь героя Геракла.





История

Город был построен на месте небольшой гавани, бывшей, как считается, портом на берегу Критского моря, недалеко от города Кносс — центра Минойской цивилизации: Страбон в своей «Географии» (I век) упомянул Ираклион (Ηράκλειον, то есть город Геракла) как морской порт Кносса (Страб., 10.4.7), хотя добавил, что легендарный царь Минос использовал как порт другой городок Амнис (Αμνισῷ). Археологические находки не могут с уверенностью подтвердить, что Ираклион Страбона является предшественником современного города.

Значительно позже арабы, захватив Крит в 824 году, превратили это место в укреплённый форт Хандак, который удерживали в течение 140 лет. Для защиты города арабы построили мощные стены и окружили их глубоким рвом (отсюда и название города, по-арабски значащее «ров»).

В 961 году город был отвоёван византийским полководцем Никифором Фокой после упорной восьмимесячной осады. Хандак был разграблен и разрушен; его богатства на 300 кораблях переправили в Византию. Затем город восстановили под именем Мегало Кастро, что значит Большая Крепость.

Спустя примерно 250 лет крестоносцы разгромили Византийскую империю, и Крит был продан в 1204 году венецианцам. Во времена смуты город оказался в руках пиратов, но в 1211 году Венецианская республика установила здесь своё правление.

В течение венецианского владычества город получил название Кандия (Candia), которое закрепилось за всем островом. В эту эпоху город достиг значительного процветания, венецианцы обнесли его новыми, очень мощными стенами, украсили множеством величественных зданий, фонтанов, площадей, памятников, церквей. После захвата Константинополя турками в 1453 году многие его жители перебрались в христианскую Кандию, дав толчок культурному развитию. В 1541 году в деревне Фоделе близ Кандии родился великий художник Доменико Теотокопулос (более известный под именем Эль Греко), который получил первые уроки живописи в монастыре Кандии.

В 1462 году венецианцы решили построить новую защитную стену, строительство растянулось на сто лет. Каждый житель острова от 14 до 60 лет был призван на работу по возведению крепости в течение одной недели ежегодно. Стена по периметру составляла 4,5 км, а толщина в некоторых местах достигала десятков метров.

В 1645 году турки начали войну за город, растянувшуюся на 24 года. В мае 1667 года турецкая армия под командованием великого визиря Ахмета Кёпрюлю приступила к осаде Кандии. За 28 месяцев осады турки потеряли 108 тысяч человек, венецианцы 29 тысяч. В сентябре 1669 года венецианский военачальник Франческо Морозини сдал крепость, обговорив мирную эвакуацию города.

Город был переименован турками в Хандакас. В начале XIX века Хандакас обрёл своё историческое название — Гераклея, потом Ираклион. Население его подвергалось страшной резне (1828 и 1897) как месть за поддержку повстанческого движения.

В 1898 году Крит завоевал независимость под протекторатом европейских держав, а в 1913 году остров после Балканской войны 1912—1913 годов воссоединился с Грецией.

Жители Ираклиона, как и жители критских городов Хания и Ретимнон, прославились в мае 1941 года своим участием в битве за Крит и последующим участием в греческом Сопротивлении в 1941—1944 годах.

С 1971 года город стал административным центром Крита.

Транспорт

Авиационное обслуживание Ираклиона осуществляет аэропорт Никос Казандзакис.

Климат

Климат — средиземноморский. Островное положение города позволяет смягчить колебания температур, поэтому лето в городе прохладнее, чем в большинстве остальных городов с подобным типом климата, а зима ещё теплее.

Климат Ираклиона
Показатель Янв. Фев. Март Апр. Май Июнь Июль Авг. Сен. Окт. Нояб. Дек. Год
Средний максимум, °C 15,2 15,5 16,8 20,2 23,5 27,3 28,6 28,4 26,3 23,1 20,1 17,0 21,8
Средний минимум, °C 9,0 9,0 9,8 12,0 14,9 19,0 21,7 21,7 19,3 16,5 13,4 10,9 14,8
Норма осадков, мм 92 77 57 30 15 3 1 0,7 20 69 59 77 501
Температура воды, °C 16 16 18 18 22 22 25 25 24 24 20 20 21
Источник: [www.svali.ru/catalog~27~16754~index.htm Туристический портал]

