Понаровская, Ирина Витальевна

Ирина Понаровская
Ирина Витальевна Понаровская
Имя при рождении:	Ирина Витальевна Понаровская
Место рождения:	Ленинград, РСФСР, СССР
Профессия:	певица, актриса, телеведущая
Карьера:	1971 — наст. время
Направление:	эстрада, романс

Ири́на Вита́льевна Понаро́вская (род. 12 марта 1953, Ленинград, РСФСР, СССР) — популярная советская и российская джазовая и фолк-певица, актриса кино, телеведущая.

Биография

Ирина Понаровская родилась 12 марта 1953 года в Ленинграде в семье музыкантов. Отец — Виталий Борисович Понаровский, был дирижёром и художественным руководителем джаз-оркестра. Мать — Нина Николаевна Арнольди, работала концертмейстером в музыкальной школе при Ленинградской консерватории, награждена дипломами Международных конкурсов классической музыки «За лучший аккомпанемент». Музыкантом стал и один из двух старших братьев Ирины — Александр (род. 1947), пианист, а ныне преподаватель музыкального колледжа в США. Единокровная сестра Ирины (от второго брака Виталия Борисовича Понаровского) — Надежда (род. 1976), одна из солисток нового проекта «Поющие радиоведущие», в настоящее время работает музыкальным редактором на радио «Вертикаль» в Санкт-Петербурге.

В возрасте шести лет Ирина впервые села за рояль. Окончила музыкальную школу при консерватории, где обучалась игре на арфе и фортепиано. Слушая школьницей своих кумиров Марию Пахоменко, Лидию Клемент, Эдиту Пьеху и Клавдию Шульженко, Понаровская и сама постепенно начала петь. С 15 лет занималась вокалом у знаменитого педагога Лины Борисовны Архангельской.

Окончив среднюю школу, в сентябре 1971 года поступила в Ленинградскую консерваторию.

С 1971 по 1976 год была солисткой ВИА «Поющие гитары», где ей доверили две сольные песни: «Неприметная красота» и «Вода бывает горькая». В балладе «Саласпилс» у неё была вокальная импровизация. Само звание солистки казалось Ире королевским титулом: «Я никогда не блистала в школе, не была лидером. Ровная, крепкая ученица. Я не пела в хоре первым голосом. Стояла во вторых сопрано в последнем ряду». Потом была солисткой в «Коробейниках», где играл клавишник Александр Зайцев, позже работавший в «Машине времени».

В 1975 году исполнила роль Эвридики в первой советской рок-опере «Орфей и Эвридика». Её пригласили на фестиваль в Дрезден (ГДР), там коротко подстриглась. Перед Дрезденом Ира впервые коротко постриглась — сама. «Стрижка привела всех в восторг, — вспоминает Нина Николаевна, — потому что таких коротких волос никто тогда не носил. Она всегда стремится во всём быть первой». В Дрездене Понаровская исполнила две песни: «Люблю» композитора Якова Дубравина и на немецком языке — «Садись в поезд своей мечты». Вызвала овацию и получила первую премию.

В 1976 году — гран-при Международного фестиваля песни «Сопот—1976» (Польша) за исполнение песни «Мольба». Девять раз её вызывали на заключительном концерте и заставили-таки петь «на бис» в нарушение фестивальных традиций.

Вторую конкурсную песню исполняла на польском языке — «Была птицей». Когда ведущий объявил: «Ирэна Понаровска!» — и появилась девушка с заморскими чертами лица, да ещё запела по-польски, было странно знать, что она наша соотечественница. Лишь «Мольба» проясняла место её обитания. Триумф Понаровской в Сопоте — свидетельство того, что за рубежом её приняли как родную куда раньше и достойнее, чем это случилось на родине. Польша носила её на руках. Как прежде — Германия. И там, и там на журнальных обложках была красивая женщина, которая так замечательно поёт. Одна из этих фотографий открыла ей дорогу в кино, но позже. В Сопоте её возили на персональном «Мерседесе» с номером, где красовалось: «Ирина Понаровская». На улицах брали автографы. После победы её гостиничный номер уставили корзинами цветов. Она устроила в ресторане приём для советской делегации, так как общего банкета лауреатов не было. И, сидя за столом спиной к залу, как она предпочитает, Ира принимала поздравления соотечественников. В 1970-е её титуловали так: «Фрау Фестиваль» в Дрездене и «Мисс Объектив» в Сопоте — «за красоту, обаяние и фотогеничность». После астигматизма, косоглазия, полноты… Её усилия оценили.

