Шварц, Исаак Иосифович

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Исаак Иосифович Шварц»)
Перейти к: навигация, поиск
Исаак Шварц

Исаак Шварц за роялем в рабочем кабинете
в Сиверском, 1999 год
Основная информация
Полное имя

Исаак Иосифович Шварц

Дата рождения

13 мая 1923(1923-05-13)

Место рождения

Ромны, Полтавская губерния, УССР, СССР

Дата смерти

27 декабря 2009(2009-12-27) (86 лет)

Место смерти

посёлок Сиверский, Гатчинский район, Ленинградская область, Российская Федерация

Страна

СССР СССР
Россия Россия

Профессии

композитор, кинокомпозитор

Награды

Исаа́к Ио́сифович Шварц (13 мая 1923, Ромны — 27 декабря 2009, Сиверский) — советский и российский композитор. Народный артист Российской Федерации (1996), лауреат Государственной премии России, трёхкратный обладатель кинопремии «Ника»[1][2].

Автор музыки к 35 спектаклям и 125 фильмам[3], а также симфонических произведений, двух балетов, двух квартетов, скрипичного концерта, кантат, романсов. Широкую популярность и признание получил как кинокомпозитор, чьи мелодии в романтических мелодрамах часто запоминались зрителям лучше, чем сами фильмы. Наибольшую известность Шварцу принесла его музыка в картинах Сергея Соловьёва и Владимира Мотыля. Вершинами творчества Шварца стала музыка к фильмам «Белое солнце пустыни», «Братья Карамазовы», «Станционный смотритель», «Сто дней после детства», «Звезда пленительного счастья», «Дерсу Узала», «Мелодии белой ночи», «Законный брак»[4][5][6][7][8][9].





Биография и произведения

Детство и начало творческого пути

Исаак Шварц родился 13 мая 1923 года в Ромнах (ныне Сумская область Украины) в интеллигентной еврейской семье, где ему и его старшим сёстрам Софье и Марии с детства привили любовь к чтению и музыке. Дед по отцовской линии имел духовное звание, в начале XX века перебрался в Полтавскую губернию из Прибалтики. В 1930 году семья Шварца переехала в Ленинград, где жила в центре города, рядом с Невским проспектом. Мальчик, которого в семье не считали особо одарённым в сравнении с Софьей и особенно Марией, начал заниматься в Доме художественного воспитания детей по классу рояля у А. С. Замкова. Чуть позже брал уроки у профессора Леонида Николаева. В 1935 году Шварц в возрасте 12 лет победил на конкурсе юных дарований в Большом зале Ленинградской филармонии. Однако начального академического музыкального образования, как отмечал Шварц, в детстве он не получил[10].

Весной 1936 года 13-летний Исаак снялся в кино, в фильме «Концерт Бетховена» он участвовал в сцене проводов товарища на музыкальный конкурс на Московском вокзале в Ленинграде; упомянут в титрах[11].

Тучи над семьёй Шварца начали сгущаться после убийства Кирова, ставшего сигналом к началу репрессий в Ленинграде. В декабре 1936 года отец, которого Исаак очень любил, филолог-арабист, профессор филологического факультета Ленинградского университета Иосиф Евсеевич Шварц (1889—1938), обладавший красивым, сильным баритоном, был арестован органами НКВД СССР. Как вспоминал на склоне лет Шварц, от горя он много месяцев рыдал каждую ночь[12]. Затем Иосиф Евсеевич был осуждён по статье 58 УК РСФСР и сослан в лагеря, где 4 апреля 1938 года вновь приговорён тройкой при УНКВД по Дальстрою и 11 апреля расстрелян в Магадане. Всю жизнь Шварц помнил о последнем свидании с отцом перед этапированием в ленинградской пересыльной тюрьме[10][13][14][15].

Летом 1937 года семья Шварца, лишившаяся всего имущества, в том числе рояля и библиотеки, была выслана из Ленинграда в Киргизию. Там она поселилась в домике с саманной крышей. Мать Исаака, Рахиль Соломоновна Бергер (1891—1970), выпускница Киевского коммерческого института, преподававшая математику, литературу и русский язык в школе, во Фрунзе устроилась на швейную фабрику. Четырнадцатилетний Исаак начал давать частные уроки игры на фортепиано детям местных чиновников. Старшая сестра Софья, студентка консерватории, будучи способной пианисткой, познакомила Исаака с произведениями Моцарта, Бетховена, Чайковского, Бизе и других классиков. С детских лет Шварц очень ценил в музыкальном произведении мелодию — красивую, яркую и запоминающуюся[10].

В 1938 году Шварц в столице Киргизии начал брать уроки композиции у педагога Владимира Фере. В летнем кинотеатре довоенного Фрунзе Исаак в качестве тапёра обеспечивал импровизационное музыкальное сопровождение немых кинокартин. Там после демонстрации фильма «Сорок первый» на музыкально одарённого юношу обратил внимание и предсказал ему большое будущее киноактёр Иван Коваль-Самборский. С юношеской работой тапёром исследователи впоследствии связывали особое чувство природы кинематографа, проявившееся в творчестве Шварца в зрелые годы. Перед самой войной Шварц работал концертмейстером в Киргизском государственном театре[7][16].

В годы Великой Отечественной войны

В начале Великой Отечественной войны Шварц руководил хором и оркестром Красноармейского ансамбля песни и пляски Фрунзенского военного округа[2][10].

Попав на фронт, был сапёром[17]. Весной 1942 года был контужен в результате артобстрела под Харьковом. Восстанавливался после контузии в госпитале в Алма-Ате. В 1943 году 20-летний Шварц женился на подруге детства и юности, пианистке Соне Полонской; вскоре родилась его единственная дочь Галина[11].

Ленинградская консерватория и профессиональное становление

В 1945 году 22-летний Шварц, демобилизовавшись из армии, вернулся в Ленинград и при содействии Дмитрия Шостаковича поступил в Ленинградскую государственную консерваторию имени Н. А. Римского-Корсакова. Декан, прослушав по рекомендации Шостаковича начинающего сочинителя, задумался и сказал: «А вы знаете, это не так плохо, как кажется!»[18]. Шварц попал в класс Бориса Арапова, но посещал он и классы Шостаковича, одним из первых по достоинству оценившего его композиторский дар. В те годы обучение в консерватории было платным, однако талантливый студент, обременённый семьёй и ребёнком, по неведомым ему причинам от платы был освобождён. Лишь в 1960 году на премьере шварцевского балета «Накануне» ректор Павел Серебряков засвидетельствовал, что Шостакович конфиденциально оплачивал обучение Шварца. В годы студенчества Шварц, как и Шостакович, обвинялся партийными инстанциями в «формализме в музыке», однако наотрез отказался, как того требовали, публично осудить наставника[6].

В годы учёбы Шварц написал сонату соль минор для скрипки и фортепиано, струнный квартет, романсы на стихи Пушкина, Тютчева, Фета, Полонского, Гейне, а также вариации для фортепиано, арию для скрипки с фортепиано. Творчество Шварца впервые привлекло внимание музыковедов: у молодого автора отметили сочные контрасты лирических и жанровых музыкальных образов, естественную свежесть мелодики и гармонического языка. Романсы Шварца, написанные в студенческие годы, исполнялись на концертах известными ленинградскими певцами Сергеем Шапошниковым, Надеждой Вельтер и другими. Последние два года пребывания в консерватории Шварц учился у Ореста Евлахова. Под его наставничеством Шварцем написана кантата «Дума о Родине» на стихи А. Чепурова для баса, хора и симфонического оркестра в трёх частях, баллада для баритона с оркестром «Солдат и вьюга» на стихи М. Светлова, романсы на стихи В. Орлова, С. Щипачёва[16].

Летом 1946 года Шварц освоил аккордеон и после окончания первого курса консерватории стал каждый год выезжать на каникулы и заработки в живописную дачную местность Сиверская на берегу Оредежа в дальнем южном пригороде Ленинграда[19]. Там он играл в домах отдыха, детских лагерях и на танцплощадках, а также обучал музыке детей. Однако музыкальным педагогом Шварц впоследствии не стал, свою школу композиции не создавал, к его ученикам специалисты никого не причисляют, а своеобразный мелодический дар кинокомпозитора, по определению Сергея Соловьёва, так и остался уникальным, единственным в своём роде[11][20].

В 1954 году Шварц написал своё первое крупное произведение — «Симфонию фа минор», лирико-эпическое повествование о молодом современнике в четырёх частях. Симфония принесла подающему надежды композитору первый заметный успех. Мелодика симфонии органично связана с пафосом советских массовых песен и с народной музыкой. Премьера состоялась 6 ноября 1954 года, с тех пор произведение много раз звучало в Большом зале Ленинградской филармонии. В 1955 году симфония была исполнена на VIII Всесоюзном пленуме правления Союза композиторов СССР, на котором Шварц был принят в его ряды[10].

Спектакли и балеты

В 1956 году Георгий Товстоногов предложил Шварцу написать музыку к спектаклю «Идиот». Перед композитором встала задача связать музыку в органичное целое с драматургией Достоевского. После первого успешного опыта Шварц написал музыку к спектаклю «Горе от ума» по комедии Грибоедова, а всего оформил в Большом драматическом театре шесть спектаклей, в их числе также «Не склонившие головы» и «На всякого мудреца довольно простоты» в постановке Товстоногова, «Доходное место» в постановке Р. Сусловича. Композитор особо отмечал хорошую школу и влияние на своё творчество, которое он ощутил со стороны театральных режиссёров Георгия Товстоногова и Леонида Якобсона. Всего написал музыку к 35 спектаклям[5][21].

В 1950-е годы Шварц написал колоритную по оркестровке Молодёжную увертюру для симфонического оркестра, два балета — «Накануне» (1960) и «В стране чудес» (1967), постановленный Л. Якобсоном в Кировском театре оперы и балета[2][5].

Кинокомпозитор

«Я сделаю любую замороченную оркестровку, наплету любых самых многозначительных диссонансных пируэтов… Но по-настоящему самое трудное для каждого композитора и самое большое для него счастье — все этого хотят, пусть не врут, что это им всё равно… просто почти никому это не удаётся, потому что это не придумывается, а сваливается с неба, озаряет… — сочинить свежую, сильную, запоминающуюся мелодию! Всё остальное — дело техники».

Исаак Шварц[20]

В 1958 году началась плодотворная деятельность Шварца в кинематографе, которая стала главной в его творчестве. Первые картины с его музыкой — «Неоплаченный долг», «Наш корреспондент», «Балтийское небо». Композитор успешно сотрудничал с кинорежиссёрами разных школ, стилей и поколений: Иваном Пырьевым, Михаилом Роммом, Иосифом Хейфицем, Владимиром Венгеровым, Михаилом Швейцером, Юлием Карасиком, Владимиром Мотылём, Сергеем Соловьёвым, Николаем Губенко, Григорий Ароновым, Алексеем Германом, Петром Тодоровским, Родионом Нахапетовым, Сергеем Бодровым-старшим, Павлом Лунгиным, Владимиром Бортко, Евгением Татарским и другими. Владея многообразными типами композиторской техники, Шварц умел подобрать скрипичный ключ к любому, самому замысловатому сценарию, выше всего ценил в музыке мелодическую естественность, простоту и искренность. По отзывам критиков, его музыка для кино насыщена состраданием, редким даром сопереживать как экранным персонажам, так и зрителям, добротой и человеколюбием. Сам Шварц называл отличительными качествами своей музыки и композиторской деятельности повышенную чувствительность и сентиментальность, — эти свойства он считал необходимыми в искусстве, однако в меру, «в пределах вкуса»[10].

