Ирландская мафия

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Ирландская мафия
Место базирования

Ирландия Ирландия
США США

Годы активности

с конца 19-го века по настоящее время

Территория

Ирландия , США , Великобритания , Канада , Австралия и Новая Зеландия .

Этнический состав

ирландцы

Криминальная деятельность

рэкет, вымогательство, наркоторговля, торговля оружием, убийства , грабежи, кражи со взломом, заказные убийства, бутлегерство, сутенерство, азартные игры

Союзники

Арийское братство , Украинская мафия


Ирландская мафия — является одной из старейших организованных преступных групп в США, существует с начала XIX века. Возникнув из небольших ирландско-американских уличных банд, в 1928 году увековечена в книге Герберта Осбери Банды Нью-Йорка. Ирландская мафия появилась в таких городах как Бостон, Нью-Йорк, Филадельфия, Чикаго, Новый Орлеан, Провиденс, Канзас-Сити, Сент-Луис, Атлантик-Сити, городах-побратимах Миннеаполисе и Сент-Поле. Ирландская мафия также занималась преступной деятельностью в Ирландии, Англии, Шотландии и Канаде.





Деятельность в США

Бостон

Сухой Закон

В Бостоне имеется подробная хроника ирландской мафиозной активности, особенно в крупных ирландско-американских районах вроде Соммервилля (Somerville), Чарльстона (Charlestown), Саути («Southie»), Дорчестера (Dorchester) и Роксбери (Roxbury), где она проявлялась во времена сухого закона. Фрэнк Уоллас из гастинской банды доминировал над преступным миром Бостона до своей смерти в 1931, когда он был заманен в засаду и убит итальянскими бандитами в Норт Энде (North End). Многочисленные войны между соперничающими бандами в начале и середине XX века способствовали их упадку.

Банда Уинтер Хилл

Банда Уинтер Хилл, действовавшая в районе Бостона, была одной из самых успешных организованных преступных группировок в американской истории. Банда контролировала весь преступный мир Бостона с начала 1960-х до середины 1990-х годов. Своё название банда получила благодаря одноимённому району северного пригорода Бостона Соммервиля и была основана своим первым боссом Джеймсом «Бадди» МакЛином. В то время как члены банды, как предполагалось, были замешаны лишь в самых типичных видах криминальной деятельности, возможно они более известны тем, что подстраивали лошадиные скачки в северо-восточных штатах. 21 член группировки, включая «сочувствующих», а также Хоуи Уинтера (второго человека в банде) и его «правую руку» и букмекера, Сальваторе Сперлинга, были обвинены в 1979 году федеральными обвинителями. Вследствие этих событий, бразды правления перешли к Джеймсу Дж. «Уайти» Бёлджеру и наёмному убийце Стивену Флемми, оба из которых имели ирландские корни.

Война ирландских группировок

Такое название получила серия конфликтов между доминирующими ирландско-американскими ОПГ в штате Массачусетс на протяжении 1960-х годов: Чарльстонской ОПГ, возглавляемой братьями Бернард и Эдвардом «Панчи» МакЛафлином, и Уинтерхиллской ОПГ Соммервилля, под руководством Джеймса «Бадди» МакЛина. Предполагается, что противостояние началось из-за того, что Джордж МакЛафлин отбил девушку у сторонника банды Уинтер Хилла Алекса «Бо Бо» Петриконе, также известного как актёр Алекс Рокко. Позже МакЛафлин был избит и госпитализирован двумя членами Уинтерхиллской ОПГ. После этого, Берни МакЛафлин явился за объяснениями к «Бадди» МакЛину. После того, как МакЛин отказался выдать своих людей, МакЛафлин поклялся отомстить, но вскоре был убит МакЛином на Чарльстонской городской площади. Война привела к уничтожению Чарльстонской ОПГ, в ходе которой были убиты Берни и Эдвард МакЛафлины, и Стиви и Конни Хьюз. Джордж МакЛафлин, начавший войну, был единственным, кто выжил, благодаря аресту и тюремному заключению. МакЛин был также убит братьями Хьюз, и руководство ОПГ Уинтер Хилл перешло к его «правой руке», Хоуи Уинтеру. Оставшиеся в живых члены ОПГ Чарльстона присоединились к банде Уинтер Хилл, которая в то время становилась доминирующей ОПГ не-мафиозного толка в области Новой Англии.

Последующие годы

В течение 1970-х и 1980-х, в Бостонском офисе ФБР действовал законспирированный коррумпированный федеральный агент Джон Дж. Коннолли, которым руководил «Уайти» Бёлджер, используя его для того, чтобы давать показания против своих конкурентов в качестве осведомителя (об этом станет ясно лишь к концу 1990-х). Этот скандал послужил основой для книги «Чёрная месса» и стал вдохновением для фильма «Отступники» Мартина Скорсезе.

