Турецко-персидские войны

Турецко-персидские войны (ирано-турецкие войны) — войны между Османской империей и сефевидским Ираном в XVI — начале XIX века за обладание Арменией, Азербайджаном, Грузией и Ираком, за захват стратегических и торговых путей, проходивших через Месопотамию и Закавказье. В то же время войны велись под религиозными лозунгами — турки объявили ересью шиизм, государственную религию Персии, а персы в свою очередь — суннизм, господствовавший в Турции.

Хронология войн

Всего историки насчитывают в течение указанного периода 9 войн между Ираном и Турцией:

Война	Османский султан	Персидский шах	Мирный договор
1514—1555	Селим I, Сулейман I	Исмаил I, Тахмасп I	Амасьяский мир
1578—1590	Мурад III	Аббас I Великий	Стамбульский договор (1590)
1603—1618, 1-я фаза	Ахмед I	Аббас I Великий	Договор Насух-паши
1603—1618, 2-я фаза	Ахмед I, Мустафа I, Осман II	Аббас I Великий	Серавский мир
1623—1639	Мурад IV	Аббас I Великий, Сефи I	Зухабский мир
1723—1727	Ахмед III	Мир Махмуд-шах, Мир Ашраф-шах	Хамеданский договор
1730—1736, 1-я фаза	Ахмед III, Махмуд I	Тахмасп II	Договор Ахмет-паши
1730—1736, 1-я фаза	Махмуд I	Аббас III, Надир-шах	Константинопольский договор (1736)
1743—1746	Махмуд
1821—1823	Махмуд II	Фетх Али-шах	Эрзурумский мир

Война 1514—1555 годов

Война началась после того, как персидский шах Исмаил I (1502—1524) захватил Курдистан, Армению и Ирак Арабский с Багдадом, которые ранее входили в состав тюркского государства Ак-Коюнлу (2-я пол. XV — начало XVI веков). Турецкий султан Селим I нанёс ответный удар, истребив в 1513 году в Малой Азии 40 тысяч шиитов и выступив в поход против Ирана. 23 августа 1514 года турки разгромили кызылбашское войско шаха в Чалдыранской битве, а затем и в битве у Кохчисара в 1515 году и, отказавшись от заключения мира, предложенного Исмаилом, заняли столицу Сефевидов Тебриз (временно) и присоединили к своим владениям Западную Армению, Курдистан и северную часть Ирака.

В 1533 году турецкий султан Сулейман Кануни (1522—1560), заключив мир с Австрией, вновь начал военные действия на востоке. В 1533—35 годах турецкие войска трижды вторгаются в Южный Азербайджан и занимают Тебриз, в 1534 году захватывают Багдад. Затем ими оккупируется весь Ирак, за исключением Басры (которая занимается турками в 1546 году). Таким образом османы получают контроль над торговыми путями, соединяющими Средиземноморье с Персидским заливом.

В результате похода в Закавказье в 1536 году турецкие войска присоединили часть Юго-Западной Грузии (Олти, Артвин и др.), в 1538 году взяли город Ван в Южной Армении.

В свою очередь, армия шаха Тахмаспа I (1524—1576) в 1538 году завоёвывает Ширван.

В 1548 году турки, совершив дальний рейд в Иран, вновь заняли Азербайджан, взяли Тебриз, углубились в Иран до Кашана и Кума и захватили Исфахан. В том же году они вторглись в Восточную Армению, в 1549 году — в Южную Грузию.

29 мая 1555 года в Амасье между Турцией и Ираном был подписан мирный договор, по которому к Турции переходил Ирак с Багдадом. Азербайджан с Тебризом удерживал Иран. Грузия и Армения были поделены между обеими государствами. Крепость Карса должна была быть срыта, а его окрестности опустошены. Область вокруг Карса объявлена нейтральной.

