Иранские народы

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Иранцы
Численность и ареал

Всего: приблизительно до 200 млн.
Средний Восток, Средняя Азия, Малая Азия, Южная Азия, Закавказье и Северный Кавказ, Европа, Америка

Язык

Иранские языки

Религия

Преимущественно ислам, также зороастризм, христианство, бахаизм, езидизм, иудаизм.

Входит в

Индоевропейская семья

Родственные народы

Индоарийцы, Дарды, Нуристанцы, Индоевропейцы

Ира́нские наро́ды, Ира́нцы (перс. اقوام ایرانی‌تبارaɣvâm-e irâni-tabâr, осет. ирайнаг адæм) — группа народов общего происхождения, разговаривающих на иранских языках арийской ветви индоевропейской семьи языков. В настоящее время распространены на территории Ирана, Афганистана, Таджикистана, Курдистана, Южной Осетии; частично на территории Узбекистана, Пакистана, Турции, Крыма, Ирака, Сирии, Омана, Китая, Азербайджана, Грузии и России.





Происхождение названия

Индоевропейцы

Индоевропейские языки
Анатолийские · Албанский
Армянский · Балтские · Венетский
Германские · Греческие • Иллирийские
Арийские: Нуристанские, Иранские, Индоарийские, Дардские
Италийские (Романские)
Кельтские · Палеобалканские
Славянские · Тохарские

курсивом выделены мёртвые языковые группы

Индоевропейцы
Албанцы · Армяне · Балты
Венеты · Германцы · Греки
Иллирийцы · Иранцы · Индоарийцы
Италики (Романцы) · Кельты
Киммерийцы · Славяне · Тохары
Фракийцы · Хетты
курсивом выделены ныне не существующие общности
Праиндоевропейцы
Язык · Прародина · Религия
 
Индоевропеистика

Этноним «иранцы» происходит от исторического названия «Иран» (пехл. ērān, перс. ايراﻥ‎ [ʔiˈɾɒn]), произошедшего от древнеиранского a(i)ryāna — арийская (земля), (земля) ариев. Ср. авест. airyana- «арийский», airyō.šayana «обиталище ариев», airyå daiŋʹhāwō — «стра́ны ариев», парф. и согд. aryān «Иран», алан. *alān «алан», осет. Ирыстон «страна ариев», осет. Ир, ирæттæ; ед. ч. ирон (самоназвание осетин).

Этногенез

Происхождение ираноязычных народов связано с распадом индоиранского континуума, происходившим приблизительно в начале II тыс. до н. э. на бывшей территории древней, по всей видимости, доиндоиранской Бактриано-Маргианской культуры (Средняя Азия и Афганистан)[1]. В результате появились изначально компактные общности индоариев, митаннийцев и собственно иранцев, оказавшиеся разделёнными географическими и лингвистическими барьерами. С конца II по конец I тыс. до н. э. происходит широкая экспансия ираноязычных племён из Среднеазиатского региона, в результате которой иранцы оказываются расселены на значительных территориях Евразии от запада Китая до Месопотамии и от Гиндукуша до Северного Причерноморья.

Неоднозначность термина «иранцы»

В современном употреблении словом «иранцы» чаще обозначают жителей современного Ирана, особенно персоязычных, что прежде всего связано с официальным переименованием в 1935 году этой страны из «Персии» в «Иран». Между тем сам термин «Иран» изначально употреблялся для куда более обширного региона, включающего также Афганистан и юг Средней Азии (Большой Хорасан). Для различения понятий «современное государство Иран» и «исторический Иран» для последнего употребляют выражение «Персия».

Кроме того, сам термин «Иран» связан прежде всего с персидским языком и персидской эпической традицией (см. Шахнаме).

Иранские языки

Индоиранцы

Индоиранские языки
Нуристанские

Индоарийские · Дардские · Иранские

Древние:
Митаннийско-арийский Древнеиндийский
(Ведийский · Санскрит)
Древнеиранский
(Авестийский · Древнеперсидский)

Этнические группы
Индоарийцы · Иранцы · Дарды · Нуристанцы
Религии
Праиндоиранская религия · Ведийская религия · Гиндукушская религия · Индуизм · Буддизм · Зороастризм
Древняя литература
Веды  · Авеста

Иранские языки — группа внутри арийской ветви индоевропейских языков, наиболее близки к ним языки индоарийские и дардские, происходящие с ними из одной индоиранской общности, которая распалась приблизительно в нач. II тыс. до н. э.