В 1976 году переехала в Москву, где два года была солисткой джаз-оркестра Олега Лундстрема. Случилось это так: она выступала в сборном концерте в столичном зале «Россия» как лауреат Сопота. И Лундстрем, услышав её, послал своего директора на переговоры: оркестр нуждался в солистке.

В 1979 году пережила клиническую смерть из-за болезни почек. 9 ноября 1979 года во время выступления в Курске Ирина потеряла сознание. Когда «скорая» привезла её в больницу, сердце уже не билось. Врачи в Курске назвали причиной остановки её сердца болевой шок от приступа почечной колики. Обследование выявило изменения в структуре мочеточника. Видимо, после того, как в Германии, в военном госпитале, ей тащили почечный камень петлёй, образовался нарост, блокировавший почку. Приступы бывали часто. Однажды в 1977 году её скрутило в Киеве так, что оркестр Лундстрема, прожив там три дня, не смог дать ни одного концерта.

Начиная с 1976 года неоднократно снималась в кино. В 1978 году сдала выпускные экзамены в консерватории и получила диплом пианистки. На выпускных экзаменах она исполняла первый концерт Рахманинова для фортепиано с оркестром, 32 вариации Бетховена, пьесы Дебюсси, Шостаковича и Щедрина.

В 1980-x и в начале 1990-х годов активно снималась в кино и на телевидении в разных музыкальных передачах, в частности «Песня года», «Утренняя почта», «Очевидное-невероятное», «Голубой огонёк», «Вокруг смеха», «Театральные встречи», «Адреса молодых», «Хит-парад Останкино» и каждый год в концерте ко Дню милиции. Вела детскую телепередачу «Будильник», участвовала в юмористических проектах Игоря Угольникова «Оба-на!» и «Угол-шоу». Радио передавало её голос в программах «С добрым утром», «В рабочий полдень», «До-ре-ми-фа-соль», тогда действительно исполняли реальные заявки слушателей.

В 1982 году вышел комедийный мюзикл под названием «Трест, который лопнул» с её участием.

В 1986 году в голосе Понаровской появилась лёгкая хрипотца. Почти сразу по возвращении с Украины — она давала концерты после Чернобыльской аварии в зоне бедствия. Возможно, перетрудила голос. Когда-то композитор Микаэл Таривердиев говорил ей: «Ирочка, зачем так надрываться, если можно петь тихо, под фортепиано». И предлагал свои романсы. После «чернобыльских» гастролей Ира сходила в Ленинграде к знаменитому доктору Ральфу Исааковичу Райкину, брату Аркадия Райкина. Он снял красноту и отёчность связок. Но хрипотца всё равно осталась. Потом уже она придумала отговорку: «Всегда мечтала обогатить свой тембр таким вот роковым оттенком».

В 1986 году в репертуаре Понаровской появился шлягер. Это достойно особого упоминания, так как очень популярных песен за всё её творчество можно насчитать одну-две-три, не больше.

Песня «Знаю — любил» попала в хит-парад, заведённый тогда впервые в нашей стране. На телевидении в программе «Утренняя почта» даже сняли нечто похожее на видеоклип. Автором слов песни «Знаю — любил» была Джуна. Песня «Знаю — любил» стала лауреатом фестиваля «Песня года — 1986». К песне «Знаю — любил» в конце 1987 года Понаровская добавила новую краску во внешности: из натуральной шатенки стала блондинкой.

В 1988 году в столичном ГЦКЗ «Россия» состоялись её первые в Москве сольные концерты под названием «Всё сначала».

Летом 1989 года была членом жюри на Всесоюзном конкурсе молодых исполнителей советской эстрадной песни в Юрмале. И после трёх туров выделила явного претендента на гран-при — Сосо Павлиашвили. Ещё двое коллег были с ней солидарны, но остальные члены жюри решили гран-при не присуждать: нет достойных. Ирина добралась до болевшего в Риге Раймонда Паулса, председателя жюри, смотревшего конкурс по телевидению, и его слово перевесило сомнения.

7—8 января 1990 года состоялась первая в СССР благотворительная программа «Телемарафон Детского фонда». Понаровская отдала на счёт Детского фонда 10 000 рублей.

