Пресайзен, Исаак Зилович

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Исаак Зилович Пресайзен»)
Перейти к: навигация, поиск
Пресайзен Исаак Зилович
Дата рождения

1911(1911)

Место рождения

Проскуров,
Российская империя

Дата смерти

27 июня 1941(1941-06-27)

Место смерти

вблизи города Радошковичи,
Молодечненский район,
Белорусская ССР, СССР

Принадлежность

Российская империя Российская империя
СССР СССР

Род войск

Военно-воздушные силы РККА

Годы службы

19321941

Звание

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Часть

128-й СБАП

Командовал

2-я эскадрилья

Сражения/войны

Великая Отечественная война

Награды и премии

Исаак Зилович (Зиновьевич) Пресайзен (1911, Хмельницкий — 1941, Белоруссия) — советский лётчик, заместитель командира эскадрильи 128-го авиаполка. 29 июня 1941 года направил свой горящий самолет на большое количество вражеской техники. Посмертно был представлен к званию Героя Советского Союза[1][2], но звание присвоено не было.





Краткая биография

Родился в 1911 году в городе Хмельницкий) в семье портного [5]. По национальности еврей. Работал на местном заводе формовщикомК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3296 дней]. Затем трудился в г. Ленинград на заводе «Электросила»К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3296 дней]. В Красной Армии с 1932 г. Коммунист, старший лейтенант, заместитель командира авиаэскадрильи 128-го СБАП.

Подвиг Исаака Пресайзена

26 июня 1941 года капитан Николай Гастелло совершил на подбитом самолёте таран механизированной колонны вражеской техники. За этот подвиг ему было присвоено звание Героя Советского Союза.

На следующий день, 27 июня,[3] в идентичной ситуации оказался старший лейтенант, заместитель командира эскадрильи 128-го скоростного бомбардировочного авиаполка Исаак Пресайзен[2]. Он направил свой горящий самолёт Пе-2 в гущу вражеской техники[2]. Произошёл большой мощности взрыв, из-за которого движение немецких войск на участке автострады Минск — Москва было прервано на три дня.[3]

Участники боя доложили об этом событии заместителю командира полка Сандалову, который незамедлительно вылетел на место, где произошел таран. Убедившись воочию в достоверности того, что произошло, он доложил об этом командиру полка майору Чучеву. Чучев согласовал с командиром дивизии полковником Аладинским и в результате было отправлено наградное письмо с представлением Исаака Пресайзена к званию Героя Советского Союза.

Вместо посмертного награждения Исаак Пресайзен приказом по полку номер 22 от сентября 1941 года был по неизвестным причинам отнесен к числу пропавших без вести. Об этом жене лётчика сообщили только через полгода.

После войны

По прошествии 18 лет журналисты В. Гапонов и В. Липатов разыскали механика самолета Рыбакова Александра Николаевича, который готовил машину Исаака Пресайзена в последний полёт. Осенью 1959-го года в газете «Советское Подолье» они опубликовали очерк «Подвиг».

За данной статьёй появились другие, которые сравнивали Пресайзена и Гастелло и восхищались мужеством обоих героев, но умалчивали о том, что первый из них наградой героя так и не был отмечен. В Центральном архиве Министерства обороны СССР сохранилось представление к награде на Исаака Зиловича (Зиновьевича) Пресайзена, а резолюции с отказом в присвоении лётчику звания Героя Советского Союза в архиве нет.

Приказ к награждению Исаака был подписан Чучевым, Дробышевым, АладинскимК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3288 дней]. После того, как Сталин обвинил командование Западного фронта в поражениях первых дней войны, командующий фронтом Павлов и группа генералов были расстреляны.

Награда в 1991 году

Звание Героя присвоено не было[4]. Только 22 октября 1990 года был заполнен наградной лист на Исаака Пресайзена — представление к ордену Отечественной войны 1-й степени. 23 октября 1991 года появился Указ Президента СССР под номером УП-2776 о групповом награждении с формулировкой: «За боевые заслуги в Великой Отечественной войне». Данный указ распространялся и на Исаака Пресайзена, совершившего один из первых огненных таранов в Великой Отечественной войне. Лётчик был награждён орденом Отечественной войны I степени, которым к 40-летию Победы награждались все участники войны с ГерманиейЯпонией), которые были ранены, но остались в живых[4].

