Брок, Айзек

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Исаак Брок»)
Перейти к: навигация, поиск
В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Брок.
Айзек Брок
англ. Isaac Brock

Айзек Брок, посмертный портрет 1883 года, автор Дж. Т. Бертон[1]
Дата рождения

6 октября 1769(1769-10-06)

Место рождения

Сент-Питер-Порт, Гернси, Великобритания

Дата смерти

13 октября 1812(1812-10-13) (43 года)

Место смерти

Куинстон-Хайтс, Верхняя Канада

Принадлежность

Великобритания

Род войск

пехота

Годы службы

1785—1812

Звание

Генерал-майор

Командовал

Британские войска в Верхней Канаде

Сражения/войны

Французские революционные войны:

Голландская экспедиция (1799)
Копенгагенское сражение

Англо-американская война:

Битва при Детройте
Битва на Куинстонских высотах
Награды и премии

Автограф

Сэр Айзек Брок KB (англ. Isaac Brock; 6 октября 1769, Сент-Питер-Порт, Гернси — 13 октября 1812, Куинстон-Хайтс, Верхняя Канада, ныне Онтарио) — офицер британской армии, участник Наполеоновских войн и Англо-американской войны 1812 года, лейтенант-губернатор Верхней Канады. Погиб в битве при Куинстоне, отражая попытку американских войск вторгнуться в Канаду через реку Ниагара, и посмертно удостоен неофициального почётного титула «спаситель Канады».[2][3]





Биография

Первые годы жизни

Айзек Брок был восьмым сыном Джона Брока и Элизабет де Лайл, родившимся в Сент-Питер-Порте (Гернси) 6 октября 1769 года. Род Броков проживал в Сент-Питер-Порте как минимум с 1563 года, когда в первых приходских книгах уже появляется имя Филипа Брока[4]. У родителей Айзека было в общей сложности десять сыновей и четыре дочери. Мальчик рос, как и его братья, высоким и крепким и был развит не по годам, отличаясь при этом, как сообщает его первый биограф, необычайно мягким характером. Начальное образование Айзек получил на Гернси, где считался лучшим боксёром и пловцом в школе, в десять лет был отправлен в школу в Саутгемптоне, а затем на год отправился в Роттердам для обучения французскому языку[5].

2 марта 1785 года, в возрасте 15 лет, родители купили Айзеку Броку чин энсина в 8-м пехотном полку (вакансия образовалась в результате повышения по службе ряда офицеров полка, начиная со старшего брата Айзека, произведённого из лейтенантов в капитаны). Первые годы службы Айзек провёл в Англии, дослужившись в 1790 году до лейтенантского звания; в эти годы он уделял много времени завершению своего образования[6]. Уже в 1790 году он приобрёл капитанский чин в одной из новых рот британской армии, в которую вербовал солдат на Гернси и Джерси, а оттуда перевёлся в 49-й Хертфордширский пехотный полк, где стал капитаном в июне 1791 года.

В составе 49-го полка Брок нёс службу вначале на Барбадосе, а позже на Ямайке. Ко времени службы в Вест-Индии относится эпизод, который биографы рассматривают как свидетельство присущих Броку храбрости и целеустремлённости. Вскоре после его прибытия в 49-й полк его вызвал на дуэль известный в полку бретёр. Брок выбрал в качестве оружия пистолеты, но, будучи человеком крупного телосложения, потребовал стреляться не на 12 шагах, а через платок, то есть фактически с нулевого расстояния. На таких условиях его соперник стреляться отказался и вскоре с позором покинул полк[7]. В 1793 году Брок вернулся с Ямайки в Англию на лечение; биограф сообщает, что в это время один из офицеров полка умер от лихорадки, а сам Брок выжил лишь благодаря заботам слуги, к которому он после этого до самой смерти относился, «как к брату»[8]. После возвращения в Англию ему был поручен набор рекрутов на Гернси. С новыми солдатами Брок присоединился к 49-му полку после того, как часть прибыла в Англию в июле 1796 года, уже в звании майора. В 1797 году он получил чин подполковника и к концу года стал командиром 49-го полка, который достался ему от предшественника настолько плохо организованным, что перед тем стоял выбор: продать чин или предстать перед военным трибуналом[9]. Сам Брок в качестве командира полка не только показал себя способным военным администратором и сторонником дисциплины, но и сумел завоевать доверие и любовь солдат. Это, в частности, проявилось позже, в первое возвращение Брока в полк после отлучки: солдаты, недовольные действиями его заместителя Шиффа, радостно приветствовали возвращение командира, за что тот распёк их и отправил на неделю в казармы, так как не хотел популярности за счёт других офицеров[10].