В результате миграций на значительные расстояния и усиливающейся изоляции иранское единство распадается в нач. I тыс. до н. э., поэтому иранская языковая группа сильно дифференцирована, и языки крайних её ветвей совершенно не взаимопонимаемы.

Для новоиранской общности характерно многовековое господство персидского разговорного и литературного языка (и его близкородственных ветвей в виде языка дари и таджикского) и подавление им остальных иранских языков, наследие чего наблюдается и по сию пору.

Древние иранцы

К концу I тыс. до н. э. иранские народы расселились на огромных территориях, включавших Иранское плато, Среднюю Азию, Гиндукушский регион вплоть до Инда, Синьцзян, Казахстан, степи к северу от Кавказа и Черного моря.

Вслед за иранскими языками древние иранские народы иногда принято делить на западных и восточных, хотя для самих древних иранцев такое деления вряд ли было актуальным, поскольку в I тыс. все иранские языки были ещё очень близки друг к другу и взаимопонятны. Гораздо актуальнее было различие по хозяйственному типу: одни иранские народы были оседлыми земледельцами или горными полуоседлыми пастухами, другие освоили кочевой образ жизни.

Современные иранские народы

История формирования

По сравнению с древней эпохой этническая карта современных иранских народов претерпела существенные изменения. Основными вехами здесь стали:

Список современных иранских народов

Существуют также другие локальные группы иранцев — носители отдельных «малых» языков, которые обычно этнически не отделяют себя от окружающего их иранского народа (персов, пуштунов, курдов) и часто двуязычны.

Кроме того, в арабских странах Персидского залива проживают персоязычные группы иранского происхождения: аджамы (Бахрейн) и хувала (ОАЭ, Кувейт, Катар, Саудовская Аравия, Бахрейн)

Проживающие в ираноязычных регионах иудеи являются носителями разнообразных еврейско-иранских языков

Культура и религия

Большой Иран

Иранская культура

Большинство иранских народов принадлежат культурно-историческому региону Большого Ирана, культура которого складывалась с нач. II тыс. до н. э. и на протяжении I тыс. до н. э. на базе восходящих к праиндоевропейским традициях древних ариев и культуры доиндоевропейского населения Средней Азии (БМАК), Гиндукуша и Иранского плато (Элам, Манна). На протяжении всей истории значительное влияние на иранские народы оказывали межэтнические контакты с Ближним Востоком, особенно с цивилизациями Месопотамии, а в дальнейшем и греками, индоариями, тюрками и др.

Большое влияние на формирование общеиранской культуры оказал зороастризм (маздеизм) — пророческая религия, ставшая основной формой национальных верований древних иранцев. Пережитки зороастризма до сих пор заметны в традициях народов, населяющих Большой Иран, в том числе и тюркоязычных. Близкими к зороастризму были зурванистские верования. В древнем ираноязычном мире также были распространены буддизм, манихейство и христианство.

Политическая культура иранцев формировалась под влиянием обширных империй, основываемых ираноязычными династиями: Ахеменидской, Аршакидской, Кушанской и прежде всего Сасанидской, в которой широко пропагандировался зороастризм и идея «Иранского царства» (пехл. Ērān-šahr).

Сасанидская держава была уничтожена непосредственно воинами арабских халифов (VII в.), что знаменовало собой начало распространения в Большом Иране ислама. Со времени завершения в целом исламизации иранцев (X в.) совпадает национальное возрождение иранской культуры и возвышения новоперсидского языка под эгидой Саманидов и последующих тюркских династий. Это время составления поэтического свода национального иранского эпоса Шахнаме, собранного из доисламских преданий, восходящих к Авесте и народным сказаниям об иранских царях и героях. Начиная с этой эпохи персидское культурное влияние распространяется на обширных пространствах мусульманского мира от Малой Азии и Румелии до Восточного Туркестана и Северной Индии. С классической персидской поэзией в иранском мире тесно связано широкое развитие суфийского движения.