См. также

Напишите отзыв о статье "Пресайзен, Исаак Зилович"

Примечания

  1. Центральный архив Министерства обороны СССР в подмосковном Подольске. Список отличившихся в первых сражениях по 128-му авиаполку. Представление зарегистрировано под номером 4.
  2. 1 2 3 [www.rujen.ru/index.php/ПРЕСАЙЗЕН_Исаак_Зилович ПРЕСАЙЗЕН Исаак Зилович]. Российская еврейская энциклопедия. [www.webcitation.org/6GYTfeBlo Архивировано из первоисточника 12 мая 2013].
  3. 1 2 Хацкевич, 2004.
  4. 1 2 [www.airwar.ru/history/aces/ace2ww/pilots/presaizen.html Пресайзен Исаак Зилович ]

Литература

  • Хацкевич И. [www.jig.ru/history/013.html Непризнанный герой. (По следам второго огненного тарана)] // Международная Еврейская газета. — 2004. — № 23-24.

Ссылки

  • [jewish-memorial.narod.ru/Presaizen.htm Пресайзен Исаак (?-27 июня 1941 г.)]
  • [www.rujen.ru/index.php/ПРЕСАЙЗЕН_Исаак_Зилович ПРЕСАЙЗЕН Исаак Зилович]. Российская еврейская энциклопедия. [www.webcitation.org/6GYTfeBlo Архивировано из первоисточника 12 мая 2013].

Отрывок, характеризующий Пресайзен, Исаак Зилович

Увидав эту улыбку, Ростов сам невольно начал улыбаться и почувствовал еще сильнейший прилив любви к своему государю. Ему хотелось выказать чем нибудь свою любовь к государю. Он знал, что это невозможно, и ему хотелось плакать.
Государь вызвал полкового командира и сказал ему несколько слов.
«Боже мой! что бы со мной было, ежели бы ко мне обратился государь! – думал Ростов: – я бы умер от счастия».
Государь обратился и к офицерам:
– Всех, господа (каждое слово слышалось Ростову, как звук с неба), благодарю от всей души.
Как бы счастлив был Ростов, ежели бы мог теперь умереть за своего царя!
– Вы заслужили георгиевские знамена и будете их достойны.
«Только умереть, умереть за него!» думал Ростов.
Государь еще сказал что то, чего не расслышал Ростов, и солдаты, надсаживая свои груди, закричали: Урра! Ростов закричал тоже, пригнувшись к седлу, что было его сил, желая повредить себе этим криком, только чтобы выразить вполне свой восторг к государю.
Государь постоял несколько секунд против гусар, как будто он был в нерешимости.
«Как мог быть в нерешимости государь?» подумал Ростов, а потом даже и эта нерешительность показалась Ростову величественной и обворожительной, как и всё, что делал государь.
Нерешительность государя продолжалась одно мгновение. Нога государя, с узким, острым носком сапога, как носили в то время, дотронулась до паха энглизированной гнедой кобылы, на которой он ехал; рука государя в белой перчатке подобрала поводья, он тронулся, сопутствуемый беспорядочно заколыхавшимся морем адъютантов. Дальше и дальше отъезжал он, останавливаясь у других полков, и, наконец, только белый плюмаж его виднелся Ростову из за свиты, окружавшей императоров.
В числе господ свиты Ростов заметил и Болконского, лениво и распущенно сидящего на лошади. Ростову вспомнилась его вчерашняя ссора с ним и представился вопрос, следует – или не следует вызывать его. «Разумеется, не следует, – подумал теперь Ростов… – И стоит ли думать и говорить про это в такую минуту, как теперь? В минуту такого чувства любви, восторга и самоотвержения, что значат все наши ссоры и обиды!? Я всех люблю, всем прощаю теперь», думал Ростов.
Когда государь объехал почти все полки, войска стали проходить мимо его церемониальным маршем, и Ростов на вновь купленном у Денисова Бедуине проехал в замке своего эскадрона, т. е. один и совершенно на виду перед государем.
Не доезжая государя, Ростов, отличный ездок, два раза всадил шпоры своему Бедуину и довел его счастливо до того бешеного аллюра рыси, которою хаживал разгоряченный Бедуин. Подогнув пенящуюся морду к груди, отделив хвост и как будто летя на воздухе и не касаясь до земли, грациозно и высоко вскидывая и переменяя ноги, Бедуин, тоже чувствовавший на себе взгляд государя, прошел превосходно.
Сам Ростов, завалив назад ноги и подобрав живот и чувствуя себя одним куском с лошадью, с нахмуренным, но блаженным лицом, чортом , как говорил Денисов, проехал мимо государя.
– Молодцы павлоградцы! – проговорил государь.
«Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов.
Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.
Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.


На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.