Ира Ян

И́ра Ян (настоящее имя — Эсте́р, или Эсфи́рь Ио́сифовна Иосиле́вич, в замужестве Слепя́н; 2 февраля 1869, Кишинёв Бессарабской области — 24 апреля 1919, Тель-Авив) — художница, книжный иллюстратор, переводчица ивритской поэзии, литератор. Одна из первых художников еврейских поселений в Палестине.

Как художник, последовательно в различные периоды своего творческого пути подписывала свои работы: Эсфирь Иосилевич, Эсфирь Слепян, Ян и Ира Ян. Литературные произведения публиковала в России как Эсфирь Слепян, в Палестине — как Эстер Слепян.

Биография

Эсфирь (Эстер) Иосилевич родилась в Кишинёве в семье видного адвоката, присяжного поверенного Иосифа (Осипа) Соломоновича Иосилевича. С 1885 года училась в Московском училище живописи, ваяния и зодчества у В. Д. Поленова, затем в Париже у Рафаэля Коллена (англ., 1850—1916). Из Парижа, по совету Бориса Шаца, переехала в Софию, где открыла частную художественную студию.

В 1895 году Эсфирь Иосилевич вернулась к родителям в Кишинёв, где вышла замуж за бактериолога и эсера Дмитрия Слепяна (родом из Одессы), вскоре после рождения их дочери Елены (1896) высланного в Архангельск за гектографическое распространение нелегальной литературы. В этот период активно занималась книжной иллюстрацией, публиковала рассказы в русско-еврейской прессе.

В 1903 году познакомилась с поэтом Хаимом-Нахманом Бяликом, который провёл в Кишинёве 5 недель, собирая материалы о недавнем Кишинёвском погроме (познакомились они через отца Эсфирь, который помогал Бялику расследовать обстоятельства погрома). Эсфирь влюбилась в Бялика, отошла от левых взглядов и заинтересовалась идеями сионизма. После отъезда Бялика она развелась с мужем.

В 1905 году в Варшаве занималась иллюстрацией произведений современной литературы на идише, в том числе одного из крупнейших литераторов на этом языке И.-Л. Переца. В это же время вновь встретилась с Бяликом, с которым у неё была романтическая связь. Последний посвятил Эсфирь Иоселевич цикл любовной лирики. Перевела на русский язык две большие поэмы Хаима Нахмана Бялика «Мертвецы пустыни» и «Огненная Хартия», была первым иллюстратором его книг на русском языке.

С 1908 года жила в Палестине, по приглашению Бориса Шаца преподавала в школе искусств Бецалель в Иерусалиме, вошла в объединение «Новый Иерусалим», занималась публицистикой и художественной прозой в нескольких периодических изданиях на иврите («Легенда о Храме» и «Дневники иерусалимца», 1908—1909), много переводила с иврита на русский и иллюстрировала книги. Преподавала также в гимназии Рехавия — второй ивритской гимназии в стране (англ.), затем в гимназии Герцлия. Была первой учительницей рисования Нахума Гутмана.

После начала Первой мировой войны, 17 декабря 1914 года, как гражданин враждебной державы была выслана турецкими властями в Александрию, где заболела чахоткой. Вернулась в Тель-Авив прикованная к постели незадолго до смерти. Была похоронена на старом тель-авивском кладбище на улице Трумпельдора (позже недалеко от её могилы был похоронен и Бялик).

В 1972 году архивариус дома-музея Бялика предал гласности его переписку с Ирой Ян. Это событие вызвало ажиотаж в обществе. Историки литературы взялись за исследование взаимоотношений поэта, и по следам этих исследований вышло два романа о «трагической любви Иры Ян». Письма Бялика к Ире Ян вызвали у многих разочарование. По мнению литературного критика Эйтана Гласса, Бялик предстал в них мелочным, скупым, тщеславным, а вовсе не гигантом духа, каким его принято представлять.

Литература

• Rachel Yanait Ben-Zvi «Ira Jan: photoalbum with introduction and biography» (альбом, на иврите). Иерусалим: Neumann, 1965.

Ссылки

• [jwa.org/encyclopedia/article/jan-ira Ira Jan]

Галерея

• [www.art.org.il/en/exhibition_art.php?id=144 Работы Иры Ян]

