Ириарте, Томас

Томáс Ириа́рте (исп. Tomás de Iriarte y Oropesa; 18 сентября 1750, Пуэрто-де-ла-Крус — 17 сентября 1791, Мадрид) — испанский поэт и баснописец, племянник Хуана Ириарте.

В восемнадцать лет начал переводить французские пьесы для королевского театра. В 1770 году написал первую оригинальную комедию. В дальнейшем переводил «Ars poetica» Горация, четыре первые книги «Энеиды» Вергилия, «Робинзона Крузо» Дефо, Вольтера, писал стихи и драмы. Его литературная репутация основана на большой дидактической поэме «Музыка» (исп. La Música, 1780) и баснях (исп. Fábulas literarias, 1781). Басни Ириарте (около 80) отличаются крайним разнообразием размера и богатой изобретательностью; сюжеты придуманы им самим; написаны они легким, изящным, благозвучным стихом. В них находили намеки на современных писателей, что доставило Ириарте немало огорчений. Ириарте писал также наставительные книги для детей. У него было два брата Доминго и Бернардо.

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Томас Ириарте

Литература

• При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Ириарте, Томас

– Мне просить государя! – сказал Денисов голосом, которому он хотел придать прежнюю энергию и горячность, но который звучал бесполезной раздражительностью. – О чем? Ежели бы я был разбойник, я бы просил милости, а то я сужусь за то, что вывожу на чистую воду разбойников. Пускай судят, я никого не боюсь: я честно служил царю, отечеству и не крал! И меня разжаловать, и… Слушай, я так прямо и пишу им, вот я пишу: «ежели бы я был казнокрад…
– Ловко написано, что и говорить, – сказал Тушин. Да не в том дело, Василий Дмитрич, – он тоже обратился к Ростову, – покориться надо, а вот Василий Дмитрич не хочет. Ведь аудитор говорил вам, что дело ваше плохо.
– Ну пускай будет плохо, – сказал Денисов. – Вам написал аудитор просьбу, – продолжал Тушин, – и надо подписать, да вот с ними и отправить. У них верно (он указал на Ростова) и рука в штабе есть. Уже лучше случая не найдете.
– Да ведь я сказал, что подличать не стану, – перебил Денисов и опять продолжал чтение своей бумаги.
Ростов не смел уговаривать Денисова, хотя он инстинктом чувствовал, что путь, предлагаемый Тушиным и другими офицерами, был самый верный, и хотя он считал бы себя счастливым, ежели бы мог оказать помощь Денисову: он знал непреклонность воли Денисова и его правдивую горячность.
Когда кончилось чтение ядовитых бумаг Денисова, продолжавшееся более часа, Ростов ничего не сказал, и в самом грустном расположении духа, в обществе опять собравшихся около него госпитальных товарищей Денисова, провел остальную часть дня, рассказывая про то, что он знал, и слушая рассказы других. Денисов мрачно молчал в продолжение всего вечера.