Иррационализм

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Иррационали́зм (лат. irrationalis — неразумный, нелогичный) — философские концепции и учения, ограничивающие или отрицающие, в противоположность рационализму, роль разума в постижении мира[1][2]. Иррационализм предполагает существование областей миропонимания, недоступных разуму, и достижимых только через такие качества, как интуиция, чувство, инстинкт, откровения, вера и т. п. Таким образом, иррационализм утверждает иррациональный характер действительности.

Иррационалистические тенденции в той или иной мере присущи таким философам, как Шопенгауэр, Ницше, Шеллинг, Кьеркегор, Якоби, Дильтей, Шпенглер, Бергсон.





Характеристика

Иррационализм в своих многообразных формах представляет собой философское мировоззрение, которое постулирует невозможность познания действительности научными методами. Как утверждают сторонники иррационализма, реальность или отдельные её сферы (такие, как жизнь, психические процессы, история и т. д.) невыводимы из объективных причин, то есть неподвластны законам и закономерностям. Все представления такого рода ориентируются на внерациональные формы человеческого познания, которые в состоянии дать человеку субъективную уверенность в сущности и происхождении бытия. Но подобные переживания уверенности зачастую приписываются лишь избранным (к примеру, «гениям искусства», «Сверхчеловеку» и т. д.) и считаются недоступными для простого человека. Подобный «аристократизм духа» нередко имеет и социальные следствия.

Иррационализм как элемент философских систем

Иррационализм не является единым и самостоятельным философским течением. Это, скорее, характеристика и элемент различных философских систем и школ. Более или менее явные элементы иррационализма свойственны всем тем философиям, которые объявляют недоступными для научного познания (рассудка, логики, разума) некоторые сферы действительности (Бог, бессмертие, религиозные проблемы, вещь-в-себе и т. д.). С одной стороны, рассудок осознаёт и ставит подобные вопросы, но, с другой стороны, к этим сферам неприложимы критерии научности. Иногда и вовсе (большей частью неосознанно) рационалисты в своих философских рефлексиях истории и общества постулируют крайне иррациональные понятия.

Влияние иррационализма на научные исследования

Философский иррационализм ориентированК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 5110 дней] с эпистемологической точки зрения на такие сферы как интуиция, интеллектуальное созерцание, переживание и т. д. Но именно иррационализм убедил исследователей в необходимости тщательно анализировать такие виды и формы познания, которые были обделены вниманием со стороны не только рационалистов, но и остались нерассмотренными во многих философских системах эмпиризма.

Исследователи впоследствии часто отвергали свои иррационалистические формулировки, но многие серьёзные теоретические проблемы переходили в новые формы исследований: такие как, например, исследование креативности и процесса творчества.

Условия возникновения идей иррационализма

Иррационалистическими (в узком и собственном смысле слова) считают такие мировоззренческие построения, которым в значительной мере свойственны указанные особенности. Научное мышление в таких системах заменяется определёнными высшими познавательными функциями, а интуиция приходит на смену мышлению вообще. Иногда иррационализм противостоит господствующим в науке и обществе воззрениям на прогресс. Наиболее часто иррационалистические настроения возникают в те периоды, когда общество переживает социальный, политический или духовный кризис. Они являются своего рода интеллектуальной реакцией на общественный кризис, и, вместе с тем, попыткой преодолеть его. В теоретическом отношении иррационализм свойственен таким мировоззрениям, которые бросают вызов господству логического и рационального мышления. В философском смысле, иррационализм существует как реакция на ситуации общественного кризиса ещё со времён появления рационалистических и просвещенческих систем.

Виды философского иррационализма

Предшественниками иррационализма в философии были Ф. Г. Якоби, и, прежде всего, Г. В. Й. Шеллинг. Но, как утверждал Фридрих Энгельс, работа Шеллинга Философия откровения (1843) представляет собой «первую попытку сделать из преклонения перед авторитетами, гностических фантазий и чувственной мистики свободную науку мышления».

Ключевым элементом иррационализм становится в философиях С.Кьеркегора, А. Шопенгауэра и Ф. Ницше. Влияние этих философов обнаруживается в самых различных направлениях философии (прежде всего немецкой), начиная с философии жизни, неогегельянства, экзистенциализма и рационализма вплоть до идеологии немецкого национал-социализма. Даже критический рационализм К. Поппера, часто называемый автором самой рациональной философией, характеризовался как иррационализм (в частности, австралийским философом Д. Стоувом).

Необходимо мыслить дислогично, соответственно, иррационально, чтоб познать иррациональное. Логика — рациональный способ познания категорий бытия и небытия, можно мыслить (насколько это возможно), что иррациональный способ познания кроется в дислогичных методах.

