Школьников, Исаак Бенцианович

Школьников Исаак Бенцианович
Род деятельности:	гидрограф
Дата рождения:	1912(1912)
Место рождения:	Бобруйск, Российская Империя
Подданство:	СССР СССР
Дата смерти:	1964(1964)
Место смерти:	Санкт-Петербург
Награды и премии:

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Исаа́к Бенциа́нович Шко́льников (Бенционович; 1912, Бобруйск — 1964, Ленинград) — советский гидрограф, участник арктических зимовок и экспедиций.

Ранние годы

Исаак Бенцианович Школьников родился в 1912 году в городе Бобруйск Могилёвской области в семье рабочего лесозаготовок. Когда Исааку исполнилось 8 лет, умер его отец. Мать Школьникова подрабатывала няней, но денег всё равно не хватало, жили бедно. В 1929 году в возрасте 17 лет он закончил шестилетнюю среднюю школу и поступил учиться в фабрично-заводское училище при лесокомбинате. Закончив училище, Исаак Бенцианович устроился работать наладчиком станков.

По состоянию здоровья в армию Исаака Школьникова не призвали. В 1931 году он переехал жить в Москву, где какое-то время работал на заводе, пока в 1932 году не поступил в Московский лесотехнический институт. Школьников недолго обучался в Московском институте: часть студентов, в том числе и Исаак, была сокращена в связи с недостаточным количеством помещений, поэтому он был вынужден вернуться на лесокомбинатскую работу.

Несмотря ни на что, Исаак Школьников хотел продолжать учиться и в 1932 году поступил в Ленинградскую лесотехническую академию. Но и академию он также не закончил, в то время активно осваивался север, проводились арктические и антарктические экспедиции, и Исаак, оставив карьеру работника лесопромышленности, в 1935 году поступил в Гидрографический институт Главсевморпути.

В своих первых экспедициях начинающий гидрограф принял участие ещё во время обучения в институте. В 1937—1938 годах он стал невольным участником легендарного дрейфа на пароходе ледокольного типа «Георгий Седов». В 1937 году, когда экипаж парохода проводил гидрографические работы у Новосибирских островов, «Георгия Седова» послали на помощь судам «ленинского» каравана, застрявшим в тяжёлых льдах юго-западной части моря Лаптевых. Но выйти из льдов пароход не смог, и начался долгий дрейф. В 1938 году часть экипажа, в том числе и Исаак Бенцианович, были эвакуированы на материк самолётами.

Работа гидрографом

В 1939 году Школьников закончил обучение и, получив диплом инженера-гидрографа, получил направление на Чукотку. На полуострове Исаак Бенцианович работал в Индигирском зимовочном отряде, в составе которого он зимовал на острове Врангеля.

Однако, спустя два года работу пришлось прервать в связи с началом Великой Отечественной войны. В июле 1941 года Исаака Школьникова рядовым призвали в Красную Армию, из которой он демобилизовался в звании капитана в 1947 году. Во время войны, в апреле 1944 года, он вступил в партию.

После войны Исаак Бенцианович Школьников вернулся к прерванной работе в Главное управление Северного морского пути. Проявив себя ответственным и опытным работником, Школьников за послевоенные годы смог дослужиться от простого инженера до начальника ведущего отдела Гидрографического управления. В должности начальника отдела гидрографических исследований он участвовал в экспедиции на остров Врангеля. Там Школьников, возглавляя одну из трёх групп, занимался промерочными работами, проходя каждый день несколько километров пешком и попутно буря лунки в плотной массе льда.

С 1963 по 1964 годы Исаак Бенцианович занимал должность главного инженера полярной гидрографии. Это была последняя его работа, в 1964 году он умер в Ленинграде.

Память

За проявленную отвагу во Второй мировой войне и за многолетний труд в тяжёлых условиях Исаак Бенцианович Школьников был неоднократно награждён многочисленными орденами и медалями, среди которых: орден Красной Звезды, медали «За боевые заслуги», «За оборону Ленинграда», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.» и медаль «За трудовое отличие».

В память об Исааке Школьникове, как о талантливом гидрографе, его имя решением Чаунского райисполкома № 19 от 19 января 1965 года было присвоено мысу на Чукотке в Восточно-Сибирском море. В 1964 году, по предложению другого гидрографа — Долгушина Ивана Алексеевича, Диксоновский райисполком утвердил название в его честь пролива в шхерах Минина, отделяющий остров Олений от острова Циркуль и полуострова Минина.

См. также

• Исследователи Арктики

Отрывок, характеризующий Школьников, Исаак Бенцианович

С этою целью понемногу переформировался штаб, и вся существенная сила штаба Кутузова была уничтожена и перенесена к государю. Толь, Коновницын, Ермолов – получили другие назначения. Все громко говорили, что фельдмаршал стал очень слаб и расстроен здоровьем.
Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.
Война 1812 го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое – европейское.
За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.


Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.