Байн, Исаак Борисович

Исаак Борисович Байн (до 1940 года — Исаак Борухович Бейн; 1896, Кишинёв Бессарабской губернии — 1990, Москва) — румынский и советский дирижёр.

Биография

Родился в Кишинёве в семье Боруха Шимоновича Бейна (родом из Красилова) и Фейги Мехелевны Бейн. Обучался игре на фортепиано с 1904 года у педагога К. Шлезингер в Кишинёве, затем в Музыкально-драматической академии в Вене (1912—1915). Во время Первой мировой войны — на фронте, был контужен. С 1918 года работал концертмейстером и дирижёром в частной опере в Кишинёве. В 1924—1940 годах — ассистент дирижёра, затем дирижёр Бухарестского оперного театра, одновременно органист Бухарестской хоральной синагоги. После присоединения Бессарабии к СССР вернулся в Кишинёв.

В 1942—1963 годах — дирижёр Московского академического музыкального театра имени К. С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко, с 1948 года возглавлял его оперно-драматическую студию. Основал народный оперный театр при московском Доме культуры железнодорожников.

Среди постановок — «Прекрасная Елена» Ф. Оффенбаха, «Каменный цветок» К. В. Молчанова (1950), «Аршин Мал Алан» У. Гаджибекова (1952), «Бокаччо» Ф. Зуппе (1957), «Тоска» Дж. Пуччини (1959).

Отрывок, характеризующий Байн, Исаак Борисович

– Директором комиссии военных уставов мой хороший приятель – господин Магницкий, – сказал он, договаривая каждый слог и каждое слово, – и ежели вы того пожелаете, я могу свести вас с ним. (Он помолчал на точке.) Я надеюсь, что вы найдете в нем сочувствие и желание содействовать всему разумному.
Около Сперанского тотчас же составился кружок и тот старик, который говорил о своем чиновнике, Пряничникове, тоже с вопросом обратился к Сперанскому.
Князь Андрей, не вступая в разговор, наблюдал все движения Сперанского, этого человека, недавно ничтожного семинариста и теперь в руках своих, – этих белых, пухлых руках, имевшего судьбу России, как думал Болконский. Князя Андрея поразило необычайное, презрительное спокойствие, с которым Сперанский отвечал старику. Он, казалось, с неизмеримой высоты обращал к нему свое снисходительное слово. Когда старик стал говорить слишком громко, Сперанский улыбнулся и сказал, что он не может судить о выгоде или невыгоде того, что угодно было государю.
Поговорив несколько времени в общем кругу, Сперанский встал и, подойдя к князю Андрею, отозвал его с собой на другой конец комнаты. Видно было, что он считал нужным заняться Болконским.
– Я не успел поговорить с вами, князь, среди того одушевленного разговора, в который был вовлечен этим почтенным старцем, – сказал он, кротко презрительно улыбаясь и этой улыбкой как бы признавая, что он вместе с князем Андреем понимает ничтожность тех людей, с которыми он только что говорил. Это обращение польстило князю Андрею. – Я вас знаю давно: во первых, по делу вашему о ваших крестьянах, это наш первый пример, которому так желательно бы было больше последователей; а во вторых, потому что вы один из тех камергеров, которые не сочли себя обиженными новым указом о придворных чинах, вызывающим такие толки и пересуды.
– Да, – сказал князь Андрей, – отец не хотел, чтобы я пользовался этим правом; я начал службу с нижних чинов.
– Ваш батюшка, человек старого века, очевидно стоит выше наших современников, которые так осуждают эту меру, восстановляющую только естественную справедливость.
– Я думаю однако, что есть основание и в этих осуждениях… – сказал князь Андрей, стараясь бороться с влиянием Сперанского, которое он начинал чувствовать. Ему неприятно было во всем соглашаться с ним: он хотел противоречить. Князь Андрей, обыкновенно говоривший легко и хорошо, чувствовал теперь затруднение выражаться, говоря с Сперанским. Его слишком занимали наблюдения над личностью знаменитого человека.