Традиционная иранская культура основана на преимущественно земледельческом укладе. Земледелие в иранском регионе издавна носило интенсивный оазисный характер, с широким использованием орошения[3]. Основной зерновой культурой является пшеница, в меньшей степени рис. Важным элементом иранской жизни также является сад[4]. Города из административных центров (šahr(estān) — «место власти») разрастались в крупные торговые, ремесленные, религиозные и культурные поселения. Иранцев разных вероисповеданий объединяют многие общие верования и традиции, наиболее яркой из которых является встреча Нового года Новруз.

Несмотря на существование в древности различных по языку иранских народов, бо́льшая часть оседлого населения Большого Ирана (دهقان dehqɒn «крестьянин») перешла на персидский язык, распространившийся от Ферганы до Хузестана. Значительные ареалы других иранских языков сохранились только в регионах, обладающим существенным культурно-хозяйственным своеобразием. Прежде всего это высокогорные долины Памира и лесистая и увлажнённая Прикаспийская низменность, где хозяйство также основано на земледелии, а также области, где основу традиционной экономики составляет полукочевое или горное отгонное скотоводство — Курдистан, Лурестан, Белуджистан и земли пуштунов. Скотоводческие иранские народы обладают большим культурным своеобразием и часто подчиняют свою жизнь традиционным кодексам чести и общественных устоев, как Пуштунвалай у пуштунов или Марай у белуджей.

Внешнее влияние и народы с иранскими корнями

Иранская культура оказывала большое влияние на народы Ближнего Востока, Кавказа, Южной Азии, а также евразийских кочевников и их потомков в разных испостасях: в виде культуры ираноязычных кочевников, космополитичной империи Ахеменидов, национально-теократической державы Сасанидов или персо-мусульманской культуры. Взаимодействие с иными народами региона Большого Ирана и обширная ассимиляция ираноязычного населения в новых этноязыковых общностях привела к проникновению многих элементов иранской культуры в традиции неираноязычных народов. Этногенез многих тюркоязычных народов (азербайджанцы[5][6], оседлые туркмены, узбеки, уйгуры) происходил на значительном иранском субстрате. Также иранскими группами, перешедшими на индоарийские языки, считаются парсы и джаты[7].

Религии

Большинство современных иранских народов поделено между двумя направлениями ислама:

Другие шиитские течения представлены:

Некоторая часть курдов исповедует езидизм — синкретическое течение, сильно отошедшее от ислама и вобравшее в себя многие доисламские иранские верования. Зороастризм сохранился только в виде йездской и керманской общин, представители которых в Новое время расселились по другим крупным городам Ирана. В настоящее время большинство зороастрийцев Ирана проживает в Тегеране. Иудаизм исповедуют ираноязычные группы персидских, горских и бухарских евреев.

См. также

Напишите отзыв о статье "Иранские народы"

Примечания

  1. [www.panshin.com/trogholm/wonder/indoeuropean/indoeuropean3.html «The Paleolithic Indo-Europeans»] — Panshin.com . Retrieved 4 June 2006.
  2. [www.bakililar.az/ca/photos/izmailova.html Измайлова А.А Талыши (Этнокультурные процессы).]
  3. [www.iranica.com/articles/agriculture-in-iran E. Ehlers. AGRICULTURE in Iran]
  4. [www.iranica.com/articles/bag-ii M. Bazin. BĀḠ ii. General]
  5. [www.britannica.com/EBchecked/topic/46833/Azerbaijani (people). Azerbaijani (people)] // Encyclopædia Britannica
    The Azerbaijani are of mixed ethnic origin, the oldest element deriving from the indigenous population of eastern Transcaucasia and possibly from the Medians of northern Persia. This population was Persianized during the period of the Sāsānian dynasty of Iran (3rd-7th century ce).
  6. [bse.sci-lib.com/article003058.html Азербайджанцы] // БСЭ
  7. B.S. Dhillon: History and Study of the Jats, ISBN 1-895603-02-1

Ссылки

  • [www.iranica.com Encyclopaedia Iranica]

Отрывок, характеризующий Иранские народы

Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.
Слуга принес назад свой пустой, перевернутый стакан с недокусанным кусочком сахара и спросил, не нужно ли чего.
– Ничего. Подай книгу, – сказал проезжающий. Слуга подал книгу, которая показалась Пьеру духовною, и проезжающий углубился в чтение. Пьер смотрел на него. Вдруг проезжающий отложил книгу, заложив закрыл ее и, опять закрыв глаза и облокотившись на спинку, сел в свое прежнее положение. Пьер смотрел на него и не успел отвернуться, как старик открыл глаза и уставил свой твердый и строгий взгляд прямо в лицо Пьеру.
Пьер чувствовал себя смущенным и хотел отклониться от этого взгляда, но блестящие, старческие глаза неотразимо притягивали его к себе.