Шварц является автором музыки к более чем 125 кинофильмам, среди которых есть признанные шедевры руского и мирового кинематографа. Наибольший успех сопутствовал композитору в фильмах Мотыля и Соловьёва. Излюбленным жанром Шварца были романтические мелодрамы[11].

Весьма созвучными, по оценке Бориса Кушнера, оказались таланты Шварца и Булата Окуджавы. Мастеров сближал не только схожий художественный вкус, но и общая судьба: почти ровесники, и Шварц, и Окуджава были сыновьями «врагов народа», их отцы были репрессированы и расстреляны в 1937—1938 годах; оба вынужденно жили вдали от родных мест, затем воевали, были ранены на фронте; и того, и другого в начале творческого пути упрекали в «формализме». До Шварца попытки музыкально обработать тексты Окуджавы предпринимал Матвей Блантер, но его начинания потерпели неудачу: классик советской песни не почувствовал «нерв поэзии» барда. Плодотворный же союз Шварца и Окуджавы принёс 32 песни и романса, наиболее известные из которых — песня Верещагина «Ваше благородие…» («Белое солнце пустыни»), «Песенка кавалергарда» («Звезда пленительного счастья»), романсы «Эта женщина в окне» («Законный брак»), «Любовь и разлука» («Нас венчали не в церкви»), а также песни из кинофильма «Соломенная шляпка»[6]. Тесное сотрудничество порой приводило к незаметной инфильтрации музыки Шварца в ткань притчевых произведений Окуджавы. В документальном фильме Валерия Балаяна (2002) композитор упоминал, что мелодия романса Окуджавы «После дождичка небеса просторней…», которую Булат искренне считал своей, фактически является вариацией лирической темы сюиты Шварца из фильма «Мелодии белой ночи»[12][22].

Из кинематографистов больше всего Шварц работал с режиссёром Сергеем Соловьёвым. Композитор написал музыку к его фильмам «От нечего делать», «Предложение», «Егор Булычов», «Станционный смотритель», «Сто дней после детства», «Мелодии белой ночи», «Спасатель», «Наследница по прямой», «Избранные», к спектаклю «Дядя Ваня» в Малом театре[20].

Премии «Оскар» за лучший иностранный фильм (1976) была удостоена советско-японская картина «Дерсу Узала» (реж. Акира Куросава), музыку к которой написал Шварц. Приехав в СССР, японский кинорежиссёр изучил фрагменты фильмов с музыкой разных советских композиторов, и остановиться на кандидатуре Шварца Куросаву заставила восхитившая его элегия из «Станционного смотрителя»[5].

Широко известные и популярные фильмы, узнаваемые в том числе и благодаря лирической музыке Шварца, — «Станционный смотритель», «Законный брак» (лучший советский фильм 1985 года), «Зеленые цепочки», «Сто дней после детства», «Братья Карамазовы», «Дикая собака динго» (1962), «Семейное счастье», «Бегство мистера Мак-Кинли», «Егор Булычов», «Живой труп», «Карусель», «Из жизни отдыхающих», «Нас венчали не в церкви», «Обрыв», «Блондинка за углом», «Проверка на дорогах», «Каникулы Кроша», «Не стреляйте в белых лебедей», «Последняя жертва». Музыка для этих фильмов записывалась оркестрами под управлением дирижёров Юрия Темирканова, Эмина Хачатуряна, Александра Лазарева, Владимира Понькина, Евгения Колобова, Марка Эрмлера, Вахтанга Жордания[16].

С семейной драмой Шварца, отец которого погиб в колымских лагерях, связано его участие в фильме «Приговорённый» режиссёра Аркадия Кордона. К этой трагедийной картине, вышедшей в 1988 году, в разгар перестройки и нового осмысления преступлений сталинизма, композитор создал мощный пласт симфонической музыки. В мистических переливах шварцевской симфонии, отмечал режиссёр А. Кордон, отразился образ холодного материка Колымы, стоны миллионов замученных в неволе — в «организованном даром композитора хаосе звуков слышалось их угасающее дыхание». В начале 1990-х эта тема была продолжена документальным фильмом «Будь ты проклята, Колыма!», где Шварц развил прежнюю музыку виртуозной импровизацией на синтезаторе[7].

Трижды Шварц был удостоен кинопремии Российской киноакадемии «Ника». Первый раз композитор получил её в 1993 году за музыку к фильмам «Белый король, красная королева» и «Луна-парк». Второй раз — в 2001 году за романтическую музыку и романс на стихи Тимура Зульфикарова к артхаусной мелодраме «Послушай, не идёт ли дождь». Третий раз — в 2002 году за музыку к фильму «Дикарка» — экранизации пьесы А. Н. Островского[2].

Шварц недолюбливал телесериалы и сам их обычно не смотрел. Тем не менее по иронии судьбы его завершающие работы оказались связаны именно с этим вошедшим в моду киноформатом — композитор написал музыку к 12-серийному телефильму «Шахматист» (2004) и 4-серийной саге «Дом на набережной» по прозе Юрия Трифонова (2007)[2].

Сам Шварц в финале карьеры кинокомпозитора своими любимыми работами называл музыку к фильмам «Станционный смотритель» и «Звезда пленительного счастья»[5].

Концерт «Жёлтые звёзды»

Последнее большое симфоническое программное произведение композитора — «Концерт для оркестра в семи частях. „Жёлтые звезды“ („Пурим-шпиль в гетто“). Памяти Рауля Валленберга». Идею масштабного произведения Шварцу навеяли документальные записки узницы каунасского гетто, поразившие композитора описанием празднования Пурима, весёлого еврейского праздника, состояшегося в лагере смерти накануне казни. «Жёлтые звёзды» названы в рецензиях лирическим гимном мужеству, мудрости, чувству собственного достоинства и единства обречённых людей, преодолевших ужас неминуемой гибели. Московская премьера состоялась 29 сентября 2000 года в Концертном зале им. Чайковского и была приурочена к 60-летию творческой деятельности композитора (Российский национальный оркестр, дирижёр — Павел Сорокин), существует телевизионная версия вечера (ТВЦ, режиссёр — Ольга Трегубова). В 2002 году концерт был записан Национальным филармоническим оркестром России под управлением Владимира Спивакова и выпущен в 2005 году фирмой Capriccio Records на компакт-диске и DVD[6][23].

«Сиверский отшельник»

Композитор с 1964 года до конца своих дней, более 45 лет, жил и работал в собственном доме в дачном микрорайоне Кезево посёлка Сиверский (железнодорожная станция Сиверская, в 70 км от Санкт-Петербурга) Гатчинского района Ленинградской области. Здесь Шварца (которого ещё при жизни называли «сиверским отшельником»)[23] посещали Владимир Высоцкий, Андрей Миронов, Акира Куросава, Зиновий Гердт, Иннокентий Смоктуновский, Сергей Соловьёв, Иосиф Бродский, Булат Окуджава, Владимир Мотыль, Алексей Баталов, Олег Басилашвили и многие другие творческие деятели и друзья. В 1964 году Шварц хлопотал о трудоустройстве на «Ленфильме» только что вернувшегося из ссылки безработного поэта, в будущем Нобелевского лауреата Бродского[16][24]. К числу кинокомпозиторов, которых Шварц называл «блистательными» и высоко ценил за мелодическую щедрость и творческую индивидуальность, относились Родион Щедрин, Андрей Эшпай, Андрей Петров, Микаэл Таривердиев, Надежда Симонян, Геннадий Гладков[16].

В Ленинград (затем Санкт-Петербург), где у него была квартира, Шварц выбирался редко, творческие вечера обычно устраивал в сиверской библиотеке им. А. Майкова[25]. В 1979 году 56-летний композитор женился на 20-летней поклоннице своего таланта Антонине Нагорной, с которой счастливо прожил 30 лет[11].

Помимо северной столицы из Сиверского Шварц изредка выезжал к родственникам в Киев, Одессу, а также регулярно по делам в Москву, где он не только работал с кинематографистами, но и отдыхал и лечился в Доме ветеранов кино, располагавшемся по соседству с «ближней дачей» Сталина в Кунцеве. По свидетельству литератора Б. Горзева, вид на лесное «поместье» некогда всесильного вождя наводил Шварца на грустные воспоминания и размышления[5][10]. Исаак Шварц скончался во сне 27 декабря 2009 года в половине восьмого вечера, когда прилёг вздремнуть после работы за роялем[7][8][26]. Похоронили его 30 декабря 2009 года на Литераторских мостках Волковского кладбища в Санкт-Петербурге[27]. Согласно воле композитора, его похороны прошли в соответствии с еврейским погребальным ритуалом. Поминальную молитву (кадиш) над гробом Шварца прочитал один из раввинов Санкт-Петербургской еврейской религиозной общины[23][28].

Семья и личная жизнь

Шварц был женат дважды. Первая жена (с 1943 до середины 1960-х) — пианистка Соня Полонская. Дочь — Галина Лапшова (р. 1944). Репатриировались в Израиль в 1989 году. Внуки Кирилл и Магда, правнуки живут в Израиле[11][29].

Супруга с 1979 года — Антонина Владимировна Нагорная (р. 1959), экономист, с 2011 года — директор Мемориального дома-музея И. И. Шварца в Сиверском[16].

Между этими двумя браками находившийся в расцвете сил Шварц, по воспоминаниям Сергея Соловьёва, пользовался «даром своего всесильного обаяния и невероятного мужского шарма» весьма широко и непринуждённо[20].

Творческий метод, взгляды и принципы сотрудничества с режиссёрами

«Как-то во время съёмок «Жени, Женечки и Катюши» я показал Шварцу материал к эпизоду, где солдаты, переодетые в женские платья, провозят ракеты в детских колясках. Эпизод монтировался в отсутствие Шварца, но когда музыка была написана и подложена на монтажном столе, мы были ошеломлены. Герои бежали в такт мелодии. Да и сам монтаж был словно ею продиктован. Снайперски точный музыкальный кусок выбросил эпизод из реальности в условность. Сцена стала озорной, сплавила достоверность с комедией. Позже Шварц не раз изумлял меня способностью сообщать в музыке то, что я лишь смутно чувствовал, и даже спасать эпизоды, которые, казалось бы, были безнадёжно провалены. Он отыскивал гармонию там, где царил хаос… Шварц всегда остаётся верен своей музыкальной стихии, где нежная мелодичность, грустная улыбка и драматизм объединены его добротой, любовью к героям, стремлением вместе с ними поразмыслить над их печалями и радостями. И всё это с особенным изяществом и тактом»

Владимир Мотыль, режиссёр[16]

Шварц начинал работу с истоков фильма — от замысла и сценария, обсуждая с режиссёром глубинные категории его нравственного и философского смысла. Отмечая, что его и профессионально, и духовно обогатило сотрудничество с Куросавой, Исаак Иосифович на опыте этого союза в середине 1970-х сформулировал ранее осознанное интуитивно творческое кредо кинокомпозитора: «В общении с ним я убедился в правильности моего принципа, — вспоминал Шварц в 2000-е годы. — Композитор в кино должен полностью подчинить себя режиссёру. Никто не знает фильма лучше, чем режиссёр. Он живёт им. Часто не может конкретно выразить словами, что нужно, но зато всегда точно знает, чего не нужно в музыке. Однако и режиссёр должен поверить в композитора, довериться ему, не мешать»[5].

