Исапа

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Исапа (исп. Izapa) — крупный археологический памятник доколумбовой культуры, находится в мексиканском штате Чьяпас на реке Исапа около вулкана Такана, 4-й по величине горы Мексики.

Поселение Исапа составляло в поперечнике около 2 км и было крупнейшим в штате Чьяпас. Хронологически исапскую культуру относят к периоду между 600 г. до н. э. и 100 г. н. э. По мнению некоторых археологов, исапская культура могла возникнуть не позднее 1500 г. до н. э., то есть совпадать по датировке с такими ольмекскими памятниками, как Сан-Лоренсо Теночтитлан и Ла-Вента. Регион Исапа оставался населённым в течение позднеклассического периода. Датировка расцвета исапской культуры пока неясна из-за небольшого количества материала, который можно было бы датировать радиоуглеродным методом.

Благодаря большому количеству найденных в Исапе стел и монументов с вырезанными изображениями, термин «исапский стиль» используется для описания подобных работ в прибрежных нагорьях Тихого океана и далее, включая такие места, как Такалик-Абах и Каминальхуйу[1].

Исапа расположена во влажной холмистой местности из вулканической породы. Несмотря на это, почва вполне пригодна для сельского хозяйства. Погода — очень жаркая и очень сухая. Регион Соконуско, окружающий Исапу, длительное время (как минимум со времён ацтеков) славится производством какао.





Местоположение и архитектура

Исапа занимает обширную территорию, на которой расположено большое количество монументов и сооружений. На территории Исапы имеется 8 групп курганов, общим числом (по разным оценкам) от 80 до 130 разной степени сохранности. Архитектурные сооружения в совокупности имеют объём около 250000 кубометров. В Исапе обнаружены пирамиды, скульптурные площадки и площади, а также, вероятно, два продолговатых поля, напоминающих поля для игры в мяч.

Исапа и другие мезоамериканские цивилизации

Майкл Коу считает, что исапская культура была связующим звеном между ольмеками и ранней цивилизацией майя. В поддержку своей точки зрения он приводит большое количество мотивов ольмекского стиля, используемых в исапском искусстве, включая мотивы с ягуарами, человеческими ртами, косыми крестами, и т. д. Сходство существует и между архитектурными стилями майя и Исапы.

Другие археологи относятся к гипотезе Коу скептически и полагают, что термин «исапский стиль» должен относиться только к произведениям искусства непосредственно из Исапы. Вирджиния Смит считает, что исапское искусство уникально и не может считаться ни возникшим в результате ольмекского влияния, ни предшественником искусства майя. По мнению Смит, исапское искусство очень своеобразно и не распространялось вдали от Исапы. Скорее всего, оно косвенно повлияло на искусство майя, но наверняка было для майя не единственным источником.

С Исапой также связаны споры, касающиеся 260-дневного месоамериканского календаря. Первоначально данный календарь считался изобретением майя, однако недавно было выдвинуто предположение, что календарь происходил из Исапы. В поддержку гипотезы говорит тот факт, что Исапа лучше отвечает геологическим и историческим предпосылкам (для возникновения календаря), чем прежнее место, считавшееся местом происхождения.

Монументальное искусство

Исапская культура получила известность благодаря своему искусству. Памятники искусства, обнаруженные в Исапе, представляют собой скульптуры-стелы и алтари в виде лягушек (символизирующих дождь). Люди изображаются большими группами, а не поодиночке. Имеется ряд черт, характерных для исапского искусства, например, наличие крылатых объектов, богов с длинными губами, напоминающих майянских[2], подобные ольмекским небесные вихри и тучи, обрамление в виде кошачьих ртов, изображения животных (крокодил, ягуар, лягушка, рыба, птицы), наложение объектов друг на друга и отсутствие дат.

По количеству скульптуры Исапской культуры на порядки превосходят любые другие известные культуры того времени. Гарт Норман (Garth Norman) насчитал 89 стел, 61 алтарей, 3 трона и 68 «различных монументов». В противоположность изображавшим правителей скульптурам эпиольмекской культуры, удалённой от Исапы на 550 км через Теуантепекский перешеек, исапские скульптуры изображают мифологические и религиозные сюжеты, являются церемониально-повествовательными по характеру[3].

Кроме того, в противоположность эпиольмекским и более поздним майяским стелам, исапские монументы содержат пиктограммы. Хотя это может означать, что исапская культура не имела собственной письменности, Джулия Гернси (Julia Guernsey), автор важной работы по исапской скульптуре, предполагает, что стелы изначально не были предназначены для покрытия надписями, и поскольку Исапа находилась на границе двух языковых регионов — михе-сокского и майяского, то, по-видимому, это могло создать предпосылки для невербального общения[4].