11 февраля 1992 года Ирина Понаровская совершила необычную акцию, организованную для неё её друзьями и поклонниками. В 15:00 от её дома отошёл кортеж автомобилей, состоящий из «Чайки», шести «Волг» и сопровождавших их двух автомобилей ГАИ. В «Чайке» находилась сама Ирина, в «Волгах» — её друзья, охрана, журналисты. Кортеж направился к Центральному дому художника на Крымском валу, где Понаровская осмотрела экспозицию современного раздела. Затем процессия переместилась к православному храму на улице Димитрова (ныне — улица Большая Якиманка), который также посетила певица. После этого, заехав в музей-квартиру Максима Горького, находящийся на улице Алексея Толстого (ныне — улица Спиридоновка), Понаровская проследовала на улицу Герцена (ныне — улица Большая Никитская), где в зале ресторана ЦДЛ её смогли увидеть ныне здравствующие писатели. Обед певицы состоял из овощей и рыбы. Выезд завершился в Государственном центральном концертном зале «Россия», куда Понаровская прибыла около 8 часов вечера. В это время в зале проходил концерт, посвящённый полувековому юбилею Льва Лещенко. Зная, что Понаровская находится в числе приглашённых, её встретила у входа толпа поклонников. Появившись в зале под фонограмму песни «Ты — мой Бог», она произвела фурор своим чёрным платьем со шлейфом и глубоким декольте на спине. На голове у неё была большая шляпа с перьями. Пройдя на сцену, певица тепло поздравила юбиляра и исполнила в его честь песню «Ты всегда со мной…». Маршрут поездки был выбран стихийно. Друзья, имевшие финансовую возможность устроить Ирине и себе подобное шикарное развлечение, долго уговаривали певицу рискнуть. Тогда это было в новинку. Наши звёзды не практиковали подобных публичных акций. Кому, как не Понаровской, следовало подать пример красивого эпатажа?! И подала. За что получила от газет по полной программе. Особенно за шляпу, перья которой щекотали макушки зрителей, когда она шла по залу.

В ноябре 1992 года Ирина участвовала в шоу «Борис Моисеев и его леди», произведя фурор париком из тёмно-вишнёвых длинных волос. Сергей Зверев привёз его из Японии. Она долго мучилась сомнениями: «Как примут, не переборщит ли с цветом?». Сергей удивлялся: «Она боится быть шикарной?» Парик идеально подошёл к песне «Мне плевать». А в финале программы «Леди Неожиданность», как назвал её Борис Моисеев, появилась на сцене в огромной чёрной шляпе. Это была первая серия шляпного цикла Зверева — Понаровской.

В 1993 году она выпустила свой первый крупный диск «Так проходит жизнь моя», а в феврале 1993 года снялась в первом своём видеоклипе к песне «Так проходит жизнь моя». В начале 1990-х выступала в дуэте с Богданом Титомиром. В середине 1990-х вела телевизионную передачу «Фитнес-класс Ирины Понаровской», для которой она разработала собственную гимнастику и методику правильного питания. По её словам, могла бы стать врачом, если бы не стала певицей: ей нравится исцелять. С 15 лет держит свою фигуру под строгим контролем, не позволяя набирать лишние килограммы не только ради эстетического удовольствия зрителей, но и ради собственного здоровья. Очень любит плавать: летом в море, зимой в бассейне; катается с сыном на роликах.

В декабре 1993 года на очередном шоу Бориса Моисеева в концертном зале «Россия» Ирина Понаровская исполнила новую песню композитора Виктора Чайки «Романс одиноких». Эта песня продолжила ряд сильных монологов в её репетуаре: «Мольба» — зов женщины, вступившей в жизнь, «Заклятье» — плач женщины, нахлебавшейся жизни, «Реквием» — рык женщины, захлебнувшейся жизнью, «Романс одиноких» — желание женщины, возродившейся к жизни.

Осенью 1996 года в возрасте 96 лет скончалась любимая бабушка Ирины — Шарлотта Арнольди, которая первая в семье серьёзно отнеслась к робким попыткам девочки петь и настояла, чтобы её показали педагогу по вокалу, определив внучке профессию и образ жизни.

В 1997 году представила в столичном ГЦКЗ «Россия» сольную программу «Женщина всегда права». В том же году вышел и второй крупный диск певицы с одноимённым названием. В день последнего концерта 16 апреля, на Площади звёзд эстрады у центрального входа в концертный зал состоялась церемония заложения звёздной плиты имени Ирины Понаровской. Так национальная музыкальная премия «Овация» отметила 25-летний юбилей её эстрадной службы. В том же году вышел компакт-диск «Женщина всегда права».

