Болетини, Иса

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Иса Болетини»)
Перейти к: навигация, поиск
Иса Болетини (Иса Максутай)

Иса Болетини в 1914 году
Дата рождения

15 января 1864(1864-01-15)

Место рождения

Болетин[1], Косово

Дата смерти

23 января 1916(1916-01-23) (52 года)

Место смерти

Подгорица, Черногория

Принадлежность

Османская империя Османская империя
Албания Албания

Звание

Полевой командир

Сражения/войны

Балканские войны
Первая мировая война

Иса Болетини (алб. Isa Boletini; 15 января 186423 января 1916) — косовско-албанский боевик, полевой командир, участник Балканских войн и Первой мировой войны. Соратник Хасана Приштины, соперник Исмаила Кемали. Участник Лондонской конференции 1913 года. Военный министр переходного правительства Албании. Один из основателей анти-сербского движения качаков (1913 г.).





Биография

И косовские албанцы, и граждане Албании считают Ису Болетини своим национальным героем. Он появился на свет в селе Болетин[2], в бедной семье уроженцев косовского села Истинич (расположенного недалеко от прославленных Дечан). Его отец происходил из северо-албанского фиса Шала (Shala[3]) и смолоду носил фамилию Максутай (Maksutaj). В те годы фис Шала враждовал с более могущественным фисом Гаши (Gashi). Спасаясь от кровной мести[4], отец будущего военного министра бежал в село Болетин и взял себе фамилию Болетини[5]. О детстве Исы Болетини известно немного. Но стоит отметить, что он так и не выучился грамоте…

В 1878 году 14-летний Иса вступил в албанскую Призренскую лигу. В августе 1879 года фисы Шала и Гаши заключили мир.

Испокон веков каждый фис (клан) проводил собственную политику, заключая или расторгая союзы с другими фисами, с иностранными державами, с оккупационной властью… Лишь однажды в истории, а именно в 1444 году великий полководец Георгий Кастриот Скандербег (албанец-католик) сподобился сделать Албанию сильной и крепкой страной. Но в 1478 году (через 11 лет после смерти Скандербега) Албания была — вслед за Сербией, Болгарией, Византией и Боснией — завоёвана турками и надолго утратила независимость. (…) В 1879 г. впервые со времён Скандербега возродилась Албанская Лига, признанная огромным большинством фисов. (…) На I Албанском съезде (Косовский Призрен, 1879 г.) обсуждались цели, задачи и методы войны с сопредельной Черногорией
 — пишет К. Э. Козубский[6]. В конце ноября 1880 года османские власти объявили Призренскую лигу и «автономную Албанию» вне закона. В ответ, в декабре 1880-го в Косове начались албанские вооружённые нападения на османскую администрацию. Иса Болетини принимал активнейшее участие в этих акциях. 21 апреля 1881 года он сражался в битве у Сливовой (Slivova) против турецкого экспедиционного корпуса, посланного ликвидировать Лигу. Тогда многие лигисты подверглись подверглись самым зверским казням, а идея албанской автономии была похоронена на много лет.

B 1898 году произошло первое сближение Исы Болетини с сербами. К 34 годам он стал одним из албанских «авторитетов» Косова. И некие представители Сербского королевства (где в то время царствовал Александр Обренович) предложили ему организовать вооружённую охрану достояния Сербской Православной церкви в Косовской Митровице и её ближайших окрестностях. По тайным каналам ему в 1898—99 годах доставлялись деньги и оружие, он даже награждён был сербской медалью[7].

В 1899—1900 годах Иса Болетини и Хаджия Зекена (Haxhija Zekena) основали Печскую лигу, которая мыслилась ими как наследница Призренской. После чего Болетини порывает с сербами. Летом 1901 года он возглавил набег на сербское село Ибарский Колашин (Ibarski Kolašin)[8]. Разгром села сопровождался массовыми убийствами и изнасилованиями[9].

