Западная Новая Гвинея

За́падная Но́вая Гвине́я (Ириа́н-Джа́я, Западный Ириан) — название западной части острова Новая Гвинея, принадлежащей Индонезии, состоящей из двух провинций: Папуа и Западное Папуа. Вошедший в состав Индонезии в 1969 г., запад Новой Гвинеи раньше был известен как Нидерландская Новая Гвинея и Западный Ириан, а в 1973—2000 как Ириан-Джая.

Территория Западной Новой Гвинеи была аннексирована Индонезией в 1969 году согласно Акту о свободном выборе, правомочность которого признаётся далеко не всеми. В 2003 году правительство Индонезии заявило, что территория Ириан-Джаи, бывшая до этого единой провинцией, будет разделена на три провинции: Папуа, Центральная Ириан-Джая и Западная Ириан-Джая. Однако это решение была встречено значительными протестами среди местного населения. В результате решения Верховного Суда Индонезии создание провинции Центральная Ириан-Джая было отменено. Западная Ириан-Джая была к тому моменту уже создана (6.02.2006), однако её будущее пока неясно. 7 февраля 2007 она была переименована в провинцию Западное Папуа (индон. Papua Barat).

География

Западная Новая Гвинея на севере омывается водами Тихого океана, на западе — моря Серам, на юге — Арафурского моря, а на востоке граничит с Папуа — Новой Гвинеей. Площадь территории 421 981 км² — это 22 % всей сухопутной территории Индонезии. Самый большой город — порт Джаяпура. Новая Гвинея расположена к югу от экватора, в ней преобладает гористая местность. Хребет Маоке, простирающийся с севера на юг, делит остров на две части. Гора Джая высотой 5030 м является самой высокой точкой Индонезии. Около 75 % территории покрыто тропическими лесами, большей частью непроходимыми.

Климат преимущественно тропический, влажный и жаркий на побережье; сезон дождей длится в период с декабря по март, сухой сезон — с мая по октябрь; характерный незначительные сезонные колебания температуры. Климат жаркий и почти везде очень влажный. Летние температуры колеблются в пределах +24 … +32 °C, зимой +24 … +28 °C. В горах температура более низкая, местами имеются никогда не тающие снежные поля. Дожди очень сильные, особенно в летний период, уровень осадков от 1300 до 5000 мм в год. Западная Новая Гвинея может похвастаться самыми длинными реками Индонезии, такими, как Балием, Мамберамо и Тарику. На юго-западе реки стали причиной образования больших мангровых болот и приливных лесов.

Флора и фауна

Западную Новую Гвинею считают раем для природоведов, она отличается поразительным разнообразием флоры и фауны. Растительный мир имеет представителей гор, лугов, болот и трясин, тропических, приливных, лиственных и хвойных лесов, в которых можно встретить бесконечное множество трав, плаунов, папортника, мха, лиан, цветов и деревьев. Фауна провинции тоже очень разнообразна. Разнообразные растения образуют здесь живой ковер, переплетаясь с нависающим пологом тропического леса. Пресноводные и наземные позвоночные почти ничем не отличаются от животных, встречаемых в Австралии, в том числе сумчатых. В лесах и на открытых поросших травой пространствах можно встретить множество разновидностей змей, черепах, муравьедов, дикобразов, опоссумов, летучих мышей и крыс (в том числе самых больших в мире водяных крыс, способных лазить по деревьям), а также гигантских ящериц, кенгуру, живущих на деревьях, и кволлов. Запад Новой Гвинеи известен своим разнообразием бабочек и множеством, около семи сотен, уникальных разновидностей птиц, в том числе 80 разновидностей райской птицы и огромный нелетающий казуар. В прибрежных водах можно встретить морских черепах и сирен.

К востоку от Джаяпуры, на берегу залива Гумбольдт, находится природный заповедник Йотефа с множеством прекрасных пляжей, с остовами нескольких судов, когда-то потопленных в ходе военных действий на море. Из Соронга легко добраться до островного заповедника Раджа Эмпат.

В водах у полуострова Чендравасих зарегистрирована самая высокая известная науке концентрация твердых кораллов — более чем 250 различных их видов на одном гектаре. Это более чем в четыре раза превышает число видов кораллов во всем Карибском море, но — на площади, примерно равной двум футбольным полям. Открыто 2 новых видов эполетных акул, названных так за напоминающие по форме эти аксессуары военной формы пятна на боках. Эти элегантные рыбины вырастают до 1,2 метра в длину и, передвигаясь, по дну, опираются на свои грудные плавники. А также 8 новых видов креветок, 24 вида рыб и 20 кораллов, многие из которых эндемики. Эти рифы в прямом смысле являются «фабриками видов». Во внутренней долине хребта Фоджа (Foja) в нескольких сотнях километров от полуострова Чендравасих открыто множество новых, неизвестных ранее науке видов животных и растений: гигантские цветы и редкий древесный кенгуру; оранжевый медоед: первый новый вид птицы, найденный на гигантском острове более чем за 60 лет. Хребет Фоджа (Foja) и воды у полуострова Чендравасих считают одними из наиболее уникальных с точки биологического разнообразия районов на планете.