В 1998 году она — председатель жюри конкурса, ведущая и почётный гость фестиваля «Славянский базар».

В мае 1999 года она вместе с Сосо Павлиашвили провела вечер памяти певца и композитора Шандора. Позже записала его песню «Расскажи мне о любви», а также дуэт с Сосо «Ты и я» для проекта «Звёзды поют песни Шандора». В том же 1999 году Ирина открыла свой PR-клуб, на базе которого родилась идея создания собственной коллекции одежды.

В 2000-x годах неудачно пыталась пробовать себя в бизнесе. В 2000 году Ирина создала бренд «I-ra», а спустя два года открыла имидж-агентство «Пространство стиля». В Нью-Йорке открылся Дом моды Ирины Понаровской, с которым подписал контракт один из бродвейских театров.

В 2003 году Понаровская познакомилась и начала сотрудничать с композитором Юрием Эрикона. А в конце года приняла участие в его творческом вечере, где исполнила 2 песни «Капли» и «Спасибо за любовь». На его песню «Спасибо за любовь» Фёдор Бондарчук снял видеоклип в марте 2004 года. Также сейчас называется новая концертная программа певицы, с которой она успешно гастролирует.

Чуть позже Понаровская приняла участие в реалити-шоу «Ты — супермодель» в качестве эксперта. Выступила хэдлайнером на концертах «Звёзды фестиваля „Новая волна“ в Америке»

Выступление на «Легендах Ретро FM» в 2008 году стало первым её концертом за предыдущие десять лет.

31 марта 2009 года была гостем ток-шоу «Пусть говорят» на Первом канале в 19.00 часов, посвящённого дню рождения Лаймы Вайкуле.

13 ноября 2010 года состоялся концерт Ирины Понаровской в Санкт-Петербурге в развлекательном центре «Гигант-холл» (Кондратьевский проспект, 44) в 20:30.

7 октября 2011 года в 20:30 телеканал «НТВ» представил бенефис Ирины Понаровской.

10 мая 2014 года в 22 часа в шоу-холле «Атмосфера» в Санкт-Петербурге на Лесном проспекте, дом 48 состоялся концерт Ирины Понаровской.

Ирину Понаровскую называют самой элегантной дамой российской эстрады. В 1990 году представители Дома моды «Шанель» присвоили ей титул «Мисс Шанель Советского Союза», а в 1998 году итальянская фирма, чью одежду носили любимые актрисы Понаровской Марлен Дитрих и Роми Шнайдер, предложила ей стать «лицом» фирмы.

Она пишет стихи, когда нет суеты в мыслях. Понаровская слывёт звездой, закрытой от прессы. Когда Ирина Витальевна променяла микрофон на швейную иглу и напёрсток (у неё в Москве собственное ателье), журналисты и вовсе о ней замолчали.

Много времени ныне Ирина проводит за границей, в Эстонии, в старом доме под Нарвой. С 6 сентября 2010 года вместе с сыном и невесткой большую часть времени проживает в Норвегии.

Личная жизнь

• Первый муж — Григорий Давидович Клеймиц (род. 17 августа 1945), музыкальный руководитель ВИА «Поющие гитары». Прожили в браке полтора года.
• Второй муж — Вейланд Родд (Wayland Rudd) (род. 11 декабря 1946), темнокожий джазовый певец и музыкант. Прожили в браке семь лет.
  • Сын — Энтони Родд (род. 17 октября 1984), художник.
• Третий муж — Дмитрий Юрьевич Пушкарь (род. 19 июля 1963), член президиума Российского общества урологов, член Американской и Европейской ассоциаций урологов, член президиума Европейской школы урологов. Является также приглашённым лектором во многих странах мира (с 1986 по 1997 годы).