Нью-Йорк

До сухого закона

В эру Банд Нью-Йорка, многочисленные ирландско-американские уличные банды такие, как 40 Воров, Мёртвые Кролики, Уайоз, на протяжении почти что ста лет были доминирующими в преступной среде, пока в 1880-х — 1890-х не стали соперничать с прибывающими вместе с волной иммигрантов итальянскими и еврейскими бандами. Хотя лидеры группировок, такие как «Монах» Истмэн у Истманцев (Eastmans) и Пол Келли из банды Пяти Углов враждовали в течение начала 1900-х, другие, такие как Гудзонские Дастеры и Банда Гофера стали союзникамии.

Однако, с появлением итальянских преступных группировок, таких как семья Морелло и банда Чёрная Рука, вторгшихся в занимаемые ирландцами портовые районы Нью-Йорка, различные ирландские бригады, которые враждовали в течение многих десятилетий, объединились, чтобы сформировать банду Белая Рука, в течение ранних 1900-х. Хотя поначалу Белой Руке удавалось держать в узде их итальянских конкурентов, её переходящее лидерство и междоусобная борьба за власть подкосили влияние банды, а последующие убийства Денниса «Динни» Михана, «Дикого» Билла Лаветта и Ричарда «Деревянную Ногу» Лонергана и вовсе заставили банду распасться и исчезнуть к середине 1920-х, поскольку береговая линия была захвачена итальянскими бандитами Винсентом Мангано, Альбертом «Безумным Шляпником» Анастазия и Джо Адонисом.

Сухой Закон

В течение первых лет Сухого Закона «Большой» Билл Дуайер проявил себя среди многих бандитов Нью-Йорка ведущим бутлегером. Однако, после его ареста и суда относительно нарушения Сухого Закона в течение 1925-го и 1926-го, его команда раскололась на две соперничающие части с бывшим лидером банды Гофера, Оуни «Убийцей» Мэдденом, и Фрэнком Костелло с одной стороны и Джеком «Легзом» Даймондом, «Малышом» Оги Писано, Чарльзом «Вэнни» Хиггинсом и Винсентом «Бешеным Псом» Коллом с другой.

Вестиз

Вестиз (Westies) — ирландская уличная банда из района Адская Кухня (Hell’s Kitchen), который находится в Вест Сайде, Манхэттен. Среди самых видных участников были Эдди МакГрат, Джеффри Дойл, Фрэнсис Дойл-младший, Микки Физэрстоун, и Эдвард «Эдди Мясник» Каммиски. Кунан был заключен в тюрьму в 1986 году согласно закону РИКО, а также по обвинению в многочисленных убийствах. Жена Кунана, Эдна, будучи соучастницей мужа, также была заключена в тюрьму. Микки Физэрстоун стал осведомителем после своего ареста в начале 1980-х.

Майкл Спиллэйн против Джеймса Кунана

Борьба за власть между двумя половинами Вестиз продлилась с 1966 до 1977. Джеймс Кунан, перспективный, быстро растущий в криминальной иерархии бандит, бросил вызов хозяину Адской Кухни, Майклу Спиллэйну. У Кунана и Спиллэйна была давняя история, в которую была замешана ещё мать Кунана. Считается, что войну начал Кунан, обстреляв квартиру Спиллэйна, когда тот находился в ней. Спиллэйн в отместку стал похищать сторонников Кунана и удерживать их ради выкупа, периодически убивая то одного, то другого.

В 1970-х, между группировкой Спиллэйна, значительно ослабленной войной с Кунаном, и семьёй Дженовезе назревала война за контроль над строительной площадкой в Адской Кухне. Семья Дженовезе действовала быстро: трое лучших людей Спиллэйна были убиты итальянцами в 1976 году. Это побудило Кунана сделать попытку полностью прибрать к рукам организацию Спиллэйна, заключив союз с Роем ДеМео из семьи Гамбино. В семье Дженовезе решили, что Вестиз были слишком сильны и хорошо организованны, чтобы затевать с ними войну, и добились с ними перемирия с помощью семейства Гамбино. Вестиз остались хозяевами в Адской Кухне (отдавая 10 % их прибыли Гамбино), а семье Дженовезе было позволено контролировать строительную площадку, отдавая часть прибыли Вестиз.

Филадельфия

Сухой Закон

Во время Сухого Закона, Дэниэл «Дэнни» О’Лири боролся с Макси «Крикуном» Хоффом за контроль над бутлегерством в Филадельфии и Пенсильвании.