Наполеоновские войны

В августе 1799 года 49-й полк был включён в состав военной экспедиции в Северную Голландию, где Брок впервые за карьеру побывал в бою под командой генерал-майора Джона Мура. Бригада Мура высадилась в Ден-Хелдере 27 августа, сломив слабое сопротивление местных сил, и 10 сентября отразила французскую атаку практически без участия лишь недавно доукомплектованного 49-го полка. Однако в октябре в сражении при Эгмонд-ан-Зе полк Брока принял активное участие, потеряв 30 солдат убитыми, 50 ранеными и 30 пропавшими без вести из общего числа, не превышавшего 391 человека[11][12]. Сам Брок был легко ранен: пуля пробила навылет два толстых шейных платка — хлопчатобумажный и шёлковый, — прикрывавшие шею подполковника, а сила удара выбила его из седла[11]. Через несколько дней в другом сражении, в котором 49-й полк не участвовал, английские войска понесли тяжёлые потери и вскоре покинули Голландию. В 1801 году полк Брока составил основу экспедиционных сил, направленных в Данию, однако общее командование было поручено не ему, а подполковнику Уильяму Стюарту. Хотя планируемый сухопутный штурм Копенгагена не состоялся, 49-й полк принял участие в Копенгагенском сражении между британским флотом с одной стороны и датским флотом и береговой артиллерией с другой, потеряв 13 человек убитыми и 41 раненым. Сам Брок провёл сражение на борту корабля «Ganges»[13].

Назначение в североамериканские колонии

В июне 1802 года 49-й полк был направлен в Британскую Северную Америку, куда прибыл в последней декаде августа. Полк перезимовал в Монреале, а весной 1803 года передислоцировался в Верхнюю Канаду (ныне провинция Онтарио). Штаб-квартира Брока расположилась в Йорке (в настоящее время Торонто). Часть полка под командованием младшего подполковника Шиффа была расквартирована в Форт-Джордже (ныне Ниагара-он-те-Лейк). Вскоре перед Броком встала проблема борьбы с дезертирством. Ему удалось перехватить нескольких солдат, пытавшихся дезертировать в США. В том же году ему удалось положить конец заговору нескольких унтер-офицеров из гарнизона Форт-Джорджа, которые планировали убить Шиффа, арестовать других офицеров гарнизона и бежать в США. Брок, получивший известия о готовящемся мятеже, лично командовал арестом заговорщиков. Семеро из дезертиров и заговорщиков были приговорены позже к расстрелу военным трибуналом. Во время суда несколько из заговорщиков заявили, что даже не думали бы о мятеже, если бы продолжали оставаться не под началом Шиффа, а под командой самого Брока[14].

В 1805 году Айзек Брок был произведён в полковники. Вскоре после этого он вернулся в Англию на побывку, но прервал отпуск, когда пошли слухи о предстоящей войне с Соединёнными Штатами, и в сентябре 1806 года прибыл снова в Британскую Северную Америку, где временно принял под своё командование все британские войска в этом регионе. Он занимал пост командующего до прибытия в Нижнюю Канаду (в настоящее время провинция Квебек) генерал-губернатора Д. Г. Крейга[13].

Находясь в Нижней Канаде, Брок начал подготовку к войне. По его рекомендации части, расположенные на границе с США, были укомплектованы надёжными солдатами с большим опытом службы, целью чего было предотвращение дезертирства[15]. Под руководством Брока был дополнительно укреплён город Квебек, а батарея из 8 тяжёлых орудий размещена в цитадели времён американской Войны за независимость, контролирующей южный берег реки Святого Лаврентия на подступах к городу. По его приказу речной и озёрный транспортный флот Канады был поставлен под контроль армии и с этого момента претерпевал изменения, которые должны были позволить ему в случае необходимости участвовать в боевых действиях. Через шесть лет британский речной флот установил контроль над Великими озёрами на первом этапе Англо-американской войны, что позволило отстоять Верхнюю Канаду от полномасштабного американского вторжения. Однако эти и другие меры по укреплению обороноспособности североамериканских провинций были причиной конфликтов Брока с местными гражданскими властями[13].