Как показали дальнейшие события, ветеран Призренской и Печской лиг Иса Болетини был настроен более антирусски, нежели антитурецки. 7 мая 1902 года Россия открыла консульство в Косовской Митровице. Оно стало первым европейским диппредставительством в этом городе. Консулом был назначен Григорий Степанович Щербина, а впредь до его прибытия консульские обязанности исполнял Виктор Фёдорович Машков. Щербина прибыл в Митровицу в январе 1903 года[10]. Местные албанцы встретили Машкова и Щербину с раздражением и неприязнью.

Что сказать о себе? Дожил до вечера. И слава Богу!
 — написал Щербина родным в Чернигов, сразу по прибытии в Косовскую Митровицу. Как впоследствии показал на допросе убийца Щербины, общая установка косовско-албанских фисов (кланов) была следующей:
До сих пор в Митровице не было консулов — не должно быть и в будущем!
Иса Болетини объявил митровицким сербам, что любой сербский дом, предоставленный под консульскую резиденцию, будет сожжён!
Я водворяюсь в Митровице с большими трудностями: отношение ко мне албанского населения продолжает быть открыто враждебным и меня предупредили из Посольства о готовящемся против меня заговоре.
 — писал Щербина 12 февраля 1903 года. Григорий Щербина не смог арендовать дом под консульство, покуда османские власти не вызвали Болетини в Стамбул[11].

В Стамбуле Абдул-Гамид II предложил албанскому боевику… пост начальника дворцовой Албанской гвардии[12] и даровал пожизненный титул «бея». В столице Болетини прослужил вплоть до 1906 года[13], потом вернулся в Косово. В 1908 году Иса-бей Болетини приветствовал и поддержал Младотурецкую революцию, был избран в Меджлис депутатом от Косова… Но после того, как 15 мая 1909 года младотурки начали кампанию против албанской национальной самобытности и ввели новые налоги, Иса Болетини открыл партизанскую войну против Османской империи. Он одержал ряд побед над турецким экспедиционным корпусом Джавид-паши, а турки в отместку сожгли его дом…

В 1910 году полевой командир Болетини «навёл мосты» с черногорцами и даже получил несколько аудиенций у князя Николы Петровича-Негоша в Цетинье. Никола I предложил албанцам объединить силы в борьбе с общим врагом. Речь шла о массовом антитурецком восстании албанской диаспоры Косова и католического фиса малисоров, проживающего на севере Албании. Однако, запланированное на весну 1911 года восстание[11] не состоялось. Ибо вскоре произошёл конфликт между Негошем и Болетини, чей отряд захватил земельные угодья средневекового православного монастыря Высокие Дечаны (Visoki Dečani)[14], воспетого в написанной князем Николой в 1867 году патриотической песне [en.wikipedia.org/wiki/Onamo,_Onamo! Туда, Туда!][15].

Принято считать, что в ходе Балканских войн отряд Болетини сражался Косове, Албании и Македонии против сербских, черногорских и болгарских частей[16]. Согласно другим сведениям, Иса Болетини подружился с сербским капитаном Воиславом Танкосичем и в июне—июле 1912-го они координировали свои действия против турок[17]. Возможно, Болетини и Танкосича могло сблизить то обстоятельство, что оба они, хоть и по разным причинам, были врагами низложенной династии Обреновичей. Впрочем, в любом случае, второе партнёрство Болетини с сербами также не было долговременным…

Болетини мог бы стать — но не стал одним из подписантов Декларации Албанской независимости (Валона, 28 ноября 1912 года). Поскольку «южанин» Исмаил Кемали (Ismail Ćemali) поспешил оформить торжественный акт, не дожидаясь приезда в Валону делегатов-«косоваров»… Но затем — уже вместе с Исмаилом Кемали — Иса Болетини присутствовал на Лондонской конференции 1913 года, которая завершилась подписанием Лондонского мирного договора, утвердившего Албанскую державу, в состав коей исконно-сербский край Косово не вошёл (Косово тогда вернулось в состав Сербии). И тогда, покидая Лондон, Болетини бросил фразу:

Когда придет весна, мы удобрим равнины Косова телами сербов!..
Болетини уехал в Албанию и находился там, покуда в стране царствовал Вильгельм Вид, «христианский король мусульманской Албании», — а затем возвратился в Косово, где возглавил анти-сербское движение качаков

В январе 1916 года Иса Болетини, вместе с сыновьями Халилом и Захидом, попал в плен к черногорцам. 23 января, по приказу Радомира Вешовича, они были расстреляны (по другой версии — застрелены) как австрийские агенты[18]. Его третий сын — Буязид Болетини — в годы Второй мировой войны сражался против сербских четников в Рашке (Новопазарском санджаке).

