Исаак Исраэли

Исаак Исраэли

Исаа́к бен Соломо́н Исраэли́ (ивр. ‏ר' יצחק בן שלמה הישראלי ‏‎ — Ицха́к бен Шломо́ ха-Исреэли́) (около 850, Египет — 950, Кайруан, Тунис) — еврейский врач, философ-неоплатоник и комментатор Писания.

Биография

Родился в Египте и начал свою медицинскую карьеру как окулист. Когда ему было приблизительно 50 лет, он переехал в Кайруан (Тунис), где изучал медицину под руководством Исхака ибн Ирама. Позже он стал придворным лекарем у халифа Убайд Аллаха ал-Махди — основателя династии Фатимидов.

Исраэли считался одним из великих врачей средневековья, был основоположником медицинской школы, из которой вышли Дунаш ибн Тамим и известный арабский врач Абу ал-Джаззар, и первым евреем — автором медицинских трудов на арабском языке. Исраэли является также родоначальником неоплатонизма в еврейской философии.

Исраэли поддерживал связь с великими еврейскими мудрецами своего поколения, такими как рабби Саадия Гаон, который интересовался его мнением по различным вопросам.

Основные сочинения

• Христианские схоласты средневековой Европы знали его как еврейского врача и философа. Исаак Исраэли написал на арабском трактаты по медицине, философии, логике и физике, которые были переведены в Средние века на иврит, испанский и латинский языки, благодаря чему о нем узнали Альберт Великий, Фома Аквинский, Винсент Бовэзский и др.
• Главное сочинение Исаака Исраэли — «Книга о первоэлементах» («Kitab al Istiksat»). Написанное по-арабски, оно было переведено на иврит под заглавием «Sefer haYesodoth» и на латынь под заглавием «De Elementis».
• «Книга определений и описаний» (араб. ‎«Kitab al-Hudud wal Rusum», ивр. ‏‏‎«Sefer haHagdaroth»), в котором автор рассматривает аристотелевские «четыре причины сущего» и дает определение 56 философским понятиям.
• Комментарии к Книге Бытия
• Комментарии к «Сефер Йецира» («Книга Творения»), мистического сочинения, старейшей известной работы по Каббале.
• Медицинские трактаты. Некоторые из них в 1087 году были переведены на латынь христианским монахом Константином Африканским или Карфагенским. В дальнейшем они использовались без имени автора в качестве учебников в медицинской школе в Салерно, (старейшем университете) Западной Европы. Имя автора стало известно не раньше 1515, когда в Лионе были опубликованы «Opera Omnia Isaci».

Философские воззрения

Исаак Исраэли определял философию в качестве приближения к Богу. Он подчеркивал свою веру в Сотворение мира из ничего. По его мнению, причина существования мира — мудрость и благость Творца, которые Он желал проявить в мире.

Исраэли был приверженцем учения об элементах Аристотеля и считал, что душа представляет собой субстанцию, не зависящую от тела. Он считал, что различные ступени реальности — это ряд эманаций интеллекта — результата соединения созданных Богом первичной материи и первобытной формы (автор называет её также «мудрость»). Душе человека присуще стремление соединиться с высшим сиянием мудрости. Достигая этой ступени, душа испытывает блаженство рая.

Предназначение человека, по его мнению, — познание Истины и добрые дела, за которыми последует награда. Высшая же награда — соединение Божественной души с Высшей душой, вплоть до «Божественного света».

Исраэли полагал, что пророческое видение во сне является проявлением интеллекта в образных формах, представляющих нечто среднее между материей и духом, доступных воображению. По его словам, в словах пророков проявляется вера в чистой форме для мудрых и в чувственной оболочке для масс.

Суть учения

Исраэли говорит о том, что первыми были сотворены Могуществом и Волей две простые субстанции — Материя и Форма; из них же состоит Разум — первое звено эманационной цепи. Ключевым является предположение, что каждая последующая ипостась получает от предшествующей не только свет, но также тень и темноту, и что тень и темнота на каждой стадии становятся все более густыми, чем объясняется постепенное ослабление духовной силы. В «Книге определений» используется следующее описание: низшая субстанция обретает существование «на горизонте и в тени» или «на горизонте и из тени» высшей субстанции.

Последовательность субстанций такова:

а) Разум, самая благородная и высокая из субстанций, подверженная непосредственно воздействию Могущества и Воли, ибо они образуют мудрость, которая есть форма Разума;

б) Словесная Душа, которая получает свет свой от Разума и нуждается в научении и упражнении, чтобы сделать действительным то, что заключено в ней потенциально;

в) Животная душа, которая получает свет от Словесной Души и обладает телесными чувствами;

г) Растительная Душа, имеющая лишь инстинкт воспроизводства, получает свет от Животной Души;

д) Природа — субстанция, наиболее удаленная от Истинного Света и потому являющаяся телесной.

Далее, за природой следуют:

е) Стихии — Земля, Вода, Воздух и Огонь.

Когда Исраэли говорит, что четырем элементам не предшествует ничего кроме Всемогущества Бога, он имеет в виду, что процесс изменения и становления в подлунном мире прекращается, когда элементы достигают своего верхнего предела. То, что находится выше элементов, принадлежит к интеллигибельному миру; и процесс возникновения одного элемента из другого — это духовный процесс, эманация. Сфера (небо) находится на границе телесного и интеллигибельного, и сама является продуктом эманации, хотя и создает элементы своим движением — это процесс, который нельзя сравнить ни с эманацией, ни с возникновением и разложением (уничтожением) в подлунном мире.

Душа следует за Разумом и подразделяется на высший и низший уровень — последний Исраэли называет Сферой или Природой. Следуя «Теологии Аристотеля», Исраэли переносит аристотелевскую структуру индивидуальной души (словесная (logistikÒn), животная, растительная) на универсальную (всеобщую) душу, связывая с этими тремя ипостасями души Сферу как последнюю квазидуховную субстанцию. Когда мы достигаем Сферы, процесс затемнения заходит настолько далеко, что произведенное становится материальным и доступным для зрительного восприятия. Разум и три Души, проистекающие из него по порядку, не индивидуальны, а имеют космический характер, как это представлял себе и Плотин.

Литература

• Das Buch über die Elemente. Ein Beitrag zur jüdischen Religionsphilosophie des Mittelalters von Isaak b. Salomon Israeli… / Ed. S. Fried. Drohobycz, 1900.
• Husik I.. A History of Mediaeval Jewish Philosophy. New York: Meridian Books and Jewish Publication Society Edition, 1958. P.1-16.
• Борисов А. Я. Книга о субстанциях (Китāб ал-джавāхир) Исаака Исраэли // Борисов А. Я., Старкова К. Б., Пересыпкин О. Г., Мещерская Е. Н. Православный Палестинский сборник. Вып. 99 (36). СПб., 2002.
• Нечипуренко В. Н. Философия Исаака Исраэли. — Ростов-н/Д: ООО «Сигма», 2006. — 144 с (Аннотация: jewish-r.narod.ru/isaak.htm)

Ссылки

• [www.eleven.co.il/article/11859 Исраэли Ицхак бен Шломо] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
• [www.jewishencyclopedia.com/view.jsp?artid=323&letter=I Биография] в «Jewish Encyclopedia»

Отрывок, характеризующий Исаак Исраэли

– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.