После прибытия Крейга Брок был произведён им в бригадиры, а несколько позже это звание было подтверждено метрополией. Брок был назначен главой военной администрации Монреаля, но вскоре вернулся в Квебек, где оставался до июля 1810 года, когда получил назначение в Верхнюю Канаду. Он оставался командующим британскими войсками Верхней Канады до самой смерти. В 1811 году Брок был произведён в генерал-майоры. С октября того же года он исполнял обязанности лейтенант-губернатора Верхней Канады, поскольку занимавший этот пост Фрэнсис Гор отбыл в Англию, откуда не вернулся до конца войны[13].

Брок несколько раз просил о переводе на главный театр военных действий в Европе, но угроза американского вторжения и восстания франкофонов в Нижней Канаде не позволили этому случиться, так что, наконец, в начале 1812 года уже он сам отказался от такого перевода, когда тот был ему предложен. В 1811 году он занял у брата-банкира 3000 фунтов стерлингов, чтобы приобрести снаряжение для своего полка; этот долг ему пришлось выплачивать из собственного кармана, отдавая всё своё гражданское жалованье лейтенант-губернатора. В это же время он добился от законодателей Верхней Канады согласия на формирование добровольческого ополчения, по два взвода в каждой роте которого должны были проходить регулярные учения по шесть дней в месяц без выплаты жалованья[13]. Однако большинство его планов по-прежнему наталкивались на непонимание законодателей и отклонялись большинством голосов. Он даже связывал сопротивление гражданских властей его планам с большим влиянием переселенцев из США, во множестве проживавших в это время в Британской Северной Америке, и призывал к принятию мер, поощряющих переезд в колонии, в особенности в Верхнюю Канаду, истинных подданных британской короны[16].

Англо-американская война

18 июня 1812 года Соединённые Штаты Америки объявили Великобритании войну. К этому моменту в Верхней Канаде находилось 1500 солдат регулярных войск британской армии[17], причём некоторые части не были пригодны к боевым действиям. Основу боеспособных частей составляли 41-й пехотный полк и одна рота артиллерии. Сразу после получения известий об объявлении войны Брок с подкреплениями направился из Йорка к Ниагаре, но по рекомендации генерал-губернатора Превоста и ввиду слабости британского контингента (значительную часть которого составляли ополченцы, уже после первой недели ожидания начавшие проявлять недовольство[18]) в первое время не предпринимал решительных действий. Имевшиеся в его распоряжении регулярные силы были распределены по четырём гарнизонам: 400 человек в Форт-Эри, 300 в Форт-Чиппава (ныне в черте города Ниагара-Фоллс), 300 в Куинстоне (ныне часть города Ниагара-он-те-Лейк) и 500 в Форт-Джордже (ныне также в составе Ниагара-он-те-Лейк)[19].

12 июля американские войска во главе с бригадиром Уильямом Халлом вторглись в британские владения со стороны реки Детройт. Канадская милиция, защищавшая границу, была деморализована, началось массовое дезертирство. Брок распространил прокламацию, обещающую помощь метрополии даже в том случае, если провинция будет оккупирована американцами. Однако он столкнулся с сопротивлением местной законодательной ассамблеи, не желавшей перехода на военное положение. Несмотря на численное превосходство противника, Брок принял решение о переходе в наступление[13].