– Имею удовольствие говорить с графом Безухим, ежели я не ошибаюсь, – сказал проезжающий неторопливо и громко. Пьер молча, вопросительно смотрел через очки на своего собеседника.
– Я слышал про вас, – продолжал проезжающий, – и про постигшее вас, государь мой, несчастье. – Он как бы подчеркнул последнее слово, как будто он сказал: «да, несчастье, как вы ни называйте, я знаю, что то, что случилось с вами в Москве, было несчастье». – Весьма сожалею о том, государь мой.
Пьер покраснел и, поспешно спустив ноги с постели, нагнулся к старику, неестественно и робко улыбаясь.
– Я не из любопытства упомянул вам об этом, государь мой, но по более важным причинам. – Он помолчал, не выпуская Пьера из своего взгляда, и подвинулся на диване, приглашая этим жестом Пьера сесть подле себя. Пьеру неприятно было вступать в разговор с этим стариком, но он, невольно покоряясь ему, подошел и сел подле него.
– Вы несчастливы, государь мой, – продолжал он. – Вы молоды, я стар. Я бы желал по мере моих сил помочь вам.
– Ах, да, – с неестественной улыбкой сказал Пьер. – Очень вам благодарен… Вы откуда изволите проезжать? – Лицо проезжающего было не ласково, даже холодно и строго, но несмотря на то, и речь и лицо нового знакомца неотразимо привлекательно действовали на Пьера.
– Но если по каким либо причинам вам неприятен разговор со мною, – сказал старик, – то вы так и скажите, государь мой. – И он вдруг улыбнулся неожиданно, отечески нежной улыбкой.
– Ах нет, совсем нет, напротив, я очень рад познакомиться с вами, – сказал Пьер, и, взглянув еще раз на руки нового знакомца, ближе рассмотрел перстень. Он увидал на нем Адамову голову, знак масонства.
– Позвольте мне спросить, – сказал он. – Вы масон?
– Да, я принадлежу к братству свободных каменьщиков, сказал проезжий, все глубже и глубже вглядываясь в глаза Пьеру. – И от себя и от их имени протягиваю вам братскую руку.
– Я боюсь, – сказал Пьер, улыбаясь и колеблясь между доверием, внушаемым ему личностью масона, и привычкой насмешки над верованиями масонов, – я боюсь, что я очень далек от пониманья, как это сказать, я боюсь, что мой образ мыслей насчет всего мироздания так противоположен вашему, что мы не поймем друг друга.
– Мне известен ваш образ мыслей, – сказал масон, – и тот ваш образ мыслей, о котором вы говорите, и который вам кажется произведением вашего мысленного труда, есть образ мыслей большинства людей, есть однообразный плод гордости, лени и невежества. Извините меня, государь мой, ежели бы я не знал его, я бы не заговорил с вами. Ваш образ мыслей есть печальное заблуждение.
– Точно так же, как я могу предполагать, что и вы находитесь в заблуждении, – сказал Пьер, слабо улыбаясь.
– Я никогда не посмею сказать, что я знаю истину, – сказал масон, всё более и более поражая Пьера своею определенностью и твердостью речи. – Никто один не может достигнуть до истины; только камень за камнем, с участием всех, миллионами поколений, от праотца Адама и до нашего времени, воздвигается тот храм, который должен быть достойным жилищем Великого Бога, – сказал масон и закрыл глаза.
– Я должен вам сказать, я не верю, не… верю в Бога, – с сожалением и усилием сказал Пьер, чувствуя необходимость высказать всю правду.
Масон внимательно посмотрел на Пьера и улыбнулся, как улыбнулся бы богач, державший в руках миллионы, бедняку, который бы сказал ему, что нет у него, у бедняка, пяти рублей, могущих сделать его счастие.
– Да, вы не знаете Его, государь мой, – сказал масон. – Вы не можете знать Его. Вы не знаете Его, оттого вы и несчастны.
– Да, да, я несчастен, подтвердил Пьер; – но что ж мне делать?