Иррационализм в современных философских системах

Современная философия во многом обязана иррационализму. Явно выраженные очертания современный иррационализм имеет прежде всего в философии неотомизма, экзистенциализме, прагматизме и персонализме. Элементы иррационализма можно найти в позитивизме и неопозитивизме. В позитивизме иррационалистические предпосылки возникают вследствие того, что построение теорий ограничивается аналитическими и эмпирическими суждениями, а философские обоснования, оценки и обобщения автоматически смещаются в сферу иррационального. Иррационализм обнаруживается везде, где утверждается, что существуют области, которые принципиально недоступны рациональному научному мышлению. Такие сферы можно условно разделить на субрациональные и трансрациональные.

Вопрос об иррациональном в познавательной деятельности тесно связан с проблемой рациональности. Иррациональное имеется во всех сферах культуры, в любой деятельности человека. Важно, чтобы верховенство в науке и социальном устройстве сохранялось за Разумом. Дело в том, какое место по отношению к Разуму и к духовным ценностям человека занимает иррациональное .[3].

Субрациональные области в иррационализме

Под субрациональными сферами иррациональных субъективно-идеалистических мировоззрений можно понимать, к примеру, такие понятия как:

Трансрациональные области объективно-идеалистических мировоззрений

К трансрациональным областям в объективно-идеалистических мировоззрениях могут относиться следующие классы понятий:

  • идея божества (во всех формах религиозной философии таких как, например, неотомизм)
  • понятия единого, первопричины, которые не поддаются рациональному постижению, характерные для самых различных философий от Плотина до М. Хайдеггера.
  • экзистенцияС. Кьеркегора и К. Ясперса)

Арациональные воззрения в иррационализме

Философские системы, которые противопоставляют себя рационализму, не всегда являются антирационалистическими. Они могут характеризоваться как арационалистические в том случае, если утверждается, что формы познания являются чем-то иным, нежели разум и рассудок (подобно «просветлению экзистенции» («Existenzerhellung») у К. Ясперса), никак не соотносятся с последними и не могут быть сведены к ним.

Философский иррационализм объявляет недоступные объективному рациональному анализу области с истинно творческим началом (например, жизнь, инстинкт, воля, душа) и противопоставляет их механицизму мёртвой природы или абстрактного духа (к примеру élan vital (жизненный порыв) у Бергсона, Wille zur Macht (воля к власти) у Ницше, Erlebnis (переживание) у Дильтея и т. д.).

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 5229 дней]

Иррационализм в современных теориях и программах

В социологическом и культурологическом отношении иррационалистические воззрения часто настроены против социальных и культурных инноваций, которые воспринимаются как распространяющаяся власть науки и техники и, тем самым, утверждают просветительско-рационалистические эмоциональные ценности в культуре. Сторонники иррационализма считают это признаком упадка подлинно творческого культурного духовного начала (как, например, О. Шпенглер в работе «Закат Европы»). В Германии, к примеру, иррационализм в области политических теорий и программ обрёл свои наиболее реакционные формы в так называемом младоконсерватизме и национал-социализме. Эти теории отрицают ту точку зрения, что социальная общность является саморегулирующимся посредством общественных законов коллективом. Декларируется, что общество основывается на мистически-шовинистической или расовой культуре.

Сторонники иррационализма Я. Бёме, Ницше, Кьеркегор, Шопенгауэр полагают, что в основе наблюдаемого рационального мира лежит иррациональное начало.

Напишите отзыв о статье "Иррационализм"

Примечания

  1. [iph.ras.ru/elib/1288.html Иррационализм] — статья из Новой философской энциклопедии
  2. [dic.academic.ru/dic.nsf/enc3p/141382 Иррационализм] — статья из Большого Энциклопедического словаря
  3. Панин А. В., Алексеев П. В. Философия: учеб. — 4-е изд., перераб. и доп. — М.: ТК Велби, Изд-во Проспект, 2008. — 592 с.