Возможно, Шварц принимал участие в монтаже, однако окончательно он записывал музыку, когда уже было смонтированное вчерне изображение и на экране присутствовал темп, заданный им. Исаак Иосифович полагал, что музыка — это сильное средство и пользоваться им следует осторожно, только в том случае, если слитая с изображением музыка создаёт новое качество; при неудачном же наложении она может лишить эпизод и всю картину внутреннего ритма. Интуитивно Шварц сторонился привычной иллюстративности, избегая нарочитых «усложнений» (характерных, например, для Прокофьева), создавал запоминающуюся мелодию. По убеждению Шварца, «кино плохо согласуется со сложными музыкальными формами; для экрана очень важно писать мелодично, просто, но ни в коем случае не банально». Доминирующую в фильме мелодию, главную тему Шварц называл монотематизм, который, трансформируясь, несёт драматургическую функцию; при этом значительное внимание композитор уделял инструментовке[5].

Эти теоретико-философские воззрения нашли яркое воплощение в музыке к фильмам «Звезда пленительного счастья» и «Мелодии белой ночи». По оценке критики, музыка к этим двум мелодрамам 1975—1976 годов относится к лучшим образцам творчества композитора. В картине о подвиге и последующей драматической судьбе декабристов музыка Шварца, как пишет Дмитрий Быков, «начавшись блистательным и торжественным оркестровым проигрышем, становилась с каждым куплетом всё элегичней, всё камерней — а ближе к финалу и тревожней. Основная тема звучала уже не в праздничной скрипичной аранжировке — её вела электрогитара, вступали далёкие трубы, во втором куплете — меланхолические духовые; и всё это — на фоне ритм-гитары, неотступно звучащей на заднем плане: то ли поступь судьбы, то ли конский скок, то ли замирающие сердечные удары»[30].

Широкую известность и любовь миллионов телезрителей завоевала полная грустного очарования музыка из фильма «Мелодии белой ночи» (1976) — с любовным тандемом Юрия Соломина и Курихары Комаки[11]. Именно после этой картины Шварца стали называть классиком, — композитору, написавшему такую музыку, полагал режиссёр Сергей Соловьёв, уже не надо беспокоиться о месте в истории. В последнем телеинтервью престарелый Шварц вспоминал, что в настроении пронизывающей фильм темы «Прогулка по ночному городу» отразились ностальгические и романтические воспоминания его детства, прошедшего в предвоенном Ленинграде[10]. В рецензиях отмечалось, что у заворожённого слушателя невольно возникает ощущение, что пронзительно-печальная, нежная и задумчивая музыка Шварца знает всё, даже то, что мужчина и женщина на экране в самые интимные мгновения не решаются сказать друг другу вслух. Саундтрек из советско-японской мелодрамы давно живёт самостоятельной жизнью, используется в балетных и танцевальных шоу-программах, телепередачах, документальных фильмах, сюжетах, к производству которых сам Шварц не имел никакого отношения. Самой недооценённой в творчестве Шварца, непревзойдённой по лиризму, глубине и чувственности, согласно мнению композитора Андрея Макарова, является редко звучащая музыка из фильма 1985 года «Законный брак», включающая танго, фортепианное соло на тему любви и вальс; сохранилась её единственная оркестровая запись[11][29][31].

По наблюдениям Бориса Кушнера, «точность и своеобразие мелодического и гармонического языка Шварца замечательны, а его творческий почерк обычно узнаваем с первых же тактов». Многие рядовые зрители в письмах композитору в Сиверскую признавались, что, даже начиная смотреть фильм с середины, безошибочно угадывали автора музыки. Этот же фирменный «знак качества» Сергей Соловьёв называл «узнаваемая рука мастера». Некоторые музыковеды и внимательные слушатели усматривали музыкальные цитаты одного произведения Шварца в другом, и иногда они в самом деле имели место, из-за чего Шварц, отдавая себе в этом отчёт, сознательно не включил в своё «Избранное» на 6 компакт-дисках музыку из фильма «Сто дней после детства» (разобранную им на цитаты во «взрослом» кино)[5][6].

Режиссёров поражало, что у Шварца всегда есть точное ощущение того фрагмента фильма, где должна звучать музыка. При этом музыкальный ряд контрапунктически выстраивался по отношению к изображению на экране, вследствие чего возникала многоплановость сцены. Нередко на съёмочной площадке многим казалось, что музыка предложена композитором в совсем немузыкальных местах, однако всякий раз такое впечатление оказывалось обманчивым. Шварц всегда создавал «музыкальный запас», что давало возможность при монтаже «подвигать» музыкальную фразу с тем, чтобы слияние музыки и изображения получилось наиболее полным. Таким образом, отдельно друг от друга и в разные эпохи отмечали режиссёры Владимир Мотыль и Борис Токарев, музыка Шварца не вторит слепо монтажу, но часто уточняет и подсказывает монтажный ряд, добиваясь наибольшей выразительности[5][6].

Стиль, характер, привычки

При работе над картиной с режиссёром и съёмочной группой Шварц бывал исключительно терпелив, вежлив, внимателен к возражениям, но в то же время твёрд и настойчив. Уточнив все нюансы, он покидал зал и уединялся в кабине звукорежиссёра, отделённой от зала звуконепроницаемым стеклом. В кабине Шварц дирижировал сам себе, пел мелодию вместе с оркестром, который при этом его не слышал. О работе в Сиверской режиссёр Владимир Мотыль вспоминал: «Я видел Шварца в авралы. Он прогонял из дома всех посторонних, не подходил к телефону. Спал по четыре-пять часов. Беспрерывно курил…»[5]. Многие собеседники композитора упоминали, что перебивать речь увлекающегося Шварца было ни в коем случае нельзя. Человеческие качества Шварца, особо отмечаемые близко знавшими его людьми, — общительность, чувство компании, великий талант дружбы, неотразимая мужская притягательность и пристрастие к прекрасному полу, отсутствие высокомерия, «шармерское» обаяние, умение ловко и по месту вставить в разговор крепкое словцо[5], потребность ощущать необходимость своей музыки не для абстрактной «вечности», а для чего-то очень конкретного, нужного обыкновенным людям. Считая себя приверженцем романтических традиций, Шварц подчёркивал, что никогда не работал в стиле музыкального модернизма и в экспериментальных жанрах. Если бюджет картины позволял, предпочитал всегда оркестр, недолюбливал вторгнувшийся в кинематограф синтезатор, считая его «гробовщиком» музыки[7]. К любым музыковедческим трудам, к статьям о своём творчестве композитор относился с «насмешливой унылостью»[10][20][23][32].

Оценки творчества

Музыкальные и кинокритики отмечали своеобразие творчества Шварца, позволившее композитору занять особое место в советском кинематографе. Будучи «простой до гениальности», его музыка входит в фильмы как неотъемлемая часть их художественной сущности, «вступает в полифоническое взаимодействие с видеорядом, открывая в запечатлённых образах заранее непредставимые глубины». Киноведами подмечено, что некоторые фильмы, оформленные кинокомпозитором, запоминаются зрителям не столь в силу своего содержания, сколь благодаря «божественной» музыке Шварца[10][33].

Шварц — необыкновенный человек, интеллигентный, тонко чувствующий. Его высокий интеллект неразрывно связан с духовностью, просто неотделим от неё. Бог одарил его талантом слышать высшие мелодии и выражать их языком ясным и доступным — с помощью музыки. А музыке нас птицы научили.

Александр Кушнер.[5]

.

Анализируя фильм В. Мотыля «Звезда пленительного счастья», литературовед Дмитрий Быков отмечал, что едва ли не главной героиней картины была «песня Окуджавы на гениальную музыку Шварца»[33].

Булат Окуджава высоко ценил редкостный дар Шварца «извлекать музыку из самого стихотворения, ту самую, единственную, которая только и существует для каждой строки»[16].

Сергей Соловьёв характеризовал Шварца как «редкого мастера мелодии», а его оркестровку к фильму «Егор Булычов» как «грандиозную, выдающейся красоты, силы, напряжённости ритма, почти свиридовской мощи и в то же время летящей моцартовской лёгкости музыку, с фантастической и фатальной темой трубы»[20].

Режиссёр Аркадий Кордон отмечал, что большинство фильмов Шварца замечательны высочайшим качеством музыки, где мелодия является системообразующим элементом: «один раз услышал — и помнишь всегда!»[7].

Мемориальный дом-музей И. И. Шварца в Сиверском

Во втором, «гостевом», доме в посёлке Сиверский, где жил и творил композитор, с 2011 года открыт Мемориальный дом-музей И. И. Шварца. К сентябрю 2012 года музей посетили более 5000 человек[11].

Награды

Сочинения

Симфоническая музыка

  • Симфония фа минор (1954)
  • Молодёжная увертюра для симфонического оркестра
  • Концерт для оркестра в семи частях „Жёлтые звезды“ („Пурим-шпиль в гетто“). Памяти Рауля Валленберга

Вокально-инструментальные произведения

  • «Дума о Родине», кантата на стихи А. Чепурова для баса, хора и симфонического оркестра в трёх частях,
  • «Солдат и вьюга», баллада для баритона с оркестром на стихи М. Светлова

Сочинения для театра

  • «Накануне» (балет, 1960)
  • «В стране чудес» (балет, 1967)

Музыка к театральным постановкам

  • 1956 — «Идиот» по роману Ф. М. Достоевского (Большой драматический театр)
  • 1961 — «Не склонившие головы» по сценарию Н. Дугласа и Г. Смита (Большой драматический театр)
  • 1962 — «Горе от ума» А. Грибоедова (Большой драматический театр)
  • 1964 — «Ещё раз про любовь» Э. Радзинского (Большой драматический театр)
  • 1970 — «Третья стража» Г. Капралова и С. Туманова (Большой драматический театр)
  • «Доходное место» А. Островского
  • 1985 — «На всякого мудреца довольно простоты» А. Островского (Большой драматический театр)


Музыка к кинофильмам

Напишите отзыв о статье "Шварц, Исаак Иосифович"