17 июля небольшой британский отряд на лодках добрался до американского форта на острове Мичилимакинак, контролировавшем переход из озера Гурон в озеро Мичиган, и захватил его. Последовал ряд стычек между американцами с одной стороны и британцами с их индейскими союзниками с другой, перехватывавшими американские транспорты и курьеров как на суше, так и на водных путях. В руки британской стороны попала в том числе и личная переписка американского командующего. В итоге Халл, опасавшийся быть отрезанным от своих тылов, 8 августа отступил за реку, где занялся укреплением Форт-Детройта.[20][21] Собрав около 300 человек (солдат и добровольцев), Брок 13 августа достиг форта Амхерстбург на британском берегу реки Детройт. В общей сложности Брок располагал на этот момент 1300 солдатами, ополченцами и воинами союзных индейских племён, тогда как на стороне Халла в Форт-Детройте было 2000 человек[13] (по оценкам самого Брока, не менее 2500[22]). Войдя в оставленный американцами форт Сандвич, Брок завязал артиллерийскую дуэль с обладавшим более мощными пушками Форт-Детройтом, оказавшуюся безрезультатной для обеих сторон[23], и 15 августа пересёк реку, чтобы атаковать противника, но Халл сдал город без боя. Британцы захватили пленными весь личный состав отряда Халла, 35 орудий и армейские магазины (Брок использовал свою долю трофеев для погашения долгов своей семьи в Англии[24]). Возможно, решение Халла было продиктовано опасением, что в сражении примут участие воины союзных британцам индейских племён, так как к этому моменту Брок установил тесные дружеские связи с вождём шони Текумсе, с которым они в знак союза обменялись кушаками[13], и с военным вождём мохоков Джоном Нортоном[25]. Брок, знавший об этих страхах[26], в письме Халлу намекал на то, что после начала боя он не сможет удержать индейцев от зверств, хотя на самом деле их поведение в течение кампании постоянно оставалось достойным[13].

После захвата Детройта Брок планировал развить наступление на участке от Буффало до Форт-Ниагара и завершить его уничтожением американского арсенала в Саккетс-Харборе (на южном берегу озера Онтарио)[27]. Однако почти сразу же после первого успеха он получил известие о том, что генерал-губернатор Превост заключил перемирие с американской стороной. Таким образом, его руки были связаны, и план атаки на Саккетс-Харбор остался неосуществлённым[28]. Теперь Броку предстояло решить задачу обороны длинной границы вдоль Ниагары имевшимися малыми силами против сконцентрированных на противоположном берегу Ниагары 6300 солдат (2600 из них ополченцы) и 400 воинов племени сенека под командованием генерала Стивена ван Ренселера[29]. Американский удар мог быть нанесён в любом месте, хотя к 12 октября уже имелась информация, что целью американцев будет Куинстон, где расположились части 49-го пехотного полка[13].

Американцы начали наступление 13 октября, и Брок поскакал к месту боя в сопровождении одних только адъютантов Макдонелла и Глегга. За ним последовали части 3-го батальона милиции из Йорка. К моменту прибытия Брока к месту сражения после семи миль скачки в сумерках по размытой дождями дороге продвижение противника было остановлено. Однако бой продолжался, и всего через час после появления Брока на поле боя вражеский огонь был сосредоточен на нём, поскольку он выделялся среди подчинённых ростом (более 190 сантиметров[2]) и формой. Вражеская пуля попала ему в сердце в тот момент, когда он посылал в атаку йоркских добровольцев[30]. Бой за Куинстон в конечном счёте был выигран генерал-майором Шиффом, подоспевшим на место с артиллерией и частями 41-го пехотного полка, а также индейцами под командованием Джона Нортона[13]. В общей сложности около 950 американских солдат и офицеров были захвачены в плен, включая бригадира Уордсуорта; ещё 90 американцев были убиты и 100 ранены, тогда как общие потери британцев и союзных индейцев, по их данным, составили 16 человек убитыми и 69 ранеными[31].

Айзек Брок был похоронен в Форт-Джордже 16 октября. В его честь был дан общий салют британскими и американскими войсками.[32][26] Он погиб неженатым, в возрасте 43 лет, не узнав, что за четыре дня до этого принц-регент произвёл его в рыцари ордена Бани.

Посмертное признание

Уже в 1812 году в честь генерала Брока был назван город Броквилл в Онтарио (бывший Элизабеттаун)[33]. В 1813 году провинциальное законодательное собрание Верхней Канады обратилось к принцу-регенту с прошением о том, чтобы в память о заслугах Айзека Брока его родным были выделены земли в Британской Северной Америке. Прошение было удовлетворено, и четыре остававшихся к этому времени в живых брата Айзека получили в общее владение 12 тысяч акров земли в четырёх разных районах Верхней Канады; большая часть выделенных земель находилась в районе поселения Уэст-Фламборо (ныне часть города Гамильтон). Этот дар пришёлся для Броков, постоянно испытывавших финансовые затруднения, как нельзя кстати[34]. Поскольку Айзек Брок умер бездетным, щитодержатели, добавляемые к родовым гербам рыцарей ордена Бани, были указом принца-регента добавлены к гербам потомков его покойного отца[35].