История

См. также: История Индонезии

Новая Гвинея была населена по крайней мере 50 000 лет назад, и территория современной Западной Новой Гвинеи была известна индонезийским и азиатским мореплавателям за много веков до того, как португальцы впервые увидели её в 1511 г. Голландия захватила западную часть Новой Гвинеи в 1828 г. и включила её в состав Голландской Ост-Индии, при этом официально аннексия произошла в 1848 г.

Борьба Индонезии за присоединение бывшей голландской колонии Нидерландская Новая Гвинея велась при содействии СССР (были созданы тактические авиационные и морские группировки). Однако, военные действия как таковые не велись^{[уточнить]}, конфликт был урегулирован мирным путём, нидерландские колониальные войска оставили Новую Гвинею. Голландское правительство окончательно отказалась от этой территории в пользу Объединённых Наций. 21 сентября 1962 года Генеральной Ассамблеей ООН принято «Соглашение между Индонезийской Республикой и Королевством Нидерландов о Западной Новой Гвинее (Западный Ириан)», согласно которому учреждались Силы безопасности ООН в западной части Новой Гвинеи (Западном Ириане) в помощь Временному исполнительному органу ООН (в западной части Новой Гвинеи). Нидерландская Новая Гвинея оставалась колонией Нидерландов до 1962 года.

Конец голландского правления совпал с компанией конфронтации, начатой президентом Сукарно, который отправил в провинцию более 2000 индонезийских военнослужащих, чтобы спровоцировать антиголландское восстание, которое закончилось провалом. Западная часть Новой Гвинеи, получившая новое имя Западный Ириан, постепенно перешла под управление индонезийского правительства и вопрос о присоединении территории к Индонезии должен был решаться путём проведения референдума. В 1963 была первая попытка провозглашения местным населением независимой Республики Западное Папуа, силой пресечённая индонезийскими властями.

Референдум проводился в 1969 г., но, вместо голосования всего населения, решение было принято 1025 специально выбранными делегатами. Западный Ириан стал частью Индонезии в августе 1969 г. Такое ограниченное голосование продемонстрировало очень реальные проблемы взаимоотношений с остальными 650 000 жителями провинции. В результате эти проблемы привели к образованию Движения за свободное Папуа, которое утверждало, что в случае проведения полноценного референдума народ проголосовал бы за независимость от Индонезии. 1 июля 1971 движением была предпринята новая, также безуспешная, попытка провозглашения независимости Республики Западное Папуа. С тех пор эта организация ведет против правительства Индонезии повстанческую борьбу. В 1984 снова была провозглашена независимость территории под названием Республика Западная Меланезия, однако лидеры движения были арестованы. С 1973 центральные индонезийские власти в знак увековечивания владения территорией^{[уточнить]} переименовали провинцию Западный Ириан в Ириан-Джаю («Победный Ириан»).

С 1969 года индонезийское правительство проводит в Западной Новой Гвинее программу трансмиграции, направленную на привлечение в малонаселённые районы страны мигрантов с перенаселённого острова Ява: по данным 2010 года, 2,4 миллиона жителей Западной Новой Гвинее (около половины суммарного населения территории) составляют яванские мигранты.

Население

Западная Новая Гвинея — наименее заселенная территория Индонезии, с населением 3,59 млн жителей, что в среднем дает плотность 8,64 чел. на 1 км². Более трёх четвертей населения живет в сельской местности небольшими разрозненными группами. Все поселения, как правило, располагаются в прибрежной зоне или в нескольких плодородных долинах. Большие территории внутри острова не заселены. Между городами люди перемещаются самолетами или морем. Основными населенными пунктами являются Джаяпура (население 150 тыс. чел.), Маноквари, Соронг, Мерауке и Биак. Джаяпура, административный центр провинции Папуа и самый крупный индонезийский город на острове (261 тыс. чел. по переписи 2010 г.), основана в своё время голландцами, претендовавшими на среднюю часть северного побережья Новой Гвинеи. В восточных пригородах Джаяпуры находится здание университета Ченд-равасих. В университете расположен Антропологический музей, в котором хранится коллекция предметов материальной культуры племени асмат. Представленные здесь фигуры и оружие работы мастеров этого племени отличаются абсолютной гармонией и эстетическим совершенством и высоко оцениваются знатоками примитивистского искусства. Племя асмат живет на южном побережье Новой Гвинеи. Вдоль берега залива Гумбольдт расположились поселения племени сепик, известного примитивистской росписью древесной коры и изготовлением резных родовых фигур.