Достопримечательности

Культовые здания

Архитектура

Музеи

Население

Год 1981 1991 2001 2009 2011
Население 102 398 126 907 142 112 156 059[2] 173 450[1]

Известные уроженцы

Кроме Эль Греко, Ираклион известен и другими своими уроженцами:

  • Георгий Трапезундский (греч. Γεώργιος Τραπεζούντιος, 1395—1472) — греческий философ и учёный, один из пионеров итальянского Возрождения;
  • Рицос, Андреос (1421—1492) — выдающийся греческий художник-иконописец;
  • Кандия, Педро де (1492—1542) — греческий авантюрист, ставший испанским конкистадором, первый европеец, высадившийся на побережье Перу и один из самых известных участников его завоевания, Гранд (титул) Испании, Алкайд города Куско;
  • Корнякт, Константин (Κωνσταντηνος Κορνακτος, 1517—1603) — греческий предприниматель и меценат, построил дворец и башню Корнякта в городе Львов;
  • Михаил Дамаскин (Μιχαηλ Δαμασκηνος, 1530—1592) — греческий иконописец, кроме прочих расписал православный храм Святого Георгия в Венеции. Есть предположения, что был учителем Эль Греко;
  • Кирилл Лукарис (Κυριλλος Λουκαρης, 1572—1638) — Вселенский (Константинопольский) Патриарх, был обвинён в сотрудничестве с Россией и утоплен турками в Босфоре;
  • Никос Казандзакис (Νικος Καζαντζακης, 1883—1957) — всемирно известный греческий писатель, автор таких произведений как «Христа распинают вновь», «Алексис Зорбас» (экранизирован как «Грек Зорба»), «Последнее искушение Христа». Похоронен у городской крепостной стены;
  • Воланакис, Константинос (греч. Κωνσταντίνος Βολανάκης, Ираклион, Крит 1837 год — Пирей 29 июня 1907 года) — один из самых значительных греческих художников XIX века. Принадлежит к Мюнхенской школе греческой живописи;
  • Элли Алексиу (Ελλη Αλεξιου, 1894—1988) — известная греческая писательница и педагог, многие годы прожила в политической эмиграции за границей;
  • Элитис, Одисеас (Οδυσσεας Ελυτης, 1911—1996) — поэт, лауреат Нобелевской премии по литературе 1979 года;
  • Сифакис, Иосиф (Σηφακης Ιωσηφ, р. 1946) — греческий и французский учёный в области вычислительных систем, премия Тьюринга.

Города-побратимы

Напишите отзыв о статье "Ираклион"

Примечания

  1. 1 2 [www.statistics.gr/portal/page/portal/ESYE/BUCKET/General/A1602_SAM01_DT_DC_00_2011_01_F_EN.pdf Population Census of Greece 2011]  (англ.)
  2. [www.ypes.gr/UserFiles/f0ff9297-f516-40ff-a70e-eca84e2ec9b9/D_diairesi.xls Δείτε τη Διοικητική Διαίρεση]. Hellenic Interior Ministry. www.ypes.gr. Retrieved 09 September 2009.

Ссылки

  • [www.cretetravel.com/Features/1_day_in_Heraklion/1_day_in_Heraklion.htm Достопримечательности Ираклиона] (англ.)
  • [www.interkriti.org/iraklion/map/ Карта Ираклиона]
  • [www.photopassport.gr/index_256.html Фотографии из Ираклиона]