Примечания

  1. [kremlin.ru/acts/bank/8822/page/1 Указ Президента России № 116 от 29 января 1996 года]. Банк документов. Официальный сайт Президента Российской Федерации (29 января 1996). Проверено 21 ноября 2015.
  2. 1 2 3 4 5 6 7 8 [ria.ru/spravka/20130513/936445429.html Биография Исаака Шварца]. Справки. РИА «Новости» (13 мая 2013). Проверено 15 октября 2015.
  3. [tvkultura.ru/article/show/article_id/91125/ 90 лет со дня рождения Исаака Шварца]. Телеканал «Культура» (13 мая 2013). Проверено 23 ноября 2015.
  4. [www.vesti.ru/doc.html?id=333333 Коллеги Шварца: это невосполнимая потеря для музыкальной культуры]. Вести.ru (27 декабря 2009). Проверено 21 ноября 2015.
  5. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 Как рассказать словами о музыке кино?// Исаак Шварц. Избранное. Музыка кино. Диск 5. Сима Березанская. Издатель ООО «Бомба Мьюзик», 2010
  6. 1 2 3 4 5 6 Борис Кушнер (Питтсбург). [www.vestnik.com/issues/2001/1120/win/kushner.htm Концерт Шварца]. Вестник on-line (20 ноября 2001). Проверено 13 октября 2015.
  7. 1 2 3 4 5 6 Аркадий Кордон. Невозвращённый звонок// Исаак Шварц. Избранное. Музыка кино. Диск 2. Издатель ООО «Бомба Мьюзик», 2010
  8. 1 2 [lenta.ru/news/2009/12/27/chvarts/ Умер композитор Исаак Шварц]. Lenta.ru (28 декабря 2009). Проверено 15 октября 2015.
  9. [www.ruscircus.ru/encyc.pl?func=text&sellet=%D8&selword=2760 Шварц И. И.]. В мире цирка и эстрады (2009). Проверено 11 октября 2015.
  10. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 [www.youtube.com/watch?v=H1H6xOjkSPw Телеканал «Культура», 2006. Другие измерения. Документальный фильм с участием И. Шварца]
  11. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 И. Ленский. [www.stopstamp.ru/statty/9h7fu7di237k3t1unfw5.html Мелодии станции Сиверская] (29 сентября 2012). Проверено 22 января 2013. [www.webcitation.org/6E76I4YDB Архивировано из первоисточника 1 февраля 2013].
  12. 1 2 Валерий Балаян. [www.youtube.com/watch?v=Ljm438Fpavo Исаак Шварц]. Документальный фильм. Россия 1 (1 января 2002). Проверено 26 октября 2015.
  13. Шварц Иосиф Евсеевич. Родился в 1889 г. еврей; Проживал: Ленинград. Арестован в 1936 г. Приговорен: тройка при УНКВД по Дальстрою 4 апреля 1938 г., обв.: контрреволюционная троцкистская деятельность. Расстрелян 11 апреля 1938 г. Реабилитирован 11 октября 1957 г. Источник: Книга памяти Магаданской обл. [lists.memo.ru/d36/f359.htm Жертвы политического террора в СССР. Шварц Гавриил Иванович — Шварц Курт] // Сайт общества «Мемориал»
  14. [www.rosculture.ru/mosaic/item2984/ «Соломенная шляпка» на сайте Роскультура.ру]
  15. [russia.tv/brand/show/brand_id/4883/ Гениальный отшельник. Вечная музыка Шварца. Россия 1. Документальный фильм]
  16. 1 2 3 4 5 6 7 8 Влюблённый мой собеседник // Исаак Шварц. Избранное. Музыка кино. Диск 6. Предисловие. Издатель ООО «Бомба Мьюзик», 2010
  17. Борис Горзев. [www.vestnik.com/issues/2002/0626/win/gorzev.htm С Исааком Шварцем на «ближней» даче Сталина]. Вестник on-line (22 июня 2002). Проверено 13 октября 2015.
  18. Алла Агранович. [www.youtube.com/watch?v=d1ECQNkL_BY Ваше благородие, Исаак Шварц]. Документальный фильм. Первый канал (1 января 2003). Проверено 26 октября 2015.
  19. Лучинский А. А. [www.academia.edu/16669308/ Сиверская дачная местность по Варшавской железной дороге]. Изд-во Голубева (1 января 2015). Проверено 15 ноября 2015.
  20. 1 2 3 4 5 6 Сергей Соловьёв: связывала нас больше, чем дружба// Исаак Шварц. Избранное. Музыка кино. Диск 4. Издатель ООО «Бомба Мьюзик», 2010
  21. Старосельская Н. Товстоногов. — М.: Молодая гвардия, 2004. — С. 140. — ISBN 5-235-02680-2.
  22. [vimeo.com/19536867 Фильм Валерия Балаяна об Исааке Шварце]
  23. 1 2 3 4 Юлия Бедерова. [www.lechaim.ru/ARHIV/214/k4.htm Исаак Шварц. «Сиверский отшельник»]. Лехаим (1 февраля 2010). Проверено 15 октября 2015.
  24. Дмитрий Быков. «Звезда пленительного счастья» // Булат Окуджава. — третье, исправленное. — М.: Молодая гвардия, 2009, 2011. — С. 568, 762. — 778 с. — (ЖЗЛ). — 5000 экз. — ISBN 978-5-235-03447-1.
  25. [www.liveinternet.ru/users/pmos_nmos/post109688810/ Прелюдия из фильма ,,Мелодии белой ночи,,. Видео. Исаак Шварц. Комментарии : LiveInternet — Российский Сервис Онлайн-Дневников]
  26. Экспозиция Мемориального Дома-музея И. И. Шварца в Сиверском
  27. [litmostki.ru/shwarz/ Могила Исаака Шварца]
  28. [www.rian.ru/video/20091230/202420379.html Прощание с композитором Исааком Шварцом прошло по еврейской традиции] // РИА Новости, 30 декабря 2009
  29. 1 2 Шварц Исаак Иосифович // Кто есть кто в современной культуре : В 2 вып. / Гл. ред. С. М. Семенов, авт. и сост. Н. И. Шадрина, Р. В. Пигарев и др.. — М.: МК-Периодика, 2006—2007. — ISBN 5-93696-007-3, 5-93696-010-2.
  30. Дмитрий Быков. «Звезда пленительного счастья» // Булат Окуджава. — третье, исправленное. — М.: Молодая гвардия, 2009, 2011. — С. 675. — 778 с. — (ЖЗЛ). — 5000 экз. — ISBN 978-5-235-03447-1.
  31. Кто есть кто в культуре. Словарь, 2006—2007
  32. Кирилл Трембольский. [www.youtube.com/watch?v=ieDvKUPTCJs Аватары. Исаак Шварц] (1 января 2012). Проверено 26 октября 2015.
  33. 1 2 Дмитрий Быков. «Звезда пленительного счастья» // Булат Окуджава. — третье, исправленное. — М.: Молодая гвардия, 2009, 2011. — С. 673. — 778 с. — (ЖЗЛ). — 5000 экз. — ISBN 978-5-235-03447-1.
  34. [kremlin.ru/acts/bank/19944 Указ Президента России № 1071 от от 15 сентября 2003 года]. Банк документов. Официальный сайт Президента Российской Федерации (15 сентября 2003). Проверено 22 ноября 2015.
  35. [tass.ru/spb-news/1278816 Почётные граждане Ленобласти]. ТАСС (25 июня 2014). Проверено 15 октября 2015.

Ссылки

  • Исаак Шварц. Избранное. Музыка кино. Собрание в шести дисках с предисловиями режиссёров и музыкальных критиков. Издатель ООО «Бомба Мьюзик», 2010
  • [www.iskusstvo-tv.ru/Imena/Isaak-Shvarz.php Интервью программе «Избранное» (2007) на интернет-телеканале «Искусство ТВ»]
  • [www.stopstamp.ru/statty/9h7fu7di237k3t1unfw5.html Мелодии станции Сиверская]
  • [www.peoples.ru/art/music/composer/shvarts/ Статья о И. И. Шварце на сайте peoples.ru]
  • Isaak Shvarts (англ.) на сайте Internet Movie Database
  • [www.oreol.info/oreolinfo/?t=4119/ Интервью И. И. Шварца районной газете в январе 2008 года]
  • [www.oreol.info/kstati/?t=683/ Прощание 30 декабря 2009 в Сиверской. Запись передачи районной телекомпании]
  • [www.nfor.ru/records/video/album1.html Исаак Шварц. «Жёлтые звёзды». Концерт для оркестра памяти Р.Валленберга (Национальный филармонический оркестр России под упр. В. Спивакова) ]
  • [vimeo.com/19536867 Фильм Валерия Балаяна об Исааке Шварце]
  • [www.youtube.com/watch?v=H1H6xOjkSPw Другие измерения. Документальный фильм с участием И. Шварца. Телеканал «Культура», 2006. Сценарий О. Шапарова, режиссёр Ю. Малюгин]
  • [russia.tv/brand/show/brand_id/4883/ Гениальный отшельник. Вечная музыка Шварца. Россия 1. Документальный фильм]