Послевоенное время

В годы после Второй мировой войны, Северо-восточная ОПГ Филли, также известная как банда K&A, была доминирующей ирландской группировкой в преступном мире города. ОПГ, состоящая преимущественно из ирландских и ирландско-американских бадндитов, банда Филли, образовавшаяся из молодежной уличной банды, базировавшейся вокруг пересечений Кенсингтона (Kensington) и Аллегейни (Allegheny), выросла и набрала силу за счёт местной шпаны и «синих воротничков» ищущих дополнительного заработка. Со временем, группировка расширилась и стала более организованной, открывая для себя новые прибыльные источники дохода, такие как азартные игры, ростовщичество и кражи.

В 1980-х банда Филли расширилась и стала оперировать и вне Кенгсингтона. Это было в это время, когда итальянский бандит Рей Маторано и более чем 36 других преступников были обвинены в их предполагаемой причастности к торговле наркотиками, так называемому «Большому метамфетаминовому кольцу».

Чикаго

Сухой Закон

Преемники преступной империи Майкла Кассиуса МакДональда предыдущего столетия, ирландско-американские преступные организации в Чикаго были на пике могущества во время Сухого Закона, специализируясь на бутлегерстве и автомобильных кражах. Однако, скоро у них появились серьёзные конкуренты, такие как Аль Капоне и Чикагский Синдикат.

Группировки, существующие до Сухого Закона — включая банду Норд Сайда, в которую входили Дион «Динни» О’Бэнион, Джордж «Багс» Моран и Луис «Два Ствола» Алтери; Братья О’Доннелл из Саут Сайда (во главе с Майлсом О’Доннеллом); Вест Сайдские О’Доннеллы; Рэджен Кольтс; Фрэнсис Каваног; Доллинная банда; Роджер Тоуи; Фрэнк МакЭрлэйн; Джеймс «Большой Джим» О’Лири; и Терри «Автомат» Драгган — все они сражались с Капоне за контроль над рынком сбыта алкоголя.

Ирландская мафия в популярной культуре

Фильмы

</div>

Сериалы

Компьютерные игры


Напишите отзыв о статье "Ирландская мафия"

Отрывок, характеризующий Ирландская мафия

Пьер признался, что это была правда, и с этого вопроса, понемногу руководимый вопросами княжны Марьи и в особенности Наташи, вовлекся в подробный рассказ о своих похождениях.
Сначала он рассказывал с тем насмешливым, кротким взглядом, который он имел теперь на людей и в особенности на самого себя; но потом, когда он дошел до рассказа об ужасах и страданиях, которые он видел, он, сам того не замечая, увлекся и стал говорить с сдержанным волнением человека, в воспоминании переживающего сильные впечатления.
Княжна Марья с кроткой улыбкой смотрела то на Пьера, то на Наташу. Она во всем этом рассказе видела только Пьера и его доброту. Наташа, облокотившись на руку, с постоянно изменяющимся, вместе с рассказом, выражением лица, следила, ни на минуту не отрываясь, за Пьером, видимо, переживая с ним вместе то, что он рассказывал. Не только ее взгляд, но восклицания и короткие вопросы, которые она делала, показывали Пьеру, что из того, что он рассказывал, она понимала именно то, что он хотел передать. Видно было, что она понимала не только то, что он рассказывал, но и то, что он хотел бы и не мог выразить словами. Про эпизод свой с ребенком и женщиной, за защиту которых он был взят, Пьер рассказал таким образом:
– Это было ужасное зрелище, дети брошены, некоторые в огне… При мне вытащили ребенка… женщины, с которых стаскивали вещи, вырывали серьги…
Пьер покраснел и замялся.
– Тут приехал разъезд, и всех тех, которые не грабили, всех мужчин забрали. И меня.
– Вы, верно, не все рассказываете; вы, верно, сделали что нибудь… – сказала Наташа и помолчала, – хорошее.
Пьер продолжал рассказывать дальше. Когда он рассказывал про казнь, он хотел обойти страшные подробности; но Наташа требовала, чтобы он ничего не пропускал.
Пьер начал было рассказывать про Каратаева (он уже встал из за стола и ходил, Наташа следила за ним глазами) и остановился.
– Нет, вы не можете понять, чему я научился у этого безграмотного человека – дурачка.
– Нет, нет, говорите, – сказала Наташа. – Он где же?
– Его убили почти при мне. – И Пьер стал рассказывать последнее время их отступления, болезнь Каратаева (голос его дрожал беспрестанно) и его смерть.
Пьер рассказывал свои похождения так, как он никогда их еще не рассказывал никому, как он сам с собою никогда еще не вспоминал их. Он видел теперь как будто новое значение во всем том, что он пережил. Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины. Наташа, сама не зная этого, была вся внимание: она не упускала ни слова, ни колебания голоса, ни взгляда, ни вздрагиванья мускула лица, ни жеста Пьера. Она на лету ловила еще не высказанное слово и прямо вносила в свое раскрытое сердце, угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера.
Княжна Марья понимала рассказ, сочувствовала ему, но она теперь видела другое, что поглощало все ее внимание; она видела возможность любви и счастия между Наташей и Пьером. И в первый раз пришедшая ей эта мысль наполняла ее душу радостию.
Было три часа ночи. Официанты с грустными и строгими лицами приходили переменять свечи, но никто не замечал их.
Пьер кончил свой рассказ. Наташа блестящими, оживленными глазами продолжала упорно и внимательно глядеть на Пьера, как будто желая понять еще то остальное, что он не высказал, может быть. Пьер в стыдливом и счастливом смущении изредка взглядывал на нее и придумывал, что бы сказать теперь, чтобы перевести разговор на другой предмет. Княжна Марья молчала. Никому в голову не приходило, что три часа ночи и что пора спать.
– Говорят: несчастия, страдания, – сказал Пьер. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться, чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, как нас выкинет из привычной дорожки, что все пропало; а тут только начинается новое, хорошее. Пока есть жизнь, есть и счастье. Впереди много, много. Это я вам говорю, – сказал он, обращаясь к Наташе.
– Да, да, – сказала она, отвечая на совсем другое, – и я ничего бы не желала, как только пережить все сначала.
Пьер внимательно посмотрел на нее.
– Да, и больше ничего, – подтвердила Наташа.
– Неправда, неправда, – закричал Пьер. – Я не виноват, что я жив и хочу жить; и вы тоже.
Вдруг Наташа опустила голову на руки и заплакала.
– Что ты, Наташа? – сказала княжна Марья.
– Ничего, ничего. – Она улыбнулась сквозь слезы Пьеру. – Прощайте, пора спать.
Пьер встал и простился.