Отрывок, характеризующий Иррационализм

Пьер хотел сказать, что он не прочь ни от пожертвований ни деньгами, ни мужиками, ни собой, но что надо бы знать состояние дел, чтобы помогать ему, но он не мог говорить. Много голосов кричало и говорило вместе, так что Илья Андреич не успевал кивать всем; и группа увеличивалась, распадалась, опять сходилась и двинулась вся, гудя говором, в большую залу, к большому столу. Пьеру не только не удавалось говорить, но его грубо перебивали, отталкивали, отворачивались от него, как от общего врага. Это не оттого происходило, что недовольны были смыслом его речи, – ее и забыли после большого количества речей, последовавших за ней, – но для одушевления толпы нужно было иметь ощутительный предмет любви и ощутительный предмет ненависти. Пьер сделался последним. Много ораторов говорило после оживленного дворянина, и все говорили в том же тоне. Многие говорили прекрасно и оригинально.
Издатель Русского вестника Глинка, которого узнали («писатель, писатель! – послышалось в толпе), сказал, что ад должно отражать адом, что он видел ребенка, улыбающегося при блеске молнии и при раскатах грома, но что мы не будем этим ребенком.
– Да, да, при раскатах грома! – повторяли одобрительно в задних рядах.
Толпа подошла к большому столу, у которого, в мундирах, в лентах, седые, плешивые, сидели семидесятилетние вельможи старики, которых почти всех, по домам с шутами и в клубах за бостоном, видал Пьер. Толпа подошла к столу, не переставая гудеть. Один за другим, и иногда два вместе, прижатые сзади к высоким спинкам стульев налегающею толпой, говорили ораторы. Стоявшие сзади замечали, чего не досказал говоривший оратор, и торопились сказать это пропущенное. Другие, в этой жаре и тесноте, шарили в своей голове, не найдется ли какая мысль, и торопились говорить ее. Знакомые Пьеру старички вельможи сидели и оглядывались то на того, то на другого, и выражение большей части из них говорило только, что им очень жарко. Пьер, однако, чувствовал себя взволнованным, и общее чувство желания показать, что нам всё нипочем, выражавшееся больше в звуках и выражениях лиц, чем в смысле речей, сообщалось и ему. Он не отрекся от своих мыслей, но чувствовал себя в чем то виноватым и желал оправдаться.
– Я сказал только, что нам удобнее было бы делать пожертвования, когда мы будем знать, в чем нужда, – стараясь перекричать другие голоса, проговорил он.
Один ближайший старичок оглянулся на него, но тотчас был отвлечен криком, начавшимся на другой стороне стола.
– Да, Москва будет сдана! Она будет искупительницей! – кричал один.
– Он враг человечества! – кричал другой. – Позвольте мне говорить… Господа, вы меня давите…


В это время быстрыми шагами перед расступившейся толпой дворян, в генеральском мундире, с лентой через плечо, с своим высунутым подбородком и быстрыми глазами, вошел граф Растопчин.
– Государь император сейчас будет, – сказал Растопчин, – я только что оттуда. Я полагаю, что в том положении, в котором мы находимся, судить много нечего. Государь удостоил собрать нас и купечество, – сказал граф Растопчин. – Оттуда польются миллионы (он указал на залу купцов), а наше дело выставить ополчение и не щадить себя… Это меньшее, что мы можем сделать!
Начались совещания между одними вельможами, сидевшими за столом. Все совещание прошло больше чем тихо. Оно даже казалось грустно, когда, после всего прежнего шума, поодиночке были слышны старые голоса, говорившие один: «согласен», другой для разнообразия: «и я того же мнения», и т. д.
Было велено секретарю писать постановление московского дворянства о том, что москвичи, подобно смолянам, жертвуют по десять человек с тысячи и полное обмундирование. Господа заседавшие встали, как бы облегченные, загремели стульями и пошли по зале разминать ноги, забирая кое кого под руку и разговаривая.
– Государь! Государь! – вдруг разнеслось по залам, и вся толпа бросилась к выходу.
По широкому ходу, между стеной дворян, государь прошел в залу. На всех лицах выражалось почтительное и испуганное любопытство. Пьер стоял довольно далеко и не мог вполне расслышать речи государя. Он понял только, по тому, что он слышал, что государь говорил об опасности, в которой находилось государство, и о надеждах, которые он возлагал на московское дворянство. Государю отвечал другой голос, сообщавший о только что состоявшемся постановлении дворянства.
– Господа! – сказал дрогнувший голос государя; толпа зашелестила и опять затихла, и Пьер ясно услыхал столь приятно человеческий и тронутый голос государя, который говорил: – Никогда я не сомневался в усердии русского дворянства. Но в этот день оно превзошло мои ожидания. Благодарю вас от лица отечества. Господа, будем действовать – время всего дороже…
Государь замолчал, толпа стала тесниться вокруг него, и со всех сторон слышались восторженные восклицания.
– Да, всего дороже… царское слово, – рыдая, говорил сзади голос Ильи Андреича, ничего не слышавшего, но все понимавшего по своему.
Из залы дворянства государь прошел в залу купечества. Он пробыл там около десяти минут. Пьер в числе других увидал государя, выходящего из залы купечества со слезами умиления на глазах. Как потом узнали, государь только что начал речь купцам, как слезы брызнули из его глаз, и он дрожащим голосом договорил ее. Когда Пьер увидал государя, он выходил, сопутствуемый двумя купцами. Один был знаком Пьеру, толстый откупщик, другой – голова, с худым, узкобородым, желтым лицом. Оба они плакали. У худого стояли слезы, но толстый откупщик рыдал, как ребенок, и все твердил:
– И жизнь и имущество возьми, ваше величество!
Пьер не чувствовал в эту минуту уже ничего, кроме желания показать, что все ему нипочем и что он всем готов жертвовать. Как упрек ему представлялась его речь с конституционным направлением; он искал случая загладить это. Узнав, что граф Мамонов жертвует полк, Безухов тут же объявил графу Растопчину, что он отдает тысячу человек и их содержание.
Старик Ростов без слез не мог рассказать жене того, что было, и тут же согласился на просьбу Пети и сам поехал записывать его.
На другой день государь уехал. Все собранные дворяне сняли мундиры, опять разместились по домам и клубам и, покряхтывая, отдавали приказания управляющим об ополчении, и удивлялись тому, что они наделали.