Отрывок, характеризующий Шварц, Исаак Иосифович

«От всех моих поездок, ecrit il a l'Empereur, получил ссадину от седла, которая сверх прежних перевозок моих совсем мне мешает ездить верхом и командовать такой обширной армией, а потому я командованье оной сложил на старшего по мне генерала, графа Буксгевдена, отослав к нему всё дежурство и всё принадлежащее к оному, советовав им, если хлеба не будет, ретироваться ближе во внутренность Пруссии, потому что оставалось хлеба только на один день, а у иных полков ничего, как о том дивизионные командиры Остерман и Седморецкий объявили, а у мужиков всё съедено; я и сам, пока вылечусь, остаюсь в гошпитале в Остроленке. О числе которого ведомость всеподданнейше подношу, донеся, что если армия простоит в нынешнем биваке еще пятнадцать дней, то весной ни одного здорового не останется.
«Увольте старика в деревню, который и так обесславлен остается, что не смог выполнить великого и славного жребия, к которому был избран. Всемилостивейшего дозволения вашего о том ожидать буду здесь при гошпитале, дабы не играть роль писарскую , а не командирскую при войске. Отлучение меня от армии ни малейшего разглашения не произведет, что ослепший отъехал от армии. Таковых, как я – в России тысячи».
«Le Marieechal se fache contre l'Empereur et nous punit tous; n'est ce pas que с'est logique!
«Voila le premier acte. Aux suivants l'interet et le ridicule montent comme de raison. Apres le depart du Marieechal il se trouve que nous sommes en vue de l'ennemi, et qu'il faut livrer bataille. Boukshevden est general en chef par droit d'anciennete, mais le general Benigsen n'est pas de cet avis; d'autant plus qu'il est lui, avec son corps en vue de l'ennemi, et qu'il veut profiter de l'occasion d'une bataille „aus eigener Hand“ comme disent les Allemands. Il la donne. C'est la bataille de Poultousk qui est sensee etre une grande victoire, mais qui a mon avis ne l'est pas du tout. Nous autres pekins avons, comme vous savez, une tres vilaine habitude de decider du gain ou de la perte d'une bataille. Celui qui s'est retire apres la bataille, l'a perdu, voila ce que nous disons, et a ce titre nous avons perdu la bataille de Poultousk. Bref, nous nous retirons apres la bataille, mais nous envoyons un courrier a Petersbourg, qui porte les nouvelles d'une victoire, et le general ne cede pas le commandement en chef a Boukshevden, esperant recevoir de Petersbourg en reconnaissance de sa victoire le titre de general en chef. Pendant cet interregne, nous commencons un plan de man?uvres excessivement interessant et original. Notre but ne consiste pas, comme il devrait l'etre, a eviter ou a attaquer l'ennemi; mais uniquement a eviter le general Boukshevden, qui par droit d'ancnnete serait notre chef. Nous poursuivons ce but avec tant d'energie, que meme en passant une riviere qui n'est рas gueable, nous brulons les ponts pour nous separer de notre ennemi, qui pour le moment, n'est pas Bonaparte, mais Boukshevden. Le general Boukshevden a manque etre attaque et pris par des forces ennemies superieures a cause d'une de nos belles man?uvres qui nous sauvait de lui. Boukshevden nous poursuit – nous filons. A peine passe t il de notre cote de la riviere, que nous repassons de l'autre. A la fin notre ennemi Boukshevden nous attrappe et s'attaque a nous. Les deux generaux se fachent. Il y a meme une provocation en duel de la part de Boukshevden et une attaque d'epilepsie de la part de Benigsen. Mais au moment critique le courrier, qui porte la nouvelle de notre victoire de Poultousk, nous apporte de Petersbourg notre nomination de general en chef, et le premier ennemi Boukshevden est enfonce: nous pouvons penser au second, a Bonaparte. Mais ne voila t il pas qu'a ce moment se leve devant nous un troisieme ennemi, c'est le православное qui demande a grands cris du pain, de la viande, des souchary, du foin, – que sais je! Les magasins sont vides, les сhemins impraticables. Le православное se met a la Marieaude, et d'une maniere dont la derieniere campagne ne peut vous donner la moindre idee. La moitie des regiments forme des troupes libres, qui parcourent la contree en mettant tout a feu et a sang. Les habitants sont ruines de fond en comble, les hopitaux regorgent de malades, et la disette est partout. Deux fois le quartier general a ete attaque par des troupes de Marieaudeurs et le general en chef a ete oblige lui meme de demander un bataillon pour les chasser. Dans une de ces attaques on m'a еmporte ma malle vide et ma robe de chambre. L'Empereur veut donner le droit a tous les chefs de divisions de fusiller les Marieaudeurs, mais je crains fort que cela n'oblige une moitie de l'armee de fusiller l'autre.
[Со времени наших блестящих успехов в Аустерлице, вы знаете, мой милый князь, что я не покидаю более главных квартир. Решительно я вошел во вкус войны, и тем очень доволен; то, что я видел эти три месяца – невероятно.
«Я начинаю аb ovo. Враг рода человеческого , вам известный, аттакует пруссаков. Пруссаки – наши верные союзники, которые нас обманули только три раза в три года. Мы заступаемся за них. Но оказывается, что враг рода человеческого не обращает никакого внимания на наши прелестные речи, и с своей неучтивой и дикой манерой бросается на пруссаков, не давая им времени кончить их начатый парад, вдребезги разбивает их и поселяется в потсдамском дворце.
«Я очень желаю, пишет прусской король Бонапарту, чтобы ваше величество были приняты в моем дворце самым приятнейшим для вас образом, и я с особенной заботливостью сделал для того все нужные распоряжения на сколько позволили обстоятельства. Весьма желаю, чтоб я достигнул цели». Прусские генералы щеголяют учтивостью перед французами и сдаются по первому требованию. Начальник гарнизона Глогау, с десятью тысячами, спрашивает у прусского короля, что ему делать, если ему придется сдаваться. Всё это положительно верно. Словом, мы думали внушить им страх только положением наших военных сил, но кончается тем, что мы вовлечены в войну, на нашей же границе и, главное, за прусского короля и заодно с ним. Всего у нас в избытке, недостает только маленькой штучки, а именно – главнокомандующего. Так как оказалось, что успехи Аустерлица могли бы быть положительнее, если б главнокомандующий был бы не так молод, то делается обзор осьмидесятилетних генералов, и между Прозоровским и Каменским выбирают последнего. Генерал приезжает к нам в кибитке по Суворовски, и его принимают с радостными и торжественными восклицаниями.
4 го приезжает первый курьер из Петербурга. Приносят чемоданы в кабинет фельдмаршала, который любит всё делать сам. Меня зовут, чтобы помочь разобрать письма и взять те, которые назначены нам. Фельдмаршал, предоставляя нам это занятие, ждет конвертов, адресованных ему. Мы ищем – но их не оказывается. Фельдмаршал начинает волноваться, сам принимается за работу и находит письма от государя к графу Т., князю В. и другим. Он приходит в сильнейший гнев, выходит из себя, берет письма, распечатывает их и читает письма Императора, адресованные другим… Затем пишет знаменитый суточный приказ генералу Бенигсену.
Фельдмаршал сердится на государя, и наказывает всех нас: неправда ли это логично!
Вот первое действие. При следующих интерес и забавность возрастают, само собой разумеется. После отъезда фельдмаршала оказывается, что мы в виду неприятеля, и необходимо дать сражение. Буксгевден, главнокомандующий по старшинству, но генерал Бенигсен совсем не того же мнения, тем более, что он с своим корпусом находится в виду неприятеля, и хочет воспользоваться случаем дать сражение самостоятельно. Он его и дает.
Это пултуская битва, которая считается великой победой, но которая совсем не такова, по моему мнению. Мы штатские имеем, как вы знаете, очень дурную привычку решать вопрос о выигрыше или проигрыше сражения. Тот, кто отступил после сражения, тот проиграл его, вот что мы говорим, и судя по этому мы проиграли пултуское сражение. Одним словом, мы отступаем после битвы, но посылаем курьера в Петербург с известием о победе, и генерал Бенигсен не уступает начальствования над армией генералу Буксгевдену, надеясь получить из Петербурга в благодарность за свою победу звание главнокомандующего. Во время этого междуцарствия, мы начинаем очень оригинальный и интересный ряд маневров. План наш не состоит более, как бы он должен был состоять, в том, чтобы избегать или атаковать неприятеля, но только в том, чтобы избегать генерала Буксгевдена, который по праву старшинства должен бы был быть нашим начальником. Мы преследуем эту цель с такой энергией, что даже переходя реку, на которой нет бродов, мы сжигаем мост, с целью отдалить от себя нашего врага, который в настоящее время не Бонапарт, но Буксгевден. Генерал Буксгевден чуть чуть не был атакован и взят превосходными неприятельскими силами, вследствие одного из таких маневров, спасавших нас от него. Буксгевден нас преследует – мы бежим. Только что он перейдет на нашу сторону реки, мы переходим на другую. Наконец враг наш Буксгевден ловит нас и атакует. Оба генерала сердятся и дело доходит до вызова на дуэль со стороны Буксгевдена и припадка падучей болезни со стороны Бенигсена. Но в самую критическую минуту курьер, который возил в Петербург известие о пултуской победе, возвращается и привозит нам назначение главнокомандующего, и первый враг – Буксгевден побежден. Мы теперь можем думать о втором враге – Бонапарте. Но оказывается, что в эту самую минуту возникает перед нами третий враг – православное , которое громкими возгласами требует хлеба, говядины, сухарей, сена, овса, – и мало ли чего еще! Магазины пусты, дороги непроходимы. Православное начинает грабить, и грабёж доходит до такой степени, о которой последняя кампания не могла вам дать ни малейшего понятия. Половина полков образуют вольные команды, которые обходят страну и все предают мечу и пламени. Жители разорены совершенно, больницы завалены больными, и везде голод. Два раза мародеры нападали даже на главную квартиру, и главнокомандующий принужден был взять баталион солдат, чтобы прогнать их. В одно из этих нападений у меня унесли мой пустой чемодан и халат. Государь хочет дать право всем начальникам дивизии расстреливать мародеров, но я очень боюсь, чтобы это не заставило одну половину войска расстрелять другую.]
Князь Андрей сначала читал одними глазами, но потом невольно то, что он читал (несмотря на то, что он знал, на сколько должно было верить Билибину) больше и больше начинало занимать его. Дочитав до этого места, он смял письмо и бросил его. Не то, что он прочел в письме, сердило его, но его сердило то, что эта тамошняя, чуждая для него, жизнь могла волновать его. Он закрыл глаза, потер себе лоб рукою, как будто изгоняя всякое участие к тому, что он читал, и прислушался к тому, что делалось в детской. Вдруг ему показался за дверью какой то странный звук. На него нашел страх; он боялся, не случилось ли чего с ребенком в то время, как он читал письмо. Он на цыпочках подошел к двери детской и отворил ее.
В ту минуту, как он входил, он увидал, что нянька с испуганным видом спрятала что то от него, и что княжны Марьи уже не было у кроватки.
– Мой друг, – послышался ему сзади отчаянный, как ему показалось, шопот княжны Марьи. Как это часто бывает после долгой бессонницы и долгого волнения, на него нашел беспричинный страх: ему пришло в голову, что ребенок умер. Всё, что oн видел и слышал, казалось ему подтверждением его страха.
«Всё кончено», подумал он, и холодный пот выступил у него на лбу! Он растерянно подошел к кроватке, уверенный, что он найдет ее пустою, что нянька прятала мертвого ребенка. Он раскрыл занавески, и долго его испуганные, разбегавшиеся глаза не могли отыскать ребенка. Наконец он увидал его: румяный мальчик, раскидавшись, лежал поперек кроватки, спустив голову ниже подушки и во сне чмокал, перебирая губками, и ровно дышал.
Князь Андрей обрадовался, увидав мальчика так, как будто бы он уже потерял его. Он нагнулся и, как учила его сестра, губами попробовал, есть ли жар у ребенка. Нежный лоб был влажен, он дотронулся рукой до головы – даже волосы были мокры: так сильно вспотел ребенок. Не только он не умер, но теперь очевидно было, что кризис совершился и что он выздоровел. Князю Андрею хотелось схватить, смять, прижать к своей груди это маленькое, беспомощное существо; он не смел этого сделать. Он стоял над ним, оглядывая его голову, ручки, ножки, определявшиеся под одеялом. Шорох послышался подле него, и какая то тень показалась ему под пологом кроватки. Он не оглядывался и всё слушал, глядя в лицо ребенка, его ровное дыханье. Темная тень была княжна Марья, которая неслышными шагами подошла к кроватке, подняла полог и опустила его за собою. Князь Андрей, не оглядываясь, узнал ее и протянул к ней руку. Она сжала его руку.
– Он вспотел, – сказал князь Андрей.
– Я шла к тебе, чтобы сказать это.
Ребенок во сне чуть пошевелился, улыбнулся и потерся лбом о подушку.
Князь Андрей посмотрел на сестру. Лучистые глаза княжны Марьи, в матовом полусвете полога, блестели более обыкновенного от счастливых слёз, которые стояли в них. Княжна Марья потянулась к брату и поцеловала его, слегка зацепив за полог кроватки. Они погрозили друг другу, еще постояли в матовом свете полога, как бы не желая расстаться с этим миром, в котором они втроем были отделены от всего света. Князь Андрей первый, путая волосы о кисею полога, отошел от кроватки. – Да. это одно что осталось мне теперь, – сказал он со вздохом.