Война 1578—1590 годов

Восстановив к 1578 году, вопреки договору, крепость Карса, турки перешли в наступление и захватили в 1578 году восточную часть Самцхе-Саатабаго, 10 августа разбили персидские войска при Чилдыре, вторглись в Восточную Грузию и Восточную Армению, заняли Ширван. Но 27 ноября 1578 года турецкая армия была разгромлена под Шемахой и изгнана из Ширвана.

С 1579 года турецкая армия и 100-тысячное войско крымского хана опять совершают набеги на Ширван и Восточную Армению. В 1583 году они захватили Ширван и Баку. Опустошительные походы турецко-татарских войск в Закавказье продолжались до 1589 года. Значительная часть местного населения была перебита, угнана в рабство или бежала; города Тебриз, Гянджа, Шемаха и другие разорены.

По Стамбульскому мирному договору 21 марта 1590 года Турция получала весь Азербайджан (без Талыша и Ардебиля), Восточную Армению, Восточную Грузию, значительные части Луристана и Курдистана, а также другие территории.

Победы турок над персами в XVI столетии в первую очередь были обусловлены внутренними неурядицами и восстаниями в Иране, который к тому же не имел такой сильной артиллерии и постоянной пехоты, как Турция.

Война 1603—1612 годов

Персидский шах Аббас I Великий, создав регулярную армию, в начале XVII века начинает новую войну с Турцией. В 1603—1604 годы войска шаха, разбив турок у Суфиана, взяли и разграбили Нахичевань, Тебриз, Джульфу, Ереван. В 1603—1607 годах они также уничтожили турецкие гарнизоны в Азербайджане, завоевали Восточную Армению. Из Армении было переселено вглубь Ирана более 300 тысяч армян. Были захвачены также Луристан, Восточная Грузия и Южный Курдистан.

Турецкая армия в 1609—1612 годах неоднократно вторгалась в Азербайджан, пытаясь взять Тебриз, но всякий раз терпела неудачу. Стамбульский мирный договор от 20 ноября 1612 года подтвердил завоевания Ирана.

Война 1616—1618

Турция начала военные действия в расчёте вернуть утраченные территории. В сентябре — ноябре 1616 года турецкие войска безуспешно осаждали Нахичевань и Ереван, в 1617 году крымские татары устроили набеги на Ганджу и Джульфу, а затем вместе с турецкой армией подошли к Тебризу, но 10 сентября 1618 году турецко-татарское войско было разгромлено шахом Аббасом в Серабской долине.

Ирано-турецкий договор от 29 сентября 1619 года в основном подтверждал положения договора 1612 года. Добавлялось лишь то, что Турция предоставляла Ирану свободу действий в Картли и Кахети, а также передавала ему санджаки Дерне и Дертенг.

Война 1623—1639

Военные действия начал Иран. В 1623—1624 годах шах Аббас завоёвывает весь Ирак Арабский с городами Багдад, Неджеф, Кербела, а также Северную Месопотамию. В том же, 1624 году иранские войска в Грузии занимают Ахалцихе. Однако в конце 1625 года, в результате ослабления иранского господства в Грузии, подорванного народным восстанием Г. Саакадзе, турки возвращают себе Ахалцихе. За этот район в течение нескольких последующих лет происходила упорная борьба — в 1627 он был отвоёван у турок Ираном, в 1635 турецкие войска вновь занимают Ахалцихе, а также Ахалкалаки. В том же 1625 году турки отторгли от Грузии Самцхе-Саатабаго, превратив его в турецкий пашалык. Турция вернула себе также северную Месопотамию с Мосулом и Киркуком, но 9-месячная осада Багдада (сентябрь 1625 — июль 1626 г.) успеха не имела. Потерпев вторую неудачу под Багдадом в 1630 году, турки сделали главным полем военных действий Западный Иран, (разорив Хорасан), и Закавказье. В 1638 году турки взяли, наконец, Багдад.

17 мая 1639 года был подписан мирный Касре-Ширинский (Зохабский) договор, по которому между Турцией и Ираном в основном подтверждалась граница, установленная договором от 1612 года.