Около 80 % населения говорят на папуасских и меланезийскийх языках. Папуасы живут по всему острову, в том числе на побережье, меланезийцы — вдоль побережья. Большинство папуасов живут небольшими клановыми группами, изолированными друг от друга. Из высокогорных районов наиболее обширна и доступна расположенная в её центральной части долина Балием — 72-километровый каменный коридор, по которому протекает река Балием. Здесь в небольших, разбросанных по всей этой широкой долине деревнях живет более 200 тысяч человек из группы племён дани. Добраться сюда можно только по воздуху. Тропы и все более многочисленные автомобильные колеи соединяют центр долины Вамены с остальными деревнями. В Западной Новой Гвинее также имеются места компактного проживания и других народностей Индонезии, в том числе потомков китайских и голландских поселенцев. В Западной Новой Гвинее говорят примерно на 300 языках, большинство из которых не похожи друг на друга. Индонезийский язык наряду с местными диалектами используется как язык межэтнического общения.

Экономика

Западная Новая Гвинея — наиболее удаленная и менее развитая часть Индонезии. Большинство сельского населения живет за счет сельскохозяйственной продукции, дополняемой охотой и сбором в лесу фруктов и ягод. Современная экономика сконцентрирована в прибрежных городах и некоторых городах в центральной части и основана на минеральных ископаемых. Это и самые большие в мире запасы меди в Тембагапуре, и самые крупные в Индонезии залежи нефти и природного газа (около 40 км к юго-западу от горы Джаи). Имеются существенные запасы золота и урана. Имеются большие запасы леса и рыбы. Добыча меди и нефти, переработка леса и ловля рыбы мало влияет на повышение уровня жизни местного населения. Такая ситуация помогла сепаратистской организации «Движение за свободное Папуа» получить поддержку местного населения. Данная организация выбрала своей целью медный рудник в Тембагапуре и несколько раз вынудила власти приостановить производство. После того как полвека назад на западе Новой Гвинеи была обнаружена нефть, здесь вырос портовый город Соронг (190 тысяч жителей по переписи 2010 г.) с отелями и барами, куда начали приезжать рабочие из других частей Индонезии.

См. также

• Папуа

Ссылки

• [users.wired.net.au/susan/West%20Papua.htm Список обитателей животного мира Западной Новой Гвинеи]

Отрывок, характеризующий Западная Новая Гвинея

– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.


Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
В ночь 11 го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.
В соседней комнате зашевелилось, и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
– Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького? – окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечу, Толь рассказывал содержание известий.
– Кто привез? – спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью.
– Не может быть сомнения, ваша светлость.
– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.


Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?
Армия не могла нигде поправиться. Она, с Бородинского сражения и грабежа Москвы, несла в себе уже как бы химические условия разложения.
Люди этой бывшей армии бежали с своими предводителями сами не зная куда, желая (Наполеон и каждый солдат) только одного: выпутаться лично как можно скорее из того безвыходного положения, которое, хотя и неясно, они все сознавали.
Только поэтому, на совете в Малоярославце, когда, притворяясь, что они, генералы, совещаются, подавая разные мнения, последнее мнение простодушного солдата Мутона, сказавшего то, что все думали, что надо только уйти как можно скорее, закрыло все рты, и никто, даже Наполеон, не мог сказать ничего против этой всеми сознаваемой истины.
Но хотя все и знали, что надо было уйти, оставался еще стыд сознания того, что надо бежать. И нужен был внешний толчок, который победил бы этот стыд. И толчок этот явился в нужное время. Это было так называемое у французов le Hourra de l'Empereur [императорское ура].
На другой день после совета Наполеон, рано утром, притворяясь, что хочет осматривать войска и поле прошедшего и будущего сражения, с свитой маршалов и конвоя ехал по середине линии расположения войск. Казаки, шнырявшие около добычи, наткнулись на самого императора и чуть чуть не поймали его. Ежели казаки не поймали в этот раз Наполеона, то спасло его то же, что губило французов: добыча, на которую и в Тарутине и здесь, оставляя людей, бросались казаки. Они, не обращая внимания на Наполеона, бросились на добычу, и Наполеон успел уйти.