Вскоре после своего приема в братство масонов, Пьер с полным написанным им для себя руководством о том, что он должен был делать в своих имениях, уехал в Киевскую губернию, где находилась большая часть его крестьян.
Приехав в Киев, Пьер вызвал в главную контору всех управляющих, и объяснил им свои намерения и желания. Он сказал им, что немедленно будут приняты меры для совершенного освобождения крестьян от крепостной зависимости, что до тех пор крестьяне не должны быть отягчаемы работой, что женщины с детьми не должны посылаться на работы, что крестьянам должна быть оказываема помощь, что наказания должны быть употребляемы увещательные, а не телесные, что в каждом имении должны быть учреждены больницы, приюты и школы. Некоторые управляющие (тут были и полуграмотные экономы) слушали испуганно, предполагая смысл речи в том, что молодой граф недоволен их управлением и утайкой денег; другие, после первого страха, находили забавным шепелявенье Пьера и новые, неслыханные ими слова; третьи находили просто удовольствие послушать, как говорит барин; четвертые, самые умные, в том числе и главноуправляющий, поняли из этой речи то, каким образом надо обходиться с барином для достижения своих целей.
Главноуправляющий выразил большое сочувствие намерениям Пьера; но заметил, что кроме этих преобразований необходимо было вообще заняться делами, которые были в дурном состоянии.
Несмотря на огромное богатство графа Безухого, с тех пор, как Пьер получил его и получал, как говорили, 500 тысяч годового дохода, он чувствовал себя гораздо менее богатым, чем когда он получал свои 10 ть тысяч от покойного графа. В общих чертах он смутно чувствовал следующий бюджет. В Совет платилось около 80 ти тысяч по всем имениям; около 30 ти тысяч стоило содержание подмосковной, московского дома и княжон; около 15 ти тысяч выходило на пенсии, столько же на богоугодные заведения; графине на прожитье посылалось 150 тысяч; процентов платилось за долги около 70 ти тысяч; постройка начатой церкви стоила эти два года около 10 ти тысяч; остальное около 100 та тысяч расходилось – он сам не знал как, и почти каждый год он принужден был занимать. Кроме того каждый год главноуправляющий писал то о пожарах, то о неурожаях, то о необходимости перестроек фабрик и заводов. И так, первое дело, представившееся Пьеру, было то, к которому он менее всего имел способности и склонности – занятие делами.
Пьер с главноуправляющим каждый день занимался . Но он чувствовал, что занятия его ни на шаг не подвигали дела. Он чувствовал, что его занятия происходят независимо от дела, что они не цепляют за дело и не заставляют его двигаться. С одной стороны главноуправляющий выставлял дела в самом дурном свете, показывая Пьеру необходимость уплачивать долги и предпринимать новые работы силами крепостных мужиков, на что Пьер не соглашался; с другой стороны, Пьер требовал приступления к делу освобождения, на что управляющий выставлял необходимость прежде уплатить долг Опекунского совета, и потому невозможность быстрого исполнения.
Управляющий не говорил, что это совершенно невозможно; он предлагал для достижения этой цели продажу лесов Костромской губернии, продажу земель низовых и крымского именья. Но все эти операции в речах управляющего связывались с такою сложностью процессов, снятия запрещений, истребований, разрешений и т. п., что Пьер терялся и только говорил ему:
– Да, да, так и сделайте.
Пьер не имел той практической цепкости, которая бы дала ему возможность непосредственно взяться за дело, и потому он не любил его и только старался притвориться перед управляющим, что он занят делом. Управляющий же старался притвориться перед графом, что он считает эти занятия весьма полезными для хозяина и для себя стеснительными.
В большом городе нашлись знакомые; незнакомые поспешили познакомиться и радушно приветствовали вновь приехавшего богача, самого большого владельца губернии. Искушения по отношению главной слабости Пьера, той, в которой он признался во время приема в ложу, тоже были так сильны, что Пьер не мог воздержаться от них. Опять целые дни, недели, месяцы жизни Пьера проходили так же озабоченно и занято между вечерами, обедами, завтраками, балами, не давая ему времени опомниться, как и в Петербурге. Вместо новой жизни, которую надеялся повести Пьер, он жил всё тою же прежней жизнью, только в другой обстановке.
Из трех назначений масонства Пьер сознавал, что он не исполнял того, которое предписывало каждому масону быть образцом нравственной жизни, и из семи добродетелей совершенно не имел в себе двух: добронравия и любви к смерти. Он утешал себя тем, что за то он исполнял другое назначение, – исправление рода человеческого и имел другие добродетели, любовь к ближнему и в особенности щедрость.
Весной 1807 года Пьер решился ехать назад в Петербург. По дороге назад, он намеревался объехать все свои именья и лично удостовериться в том, что сделано из того, что им предписано и в каком положении находится теперь тот народ, который вверен ему Богом, и который он стремился облагодетельствовать.
Главноуправляющий, считавший все затеи молодого графа почти безумством, невыгодой для себя, для него, для крестьян – сделал уступки. Продолжая дело освобождения представлять невозможным, он распорядился постройкой во всех имениях больших зданий школ, больниц и приютов; для приезда барина везде приготовил встречи, не пышно торжественные, которые, он знал, не понравятся Пьеру, но именно такие религиозно благодарственные, с образами и хлебом солью, именно такие, которые, как он понимал барина, должны были подействовать на графа и обмануть его.
Южная весна, покойное, быстрое путешествие в венской коляске и уединение дороги радостно действовали на Пьера. Именья, в которых он не бывал еще, были – одно живописнее другого; народ везде представлялся благоденствующим и трогательно благодарным за сделанные ему благодеяния. Везде были встречи, которые, хотя и приводили в смущение Пьера, но в глубине души его вызывали радостное чувство. В одном месте мужики подносили ему хлеб соль и образ Петра и Павла, и просили позволения в честь его ангела Петра и Павла, в знак любви и благодарности за сделанные им благодеяния, воздвигнуть на свой счет новый придел в церкви. В другом месте его встретили женщины с грудными детьми, благодаря его за избавление от тяжелых работ. В третьем именьи его встречал священник с крестом, окруженный детьми, которых он по милостям графа обучал грамоте и религии. Во всех имениях Пьер видел своими глазами по одному плану воздвигавшиеся и воздвигнутые уже каменные здания больниц, школ, богаделен, которые должны были быть, в скором времени, открыты. Везде Пьер видел отчеты управляющих о барщинских работах, уменьшенных против прежнего, и слышал за то трогательные благодарения депутаций крестьян в синих кафтанах.
Пьер только не знал того, что там, где ему подносили хлеб соль и строили придел Петра и Павла, было торговое село и ярмарка в Петров день, что придел уже строился давно богачами мужиками села, теми, которые явились к нему, а что девять десятых мужиков этого села были в величайшем разорении. Он не знал, что вследствие того, что перестали по его приказу посылать ребятниц женщин с грудными детьми на барщину, эти самые ребятницы тем труднейшую работу несли на своей половине. Он не знал, что священник, встретивший его с крестом, отягощал мужиков своими поборами, и что собранные к нему ученики со слезами были отдаваемы ему, и за большие деньги были откупаемы родителями. Он не знал, что каменные, по плану, здания воздвигались своими рабочими и увеличили барщину крестьян, уменьшенную только на бумаге. Он не знал, что там, где управляющий указывал ему по книге на уменьшение по его воле оброка на одну треть, была наполовину прибавлена барщинная повинность. И потому Пьер был восхищен своим путешествием по именьям, и вполне возвратился к тому филантропическому настроению, в котором он выехал из Петербурга, и писал восторженные письма своему наставнику брату, как он называл великого мастера.
«Как легко, как мало усилия нужно, чтобы сделать так много добра, думал Пьер, и как мало мы об этом заботимся!»
Он счастлив был выказываемой ему благодарностью, но стыдился, принимая ее. Эта благодарность напоминала ему, на сколько он еще больше бы был в состоянии сделать для этих простых, добрых людей.
Главноуправляющий, весьма глупый и хитрый человек, совершенно понимая умного и наивного графа, и играя им, как игрушкой, увидав действие, произведенное на Пьера приготовленными приемами, решительнее обратился к нему с доводами о невозможности и, главное, ненужности освобождения крестьян, которые и без того были совершенно счастливы.
Пьер втайне своей души соглашался с управляющим в том, что трудно было представить себе людей, более счастливых, и что Бог знает, что ожидало их на воле; но Пьер, хотя и неохотно, настаивал на том, что он считал справедливым. Управляющий обещал употребить все силы для исполнения воли графа, ясно понимая, что граф никогда не будет в состоянии поверить его не только в том, употреблены ли все меры для продажи лесов и имений, для выкупа из Совета, но и никогда вероятно не спросит и не узнает о том, как построенные здания стоят пустыми и крестьяне продолжают давать работой и деньгами всё то, что они дают у других, т. е. всё, что они могут давать.