Война 1723—1727

Воспользовавшись развалом государства Сефевидов, ускоренным нашествием на Иран афганских племён, турецкий султан Ахмед III (1703—1730) весной 1723 года разворачивает широкое наступление на востоке. Турецкие войска вторглись в Восточную Грузию (взяли Тбилиси), Восточную Армению, Азербайджан (в 1724—1725 годы были взяты турками Мераге, Хой, Нахичевань, Ордубад, Тебриз, Ганджа, Ардебиль), Западный Иран (провинция Луристан, города Нехавенд, Казвин, Хамадан).

Турецкие завоевания создали серьёзную угрозу интересам России на Кавказе и на Каспии. В 1722—1723 годах Россия в результате Персидского похода заняла каспийское побережье до Энзели, что было закреплено российско-иранским договором от 23 сентября 1723 года. Возникшая в связи с этим угроза русско-турецкой войны была устранена подписанием Константинопольского договора между Россией и Турцией 23 июня 1724 года.

Не удовлетворившись захватом огромной территории, Турция отправила свои армии в Восточный Иран, к Исфахану, но была в октябре 1726 года остановлена афганским правителем Ирана — Ашрафом. По Хамаданскому мирному договору от 4 октября 1727 года Ашраф признавал турецкого султана халифом всех мусульман, а также признавал отход к Турции всех владений Ирана, завоёванных Турцией в результате войны и перешедших к ней по русско-турецкому договору 1724 года. Султан, в свою очередь, признавал Ашрафа государем Ирана, но в вассальной зависимости от Турции.

Война 1730—1736

Фактический правитель Ирана, полководец Надир выступил против Хамаданского договора и в 1730 году разбил и изгнал турецкие войска из Хорасана, Керманшаха и Южного Азербайджана.

Позднее, когда Надир подавлял восстания афганцев в Хорасане в 1731 году, шах Тахмасп II, боявшийся усиления Надира, предпринял самостоятельно военные действия против турок, но был разбит под Хамаданом и 10 января 1732 года подписал с ними мир, по которому Турция удерживала за собой всё Закавказье севернее реки Аракс.

Низложив Тахмаспа, Надир в конце 1732 года опять развязывает военные действия против турок, в 1733 году дважды осаждает Багдад и вынуждает турецкого пашу Багдада подписать договор о признании границ 1639 года. Когда договор был отвергнут султаном, Надир развернул боевые действия в Закавказье — в 1734—1735 его войска завоевали и опустошили Северный Азербайджан, Восточную Армению, Восточную Грузию. 14 июня 1735 года между Эчмиадзином и Карсом 70-тысячная армия Надира разбила 80-тысячное турецкое войско. Заключённый в Стамбуле 17 октября 1736 года мирный договор предусматривал возвращение Ирану всех территорий, ранее захваченных Турцией. Однако этот договор так и не вступил в силу.

Война 1743—1746

В 1743 году Надир начинает против Турции новую войну. В сентябре его армии осаждали Мосул, в июле-октябре 1744 года — Карс. 23 августа 1745 года иранские войска нанесли туркам серьёзное поражение западнее Еревана, однако развить этот успех Надир не смог — в Иране вспыхнули мятежи, и он вынужден был для их подавления перебросить вглубь страны значительные силы, сняв их с театра военных действий.

Мирный договор, заключённый 4 сентября 1746 года в Кердане, между Казвином и Тегераном. подтвердил условия договора 1639 года.

Война 1821—1823

После поражения в русско-персидской войне 1804—1813, Иран, по инициативе принца Аббас-Мирзы провёл модернизацию своей армии с помощью британских советников. Возможность испытать боевые качества своей новой армии Аббас-Мирза получил во время конфликта с Османской империей, которая предпринимала вторжения на территорию иранского Азербайджана под предлогом наказания бежавших мятежников. В ответ на эти действия Иран в 1821 году начал войну. Армия Аббас-Мирзы вторглась на территорию Западной Армении в район озера Ван, а затем нанесла поражение турецким войскам при Эрзуруме. Иранские войска действовали успешно и на других фронтах: в районах Баязета, Диярбакыра и в Ираке. Слабость Турции была вызвана необходимостью борьбы с греческим восстанием 1821—1829 гг. В дальнейшем иранским войскам не удалось закрепить свой успех. По мирному соглашению 1823 года границы остались неизменными.