Отрывок, характеризующий Ираклион

– Совсем не из дружбы, – отвечал Николай, вспыхнув и отговариваясь как будто от постыдного на него наклепа. – Совсем не дружба, а просто чувствую призвание к военной службе.
Он оглянулся на кузину и на гостью барышню: обе смотрели на него с улыбкой одобрения.
– Нынче обедает у нас Шуберт, полковник Павлоградского гусарского полка. Он был в отпуску здесь и берет его с собой. Что делать? – сказал граф, пожимая плечами и говоря шуточно о деле, которое, видимо, стоило ему много горя.
– Я уж вам говорил, папенька, – сказал сын, – что ежели вам не хочется меня отпустить, я останусь. Но я знаю, что я никуда не гожусь, кроме как в военную службу; я не дипломат, не чиновник, не умею скрывать того, что чувствую, – говорил он, всё поглядывая с кокетством красивой молодости на Соню и гостью барышню.
Кошечка, впиваясь в него глазами, казалась каждую секунду готовою заиграть и выказать всю свою кошачью натуру.
– Ну, ну, хорошо! – сказал старый граф, – всё горячится. Всё Бонапарте всем голову вскружил; все думают, как это он из поручиков попал в императоры. Что ж, дай Бог, – прибавил он, не замечая насмешливой улыбки гостьи.
Большие заговорили о Бонапарте. Жюли, дочь Карагиной, обратилась к молодому Ростову:
– Как жаль, что вас не было в четверг у Архаровых. Мне скучно было без вас, – сказала она, нежно улыбаясь ему.
Польщенный молодой человек с кокетливой улыбкой молодости ближе пересел к ней и вступил с улыбающейся Жюли в отдельный разговор, совсем не замечая того, что эта его невольная улыбка ножом ревности резала сердце красневшей и притворно улыбавшейся Сони. – В середине разговора он оглянулся на нее. Соня страстно озлобленно взглянула на него и, едва удерживая на глазах слезы, а на губах притворную улыбку, встала и вышла из комнаты. Всё оживление Николая исчезло. Он выждал первый перерыв разговора и с расстроенным лицом вышел из комнаты отыскивать Соню.
– Как секреты то этой всей молодежи шиты белыми нитками! – сказала Анна Михайловна, указывая на выходящего Николая. – Cousinage dangereux voisinage, [Бедовое дело – двоюродные братцы и сестрицы,] – прибавила она.
– Да, – сказала графиня, после того как луч солнца, проникнувший в гостиную вместе с этим молодым поколением, исчез, и как будто отвечая на вопрос, которого никто ей не делал, но который постоянно занимал ее. – Сколько страданий, сколько беспокойств перенесено за то, чтобы теперь на них радоваться! А и теперь, право, больше страха, чем радости. Всё боишься, всё боишься! Именно тот возраст, в котором так много опасностей и для девочек и для мальчиков.
– Всё от воспитания зависит, – сказала гостья.
– Да, ваша правда, – продолжала графиня. – До сих пор я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, – говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что у детей их нет тайн от них. – Я знаю, что я всегда буду первою confidente [поверенной] моих дочерей, и что Николенька, по своему пылкому характеру, ежели будет шалить (мальчику нельзя без этого), то всё не так, как эти петербургские господа.
– Да, славные, славные ребята, – подтвердил граф, всегда разрешавший запутанные для него вопросы тем, что всё находил славным. – Вот подите, захотел в гусары! Да вот что вы хотите, ma chere!
– Какое милое существо ваша меньшая, – сказала гостья. – Порох!
– Да, порох, – сказал граф. – В меня пошла! И какой голос: хоть и моя дочь, а я правду скажу, певица будет, Саломони другая. Мы взяли итальянца ее учить.
– Не рано ли? Говорят, вредно для голоса учиться в эту пору.
– О, нет, какой рано! – сказал граф. – Как же наши матери выходили в двенадцать тринадцать лет замуж?
– Уж она и теперь влюблена в Бориса! Какова? – сказала графиня, тихо улыбаясь, глядя на мать Бориса, и, видимо отвечая на мысль, всегда ее занимавшую, продолжала. – Ну, вот видите, держи я ее строго, запрещай я ей… Бог знает, что бы они делали потихоньку (графиня разумела: они целовались бы), а теперь я знаю каждое ее слово. Она сама вечером прибежит и всё мне расскажет. Может быть, я балую ее; но, право, это, кажется, лучше. Я старшую держала строго.
– Да, меня совсем иначе воспитывали, – сказала старшая, красивая графиня Вера, улыбаясь.
Но улыбка не украсила лица Веры, как это обыкновенно бывает; напротив, лицо ее стало неестественно и оттого неприятно.
Старшая, Вера, была хороша, была неглупа, училась прекрасно, была хорошо воспитана, голос у нее был приятный, то, что она сказала, было справедливо и уместно; но, странное дело, все, и гостья и графиня, оглянулись на нее, как будто удивились, зачем она это сказала, и почувствовали неловкость.
– Всегда с старшими детьми мудрят, хотят сделать что нибудь необыкновенное, – сказала гостья.
– Что греха таить, ma chere! Графинюшка мудрила с Верой, – сказал граф. – Ну, да что ж! всё таки славная вышла, – прибавил он, одобрительно подмигивая Вере.
Гостьи встали и уехали, обещаясь приехать к обеду.
– Что за манера! Уж сидели, сидели! – сказала графиня, проводя гостей.