В том же году по решению британского парламента в соборе св. Павла в Лондоне был установлен памятник-барельеф Айзеку Броку — «человеку, ценой своей жизни защитившему то, что ценой своей жизни завоевал Вольф». Памятник работы Ричарда Уэстмакотта установлен в западном деамбулатории южного трансепта собора[36]. Британское правительство также распорядилось отчеканить памятную медаль с портретом Брока и надписью «Детройт», которая вручалась участникам сражений при Детройте[37]. В ходе войны в Британской Северной Америке были отчеканены медные полупенсовые монеты, изображавшие лавровый венок и погребальную урну, с текстом «Сэр Айзек Брок, герой Верхней Канады» (англ. Sir Isaac Brock, Hero of Upper Canada)[38].

Через несколько лет после гибели Айзека Брока правительственная комиссия, занимавшаяся вопросом установки памятника ему на канадской земле, обратилась к членам его семьи с вопросом о том, каким бы они хотели видеть этот памятник. Предложенный проект представлял собой бронзовую статую высотой 2,5 метра на гранитном пьедестале, на который будут нанесены барельефы, изображающие его военные победы. Общая высота предлагаемого памятника составляла более 6 метров, заказать его планировалось автору барельефа в соборе св. Павла Уэтмакотту, а его стоимость, включая перевозку в Канаду, должна была дойти до 2500 фунтов. Цена показалась комиссии завышенной, и в итоге был выбран альтернативный проект архитектора Фрэнсиса Холла, представлявший собой тосканскую колонну стоимостью 2200 фунтов[37]. Колонна была воздвигнута в 1824 году на Куинстон-Хайтс, месте гибели Брока и подполковника Макдонелла, убитого в том же бою, а их прах перезахоронен рядом с ней. В 1840 году, однако, колонна была повреждена взрывом порохового заряда; эту диверсию, вероятно, совершил некий Бенджамин Летт, один из лидеров антибританских повстанческих сил в районе Ниагары[13]. В тот же год было принято решение об установке на Куинстон-Хайтс нового памятника. Новая, триумфальная колонна по проекту архитектора Уильяма Томаса, увенчанная каменной фигурой Брока почти пятиметровой высоты, была заложена в 1853 году, и останки Брока и Макдонелла были перезахоронены под ней в годовщину сражения при Куинстоне. Строительство нового монумента завершилось в 1859 году[39].

В ознаменование столетия гибели генерала ему был открыт памятник в Броквилле. Позже, в 2006 году, ещё один памятник Броку был включён в комплекс Мемориала Доблестных в Оттаве. Мемориальные доски в память о Броке установлены на доме, где он родился, и в приходской церкви Сент-Питер-Порта на Гернси[36].

Памятники Айзеку Броку

Лондон, Англия
Куинстон-Хайтс, Канада
Оттава, Канада
Университет Брока, Сент-Катаринс, Канада
Броквилл, Канада

Помимо Броквилла, в честь Айзека Брока назван посёлок Брок в Онтарио[40] (впоследствии включённый в муниципальные границы города Дарем в составе Большого Торонто). В 1964 году открылся Университет Брока в городе Сент-Катаринс, расположенном невдалеке от места, где погиб Айзек Брок. Девизом университета стало латинское слово «Surgite!» — перевод слова «Вперёд!», согласно распространённой легенде, бывшего последним произнесённым Броком перед смертью[41]. В 2015 году на территории университета воздвигнут памятник Броку высотой 4,5 метра работы канадского скульптора Данека Моздзенски[42].

На протяжении двух веков были изданы несколько биографий Айзека Брока, начиная с книги его племянника Фердинанда Брока-Таппера, впервые вышедшей в 1845 году. Почтовые ведомства Гернси и Канады выпустили в его честь памятные марки[36]. Одна из четырёх 25-центовых монет, выпущенных Канадским монетным двором к двухсотлетию войны 1812 года, посвящена Броку[43].