В 20—40-х годах XIX столетия на ирано-турецкой границе неоднократно происходили вооружённое столкновения, однако они не привели к изменению границы.

Источники

• Muahedat mecmuasi, cilt 3 Istanbul 1297 (1879)
• Mutamen-ol-Molk, Recueil traites de l´Empire Persan avec les pays etrangers, Teheran 1908.

Литература

• Бартольд В. В. «Историко-географический обзор Ирана», СПБ 1903
• Левиатов В. Н. «Очерки по истории Азербайджана в XVIII веке», Баку 1948
• Новичев А. Д. «История Турции, т.1» Ленинград 1963
• Bellan L. L., Chah Abbas I, Paris 1932
• Danismend I.H., Izahli Osmanli tarihi kronolojisi, cilt 2-4, Istanbul 1950-55.

Отрывок, характеризующий Турецко-персидские войны

В Орел приезжал к нему его главный управляющий, и с ним Пьер сделал общий счет своих изменявшихся доходов. Пожар Москвы стоил Пьеру, по учету главно управляющего, около двух миллионов.
Главноуправляющий, в утешение этих потерь, представил Пьеру расчет о том, что, несмотря на эти потери, доходы его не только не уменьшатся, но увеличатся, если он откажется от уплаты долгов, оставшихся после графини, к чему он не может быть обязан, и если он не будет возобновлять московских домов и подмосковной, которые стоили ежегодно восемьдесят тысяч и ничего не приносили.
– Да, да, это правда, – сказал Пьер, весело улыбаясь. – Да, да, мне ничего этого не нужно. Я от разоренья стал гораздо богаче.
Но в январе приехал Савельич из Москвы, рассказал про положение Москвы, про смету, которую ему сделал архитектор для возобновления дома и подмосковной, говоря про это, как про дело решенное. В это же время Пьер получил письмо от князя Василия и других знакомых из Петербурга. В письмах говорилось о долгах жены. И Пьер решил, что столь понравившийся ему план управляющего был неверен и что ему надо ехать в Петербург покончить дела жены и строиться в Москве. Зачем было это надо, он не знал; но он знал несомненно, что это надо. Доходы его вследствие этого решения уменьшались на три четверти. Но это было надо; он это чувствовал.
Вилларский ехал в Москву, и они условились ехать вместе.
Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.


Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, – так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего то невещественного, но могущественного и неразрушимого.
Побуждения людей, стремящихся со всех сторон в Москву после ее очищения от врага, были самые разнообразные, личные, и в первое время большей частью – дикие, животные. Одно только побуждение было общее всем – это стремление туда, в то место, которое прежде называлось Москвой, для приложения там своей деятельности.
Через неделю в Москве уже было пятнадцать тысяч жителей, через две было двадцать пять тысяч и т. д. Все возвышаясь и возвышаясь, число это к осени 1813 года дошло до цифры, превосходящей население 12 го года.
Первые русские люди, которые вступили в Москву, были казаки отряда Винцингероде, мужики из соседних деревень и бежавшие из Москвы и скрывавшиеся в ее окрестностях жители. Вступившие в разоренную Москву русские, застав ее разграбленною, стали тоже грабить. Они продолжали то, что делали французы. Обозы мужиков приезжали в Москву с тем, чтобы увозить по деревням все, что было брошено по разоренным московским домам и улицам. Казаки увозили, что могли, в свои ставки; хозяева домов забирали все то, что они находили и других домах, и переносили к себе под предлогом, что это была их собственность.
Но за первыми грабителями приезжали другие, третьи, и грабеж с каждым днем, по мере увеличения грабителей, становился труднее и труднее и принимал более определенные формы.
Французы застали Москву хотя и пустою, но со всеми формами органически правильно жившего города, с его различными отправлениями торговли, ремесел, роскоши, государственного управления, религии. Формы эти были безжизненны, но они еще существовали. Были ряды, лавки, магазины, лабазы, базары – большинство с товарами; были фабрики, ремесленные заведения; были дворцы, богатые дома, наполненные предметами роскоши; были больницы, остроги, присутственные места, церкви, соборы. Чем долее оставались французы, тем более уничтожались эти формы городской жизни, и под конец все слилось в одно нераздельное, безжизненное поле грабежа.
Грабеж французов, чем больше он продолжался, тем больше разрушал богатства Москвы и силы грабителей. Грабеж русских, с которого началось занятие русскими столицы, чем дольше он продолжался, чем больше было в нем участников, тем быстрее восстановлял он богатство Москвы и правильную жизнь города.
Кроме грабителей, народ самый разнообразный, влекомый – кто любопытством, кто долгом службы, кто расчетом, – домовладельцы, духовенство, высшие и низшие чиновники, торговцы, ремесленники, мужики – с разных сторон, как кровь к сердцу, – приливали к Москве.
Через неделю уже мужики, приезжавшие с пустыми подводами, для того чтоб увозить вещи, были останавливаемы начальством и принуждаемы к тому, чтобы вывозить мертвые тела из города. Другие мужики, прослышав про неудачу товарищей, приезжали в город с хлебом, овсом, сеном, сбивая цену друг другу до цены ниже прежней. Артели плотников, надеясь на дорогие заработки, каждый день входили в Москву, и со всех сторон рубились новые, чинились погорелые дома. Купцы в балаганах открывали торговлю. Харчевни, постоялые дворы устраивались в обгорелых домах. Духовенство возобновило службу во многих не погоревших церквах. Жертвователи приносили разграбленные церковные вещи. Чиновники прилаживали свои столы с сукном и шкафы с бумагами в маленьких комнатах. Высшее начальство и полиция распоряжались раздачею оставшегося после французов добра. Хозяева тех домов, в которых было много оставлено свезенных из других домов вещей, жаловались на несправедливость своза всех вещей в Грановитую палату; другие настаивали на том, что французы из разных домов свезли вещи в одно место, и оттого несправедливо отдавать хозяину дома те вещи, которые у него найдены. Бранили полицию; подкупали ее; писали вдесятеро сметы на погоревшие казенные вещи; требовали вспомоществований. Граф Растопчин писал свои прокламации.