В самом счастливом состоянии духа возвращаясь из своего южного путешествия, Пьер исполнил свое давнишнее намерение заехать к своему другу Болконскому, которого он не видал два года.
Богучарово лежало в некрасивой, плоской местности, покрытой полями и срубленными и несрубленными еловыми и березовыми лесами. Барский двор находился на конце прямой, по большой дороге расположенной деревни, за вновь вырытым, полно налитым прудом, с необросшими еще травой берегами, в середине молодого леса, между которым стояло несколько больших сосен.
Барский двор состоял из гумна, надворных построек, конюшень, бани, флигеля и большого каменного дома с полукруглым фронтоном, который еще строился. Вокруг дома был рассажен молодой сад. Ограды и ворота были прочные и новые; под навесом стояли две пожарные трубы и бочка, выкрашенная зеленой краской; дороги были прямые, мосты были крепкие с перилами. На всем лежал отпечаток аккуратности и хозяйственности. Встретившиеся дворовые, на вопрос, где живет князь, указали на небольшой, новый флигелек, стоящий у самого края пруда. Старый дядька князя Андрея, Антон, высадил Пьера из коляски, сказал, что князь дома, и проводил его в чистую, маленькую прихожую.
Пьера поразила скромность маленького, хотя и чистенького домика после тех блестящих условий, в которых последний раз он видел своего друга в Петербурге. Он поспешно вошел в пахнущую еще сосной, не отштукатуренную, маленькую залу и хотел итти дальше, но Антон на цыпочках пробежал вперед и постучался в дверь.
– Ну, что там? – послышался резкий, неприятный голос.
– Гость, – отвечал Антон.
– Проси подождать, – и послышался отодвинутый стул. Пьер быстрыми шагами подошел к двери и столкнулся лицом к лицу с выходившим к нему, нахмуренным и постаревшим, князем Андреем. Пьер обнял его и, подняв очки, целовал его в щеки и близко смотрел на него.
– Вот не ждал, очень рад, – сказал князь Андрей. Пьер ничего не говорил; он удивленно, не спуская глаз, смотрел на своего друга. Его поразила происшедшая перемена в князе Андрее. Слова были ласковы, улыбка была на губах и лице князя Андрея, но взгляд был потухший, мертвый, которому, несмотря на видимое желание, князь Андрей не мог придать радостного и веселого блеска. Не то, что похудел, побледнел, возмужал его друг; но взгляд этот и морщинка на лбу, выражавшие долгое сосредоточение на чем то одном, поражали и отчуждали Пьера, пока он не привык к ним.
При свидании после долгой разлуки, как это всегда бывает, разговор долго не мог остановиться; они спрашивали и отвечали коротко о таких вещах, о которых они сами знали, что надо было говорить долго. Наконец разговор стал понемногу останавливаться на прежде отрывочно сказанном, на вопросах о прошедшей жизни, о планах на будущее, о путешествии Пьера, о его занятиях, о войне и т. д. Та сосредоточенность и убитость, которую заметил Пьер во взгляде князя Андрея, теперь выражалась еще сильнее в улыбке, с которою он слушал Пьера, в особенности тогда, когда Пьер говорил с одушевлением радости о прошедшем или будущем. Как будто князь Андрей и желал бы, но не мог принимать участия в том, что он говорил. Пьер начинал чувствовать, что перед князем Андреем восторженность, мечты, надежды на счастие и на добро не приличны. Ему совестно было высказывать все свои новые, масонские мысли, в особенности подновленные и возбужденные в нем его последним путешествием. Он сдерживал себя, боялся быть наивным; вместе с тем ему неудержимо хотелось поскорей показать своему другу, что он был теперь совсем другой, лучший Пьер, чем тот, который был в Петербурге.
– Я не могу вам сказать, как много я пережил за это время. Я сам бы не узнал себя.
– Да, много, много мы изменились с тех пор, – сказал князь Андрей.
– Ну а вы? – спрашивал Пьер, – какие ваши планы?
– Планы? – иронически повторил князь Андрей. – Мои планы? – повторил он, как бы удивляясь значению такого слова. – Да вот видишь, строюсь, хочу к будущему году переехать совсем…
Пьер молча, пристально вглядывался в состаревшееся лицо (князя) Андрея.
– Нет, я спрашиваю, – сказал Пьер, – но князь Андрей перебил его:
– Да что про меня говорить…. расскажи же, расскажи про свое путешествие, про всё, что ты там наделал в своих именьях?
Пьер стал рассказывать о том, что он сделал в своих имениях, стараясь как можно более скрыть свое участие в улучшениях, сделанных им. Князь Андрей несколько раз подсказывал Пьеру вперед то, что он рассказывал, как будто всё то, что сделал Пьер, была давно известная история, и слушал не только не с интересом, но даже как будто стыдясь за то, что рассказывал Пьер.
Пьеру стало неловко и даже тяжело в обществе своего друга. Он замолчал.
– А вот что, душа моя, – сказал князь Андрей, которому очевидно было тоже тяжело и стеснительно с гостем, – я здесь на биваках, и приехал только посмотреть. Я нынче еду опять к сестре. Я тебя познакомлю с ними. Да ты, кажется, знаком, – сказал он, очевидно занимая гостя, с которым он не чувствовал теперь ничего общего. – Мы поедем после обеда. А теперь хочешь посмотреть мою усадьбу? – Они вышли и проходили до обеда, разговаривая о политических новостях и общих знакомых, как люди мало близкие друг к другу. С некоторым оживлением и интересом князь Андрей говорил только об устраиваемой им новой усадьбе и постройке, но и тут в середине разговора, на подмостках, когда князь Андрей описывал Пьеру будущее расположение дома, он вдруг остановился. – Впрочем тут нет ничего интересного, пойдем обедать и поедем. – За обедом зашел разговор о женитьбе Пьера.
– Я очень удивился, когда услышал об этом, – сказал князь Андрей.
Пьер покраснел так же, как он краснел всегда при этом, и торопливо сказал:
– Я вам расскажу когда нибудь, как это всё случилось. Но вы знаете, что всё это кончено и навсегда.
– Навсегда? – сказал князь Андрей. – Навсегда ничего не бывает.
– Но вы знаете, как это всё кончилось? Слышали про дуэль?
– Да, ты прошел и через это.
– Одно, за что я благодарю Бога, это за то, что я не убил этого человека, – сказал Пьер.
– Отчего же? – сказал князь Андрей. – Убить злую собаку даже очень хорошо.
– Нет, убить человека не хорошо, несправедливо…
– Отчего же несправедливо? – повторил князь Андрей; то, что справедливо и несправедливо – не дано судить людям. Люди вечно заблуждались и будут заблуждаться, и ни в чем больше, как в том, что они считают справедливым и несправедливым.
– Несправедливо то, что есть зло для другого человека, – сказал Пьер, с удовольствием чувствуя, что в первый раз со времени его приезда князь Андрей оживлялся и начинал говорить и хотел высказать всё то, что сделало его таким, каким он был теперь.
– А кто тебе сказал, что такое зло для другого человека? – спросил он.
– Зло? Зло? – сказал Пьер, – мы все знаем, что такое зло для себя.
– Да мы знаем, но то зло, которое я знаю для себя, я не могу сделать другому человеку, – всё более и более оживляясь говорил князь Андрей, видимо желая высказать Пьеру свой новый взгляд на вещи. Он говорил по французски. Je ne connais l dans la vie que deux maux bien reels: c'est le remord et la maladie. II n'est de bien que l'absence de ces maux. [Я знаю в жизни только два настоящих несчастья: это угрызение совести и болезнь. И единственное благо есть отсутствие этих зол.] Жить для себя, избегая только этих двух зол: вот вся моя мудрость теперь.
– А любовь к ближнему, а самопожертвование? – заговорил Пьер. – Нет, я с вами не могу согласиться! Жить только так, чтобы не делать зла, чтоб не раскаиваться? этого мало. Я жил так, я жил для себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере, стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял всё счастие жизни. Нет я не соглашусь с вами, да и вы не думаете того, что вы говорите.
Князь Андрей молча глядел на Пьера и насмешливо улыбался.
– Вот увидишь сестру, княжну Марью. С ней вы сойдетесь, – сказал он. – Может быть, ты прав для себя, – продолжал он, помолчав немного; – но каждый живет по своему: ты жил для себя и говоришь, что этим чуть не погубил свою жизнь, а узнал счастие только тогда, когда стал жить для других. А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава? та же любовь к другим, желание сделать для них что нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокойнее, как живу для одного себя.
– Да как же жить для одного себя? – разгорячаясь спросил Пьер. – А сын, а сестра, а отец?
– Да это всё тот же я, это не другие, – сказал князь Андрей, а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochаin [Ближний] это те, твои киевские мужики, которым ты хочешь сделать добро.
И он посмотрел на Пьера насмешливо вызывающим взглядом. Он, видимо, вызывал Пьера.
– Вы шутите, – всё более и более оживляясь говорил Пьер. Какое же может быть заблуждение и зло в том, что я желал (очень мало и дурно исполнил), но желал сделать добро, да и сделал хотя кое что? Какое же может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди такие же, как и мы, выростающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как обряд и бессмысленная молитва, будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни, возмездия, награды, утешения? Какое же зло и заблуждение в том, что люди умирают от болезни, без помощи, когда так легко материально помочь им, и я им дам лекаря, и больницу, и приют старику? И разве не ощутительное, не несомненное благо то, что мужик, баба с ребенком не имеют дня и ночи покоя, а я дам им отдых и досуг?… – говорил Пьер, торопясь и шепелявя. – И я это сделал, хоть плохо, хоть немного, но сделал кое что для этого, и вы не только меня не разуверите в том, что то, что я сделал хорошо, но и не разуверите, чтоб вы сами этого не думали. А главное, – продолжал Пьер, – я вот что знаю и знаю верно, что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.
– Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, сказал князь Андрей. – Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И то, и другое может служить препровождением времени. А что справедливо, что добро – предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить, – прибавил он, – ну давай. – Они вышли из за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.
– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.
– Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить 10 ть лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал – как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом,что за воображенье, что медицина кого нибудь и когда нибудь вылечивала! Убивать так! – сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера. Князь Андрей высказывал свои мысли так ясно и отчетливо, что видно было, он не раз думал об этом, и он говорил охотно и быстро, как человек, долго не говоривший. Взгляд его оживлялся тем больше, чем безнадежнее были его суждения.
– Ах это ужасно, ужасно! – сказал Пьер. – Я не понимаю только – как можно жить с такими мыслями. На меня находили такие же минуты, это недавно было, в Москве и дорогой, но тогда я опускаюсь до такой степени, что я не живу, всё мне гадко… главное, я сам. Тогда я не ем, не умываюсь… ну, как же вы?…
– Отчего же не умываться, это не чисто, – сказал князь Андрей; – напротив, надо стараться сделать свою жизнь как можно более приятной. Я живу и в этом не виноват, стало быть надо как нибудь получше, никому не мешая, дожить до смерти.
– Но что же вас побуждает жить с такими мыслями? Будешь сидеть не двигаясь, ничего не предпринимая…
– Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители: я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополчение.
– Отчего вы не служите в армии?
– После Аустерлица! – мрачно сказал князь Андрей. – Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе говорил, – успокоиваясь продолжал князь Андрей. – Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3 го округа, и единственное средство мне избавиться от службы – быть при нем.
– Стало быть вы служите?
– Служу. – Он помолчал немного.
– Так зачем же вы служите?
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.
– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей всё более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь), и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут, посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как и был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют от того, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко, и для кого бы я желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и несчастнее. – Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.
– Так вот кого мне жалко – человеческого достоинства, спокойствия совести, чистоты, а не их спин и лбов, которые, сколько ни секи, сколько ни брей, всё останутся такими же спинами и лбами.
– Нет, нет и тысячу раз нет, я никогда не соглашусь с вами, – сказал Пьер.