Память

В начале ХХI века Исе Болетини были поставлены памятники в Косовской Митровице, Шкодере и Влёре.

Напишите отзыв о статье "Болетини, Иса"

Литература

  • Skënder Luarasi Isa Boletini. - Tirana 1972. (alb.)
  • Skënder Luarasi Tri jetë, Koloneli Tomson – Ismail Qemali – Isa Boletini. - Migjeni, Tirana 2007.
  • Fatmira Musaj Isa Boletini. 1864—1916. - Tirana 1987. (alb.)
  • Fehmi Rexhepi (red.) Isa Boletini dhe koha e tij. - Prishtinë 1998. (alb.)
  • Tafil Boletini, Marenglen Verli Kujtime: Pranë Isa Boletinit, 1892-1916. - Botimex, Tirana 2003.
  • [www.thealbanians.com/historical_press/issa_boletini.htm Isa Boletini, članak iz New York Timesa]
  • [www.albanianhistory.net/texts20_1/AH1912_3.html Aubrey Herbert: A Meeting with Isa Boletini]

Примечания

  1. Не смешивать с одноименным торбешским селом, в Македонии.
  2. [books.google.com.au/books?id=pgf6GWJxuZgC&pg=PA46&dq=isa+boletini&hl=en&sa=X&ei=KkzGUcO5NITy7Aal04HQCA&ved=0CD0Q6AEwAw#v=onepage&q=isa%20boletini&f=false «A Biographical Dictionary of Albanian History»], Robert Elsie, str. 46, ISBN 1-78076-431-6, 2012, pristup 22.6.2013
  3. По данным Бранислава Нушича (не только драматурга, но также историка Балкан), Шала — один из беднейших албанских фисов. Он насчитывал всего 400 семей. «Столицей» фиса было села Истинич.
  4. По-албански: «gjakmarrja».
  5. Буквально, на албанском: «Из Болетина».
  6. Козубский К. Э. Искры Косовского пожара. // «Наша Страна» (Буэнос-Айрес), № 2547—2548 от 12 июня 1999 г.
  7. Gawrych 2006.
  8. Mihailović Kosta. [books.google.com/books?id=W28tAQAAIAAJ Kosovo and Metohija: Past, present, future]. — Belgrade: Serbian Academy of Sciences and Arts, 2006. — P. 35.
  9. [books.google.com/books?id=NX5pAAAAMAAJ Kosovsko-Metohijski zbornik]. — Serbian Academy of Sciences and Arts, 2005. — P. 191.
  10. На новом посту он пробыл всего 10 недель.
  11. 1 2 [scindeks-clanci.nb.rs/data/pdf/0353-9008/2010/0353-90081028277S.pdf Срђан СЛОВИЋ: Косово и Метохија од 1900. године до почетка Првог светског рата, strana 281]
  12. По-турецки: «tüfenkciler».
  13. Щербина был убит «без него», но, вероятно, не без пособничества «его людей».
  14. Politika, tekst objavljen 25. jula 1910. godine a ponovo objavljeno 25. jula 2010. godine u rubrici listajući politiku.
  15. Музыку на слова Николы Негоша написал его сын Данило. Нотная партитура была издана в Праге. Во время Первой Балканской войны песня «Onamo,Onamo!» имела реальный шанс стать не только народным, но и государственным Черногорским гимном. В таком именно качестве песня была опубликована в «Московских Ведомостях» за 1912 год. См. К. Э. Козубский «Трагическая актуальность Черногорского гимна».
  16. Robert Elsie, Historical dictionary of Kosova, Azem Galica.
  17. Милорад Белић, Комитетски војвода Војислав Танкосић, Међуопштински историјски архив, Ваљево (2005) ISBN 86-80613-07-H, Приступљено 17. 4. 2013. Поскольку фамилия Болетини ещё «не устоялась», — сербы писали её на свой лад. В опубликованных Беличем сербских документах Болетини фигурирует как «Isa Boljetinac».
  18. Enciklopedija Jugoslavije JLZ Zagreb 1982. tom 2 str 54.