Наполеон начал войну с Россией потому, что он не мог не приехать в Дрезден, не мог не отуманиться почестями, не мог не надеть польского мундира, не поддаться предприимчивому впечатлению июньского утра, не мог воздержаться от вспышки гнева в присутствии Куракина и потом Балашева.
Александр отказывался от всех переговоров потому, что он лично чувствовал себя оскорбленным. Барклай де Толли старался наилучшим образом управлять армией для того, чтобы исполнить свой долг и заслужить славу великого полководца. Ростов поскакал в атаку на французов потому, что он не мог удержаться от желания проскакаться по ровному полю. И так точно, вследствие своих личных свойств, привычек, условий и целей, действовали все те неперечислимые лица, участники этой войны. Они боялись, тщеславились, радовались, негодовали, рассуждали, полагая, что они знают то, что они делают, и что делают для себя, а все были непроизвольными орудиями истории и производили скрытую от них, но понятную для нас работу. Такова неизменная судьба всех практических деятелей, и тем не свободнее, чем выше они стоят в людской иерархии.
Теперь деятели 1812 го года давно сошли с своих мест, их личные интересы исчезли бесследно, и одни исторические результаты того времени перед нами.
Но допустим, что должны были люди Европы, под предводительством Наполеона, зайти в глубь России и там погибнуть, и вся противуречащая сама себе, бессмысленная, жестокая деятельность людей – участников этой войны, становится для нас понятною.
Провидение заставляло всех этих людей, стремясь к достижению своих личных целей, содействовать исполнению одного огромного результата, о котором ни один человек (ни Наполеон, ни Александр, ни еще менее кто либо из участников войны) не имел ни малейшего чаяния.
Теперь нам ясно, что было в 1812 м году причиной погибели французской армии. Никто не станет спорить, что причиной погибели французских войск Наполеона было, с одной стороны, вступление их в позднее время без приготовления к зимнему походу в глубь России, а с другой стороны, характер, который приняла война от сожжения русских городов и возбуждения ненависти к врагу в русском народе. Но тогда не только никто не предвидел того (что теперь кажется очевидным), что только этим путем могла погибнуть восьмисоттысячная, лучшая в мире и предводимая лучшим полководцем армия в столкновении с вдвое слабейшей, неопытной и предводимой неопытными полководцами – русской армией; не только никто не предвидел этого, но все усилия со стороны русских были постоянно устремляемы на то, чтобы помешать тому, что одно могло спасти Россию, и со стороны французов, несмотря на опытность и так называемый военный гений Наполеона, были устремлены все усилия к тому, чтобы растянуться в конце лета до Москвы, то есть сделать то самое, что должно было погубить их.
В исторических сочинениях о 1812 м годе авторы французы очень любят говорить о том, как Наполеон чувствовал опасность растяжения своей линии, как он искал сражения, как маршалы его советовали ему остановиться в Смоленске, и приводить другие подобные доводы, доказывающие, что тогда уже будто понята была опасность кампании; а авторы русские еще более любят говорить о том, как с начала кампании существовал план скифской войны заманивания Наполеона в глубь России, и приписывают этот план кто Пфулю, кто какому то французу, кто Толю, кто самому императору Александру, указывая на записки, проекты и письма, в которых действительно находятся намеки на этот образ действий. Но все эти намеки на предвидение того, что случилось, как со стороны французов так и со стороны русских выставляются теперь только потому, что событие оправдало их. Ежели бы событие не совершилось, то намеки эти были бы забыты, как забыты теперь тысячи и миллионы противоположных намеков и предположений, бывших в ходу тогда, но оказавшихся несправедливыми и потому забытых. Об исходе каждого совершающегося события всегда бывает так много предположений, что, чем бы оно ни кончилось, всегда найдутся люди, которые скажут: «Я тогда еще сказал, что это так будет», забывая совсем, что в числе бесчисленных предположений были делаемы и совершенно противоположные.