– Вы не знаете Его, государь мой, и оттого вы очень несчастны. Вы не знаете Его, а Он здесь, Он во мне. Он в моих словах, Он в тебе, и даже в тех кощунствующих речах, которые ты произнес сейчас! – строгим дрожащим голосом сказал масон.
Он помолчал и вздохнул, видимо стараясь успокоиться.
– Ежели бы Его не было, – сказал он тихо, – мы бы с вами не говорили о Нем, государь мой. О чем, о ком мы говорили? Кого ты отрицал? – вдруг сказал он с восторженной строгостью и властью в голосе. – Кто Его выдумал, ежели Его нет? Почему явилось в тебе предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир предположили существование такого непостижимого существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах?… – Он остановился и долго молчал.
Пьер не мог и не хотел прерывать этого молчания.
– Он есть, но понять Его трудно, – заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. – Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу всё всемогущество, всю вечность, всю благость Его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видать, не понимать Его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? – Он помолчал. – Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, – сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, – а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать Его трудно… Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании Его мы видим только нашу слабость и Его величие… – Пьер, с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим, старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона, и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью; – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни.
– Он не постигается умом, а постигается жизнью, – сказал масон.
– Я не понимаю, – сказал Пьер, со страхом чувствуя поднимающееся в себе сомнение. Он боялся неясности и слабости доводов своего собеседника, он боялся не верить ему. – Я не понимаю, – сказал он, – каким образом ум человеческий не может постигнуть того знания, о котором вы говорите.
Масон улыбнулся своей кроткой, отеческой улыбкой.
– Высшая мудрость и истина есть как бы чистейшая влага, которую мы хотим воспринять в себя, – сказал он. – Могу ли я в нечистый сосуд воспринять эту чистую влагу и судить о чистоте ее? Только внутренним очищением самого себя я могу до известной чистоты довести воспринимаемую влагу.
– Да, да, это так! – радостно сказал Пьер.
– Высшая мудрость основана не на одном разуме, не на тех светских науках физики, истории, химии и т. д., на которые распадается знание умственное. Высшая мудрость одна. Высшая мудрость имеет одну науку – науку всего, науку объясняющую всё мироздание и занимаемое в нем место человека. Для того чтобы вместить в себя эту науку, необходимо очистить и обновить своего внутреннего человека, и потому прежде, чем знать, нужно верить и совершенствоваться. И для достижения этих целей в душе нашей вложен свет Божий, называемый совестью.
– Да, да, – подтверждал Пьер.
– Погляди духовными глазами на своего внутреннего человека и спроси у самого себя, доволен ли ты собой. Чего ты достиг, руководясь одним умом? Что ты такое? Вы молоды, вы богаты, вы умны, образованы, государь мой. Что вы сделали из всех этих благ, данных вам? Довольны ли вы собой и своей жизнью?
– Нет, я ненавижу свою жизнь, – сморщась проговорил Пьер.