Отрывок, характеризующий Болетини, Иса

– А, здравствуй, князь, здравствуй, голубчик, пойдем… – устало проговорил он, оглядываясь, и тяжело вошел на скрипящее под его тяжестью крыльцо. Он расстегнулся и сел на лавочку, стоявшую на крыльце.
– Ну, что отец?
– Вчера получил известие о его кончине, – коротко сказал князь Андрей.
Кутузов испуганно открытыми глазами посмотрел на князя Андрея, потом снял фуражку и перекрестился: «Царство ему небесное! Да будет воля божия над всеми нами!Он тяжело, всей грудью вздохнул и помолчал. „Я его любил и уважал и сочувствую тебе всей душой“. Он обнял князя Андрея, прижал его к своей жирной груди и долго не отпускал от себя. Когда он отпустил его, князь Андрей увидал, что расплывшие губы Кутузова дрожали и на глазах были слезы. Он вздохнул и взялся обеими руками за лавку, чтобы встать.
– Пойдем, пойдем ко мне, поговорим, – сказал он; но в это время Денисов, так же мало робевший перед начальством, как и перед неприятелем, несмотря на то, что адъютанты у крыльца сердитым шепотом останавливали его, смело, стуча шпорами по ступенькам, вошел на крыльцо. Кутузов, оставив руки упертыми на лавку, недовольно смотрел на Денисова. Денисов, назвав себя, объявил, что имеет сообщить его светлости дело большой важности для блага отечества. Кутузов усталым взглядом стал смотреть на Денисова и досадливым жестом, приняв руки и сложив их на животе, повторил: «Для блага отечества? Ну что такое? Говори». Денисов покраснел, как девушка (так странно было видеть краску на этом усатом, старом и пьяном лице), и смело начал излагать свой план разрезания операционной линии неприятеля между Смоленском и Вязьмой. Денисов жил в этих краях и знал хорошо местность. План его казался несомненно хорошим, в особенности по той силе убеждения, которая была в его словах. Кутузов смотрел себе на ноги и изредка оглядывался на двор соседней избы, как будто он ждал чего то неприятного оттуда. Из избы, на которую он смотрел, действительно во время речи Денисова показался генерал с портфелем под мышкой.
– Что? – в середине изложения Денисова проговорил Кутузов. – Уже готовы?
– Готов, ваша светлость, – сказал генерал. Кутузов покачал головой, как бы говоря: «Как это все успеть одному человеку», и продолжал слушать Денисова.
– Даю честное благородное слово гусского офицег'а, – говорил Денисов, – что я г'азог'ву сообщения Наполеона.
– Тебе Кирилл Андреевич Денисов, обер интендант, как приходится? – перебил его Кутузов.
– Дядя г'одной, ваша светлость.
– О! приятели были, – весело сказал Кутузов. – Хорошо, хорошо, голубчик, оставайся тут при штабе, завтра поговорим. – Кивнув головой Денисову, он отвернулся и протянул руку к бумагам, которые принес ему Коновницын.
– Не угодно ли вашей светлости пожаловать в комнаты, – недовольным голосом сказал дежурный генерал, – необходимо рассмотреть планы и подписать некоторые бумаги. – Вышедший из двери адъютант доложил, что в квартире все было готово. Но Кутузову, видимо, хотелось войти в комнаты уже свободным. Он поморщился…