Творчество

Фильмография

Роли в кино

• 1976 — Меня это не касается — Регина Михайловна Корабельникова
• 1977 — Орех Кракатук (по сказке Гофмана «Щелкунчик») — Фея времени (главная роль)
• 1978 — Городская фантазия
• 1978 — Ограбление в полночь — «Цыца», девица лёгкого поведения
• 1983 — Трест, который лопнул — псевдо-Сара Бернар
• 1985 — Золотая рыбка (телеспектакль) — администратор гостиницы «Золотая рыбка»
• 1985 — Голубые города (фильм-концерт, на музыку А.Петрова)
• 1992 — Он своё получит — Глория (главная роль)

Озвучивание

• 1974 — Свадьба Кречинского — песни за Лидочку, в том числе романс «Женская доля такая» («Я только вас люблю»)
• 1976 — Синяя птица — исполнение песен
• 1981 — Не бойся, я с тобой — исполнение песен
• 1981 — Пора красных яблок — исполнение песен
• 1984 — Каникулы Петрова и Васечкина, обыкновенные и невероятные — Инна Андреевна (вокал)
• 1987 — Питер Пэн — взрослая Венди Дарлинг (вокал)

Дискография

1976 — «Поёт Ирина Понаровская» Кто виноват Ох ты, неверный Пусть это сбудется Люблю 1976 — «Ирина Понаровская» Материнская любовь (из к/ф «Синяя птица») Первые радости Торопись Мольба 1977 — «Ирина Понаровская» Город радости Пусть это сбудется Ты хочешь со мною расстаться Голубая речка 1993 — «Так проходит жизнь моя» Так проходит жизнь моя Ты мой бог Ты всегда со мной Не шути Всем живым Я не окликну по имени Мне плевать Ночное кабаре Реквием 1997 — «Женщина всегда права» Мои друзья Женщина всегда права Я знаю Писем не надо Прав был ты Гитара Романс Дай мне Единственный мой Признание Спасибо тебе за цветы Леди звезда

2003 — «Орфей и Эвридика» Первый дуэт Орфея и Эвридики (дуэт с А. Асадулиным) Сцена прощания (дуэт с А. Асадулиным) Напутствие Эвридики (дуэт с А. Асадулиным) Первое возвращение Орфея (дуэт с А. Асадулиным) Песня Эвридики Дуэт Эвридики и Харона (дуэт с Б. Вивчаровским) В ожидании Орфея Сцена второго возвращения Орфея (дуэт с А. Асадулиным) Финал (дуэт с А. Асадулиным и Б. Вивчаровским) 2008 — «Поёт Ирина Понаровская» Материнская любовь, из к\ф «Синяя птица» (А. Петров, орк. В. Габая — Т. Калинина) Ты хочешь со мною расстаться (А. Норозов — М. Рябинин) Голубая речка (Э. Кузинер — С. Льясов) Музыка любви (А. Мажуков — А. Поперечный) Однажды (А. Мажуков — И. Резник) Мир Без Чудес (В. Быстряков — А. Дмитрук, А. Костинский) Рябиновые бусы (А. Укупник — А. Жёлтый, А. Молодов) Пришла пора любви (Л. Гарин — Н.Олев) Ты для меня (Г. Фертич — И.Резник) Колыбельная (Т. Хренников — А. Гладков) Прощанье (Т. Хренников — Ф. Кравченко) Московские окна (Т. Хренников — М. Матусовский) Ожидание (В. Успенский — Б. Гершт) Песня о сказке (П. Бюль Бюль-оглы — А. Дидуров) Дуэт (П.Бюль Бюль-оглы — А. Дидуров) Ласточки (Т. Островская — А. Римициан) Кроссворд (Т. Островская — А. Римициан) Маскарад природы (Т. Островская — Д. Усманов) Дон Жуан (Т. Островская — Л. Воропаева) Незажжённая свеча (О. Кваша — В. Панфилов) Я больше не хочу (О. Кваша — В. Панфилов) Финальная песня (И. Ефремов — Л. Дербенёв)

Признание и награды

• Лауреат Международных конкурсов эстрадной песни «Дрезден—1975» (первая премия) и «Сопот—1976» (гран-при).
• Титул «Мисс Шанель Советского Союза» (1990).
• 16 апреля 1997 года прошла церемония открытия именной звезды Ирины Понаровской на Площади звёзд эстрады у ГЦКЗ «Россия» в Москве.