В конце января Пьер приехал в Москву и поселился в уцелевшем флигеле. Он съездил к графу Растопчину, к некоторым знакомым, вернувшимся в Москву, и собирался на третий день ехать в Петербург. Все торжествовали победу; все кипело жизнью в разоренной и оживающей столице. Пьеру все были рады; все желали видеть его, и все расспрашивали его про то, что он видел. Пьер чувствовал себя особенно дружелюбно расположенным ко всем людям, которых он встречал; но невольно теперь он держал себя со всеми людьми настороже, так, чтобы не связать себя чем нибудь. Он на все вопросы, которые ему делали, – важные или самые ничтожные, – отвечал одинаково неопределенно; спрашивали ли у него: где он будет жить? будет ли он строиться? когда он едет в Петербург и возьмется ли свезти ящичек? – он отвечал: да, может быть, я думаю, и т. д.
О Ростовых он слышал, что они в Костроме, и мысль о Наташе редко приходила ему. Ежели она и приходила, то только как приятное воспоминание давно прошедшего. Он чувствовал себя не только свободным от житейских условий, но и от этого чувства, которое он, как ему казалось, умышленно напустил на себя.
На третий день своего приезда в Москву он узнал от Друбецких, что княжна Марья в Москве. Смерть, страдания, последние дни князя Андрея часто занимали Пьера и теперь с новой живостью пришли ему в голову. Узнав за обедом, что княжна Марья в Москве и живет в своем не сгоревшем доме на Вздвиженке, он в тот же вечер поехал к ней.
Дорогой к княжне Марье Пьер не переставая думал о князе Андрее, о своей дружбе с ним, о различных с ним встречах и в особенности о последней в Бородине.
«Неужели он умер в том злобном настроении, в котором он был тогда? Неужели не открылось ему перед смертью объяснение жизни?» – думал Пьер. Он вспомнил о Каратаеве, о его смерти и невольно стал сравнивать этих двух людей, столь различных и вместе с тем столь похожих по любви, которую он имел к обоим, и потому, что оба жили и оба умерли.
В самом серьезном расположении духа Пьер подъехал к дому старого князя. Дом этот уцелел. В нем видны были следы разрушения, но характер дома был тот же. Встретивший Пьера старый официант с строгим лицом, как будто желая дать почувствовать гостю, что отсутствие князя не нарушает порядка дома, сказал, что княжна изволили пройти в свои комнаты и принимают по воскресеньям.
– Доложи; может быть, примут, – сказал Пьер.
– Слушаю с, – отвечал официант, – пожалуйте в портретную.
Через несколько минут к Пьеру вышли официант и Десаль. Десаль от имени княжны передал Пьеру, что она очень рада видеть его и просит, если он извинит ее за бесцеремонность, войти наверх, в ее комнаты.
В невысокой комнатке, освещенной одной свечой, сидела княжна и еще кто то с нею, в черном платье. Пьер помнил, что при княжне всегда были компаньонки. Кто такие и какие они, эти компаньонки, Пьер не знал и не помнил. «Это одна из компаньонок», – подумал он, взглянув на даму в черном платье.
Княжна быстро встала ему навстречу и протянула руку.
– Да, – сказала она, всматриваясь в его изменившееся лицо, после того как он поцеловал ее руку, – вот как мы с вами встречаемся. Он и последнее время часто говорил про вас, – сказала она, переводя свои глаза с Пьера на компаньонку с застенчивостью, которая на мгновение поразила Пьера.
– Я так была рада, узнав о вашем спасенье. Это было единственное радостное известие, которое мы получили с давнего времени. – Опять еще беспокойнее княжна оглянулась на компаньонку и хотела что то сказать; но Пьер перебил ее.
– Вы можете себе представить, что я ничего не знал про него, – сказал он. – Я считал его убитым. Все, что я узнал, я узнал от других, через третьи руки. Я знаю только, что он попал к Ростовым… Какая судьба!
Пьер говорил быстро, оживленно. Он взглянул раз на лицо компаньонки, увидал внимательно ласково любопытный взгляд, устремленный на него, и, как это часто бывает во время разговора, он почему то почувствовал, что эта компаньонка в черном платье – милое, доброе, славное существо, которое не помешает его задушевному разговору с княжной Марьей.
Но когда он сказал последние слова о Ростовых, замешательство в лице княжны Марьи выразилось еще сильнее. Она опять перебежала глазами с лица Пьера на лицо дамы в черном платье и сказала:
– Вы не узнаете разве?
Пьер взглянул еще раз на бледное, тонкое, с черными глазами и странным ртом, лицо компаньонки. Что то родное, давно забытое и больше чем милое смотрело на него из этих внимательных глаз.
«Но нет, это не может быть, – подумал он. – Это строгое, худое и бледное, постаревшее лицо? Это не может быть она. Это только воспоминание того». Но в это время княжна Марья сказала: «Наташа». И лицо, с внимательными глазами, с трудом, с усилием, как отворяется заржавелая дверь, – улыбнулось, и из этой растворенной двери вдруг пахнуло и обдало Пьера тем давно забытым счастием, о котором, в особенности теперь, он не думал. Пахнуло, охватило и поглотило его всего. Когда она улыбнулась, уже не могло быть сомнений: это была Наташа, и он любил ее.