– Нет, вели подать, голубчик, сюда столик, я тут посмотрю, – сказал он. – Ты не уходи, – прибавил он, обращаясь к князю Андрею. Князь Андрей остался на крыльце, слушая дежурного генерала.
Во время доклада за входной дверью князь Андрей слышал женское шептанье и хрустение женского шелкового платья. Несколько раз, взглянув по тому направлению, он замечал за дверью, в розовом платье и лиловом шелковом платке на голове, полную, румяную и красивую женщину с блюдом, которая, очевидно, ожидала входа влавввквмандующего. Адъютант Кутузова шепотом объяснил князю Андрею, что это была хозяйка дома, попадья, которая намеревалась подать хлеб соль его светлости. Муж ее встретил светлейшего с крестом в церкви, она дома… «Очень хорошенькая», – прибавил адъютант с улыбкой. Кутузов оглянулся на эти слова. Кутузов слушал доклад дежурного генерала (главным предметом которого была критика позиции при Цареве Займище) так же, как он слушал Денисова, так же, как он слушал семь лет тому назад прения Аустерлицкого военного совета. Он, очевидно, слушал только оттого, что у него были уши, которые, несмотря на то, что в одном из них был морской канат, не могли не слышать; но очевидно было, что ничто из того, что мог сказать ему дежурный генерал, не могло не только удивить или заинтересовать его, но что он знал вперед все, что ему скажут, и слушал все это только потому, что надо прослушать, как надо прослушать поющийся молебен. Все, что говорил Денисов, было дельно и умно. То, что говорил дежурный генерал, было еще дельнее и умнее, но очевидно было, что Кутузов презирал и знание и ум и знал что то другое, что должно было решить дело, – что то другое, независимое от ума и знания. Князь Андрей внимательно следил за выражением лица главнокомандующего, и единственное выражение, которое он мог заметить в нем, было выражение скуки, любопытства к тому, что такое означал женский шепот за дверью, и желание соблюсти приличие. Очевидно было, что Кутузов презирал ум, и знание, и даже патриотическое чувство, которое выказывал Денисов, но презирал не умом, не чувством, не знанием (потому что он и не старался выказывать их), а он презирал их чем то другим. Он презирал их своей старостью, своею опытностью жизни. Одно распоряжение, которое от себя в этот доклад сделал Кутузов, откосилось до мародерства русских войск. Дежурный редерал в конце доклада представил светлейшему к подписи бумагу о взысканий с армейских начальников по прошению помещика за скошенный зеленый овес.
Кутузов зачмокал губами и закачал головой, выслушав это дело.
– В печку… в огонь! И раз навсегда тебе говорю, голубчик, – сказал он, – все эти дела в огонь. Пуская косят хлеба и жгут дрова на здоровье. Я этого не приказываю и не позволяю, но и взыскивать не могу. Без этого нельзя. Дрова рубят – щепки летят. – Он взглянул еще раз на бумагу. – О, аккуратность немецкая! – проговорил он, качая головой.