Напишите отзыв о статье "Брок, Айзек"

Примечания

  1. ↑ 1 2 Ludwig Kosche. [journals.sfu.ca/archivar/index.php/archivaria/article/viewFile/11176/12114 Contemporary Portraits of Isaac Brock: An Analysis] (англ.) // Archivaria. — 1985. — Vol. 20. — P. 22—66.
  2. ↑ 1 2 [www.historica.ca/isaac_brock.php Isaac Brock — Saviour of Canada] (англ.). Historica Canadiana (November 27, 2006). Проверено 21 сентября 2011. [www.webcitation.org/657cMXnTh Архивировано из первоисточника 1 февраля 2012].
  3. ↑ William Arthur Bishop. Saviour of Canada: Isaac Brock // [books.google.ca/books?id=au5eJDUZoZgC&q=brock+saviour&dq=brock+saviour&hl=en&ei=6B16TrCqKqTu0gHe6f2gAg&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=3&ved=0CDYQ6AEwAg Salute! Canada's great military leaders from Brock to Dextraze]. — McGraw-Hill Ryerson, 1997. — P. 3. — 264 p. — ISBN 0075600102.
  4. ↑ Brock Tupper, 1847, p. 1.
  5. ↑ Brock Tupper, 1847, p. 4.
  6. ↑ Brock Tupper, 1847, pp. 4—5.
  7. ↑ Nursey, 1908, p. 24.
  8. ↑ Brock Tupper, 1847, p. 5.
  9. ↑ Brock Tupper, 1847, p. 6.
  10. ↑ Nursey, 1908, p. 33.
  11. ↑ 1 2 Brock Tupper, 1847, p. 8.
  12. ↑ Nursey, 1908, p. 32.
  13. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 C. P. Stacey. [www.biographi.ca/009004-119.01-e.php?&id_nbr=2288 Brock, Sir Isaac] (англ.). Dictionary of Canadian Biography Online (2000). Проверено 16 сентября 2011. [www.webcitation.org/657cPmjJe Архивировано из первоисточника 1 февраля 2012].
  14. ↑ Brock Tupper, 1847, pp. 26—32.
  15. ↑ Brock Tupper, 1847, pp. 33—37.
  16. ↑ Brock Tupper, 1847, p. 153.
  17. ↑ Brock Tupper, 1847, p. 191.
  18. ↑ Malcomson, 2003, p. 73.
  19. ↑ Nursey, 1908, p. 83.
  20. ↑ Nursey, 1908, pp. 93—94.
  21. ↑ Malcomson, 2003, p. 78.
  22. ↑ Brock Tupper, 1847, p. 272.
  23. ↑ Brock Tupper, 1847, p. 271.
  24. ↑ Malcomson, 2003, p. 79.
  25. ↑ Turner, 1999, p. 68.
  26. ↑ 1 2 John C. Fredriksen. Brock, Isaac // [books.google.ca/books?id=ZJlm7AQK-T4C&printsec=frontcover#v=onepage&q&f=false America's military adversaries: From colonial times to the present]. — ABC-CLIO, 2001. — P. 72—76. — 621 p. — ISBN 1-57607-604-0.
  27. ↑ Nursey, 1908, p. 91.
  28. ↑ Nursey, 1908, p. 115.
  29. ↑ Nursey, 1908, p. 123—124.
  30. ↑ Brock Tupper, 1847, p. 331.
  31. ↑ Brock Tupper, 1847, p. 334.
  32. ↑ Brock Tupper, 1847, p. 342.
  33. ↑ [www.brockvillemuseum.com/museum/index.cfm?ID=597 Краткая история Броквилла] на сайте городского музея Броквилла  (англ.)
  34. ↑ W. R. Wilson. [www.uppercanadahistory.ca/brock/brock10.html Remember Brock, part 2] (англ.). Early Canada Historical Narratives (2007). Проверено 23 августа 2011. [www.webcitation.org/657cNA4uE Архивировано из первоисточника 1 февраля 2012].
  35. ↑ [www.london-gazette.co.uk/issues/16696/pages/158 Whitehall, January 16, 1813] (англ.). The London Gazette (January 19-23, 1813). Проверено 16 сентября 2011. [www.webcitation.org/657cNc5sz Архивировано из первоисточника 1 февраля 2012].
  36. ↑ 1 2 3 W. R. Wilson. [www.uppercanadahistory.ca/brock/brock9.html Remember Brock, part 1] (англ.). Early Canada Historical Narratives (2007). Проверено 16 августа 2011. [www.webcitation.org/657cODbTY Архивировано из первоисточника 1 февраля 2012].
  37. ↑ 1 2 W. R. Wilson. [www.uppercanadahistory.ca/brock/brock11.html Remember Brock, part 3] (англ.). Early Canada Historical Narratives (2007). Проверено 23 августа 2011. [www.webcitation.org/657cOiFT1 Архивировано из первоисточника 1 февраля 2012].
  38. ↑ Martin Whelan. [www.waterfordcountymuseum.org/exhibit/web/Display/article/35/10/;jsessionid=C0A9947D5365E2DED5583C2D8B75DBB4?lang=en The coin collection: Hero of Upper Canada] (англ.). Waterford County Museum (July 26, 2001). Проверено 16 сентября 2011. [www.webcitation.org/657cP9nqh Архивировано из первоисточника 1 февраля 2012].
  39. ↑ W. R. Wilson. [www.uppercanadahistory.ca/brock/brock12.html Remember Brock, part 4] (англ.). Early Canada Historical Narratives (2004). Проверено 23 августа 2011. [www.webcitation.org/657cQGngd Архивировано из первоисточника 1 февраля 2012].
  40. ↑ [www.townshipofbrock.ca/ Официальный сайт города Брок, Онтарио]  (англ.)
  41. ↑ [www.brocku.ca/about/sir-isaac-brock Сэр Айзек Брок: «Герой Верхней Канады»] на сайте Университета Брока  (англ.)
  42. ↑ Karena Walter. [www.stcatharinesstandard.ca/2015/03/16/bronze-brock-statue-comes-home Bronze Brock statue comes home]. St. Catharines Standard (May 14, 2015). Проверено 28 апреля 2016.
  43. ↑ [www.cbc.ca/news/interactives/warof1812-coin-zoom/index.html War of 1812 Sir Isaac Brock commemorative coin] (англ.). CBC (October 12, 2012). Проверено 7 ноября 2012. [www.webcitation.org/6CIkUwHZJ Архивировано из первоисточника 20 ноября 2012].