Княжна Марья и Наташа, как и всегда, сошлись в спальне. Они поговорили о том, что рассказывал Пьер. Княжна Марья не говорила своего мнения о Пьере. Наташа тоже не говорила о нем.
– Ну, прощай, Мари, – сказала Наташа. – Знаешь, я часто боюсь, что мы не говорим о нем (князе Андрее), как будто мы боимся унизить наше чувство, и забываем.
Княжна Марья тяжело вздохнула и этим вздохом признала справедливость слов Наташи; но словами она не согласилась с ней.
– Разве можно забыть? – сказала она.
– Мне так хорошо было нынче рассказать все; и тяжело, и больно, и хорошо. Очень хорошо, – сказала Наташа, – я уверена, что он точно любил его. От этого я рассказала ему… ничего, что я рассказала ему? – вдруг покраснев, спросила она.
– Пьеру? О нет! Какой он прекрасный, – сказала княжна Марья.
– Знаешь, Мари, – вдруг сказала Наташа с шаловливой улыбкой, которой давно не видала княжна Марья на ее лице. – Он сделался какой то чистый, гладкий, свежий; точно из бани, ты понимаешь? – морально из бани. Правда?
– Да, – сказала княжна Марья, – он много выиграл.
– И сюртучок коротенький, и стриженые волосы; точно, ну точно из бани… папа, бывало…
– Я понимаю, что он (князь Андрей) никого так не любил, как его, – сказала княжна Марья.
– Да, и он особенный от него. Говорят, что дружны мужчины, когда совсем особенные. Должно быть, это правда. Правда, он совсем на него не похож ничем?
– Да, и чудесный.
– Ну, прощай, – отвечала Наташа. И та же шаловливая улыбка, как бы забывшись, долго оставалась на ее лице.


Пьер долго не мог заснуть в этот день; он взад и вперед ходил по комнате, то нахмурившись, вдумываясь во что то трудное, вдруг пожимая плечами и вздрагивая, то счастливо улыбаясь.
Он думал о князе Андрее, о Наташе, об их любви, и то ревновал ее к прошедшему, то упрекал, то прощал себя за это. Было уже шесть часов утра, а он все ходил по комнате.
«Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей.
«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.
«Как в Петербург? Что такое Петербург? Кто в Петербурге? – невольно, хотя и про себя, спросил он. – Да, что то такое давно, давно, еще прежде, чем это случилось, я зачем то собирался ехать в Петербург, – вспомнил он. – Отчего же? я и поеду, может быть. Какой он добрый, внимательный, как все помнит! – подумал он, глядя на старое лицо Савельича. – И какая улыбка приятная!» – подумал он.
– Что ж, все не хочешь на волю, Савельич? – спросил Пьер.
– Зачем мне, ваше сиятельство, воля? При покойном графе, царство небесное, жили и при вас обиды не видим.
– Ну, а дети?
– И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно.
– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.