– Ну, теперь все, – сказал Кутузов, подписывая последнюю бумагу, и, тяжело поднявшись и расправляя складки своей белой пухлой шеи, с повеселевшим лицом направился к двери.
Попадья, с бросившеюся кровью в лицо, схватилась за блюдо, которое, несмотря на то, что она так долго приготовлялась, она все таки не успела подать вовремя. И с низким поклоном она поднесла его Кутузову.
Глаза Кутузова прищурились; он улыбнулся, взял рукой ее за подбородок и сказал:
– И красавица какая! Спасибо, голубушка!
Он достал из кармана шаровар несколько золотых и положил ей на блюдо.
– Ну что, как живешь? – сказал Кутузов, направляясь к отведенной для него комнате. Попадья, улыбаясь ямочками на румяном лице, прошла за ним в горницу. Адъютант вышел к князю Андрею на крыльцо и приглашал его завтракать; через полчаса князя Андрея позвали опять к Кутузову. Кутузов лежал на кресле в том же расстегнутом сюртуке. Он держал в руке французскую книгу и при входе князя Андрея, заложив ее ножом, свернул. Это был «Les chevaliers du Cygne», сочинение madame de Genlis [«Рыцари Лебедя», мадам де Жанлис], как увидал князь Андрей по обертке.
– Ну садись, садись тут, поговорим, – сказал Кутузов. – Грустно, очень грустно. Но помни, дружок, что я тебе отец, другой отец… – Князь Андрей рассказал Кутузову все, что он знал о кончине своего отца, и о том, что он видел в Лысых Горах, проезжая через них.
– До чего… до чего довели! – проговорил вдруг Кутузов взволнованным голосом, очевидно, ясно представив себе, из рассказа князя Андрея, положение, в котором находилась Россия. – Дай срок, дай срок, – прибавил он с злобным выражением лица и, очевидно, не желая продолжать этого волновавшего его разговора, сказал: – Я тебя вызвал, чтоб оставить при себе.
– Благодарю вашу светлость, – отвечал князь Андрей, – но я боюсь, что не гожусь больше для штабов, – сказал он с улыбкой, которую Кутузов заметил. Кутузов вопросительно посмотрел на него. – А главное, – прибавил князь Андрей, – я привык к полку, полюбил офицеров, и люди меня, кажется, полюбили. Мне бы жалко было оставить полк. Ежели я отказываюсь от чести быть при вас, то поверьте…
Умное, доброе и вместе с тем тонко насмешливое выражение светилось на пухлом лице Кутузова. Он перебил Болконского:
– Жалею, ты бы мне нужен был; но ты прав, ты прав. Нам не сюда люди нужны. Советчиков всегда много, а людей нет. Не такие бы полки были, если бы все советчики служили там в полках, как ты. Я тебя с Аустерлица помню… Помню, помню, с знаменем помню, – сказал Кутузов, и радостная краска бросилась в лицо князя Андрея при этом воспоминании. Кутузов притянул его за руку, подставляя ему щеку, и опять князь Андрей на глазах старика увидал слезы. Хотя князь Андрей и знал, что Кутузов был слаб на слезы и что он теперь особенно ласкает его и жалеет вследствие желания выказать сочувствие к его потере, но князю Андрею и радостно и лестно было это воспоминание об Аустерлице.
– Иди с богом своей дорогой. Я знаю, твоя дорога – это дорога чести. – Он помолчал. – Я жалел о тебе в Букареште: мне послать надо было. – И, переменив разговор, Кутузов начал говорить о турецкой войне и заключенном мире. – Да, немало упрекали меня, – сказал Кутузов, – и за войну и за мир… а все пришло вовремя. Tout vient a point a celui qui sait attendre. [Все приходит вовремя для того, кто умеет ждать.] A и там советчиков не меньше было, чем здесь… – продолжал он, возвращаясь к советчикам, которые, видимо, занимали его. – Ох, советчики, советчики! – сказал он. Если бы всех слушать, мы бы там, в Турции, и мира не заключили, да и войны бы не кончили. Всё поскорее, а скорое на долгое выходит. Если бы Каменский не умер, он бы пропал. Он с тридцатью тысячами штурмовал крепости. Взять крепость не трудно, трудно кампанию выиграть. А для этого не нужно штурмовать и атаковать, а нужно терпение и время. Каменский на Рущук солдат послал, а я их одних (терпение и время) посылал и взял больше крепостей, чем Каменский, и лошадиное мясо турок есть заставил. – Он покачал головой. – И французы тоже будут! Верь моему слову, – воодушевляясь, проговорил Кутузов, ударяя себя в грудь, – будут у меня лошадиное мясо есть! – И опять глаза его залоснились слезами.
– Однако до лжно же будет принять сражение? – сказал князь Андрей.
– До лжно будет, если все этого захотят, нечего делать… А ведь, голубчик: нет сильнее тех двух воинов, терпение и время; те всё сделают, да советчики n'entendent pas de cette oreille, voila le mal. [этим ухом не слышат, – вот что плохо.] Одни хотят, другие не хотят. Что ж делать? – спросил он, видимо, ожидая ответа. – Да, что ты велишь делать? – повторил он, и глаза его блестели глубоким, умным выражением. – Я тебе скажу, что делать, – проговорил он, так как князь Андрей все таки не отвечал. – Я тебе скажу, что делать и что я делаю. Dans le doute, mon cher, – он помолчал, – abstiens toi, [В сомнении, мой милый, воздерживайся.] – выговорил он с расстановкой.