– Ты ненавидишь, так измени ее, очисти себя, и по мере очищения ты будешь познавать мудрость. Посмотрите на свою жизнь, государь мой. Как вы проводили ее? В буйных оргиях и разврате, всё получая от общества и ничего не отдавая ему. Вы получили богатство. Как вы употребили его? Что вы сделали для ближнего своего? Подумали ли вы о десятках тысяч ваших рабов, помогли ли вы им физически и нравственно? Нет. Вы пользовались их трудами, чтоб вести распутную жизнь. Вот что вы сделали. Избрали ли вы место служения, где бы вы приносили пользу своему ближнему? Нет. Вы в праздности проводили свою жизнь. Потом вы женились, государь мой, взяли на себя ответственность в руководстве молодой женщины, и что же вы сделали? Вы не помогли ей, государь мой, найти путь истины, а ввергли ее в пучину лжи и несчастья. Человек оскорбил вас, и вы убили его, и вы говорите, что вы не знаете Бога, и что вы ненавидите свою жизнь. Тут нет ничего мудреного, государь мой! – После этих слов, масон, как бы устав от продолжительного разговора, опять облокотился на спинку дивана и закрыл глаза. Пьер смотрел на это строгое, неподвижное, старческое, почти мертвое лицо, и беззвучно шевелил губами. Он хотел сказать: да, мерзкая, праздная, развратная жизнь, – и не смел прерывать молчание.
Масон хрипло, старчески прокашлялся и кликнул слугу.
– Что лошади? – спросил он, не глядя на Пьера.
– Привели сдаточных, – отвечал слуга. – Отдыхать не будете?
– Нет, вели закладывать.
«Неужели же он уедет и оставит меня одного, не договорив всего и не обещав мне помощи?», думал Пьер, вставая и опустив голову, изредка взглядывая на масона, и начиная ходить по комнате. «Да, я не думал этого, но я вел презренную, развратную жизнь, но я не любил ее, и не хотел этого, думал Пьер, – а этот человек знает истину, и ежели бы он захотел, он мог бы открыть мне её». Пьер хотел и не смел сказать этого масону. Проезжающий, привычными, старческими руками уложив свои вещи, застегивал свой тулупчик. Окончив эти дела, он обратился к Безухому и равнодушно, учтивым тоном, сказал ему:
– Вы куда теперь изволите ехать, государь мой?
– Я?… Я в Петербург, – отвечал Пьер детским, нерешительным голосом. – Я благодарю вас. Я во всем согласен с вами. Но вы не думайте, чтобы я был так дурен. Я всей душой желал быть тем, чем вы хотели бы, чтобы я был; но я ни в ком никогда не находил помощи… Впрочем, я сам прежде всего виноват во всем. Помогите мне, научите меня и, может быть, я буду… – Пьер не мог говорить дальше; он засопел носом и отвернулся.
Масон долго молчал, видимо что то обдумывая.
– Помощь дается токмо от Бога, – сказал он, – но ту меру помощи, которую во власти подать наш орден, он подаст вам, государь мой. Вы едете в Петербург, передайте это графу Вилларскому (он достал бумажник и на сложенном вчетверо большом листе бумаги написал несколько слов). Один совет позвольте подать вам. Приехав в столицу, посвятите первое время уединению, обсуждению самого себя, и не вступайте на прежние пути жизни. Затем желаю вам счастливого пути, государь мой, – сказал он, заметив, что слуга его вошел в комнату, – и успеха…
Проезжающий был Осип Алексеевич Баздеев, как узнал Пьер по книге смотрителя. Баздеев был одним из известнейших масонов и мартинистов еще Новиковского времени. Долго после его отъезда Пьер, не ложась спать и не спрашивая лошадей, ходил по станционной комнате, обдумывая свое порочное прошедшее и с восторгом обновления представляя себе свое блаженное, безупречное и добродетельное будущее, которое казалось ему так легко. Он был, как ему казалось, порочным только потому, что он как то случайно запамятовал, как хорошо быть добродетельным. В душе его не оставалось ни следа прежних сомнений. Он твердо верил в возможность братства людей, соединенных с целью поддерживать друг друга на пути добродетели, и таким представлялось ему масонство.