Ссылки

• Ирина Понаровская (англ.) на сайте Internet Movie Database
• [www.iponarovskaya.ru/ Официальный сайт Ирины Понаровской.] // iponarovskaya.ru
• [iponarovskaya.narod.ru/ Неофициальный сайт Ирины Понаровской.] // iponarovskaya.narod.ru
• [www.peoples.ru/art/music/stage/ponarovskay/ Ирина Понаровская. Биография.] // peoples.ru
• [realty.mail.ru/news/6884.html Ирина Понаровская распродаёт недвижимость и уезжает из России.] // realty.mail.ru (8 сентября 2010 года)

Отрывок, характеризующий Понаровская, Ирина Витальевна

– Позови, позови. Жалкий мальчишка, – повторил Денисов.
Петя стоял у двери, когда Денисов сказал это. Петя пролез между офицерами и близко подошел к Денисову.
– Позвольте вас поцеловать, голубчик, – сказал он. – Ах, как отлично! как хорошо! – И, поцеловав Денисова, он побежал на двор.
– Bosse! Vincent! – прокричал Петя, остановясь у двери.
– Вам кого, сударь, надо? – сказал голос из темноты. Петя отвечал, что того мальчика француза, которого взяли нынче.
– А! Весеннего? – сказал казак.
Имя его Vincent уже переделали: казаки – в Весеннего, а мужики и солдаты – в Висеню. В обеих переделках это напоминание о весне сходилось с представлением о молоденьком мальчике.
– Он там у костра грелся. Эй, Висеня! Висеня! Весенний! – послышались в темноте передающиеся голоса и смех.
– А мальчонок шустрый, – сказал гусар, стоявший подле Пети. – Мы его покормили давеча. Страсть голодный был!
В темноте послышались шаги и, шлепая босыми ногами по грязи, барабанщик подошел к двери.
– Ah, c'est vous! – сказал Петя. – Voulez vous manger? N'ayez pas peur, on ne vous fera pas de mal, – прибавил он, робко и ласково дотрогиваясь до его руки. – Entrez, entrez. [Ах, это вы! Хотите есть? Не бойтесь, вам ничего не сделают. Войдите, войдите.]
– Merci, monsieur, [Благодарю, господин.] – отвечал барабанщик дрожащим, почти детским голосом и стал обтирать о порог свои грязные ноги. Пете многое хотелось сказать барабанщику, но он не смел. Он, переминаясь, стоял подле него в сенях. Потом в темноте взял его за руку и пожал ее.
– Entrez, entrez, – повторил он только нежным шепотом.
«Ах, что бы мне ему сделать!» – проговорил сам с собою Петя и, отворив дверь, пропустил мимо себя мальчика.
Когда барабанщик вошел в избушку, Петя сел подальше от него, считая для себя унизительным обращать на него внимание. Он только ощупывал в кармане деньги и был в сомненье, не стыдно ли будет дать их барабанщику.


От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
Наружность Долохова странно поразила Петю своей простотой.
Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.
– Это так, но надо знать, какие и сколько войск, – сказал Долохов, – надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня мундиры с собою.
– Я, я… я поеду с вами! – вскрикнул Петя.
– Совсем и тебе не нужно ездить, – сказал Денисов, обращаясь к Долохову, – а уж его я ни за что не пущу.
– Вот прекрасно! – вскрикнул Петя, – отчего же мне не ехать?..
– Да оттого, что незачем.
– Ну, уж вы меня извините, потому что… потому что… я поеду, вот и все. Вы возьмете меня? – обратился он к Долохову.
– Отчего ж… – рассеянно отвечал Долохов, вглядываясь в лицо французского барабанщика.
– Давно у тебя молодчик этот? – спросил он у Денисова.
– Нынче взяли, да ничего не знает. Я оставил его пг'и себе.
– Ну, а остальных ты куда деваешь? – сказал Долохов.
– Как куда? Отсылаю под г'асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.
– Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.
– А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, – продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. – Ну этого ты зачем взял к себе? – сказал он, покачивая головой. – Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?
Эсаул, щуря светлые глаза, одобрительно кивал головой.
– Это все г'авно, тут Рассуждать нечего. Я на свою душу взять не хочу. Ты говог'ишь – помг'ут. Ну, хог'ошо. Только бы не от меня.
Долохов засмеялся.
– Кто же им не велел меня двадцать раз поймать? А ведь поймают – меня и тебя, с твоим рыцарством, все равно на осинку. – Он помолчал. – Однако надо дело делать. Послать моего казака с вьюком! У меня два французских мундира. Что ж, едем со мной? – спросил он у Пети.
– Я? Да, да, непременно, – покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».
На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.
– Потому что, – согласитесь сами, – если не знать верно, сколько там, от этого зависит жизнь, может быть, сотен, а тут мы одни, и потом мне очень этого хочется, и непременно, непременно поеду, вы уж меня не удержите, – говорил он, – только хуже будет…