Литература

  • Ferdinand Brock Tupper. [books.google.co.uk/books?hl=en&id=nA1y3iF0EjkC&dq=isaac+brock&printsec=frontcover&source=web&ots=lOdzZRPTow&sig=Ycb-Ut1T8ckUZm9DaF3o8LQN4vA&sa=X&oi=book_result&resnum=6&ct=result#v=onepage&q&f=false The Life and Correspondence of Major-General Sir Isaac Brock, K.B]. — 2nd edition, considerably enlarged. — L.: Simpkin, Marshall & Co., 1847. — 492 p.
  • Walter R. Nursey. [www.gutenberg.org/files/18025/18025-h/18025-h.htm The Story of Isaac Brock: Hero, Defender and Saviour of Upper Canada, 1812]. — Toronto: William Briggs, 1908. — 181 p.
  • Wesley B. Turner. Audacity: The leadership of Major-General Sir Isaac Brock. // [books.google.ca/books?id=64cQcHe013QC&printsec=frontcover#v=onepage&q&f=false British generals in the War of 1812: high command in the Canadas]. — McGill-Queen's University Press, 1999. — P. 58—83. — 260 p. — ISBN 0-7735-1832-0.
  • Robert Malcomson. [books.google.ca/books?id=-YGWUWbhAK8C&printsec=frontcover#v=onepage&q&f=false A very brilliant affair: the battle of Queenston Heights, 1812]. — Toronto: Robin Brass Studio, 2003. — 328 p. — ISBN 1-59114-022-6.

Ссылки

  • C. P. Stacey. [www.biographi.ca/009004-119.01-e.php?&id_nbr=2288 Brock, Sir Isaac] (англ.). Dictionary of Canadian Biography Online (2000). Проверено 16 сентября 2011. [www.webcitation.org/657cPmjJe Архивировано из первоисточника 1 февраля 2012].
  • W. R. Wilson. [www.uppercanadahistory.ca/brock/brocktoc.html Major-General Sir Isaac Brock, K.B.] (англ.). Early Canada Historical Narratives (2011). Проверено 14 сентября 2011. [www.webcitation.org/657cQjEfH Архивировано из первоисточника 1 февраля 2012].


Отрывок, характеризующий Брок, Айзек



По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.


В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.


Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.


Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
В ночь 11 го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.
В соседней комнате зашевелилось, и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
– Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького? – окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечу, Толь рассказывал содержание известий.
– Кто привез? – спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью.
– Не может быть сомнения, ваша светлость.
– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.


Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Брок,_Айзек&oldid=81510031»