Приехав в Петербург, Пьер никого не известил о своем приезде, никуда не выезжал, и стал целые дни проводить за чтением Фомы Кемпийского, книги, которая неизвестно кем была доставлена ему. Одно и всё одно понимал Пьер, читая эту книгу; он понимал неизведанное еще им наслаждение верить в возможность достижения совершенства и в возможность братской и деятельной любви между людьми, открытую ему Осипом Алексеевичем. Через неделю после его приезда молодой польский граф Вилларский, которого Пьер поверхностно знал по петербургскому свету, вошел вечером в его комнату с тем официальным и торжественным видом, с которым входил к нему секундант Долохова и, затворив за собой дверь и убедившись, что в комнате никого кроме Пьера не было, обратился к нему:
– Я приехал к вам с поручением и предложением, граф, – сказал он ему, не садясь. – Особа, очень высоко поставленная в нашем братстве, ходатайствовала о том, чтобы вы были приняты в братство ранее срока, и предложила мне быть вашим поручителем. Я за священный долг почитаю исполнение воли этого лица. Желаете ли вы вступить за моим поручительством в братство свободных каменьщиков?
Холодный и строгий тон человека, которого Пьер видел почти всегда на балах с любезною улыбкою, в обществе самых блестящих женщин, поразил Пьера.
– Да, я желаю, – сказал Пьер.
Вилларский наклонил голову. – Еще один вопрос, граф, сказал он, на который я вас не как будущего масона, но как честного человека (galant homme) прошу со всею искренностью отвечать мне: отреклись ли вы от своих прежних убеждений, верите ли вы в Бога?
Пьер задумался. – Да… да, я верю в Бога, – сказал он.
– В таком случае… – начал Вилларский, но Пьер перебил его. – Да, я верю в Бога, – сказал он еще раз.
– В таком случае мы можем ехать, – сказал Вилларский. – Карета моя к вашим услугам.
Всю дорогу Вилларский молчал. На вопросы Пьера, что ему нужно делать и как отвечать, Вилларский сказал только, что братья, более его достойные, испытают его, и что Пьеру больше ничего не нужно, как говорить правду.
Въехав в ворота большого дома, где было помещение ложи, и пройдя по темной лестнице, они вошли в освещенную, небольшую прихожую, где без помощи прислуги, сняли шубы. Из передней они прошли в другую комнату. Какой то человек в странном одеянии показался у двери. Вилларский, выйдя к нему навстречу, что то тихо сказал ему по французски и подошел к небольшому шкафу, в котором Пьер заметил невиданные им одеяния. Взяв из шкафа платок, Вилларский наложил его на глаза Пьеру и завязал узлом сзади, больно захватив в узел его волоса. Потом он пригнул его к себе, поцеловал и, взяв за руку, повел куда то. Пьеру было больно от притянутых узлом волос, он морщился от боли и улыбался от стыда чего то. Огромная фигура его с опущенными руками, с сморщенной и улыбающейся физиономией, неверными робкими шагами подвигалась за Вилларским.
Проведя его шагов десять, Вилларский остановился.
– Что бы ни случилось с вами, – сказал он, – вы должны с мужеством переносить всё, ежели вы твердо решились вступить в наше братство. (Пьер утвердительно отвечал наклонением головы.) Когда вы услышите стук в двери, вы развяжете себе глаза, – прибавил Вилларский; – желаю вам мужества и успеха. И, пожав руку Пьеру, Вилларский вышел.
Оставшись один, Пьер продолжал всё так же улыбаться. Раза два он пожимал плечами, подносил руку к платку, как бы желая снять его, и опять опускал ее. Пять минут, которые он пробыл с связанными глазами, показались ему часом. Руки его отекли, ноги подкашивались; ему казалось, что он устал. Он испытывал самые сложные и разнообразные чувства. Ему было и страшно того, что с ним случится, и еще более страшно того, как бы ему не выказать страха. Ему было любопытно узнать, что будет с ним, что откроется ему; но более всего ему было радостно, что наступила минута, когда он наконец вступит на тот путь обновления и деятельно добродетельной жизни, о котором он мечтал со времени своей встречи с Осипом Алексеевичем. В дверь послышались сильные удары. Пьер снял повязку и оглянулся вокруг себя. В комнате было черно – темно: только в одном месте горела лампада, в чем то белом. Пьер подошел ближе и увидал, что лампада стояла на черном столе, на котором лежала одна раскрытая книга. Книга была Евангелие; то белое, в чем горела лампада, был человечий череп с своими дырами и зубами. Прочтя первые слова Евангелия: «Вначале бе слово и слово бе к Богу», Пьер обошел стол и увидал большой, наполненный чем то и открытый ящик. Это был гроб с костями. Его нисколько не удивило то, что он увидал. Надеясь вступить в совершенно новую жизнь, совершенно отличную от прежней, он ожидал всего необыкновенного, еще более необыкновенного чем то, что он видел. Череп, гроб, Евангелие – ему казалось, что он ожидал всего этого, ожидал еще большего. Стараясь вызвать в себе чувство умиленья, он смотрел вокруг себя. – «Бог, смерть, любовь, братство людей», – говорил он себе, связывая с этими словами смутные, но радостные представления чего то. Дверь отворилась, и кто то вошел.