Одевшись в французские шинели и кивера, Петя с Долоховым поехали на ту просеку, с которой Денисов смотрел на лагерь, и, выехав из леса в совершенной темноте, спустились в лощину. Съехав вниз, Долохов велел сопровождавшим его казакам дожидаться тут и поехал крупной рысью по дороге к мосту. Петя, замирая от волнения, ехал с ним рядом.
– Если попадемся, я живым не отдамся, у меня пистолет, – прошептал Петя.
– Не говори по русски, – быстрым шепотом сказал Долохов, и в ту же минуту в темноте послышался оклик: «Qui vive?» [Кто идет?] и звон ружья.
Кровь бросилась в лицо Пети, и он схватился за пистолет.
– Lanciers du sixieme, [Уланы шестого полка.] – проговорил Долохов, не укорачивая и не прибавляя хода лошади. Черная фигура часового стояла на мосту.
– Mot d'ordre? [Отзыв?] – Долохов придержал лошадь и поехал шагом.
– Dites donc, le colonel Gerard est ici? [Скажи, здесь ли полковник Жерар?] – сказал он.
– Mot d'ordre! – не отвечая, сказал часовой, загораживая дорогу.
– Quand un officier fait sa ronde, les sentinelles ne demandent pas le mot d'ordre… – крикнул Долохов, вдруг вспыхнув, наезжая лошадью на часового. – Je vous demande si le colonel est ici? [Когда офицер объезжает цепь, часовые не спрашивают отзыва… Я спрашиваю, тут ли полковник?]
И, не дожидаясь ответа от посторонившегося часового, Долохов шагом поехал в гору.
Заметив черную тень человека, переходящего через дорогу, Долохов остановил этого человека и спросил, где командир и офицеры? Человек этот, с мешком на плече, солдат, остановился, близко подошел к лошади Долохова, дотрогиваясь до нее рукою, и просто и дружелюбно рассказал, что командир и офицеры были выше на горе, с правой стороны, на дворе фермы (так он называл господскую усадьбу).
Проехав по дороге, с обеих сторон которой звучал от костров французский говор, Долохов повернул во двор господского дома. Проехав в ворота, он слез с лошади и подошел к большому пылавшему костру, вокруг которого, громко разговаривая, сидело несколько человек. В котелке с краю варилось что то, и солдат в колпаке и синей шинели, стоя на коленях, ярко освещенный огнем, мешал в нем шомполом.
– Oh, c'est un dur a cuire, [С этим чертом не сладишь.] – говорил один из офицеров, сидевших в тени с противоположной стороны костра.
– Il les fera marcher les lapins… [Он их проберет…] – со смехом сказал другой. Оба замолкли, вглядываясь в темноту на звук шагов Долохова и Пети, подходивших к костру с своими лошадьми.
– Bonjour, messieurs! [Здравствуйте, господа!] – громко, отчетливо выговорил Долохов.
Офицеры зашевелились в тени костра, и один, высокий офицер с длинной шеей, обойдя огонь, подошел к Долохову.
– C'est vous, Clement? – сказал он. – D'ou, diable… [Это вы, Клеман? Откуда, черт…] – но он не докончил, узнав свою ошибку, и, слегка нахмурившись, как с незнакомым, поздоровался с Долоховым, спрашивая его, чем он может служить. Долохов рассказал, что он с товарищем догонял свой полк, и спросил, обращаясь ко всем вообще, не знали ли офицеры чего нибудь о шестом полку. Никто ничего не знал; и Пете показалось, что офицеры враждебно и подозрительно стали осматривать его и Долохова. Несколько секунд все молчали.
– Si vous comptez sur la soupe du soir, vous venez trop tard, [Если вы рассчитываете на ужин, то вы опоздали.] – сказал с сдержанным смехом голос из за костра.
Долохов отвечал, что они сыты и что им надо в ночь же ехать дальше.
Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с офицером с длинной шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая коротенькую французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени безопасна дорога от казаков впереди их.
– Les brigands sont partout, [Эти разбойники везде.] – отвечал офицер из за костра.
Долохов сказал, что казаки страшны только для таких отсталых, как он с товарищем, но что на большие отряды казаки, вероятно, не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего не ответил.
«Ну, теперь он уедет», – всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
– La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь.] – и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
«Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
Лошадей подали.
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.

Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.


Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.