Зайнудинов, Иса Исаевич

Иса Зайнудинов
Род деятельности:	Террорист
Дата рождения:	27 декабря 1938(1938-12-27) (85 лет)
Место рождения:	с. Кудали, Гунибский район, Дагестанская АССР, СССР
Подданство:	Чеченская Республика Ичкерия Чеченская Республика Ичкерия

Иса Исаевич Зайнудинов (27 декабря 1938, Кудали, Гунибский район, Дагестанская АССР, СССР) — известный террорист, приговорён в 2001 году к пожизненному лишению свободы как один из исполнителей взрыва жилого дома в Буйнакске в 1999 году, в результате которого погибли 58 человек.

Биография

Иса Зайнудинов родился 27 декабря 1938 года в селе Кудали Гунибского района Дагестанской АССР. О жизни Зайнудинова до 1990-х годов сведений мало, известно, что до этого времени он со своей семьёй жил в Гунибском районе Дагестана, затем в начале 90-х они переехали в Кизлярский район и проживали долгое время в селах Карамахи и Чабанмахи.

Участие в незаконных вооружённых формированиях

С начала 1990-х годов он принимал активное участие в незаконных вооружённых формированиях известного международного террориста Хаттаба. Зайнудинов был его личным поваром, а в свободное от этой обязанности время командовал противотанковой установкой «Фагот». По указанию Хаттаба был сформирован отряд, состоявший из аварцев-экстремистов, прошедших специальную подготовку в лагере у полевого командира Багаутдина Кебедова. По некоторым данным, Зайнудинов пользовался огромным уважением и авторитетом у ваххабитов, и мог поспорить по известности с Ачимезом Гочияевым. Хаттаб отдал ему приказ о взрыве жилого «офицерского» дома в Буйнакске в конце августа 1999 года, чтобы, по их же словам, «отомстить русским солдатам и парализовать их волю». В то время Хаттаб находился в диверсионно-террористическом лагере в районе чеченского села Сержень-Юрт. Кроме Зайнудинова, к операции были привлечены братья Магомед и Алисултан Салиховы, Зиявудин Зиявудинов и Шамиль Омаров. Как удалось установить следствию, в начале сентября 1999 года участники теракта загрузили в Сержень-Юрте в КамАЗ, принадлежащий Багаудину Салихову, от трёх до пяти тонн компонентов взрывного устройства — алюминиевого порошка и аммиачной селитры. По пути в Буйнакск машину несколько раз досматривали милицейские патрули, но содержимое мешков ни у кого не вызвало подозрений.

Террористический акт в Буйнакске (1999)

Вечером 4 сентября машина «ГАЗ-52», в которую была перегружена из «КамАЗа» взрывчатка, была припаркована террористами у жилого дома № 3 по улице Шихсаидова, вторая машина ЗИЛ-130 — к местному военному госпиталю. В 21.45 произошёл взрыв, в результате которого рухнули два подъезда. Второй грузовик сотрудникам правоохранительных органов удалось обезвредить за пятнадцать минут до намеченного взрыва.

В кабине ЗИЛа была обнаружена доверенность на имя Исы Исаевича Зайнудинова, а также ряд других документов, после чего он был объявлен в розыск. По сведениям некоторых СМИ, увидев репортаж по телевидению, в котором была показана фотография подозреваемого в организации теракта в Буйнакске Исы Зайнудинова, он был сильно разозлён и объявил своим сообщникам, что не заплатит им ничего. В свою очередь, Хаттаб, назвав «халтурой» работу Зайнудинова, снизил оплату с 700 тысяч долларов США до 300 тысяч.

Арест, следствие и суд

Зайнудинов стал скрываться от сотрудников Федеральной Службы Безопасности, начавших разыскивать его, в Махачкале. В мае 2000 года квартира, где он вместе с несколькими сообщниками находился, была взята штурмом. Все находившиеся в ней были арестованы. У них были обнаружены архитектурные планы трёх домов, в которых были расселены дагестанские милиционеры, у Зайнудинова был изъят поддельный заграничный паспорт, который был необходим ему для бегства за границу после очередного теракта.

Зайнудинов отрицал на допросах свою причастность к взрыву в Буйнакске, перекладывая всю вину на братьев Салиховых, но 31 мая 2000 года было сообщено о том, что он сознался. Арестованные в Баку вскоре после Зайнудинова и экстрадированные в Россию его сообщники также отказывались признать свою вину. На суде адвокаты потребовали полного оправдания своих подзащитных, мотивируя это тем, что их вина была не доказана, а показания Зайнудинов давал под физическим воздействием со стороны следователей. Тем не менее, обвинению удалось собрать веские доказательства вины обвиняемых.

19 марта 2001 года Верховный Суд Республики Дагестан приговорил Зайнудинова и Алисултана Салихова к пожизненному лишению свободы, а Верховный Суд России оставил приговор без изменения. В настоящее время Иса Зайнудинов продолжает отбывать назначенное ему наказание в колонии «Чёрный дельфин».

Семья

У Зайнудинова двое сыновей — Зайнутдин (1970 г. р.) и Магомедрасул, оба в 1990-е годы принимали участие в незаконных вооружённых формированиях. Магомедрасул Зайнудинов был убит во время боёв в Новолакском районе Дагестана. Зайнутдин Зайнудинов в марте 2001 года был приговорён к 3 годам лишения свободы, попал под амнистию и был освобождён в зале суда.

Литература

• Александр Литвиненко, Юрий Фельштинский. «ФСБ взрывает Россию.»

Отрывок, характеризующий Зайнудинов, Иса Исаевич

Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.
– Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! – закричал Растопчин. – Руби! Я приказываю! – Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
– Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.
Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».