Когда Наташа вышла из гостиной и побежала, она добежала только до цветочной. В этой комнате она остановилась, прислушиваясь к говору в гостиной и ожидая выхода Бориса. Она уже начинала приходить в нетерпение и, топнув ножкой, сбиралась было заплакать оттого, что он не сейчас шел, когда заслышались не тихие, не быстрые, приличные шаги молодого человека.
Наташа быстро бросилась между кадок цветов и спряталась.
Борис остановился посереди комнаты, оглянулся, смахнул рукой соринки с рукава мундира и подошел к зеркалу, рассматривая свое красивое лицо. Наташа, притихнув, выглядывала из своей засады, ожидая, что он будет делать. Он постоял несколько времени перед зеркалом, улыбнулся и пошел к выходной двери. Наташа хотела его окликнуть, но потом раздумала. «Пускай ищет», сказала она себе. Только что Борис вышел, как из другой двери вышла раскрасневшаяся Соня, сквозь слезы что то злобно шепчущая. Наташа удержалась от своего первого движения выбежать к ней и осталась в своей засаде, как под шапкой невидимкой, высматривая, что делалось на свете. Она испытывала особое новое наслаждение. Соня шептала что то и оглядывалась на дверь гостиной. Из двери вышел Николай.
– Соня! Что с тобой? Можно ли это? – сказал Николай, подбегая к ней.
– Ничего, ничего, оставьте меня! – Соня зарыдала.
– Нет, я знаю что.
– Ну знаете, и прекрасно, и подите к ней.
– Соооня! Одно слово! Можно ли так мучить меня и себя из за фантазии? – говорил Николай, взяв ее за руку.
Соня не вырывала у него руки и перестала плакать.
Наташа, не шевелясь и не дыша, блестящими главами смотрела из своей засады. «Что теперь будет»? думала она.
– Соня! Мне весь мир не нужен! Ты одна для меня всё, – говорил Николай. – Я докажу тебе.
– Я не люблю, когда ты так говоришь.
– Ну не буду, ну прости, Соня! – Он притянул ее к себе и поцеловал.
«Ах, как хорошо!» подумала Наташа, и когда Соня с Николаем вышли из комнаты, она пошла за ними и вызвала к себе Бориса.
– Борис, подите сюда, – сказала она с значительным и хитрым видом. – Мне нужно сказать вам одну вещь. Сюда, сюда, – сказала она и привела его в цветочную на то место между кадок, где она была спрятана. Борис, улыбаясь, шел за нею.
– Какая же это одна вещь ? – спросил он.
Она смутилась, оглянулась вокруг себя и, увидев брошенную на кадке свою куклу, взяла ее в руки.
– Поцелуйте куклу, – сказала она.
Борис внимательным, ласковым взглядом смотрел в ее оживленное лицо и ничего не отвечал.
– Не хотите? Ну, так подите сюда, – сказала она и глубже ушла в цветы и бросила куклу. – Ближе, ближе! – шептала она. Она поймала руками офицера за обшлага, и в покрасневшем лице ее видны были торжественность и страх.
– А меня хотите поцеловать? – прошептала она чуть слышно, исподлобья глядя на него, улыбаясь и чуть не плача от волненья.
Борис покраснел.
– Какая вы смешная! – проговорил он, нагибаясь к ней, еще более краснея, но ничего не предпринимая и выжидая.
Она вдруг вскочила на кадку, так что стала выше его, обняла его обеими руками, так что тонкие голые ручки согнулись выше его шеи и, откинув движением головы волосы назад, поцеловала его в самые губы.
Она проскользнула между горшками на другую сторону цветов и, опустив голову, остановилась.
– Наташа, – сказал он, – вы знаете, что я люблю вас, но…
– Вы влюблены в меня? – перебила его Наташа.
– Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас… Еще четыре года… Тогда я буду просить вашей руки.
Наташа подумала.
– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… – сказала она, считая по тоненьким пальчикам. – Хорошо! Так кончено?
И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо.
– Кончено! – сказал Борис.
– Навсегда? – сказала девочка. – До самой смерти?
И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную.


Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Ираклион&oldid=79492115»