Вечером князь Андрей и Пьер сели в коляску и поехали в Лысые Горы. Князь Андрей, поглядывая на Пьера, прерывал изредка молчание речами, доказывавшими, что он находился в хорошем расположении духа.
Он говорил ему, указывая на поля, о своих хозяйственных усовершенствованиях.
Пьер мрачно молчал, отвечая односложно, и казался погруженным в свои мысли.
Пьер думал о том, что князь Андрей несчастлив, что он заблуждается, что он не знает истинного света и что Пьер должен притти на помощь ему, просветить и поднять его. Но как только Пьер придумывал, как и что он станет говорить, он предчувствовал, что князь Андрей одним словом, одним аргументом уронит всё в его ученьи, и он боялся начать, боялся выставить на возможность осмеяния свою любимую святыню.
– Нет, отчего же вы думаете, – вдруг начал Пьер, опуская голову и принимая вид бодающегося быка, отчего вы так думаете? Вы не должны так думать.
– Про что я думаю? – спросил князь Андрей с удивлением.
– Про жизнь, про назначение человека. Это не может быть. Я так же думал, и меня спасло, вы знаете что? масонство. Нет, вы не улыбайтесь. Масонство – это не религиозная, не обрядная секта, как и я думал, а масонство есть лучшее, единственное выражение лучших, вечных сторон человечества. – И он начал излагать князю Андрею масонство, как он понимал его.
Он говорил, что масонство есть учение христианства, освободившегося от государственных и религиозных оков; учение равенства, братства и любви.
– Только наше святое братство имеет действительный смысл в жизни; всё остальное есть сон, – говорил Пьер. – Вы поймите, мой друг, что вне этого союза всё исполнено лжи и неправды, и я согласен с вами, что умному и доброму человеку ничего не остается, как только, как вы, доживать свою жизнь, стараясь только не мешать другим. Но усвойте себе наши основные убеждения, вступите в наше братство, дайте нам себя, позвольте руководить собой, и вы сейчас почувствуете себя, как и я почувствовал частью этой огромной, невидимой цепи, которой начало скрывается в небесах, – говорил Пьер.
Князь Андрей, молча, глядя перед собой, слушал речь Пьера. Несколько раз он, не расслышав от шума коляски, переспрашивал у Пьера нерасслышанные слова. По особенному блеску, загоревшемуся в глазах князя Андрея, и по его молчанию Пьер видел, что слова его не напрасны, что князь Андрей не перебьет его и не будет смеяться над его словами.
Они подъехали к разлившейся реке, которую им надо было переезжать на пароме. Пока устанавливали коляску и лошадей, они прошли на паром.
Князь Андрей, облокотившись о перила, молча смотрел вдоль по блестящему от заходящего солнца разливу.
– Ну, что же вы думаете об этом? – спросил Пьер, – что же вы молчите?
– Что я думаю? я слушал тебя. Всё это так, – сказал князь Андрей. – Но ты говоришь: вступи в наше братство, и мы тебе укажем цель жизни и назначение человека, и законы, управляющие миром. Да кто же мы – люди? Отчего же вы всё знаете? Отчего я один не вижу того, что вы видите? Вы видите на земле царство добра и правды, а я его не вижу.
Пьер перебил его. – Верите вы в будущую жизнь? – спросил он.
– В будущую жизнь? – повторил князь Андрей, но Пьер не дал ему времени ответить и принял это повторение за отрицание, тем более, что он знал прежние атеистические убеждения князя Андрея.
– Вы говорите, что не можете видеть царства добра и правды на земле. И я не видал его и его нельзя видеть, ежели смотреть на нашу жизнь как на конец всего. На земле, именно на этой земле (Пьер указал в поле), нет правды – всё ложь и зло; но в мире, во всем мире есть царство правды, и мы теперь дети земли, а вечно дети всего мира. Разве я не чувствую в своей душе, что я составляю часть этого огромного, гармонического целого. Разве я не чувствую, что я в этом огромном бесчисленном количестве существ, в которых проявляется Божество, – высшая сила, как хотите, – что я составляю одно звено, одну ступень от низших существ к высшим. Ежели я вижу, ясно вижу эту лестницу, которая ведет от растения к человеку, то отчего же я предположу, что эта лестница прерывается со мною, а не ведет дальше и дальше. Я чувствую, что я не только не могу исчезнуть, как ничто не исчезает в мире, но что я всегда буду и всегда был. Я чувствую, что кроме меня надо мной живут духи и что в этом мире есть правда.
– Да, это учение Гердера, – сказал князь Андрей, – но не то, душа моя, убедит меня, а жизнь и смерть, вот что убеждает. Убеждает то, что видишь дорогое тебе существо, которое связано с тобой, перед которым ты был виноват и надеялся оправдаться (князь Андрей дрогнул голосом и отвернулся) и вдруг это существо страдает, мучается и перестает быть… Зачем? Не может быть, чтоб не было ответа! И я верю, что он есть…. Вот что убеждает, вот что убедило меня, – сказал князь Андрей.
– Ну да, ну да, – говорил Пьер, – разве не то же самое и я говорю!
– Нет. Я говорю только, что убеждают в необходимости будущей жизни не доводы, а то, когда идешь в жизни рука об руку с человеком, и вдруг человек этот исчезнет там в нигде, и ты сам останавливаешься перед этой пропастью и заглядываешь туда. И, я заглянул…
– Ну так что ж! вы знаете, что есть там и что есть кто то? Там есть – будущая жизнь. Кто то есть – Бог.
Князь Андрей не отвечал. Коляска и лошади уже давно были выведены на другой берег и уже заложены, и уж солнце скрылось до половины, и вечерний мороз покрывал звездами лужи у перевоза, а Пьер и Андрей, к удивлению лакеев, кучеров и перевозчиков, еще стояли на пароме и говорили.
– Ежели есть Бог и есть будущая жизнь, то есть истина, есть добродетель; и высшее счастье человека состоит в том, чтобы стремиться к достижению их. Надо жить, надо любить, надо верить, – говорил Пьер, – что живем не нынче только на этом клочке земли, а жили и будем жить вечно там во всем (он указал на небо). Князь Андрей стоял, облокотившись на перила парома и, слушая Пьера, не спуская глаз, смотрел на красный отблеск солнца по синеющему разливу. Пьер замолк. Было совершенно тихо. Паром давно пристал, и только волны теченья с слабым звуком ударялись о дно парома. Князю Андрею казалось, что это полосканье волн к словам Пьера приговаривало: «правда, верь этому».
Князь Андрей вздохнул, и лучистым, детским, нежным взглядом взглянул в раскрасневшееся восторженное, но всё робкое перед первенствующим другом, лицо Пьера.
– Да, коли бы это так было! – сказал он. – Однако пойдем садиться, – прибавил князь Андрей, и выходя с парома, он поглядел на небо, на которое указал ему Пьер, и в первый раз, после Аустерлица, он увидал то высокое, вечное небо, которое он видел лежа на Аустерлицком поле, и что то давно заснувшее, что то лучшее что было в нем, вдруг радостно и молодо проснулось в его душе. Чувство это исчезло, как скоро князь Андрей вступил опять в привычные условия жизни, но он знал, что это чувство, которое он не умел развить, жило в нем. Свидание с Пьером было для князя Андрея эпохой, с которой началась хотя во внешности и та же самая, но во внутреннем мире его новая жизнь.


Уже смерклось, когда князь Андрей и Пьер подъехали к главному подъезду лысогорского дома. В то время как они подъезжали, князь Андрей с улыбкой обратил внимание Пьера на суматоху, происшедшую у заднего крыльца. Согнутая старушка с котомкой на спине, и невысокий мужчина в черном одеянии и с длинными волосами, увидав въезжавшую коляску, бросились бежать назад в ворота. Две женщины выбежали за ними, и все четверо, оглядываясь на коляску, испуганно вбежали на заднее крыльцо.
– Это Машины божьи люди, – сказал князь Андрей. – Они приняли нас за отца. А это единственно, в чем она не повинуется ему: он велит гонять этих странников, а она принимает их.
– Да что такое божьи люди? – спросил Пьер.
Князь Андрей не успел отвечать ему. Слуги вышли навстречу, и он расспрашивал о том, где был старый князь и скоро ли ждут его.
Старый князь был еще в городе, и его ждали каждую минуту.
Князь Андрей провел Пьера на свою половину, всегда в полной исправности ожидавшую его в доме его отца, и сам пошел в детскую.
– Пойдем к сестре, – сказал князь Андрей, возвратившись к Пьеру; – я еще не видал ее, она теперь прячется и сидит с своими божьими людьми. Поделом ей, она сконфузится, а ты увидишь божьих людей. C'est curieux, ma parole. [Это любопытно, честное слово.]
– Qu'est ce que c'est que [Что такое] божьи люди? – спросил Пьер
– А вот увидишь.
Княжна Марья действительно сконфузилась и покраснела пятнами, когда вошли к ней. В ее уютной комнате с лампадами перед киотами, на диване, за самоваром сидел рядом с ней молодой мальчик с длинным носом и длинными волосами, и в монашеской рясе.
На кресле, подле, сидела сморщенная, худая старушка с кротким выражением детского лица.
– Andre, pourquoi ne pas m'avoir prevenu? [Андрей, почему не предупредили меня?] – сказала она с кротким упреком, становясь перед своими странниками, как наседка перед цыплятами.
– Charmee de vous voir. Je suis tres contente de vous voir, [Очень рада вас видеть. Я так довольна, что вижу вас,] – сказала она Пьеру, в то время, как он целовал ее руку. Она знала его ребенком, и теперь дружба его с Андреем, его несчастие с женой, а главное, его доброе, простое лицо расположили ее к нему. Она смотрела на него своими прекрасными, лучистыми глазами и, казалось, говорила: «я вас очень люблю, но пожалуйста не смейтесь над моими ». Обменявшись первыми фразами приветствия, они сели.
– А, и Иванушка тут, – сказал князь Андрей, указывая улыбкой на молодого странника.
– Andre! – умоляюще сказала княжна Марья.
– Il faut que vous sachiez que c'est une femme, [Знай, что это женщина,] – сказал Андрей Пьеру.
– Andre, au nom de Dieu! [Андрей, ради Бога!] – повторила княжна Марья.
Видно было, что насмешливое отношение князя Андрея к странникам и бесполезное заступничество за них княжны Марьи были привычные, установившиеся между ними отношения.
– Mais, ma bonne amie, – сказал князь Андрей, – vous devriez au contraire m'etre reconaissante de ce que j'explique a Pierre votre intimite avec ce jeune homme… [Но, мой друг, ты должна бы быть мне благодарна, что я объясняю Пьеру твою близость к этому молодому человеку.]
– Vraiment? [Правда?] – сказал Пьер любопытно и серьезно (за что особенно ему благодарна была княжна Марья) вглядываясь через очки в лицо Иванушки, который, поняв, что речь шла о нем, хитрыми глазами оглядывал всех.
Княжна Марья совершенно напрасно смутилась за своих. Они нисколько не робели. Старушка, опустив глаза, но искоса поглядывая на вошедших, опрокинув чашку вверх дном на блюдечко и положив подле обкусанный кусочек сахара, спокойно и неподвижно сидела на своем кресле, ожидая, чтобы ей предложили еще чаю. Иванушка, попивая из блюдечка, исподлобья лукавыми, женскими глазами смотрел на молодых людей.
– Где, в Киеве была? – спросил старуху князь Андрей.
– Была, отец, – отвечала словоохотливо старуха, – на самое Рожество удостоилась у угодников сообщиться святых, небесных тайн. А теперь из Колязина, отец, благодать великая открылась…
– Что ж, Иванушка с тобой?
– Я сам по себе иду, кормилец, – стараясь говорить басом, сказал Иванушка. – Только в Юхнове с Пелагеюшкой сошлись…
Пелагеюшка перебила своего товарища; ей видно хотелось рассказать то, что она видела.
– В Колязине, отец, великая благодать открылась.
– Что ж, мощи новые? – спросил князь Андрей.
– Полно, Андрей, – сказала княжна Марья. – Не рассказывай, Пелагеюшка.
– Ни… что ты, мать, отчего не рассказывать? Я его люблю. Он добрый, Богом взысканный, он мне, благодетель, рублей дал, я помню. Как была я в Киеве и говорит мне Кирюша юродивый – истинно Божий человек, зиму и лето босой ходит. Что ходишь, говорит, не по своему месту, в Колязин иди, там икона чудотворная, матушка пресвятая Богородица открылась. Я с тех слов простилась с угодниками и пошла…
Все молчали, одна странница говорила мерным голосом, втягивая в себя воздух.
– Пришла, отец мой, мне народ и говорит: благодать великая открылась, у матушки пресвятой Богородицы миро из щечки каплет…
– Ну хорошо, хорошо, после расскажешь, – краснея сказала княжна Марья.
– Позвольте у нее спросить, – сказал Пьер. – Ты сама видела? – спросил он.
– Как же, отец, сама удостоилась. Сияние такое на лике то, как свет небесный, а из щечки у матушки так и каплет, так и каплет…
– Да ведь это обман, – наивно сказал Пьер, внимательно слушавший странницу.
– Ах, отец, что говоришь! – с ужасом сказала Пелагеюшка, за защитой обращаясь к княжне Марье.
– Это обманывают народ, – повторил он.