Отрывок, характеризующий Ира Ян

Война разгоралась, и театр ее приближался к русским границам. Всюду слышались проклятия врагу рода человеческого Бонапартию; в деревнях собирались ратники и рекруты, и с театра войны приходили разноречивые известия, как всегда ложные и потому различно перетолковываемые.
Жизнь старого князя Болконского, князя Андрея и княжны Марьи во многом изменилась с 1805 года.
В 1806 году старый князь был определен одним из восьми главнокомандующих по ополчению, назначенных тогда по всей России. Старый князь, несмотря на свою старческую слабость, особенно сделавшуюся заметной в тот период времени, когда он считал своего сына убитым, не счел себя вправе отказаться от должности, в которую был определен самим государем, и эта вновь открывшаяся ему деятельность возбудила и укрепила его. Он постоянно бывал в разъездах по трем вверенным ему губерниям; был до педантизма исполнителен в своих обязанностях, строг до жестокости с своими подчиненными, и сам доходил до малейших подробностей дела. Княжна Марья перестала уже брать у своего отца математические уроки, и только по утрам, сопутствуемая кормилицей, с маленьким князем Николаем (как звал его дед) входила в кабинет отца, когда он был дома. Грудной князь Николай жил с кормилицей и няней Савишной на половине покойной княгини, и княжна Марья большую часть дня проводила в детской, заменяя, как умела, мать маленькому племяннику. M lle Bourienne тоже, как казалось, страстно любила мальчика, и княжна Марья, часто лишая себя, уступала своей подруге наслаждение нянчить маленького ангела (как называла она племянника) и играть с ним.
У алтаря лысогорской церкви была часовня над могилой маленькой княгини, и в часовне был поставлен привезенный из Италии мраморный памятник, изображавший ангела, расправившего крылья и готовящегося подняться на небо. У ангела была немного приподнята верхняя губа, как будто он сбирался улыбнуться, и однажды князь Андрей и княжна Марья, выходя из часовни, признались друг другу, что странно, лицо этого ангела напоминало им лицо покойницы. Но что было еще страннее и чего князь Андрей не сказал сестре, было то, что в выражении, которое дал случайно художник лицу ангела, князь Андрей читал те же слова кроткой укоризны, которые он прочел тогда на лице своей мертвой жены: «Ах, зачем вы это со мной сделали?…»
Вскоре после возвращения князя Андрея, старый князь отделил сына и дал ему Богучарово, большое имение, находившееся в 40 верстах от Лысых Гор. Частью по причине тяжелых воспоминаний, связанных с Лысыми Горами, частью потому, что не всегда князь Андрей чувствовал себя в силах переносить характер отца, частью и потому, что ему нужно было уединение, князь Андрей воспользовался Богучаровым, строился там и проводил в нем большую часть времени.
Князь Андрей, после Аустерлицкой кампании, твердо pешил никогда не служить более в военной службе; и когда началась война, и все должны были служить, он, чтобы отделаться от действительной службы, принял должность под начальством отца по сбору ополчения. Старый князь с сыном как бы переменились ролями после кампании 1805 года. Старый князь, возбужденный деятельностью, ожидал всего хорошего от настоящей кампании; князь Андрей, напротив, не участвуя в войне и в тайне души сожалея о том, видел одно дурное.
26 февраля 1807 года, старый князь уехал по округу. Князь Андрей, как и большею частью во время отлучек отца, оставался в Лысых Горах. Маленький Николушка был нездоров уже 4 й день. Кучера, возившие старого князя, вернулись из города и привезли бумаги и письма князю Андрею.
Камердинер с письмами, не застав молодого князя в его кабинете, прошел на половину княжны Марьи; но и там его не было. Камердинеру сказали, что князь пошел в детскую.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, Петруша с бумагами пришел, – сказала одна из девушек помощниц няни, обращаясь к князю Андрею, который сидел на маленьком детском стуле и дрожащими руками, хмурясь, капал из стклянки лекарство в рюмку, налитую до половины водой.
– Что такое? – сказал он сердито, и неосторожно дрогнув рукой, перелил из стклянки в рюмку лишнее количество капель. Он выплеснул лекарство из рюмки на пол и опять спросил воды. Девушка подала ему.
В комнате стояла детская кроватка, два сундука, два кресла, стол и детские столик и стульчик, тот, на котором сидел князь Андрей. Окна были завешаны, и на столе горела одна свеча, заставленная переплетенной нотной книгой, так, чтобы свет не падал на кроватку.
– Мой друг, – обращаясь к брату, сказала княжна Марья от кроватки, у которой она стояла, – лучше подождать… после…
– Ах, сделай милость, ты всё говоришь глупости, ты и так всё дожидалась – вот и дождалась, – сказал князь Андрей озлобленным шопотом, видимо желая уколоть сестру.
– Мой друг, право лучше не будить, он заснул, – умоляющим голосом сказала княжна.
Князь Андрей встал и, на цыпочках, с рюмкой подошел к кроватке.
– Или точно не будить? – сказал он нерешительно.
– Как хочешь – право… я думаю… а как хочешь, – сказала княжна Марья, видимо робея и стыдясь того, что ее мнение восторжествовало. Она указала брату на девушку, шопотом вызывавшую его.
Была вторая ночь, что они оба не спали, ухаживая за горевшим в жару мальчиком. Все сутки эти, не доверяя своему домашнему доктору и ожидая того, за которым было послано в город, они предпринимали то то, то другое средство. Измученные бессоницей и встревоженные, они сваливали друг на друга свое горе, упрекали друг друга и ссорились.
– Петруша с бумагами от папеньки, – прошептала девушка. – Князь Андрей вышел.
– Ну что там! – проговорил он сердито, и выслушав словесные приказания от отца и взяв подаваемые конверты и письмо отца, вернулся в детскую.