Примечательные памятники

Исапская стела 1 изображает бога с длинными губами, которого Майкл Коу описывает как раннюю форму майяского бога молнии и дождя Чаака. На Стеле I бог идёт по воде, собирая рыбу в корзину, кроме того, на спине он несёт корзину с водой.

Исапская стела 2, как и стела 25 (см. ниже), связывается с битвой Героических близнецов из мифологии майя против Вукуб Какиш, мощного птицеобразного демона подземного мира.

Исапская стела 3 показывает божество, размахивающее дубинкой. Нога божества превращается в змею, которая обвивается вокруг его тела. Вероятно, это божество является ранней формой майяского бога K, несущего посох.

Исапская стела 4 изображает царя, который во время танца превращается в птицу. Сцена, скорее всего, связана с птичьим божеством. Вероятно, сцена передаёт экстаз шамана, употребившего перед танцем галлюциногенные вещества для путешествия в иные миры. Хотя политическая система Исапы пока неизвестна, стела 4 позволяет предположить, что правитель играл также роль шамана, религиозного лидера.

Исапская стела 5 представляет собой, по-видимому, наиболее сложное из исапских рельефных изображений. В центре изображено большое дерево, окружённое примерно десятком людей и другими фигурами. Некоторые знаки на стеле, как предполагается, представляют собой самостоятельную форму мезоамериканской письменности.

Исапская стела 8 изображает правителя на троне. Сцену на Стеле 8 часто сравнивают с изображением на Троне 1.

Исапская стела 21 — редкое изображение божества, подвергнувшегося насилию. Воин держит голову обезглавленного бога.

Исапская стела 25, вероятно, содержит сцену из эпоса Пополь-Вух. Скорее всего, стела изображает Героев-близнецов, стреляющих из духового ружья по высоко сидящему Богу-птице. Эта же сцена представлена на майяском горшке, известном как «горшок стрелка с духовым ружьём». Также предполагается, что Стела 25 могла служить картой звёздного неба при пересказе мифа о героях-близнецах и боге-птице.

Напишите отзыв о статье "Исапа"

Примечания

  1. Pool, p. 264.
  2. Pool, p. 272.
  3. Пул (Pool, p. 272) и Гернси (Guernsey, p. 60) описывают исапское искусство как «повествовательное».
  4. Guernsey, p. 15.

Литература

  • Evans, Susan Toby. Ancient Mexico & Central America, Thames and Hudson, London, 2004.
  • Guernsey, Julia (2006) Ritual and Power in Stone: The Performance of Rulership in Mesoamerican Izapan Style Art, University of Texas Press, Austin, Texas, ISBN 978-0292713239.
  • [www.dartmouth.edu/~izapa/M-6.pdf#search='izapa' Malstrom, Vincent H., Izapa: Cultural Hearth of the Olmecs?]
  • Norman, V. Garth, (1973) Izapa Sculpture, Part 1: Album. Papers of the New World Archaeological Foundation 30. Brigham Young University, Provo.
  • Pool, Christopher (2007) Olmec Archaeology and Early Mesoamerica, Cambridge University Press, ISBN 978-0-521-78882-3.
  • Smith, Virginia G., Izapa Relief Carving: Form, Content, Rules for Design, and Role in Mesoamerican Art History and Archaeology, Dumbarton Oaks, 1984.

Ссылки

  • [www.ku.edu/~hoopes/506/Lectures/Izapa.html Lecture notes from the University of Kansas]
  • [www.utexas.edu/cofa/a_ah/dir/precol/maya_izapa.html University of Texas page with several drawings]
  • [www.delange.org/Izapa/Izapa.htm The DeLanges visit Izapa, with lots of photos]
  • [www.st-web.ru/ucdlnw.html#1 Города майя и их судьба]
  • [web.archive.org/web/20070304072512/mesoamerica.narod.ru/coemaya2.html Майкл Ко, Майя. Исчезнувшая цивилизация: легенды и факты. Исапа и области тихоокеанского побережья]

Координаты: 14°54′ с. ш. 92°10′ з. д. / 14.900° с. ш. 92.167° з. д. / 14.900; -92.167 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=14.900&mlon=-92.167&zoom=14 (O)] (Я)

Отрывок, характеризующий Исапа

– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.