Исидор Ростовский

Иси́дор Росто́вский (ум. 14 мая 1474) — юродивый, ростовский чудотворец, родом из Германии. Святой Русской церкви, память совершается 14 мая (по юлианскому календарю).

Согласно житию, Исидор родился в окрестностях города Бранденбурга в славянской семье католического вероисповедания.

Приняв подвиг юродства, Исидор пешком дошёл до Ростова и принял там православие. Житие сообщает о многочисленных чудесах Исидора и о его аскетическом образе жизни. Известны были и его предсказания, за сбываемость которых его прозвали Твердисловом. Исидор скончался в Ростове в 1474 году и был похоронен на месте хижины, где он жил. Позднее над ней был построена Церковь Вознесения Господня (Церковь Исидора Блаженного на валах), под стенами которой мощи Блаженного находятся до настоящего времени.

Почитание

Почитание Исидора началось с уже в XV веке (то есть сразу после его смерти). Иван Грозный считал его одним из великих русских чудотворцев (Исидору приписывалось освобождение в 1563 году города Полоцка от польских войск). В «Уставе церковных обрядов Московского Успенского собора» (1636 год) указывается: «Мая в 14-й день Исидору Ростовскому благовест в лебедь, трезвон средний».

Согласно иконописному подлиннику Исидор изображается следующим образом: «Подобием рус, власы велики, брада аки Никиты мученика, подоле, риза на нем едина разодрана серодикая, правое плечо наго, руки крестообразно, ноги голы».

Литература

• Каган М. Д. Житие Исидора Твердислова // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вторая половина XIV - XVI вв. Л., 1988. Вып. 2. ч. 1. С. 280-284.
• Гладкова О. В. "Странность" юродивого (о малоизученном "Житии Исидора Твердислова") // Канонизация святых на Руси. Материалы VI Российской научной конференции, посвященной Памяти Святителя Макария (10-12 июня 1998 года). Можайск, 1998. Вып. 4. С. 393-400.
• Житие Исидора Твердислова, ростовского юродивого. Пер. и примечания О. В. Гладковой // Слово Древней Руси / Сост., вступ. статья О. В. Гладковой. М., 2000. С. 377-387.
• Гладкова О. В. [www.drevnyaya.ru/vyp/stat/s2_4_6.pdf Агиографический канон и «западная тема» в «Житии Исидора Твердислова, Ростовского юродивого»] //Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2001. № 2(4). С. 81-88.
• Исидорова З. Н. О редакциях жития св. Исидора Твердислова // Опыты по источниковедению. Древнерусская книжность. СПб., 2001. Вып. 4. С. 96-110 (исследование и текст).
• Гладкова О. В. Древнерусский святой, пришедший с Запада (о малоизученном «Житии Исидора Твердислова, ростовского юродивого») // Древнерусская литература: тема Запада в XIII—XV вв. и повествовательное творчество. Колл. монография / Отв. ред. О. В. Гладкова. М., 2002. С. 167-210 (исследование, текст и перевод).
• Мельник А. Г. [www.academia.edu/16878536 Житийная иконография ростовского святого блаженного Исидора] // VI Научные чтения памяти И. П. Болотцевой: сборник статей. — Ярославль, 2002. — С. 86-93.
• Гладкова О. В. Странность юродивого ("западная тема" и агиографический канон в Житии Исидора Твердислова) // Гладкова О. В. О славяно-русской агиографии. Очерки. М., 2008. С. 69-82.
• Голод Е. В. Рукописная традиция Жития Исидора Твердислова и почитание святого в конце XV – начале XVI вв. // IX Конференция молодых ученых «Вопросы славяно-русского рукописного наследия» (к 75-летию Отдела древнерусской литературы). СПб., 2008.
• Мельник А. Г. [www.academia.edu/13823356 Иконография юродивого Исидора Ростовского] // Книжная культура Ярославского края: Материалы научной конференции (13-14 октября 2009 г.). — Ярославль, 2010. — С. 5-11. — ISBN 978-5-91637-012-6.
• Мельник А. Г. [www.academia.edu/8922081 Становление культа юродивого Исидора Ростовского] // Вестник Северного (Арктического) Федерального университета. Серия «Гуманитарные и социальные науки». Вып. 4. — 2012. — С. 29-35.

Ссылки

• [www.saints.ru/i/Isidor_yurodivyi_Rostovskii.html Исидор, Христа ради юродивый, Ростовский чудотворец]
• [www.isidor.ru/ Приход Храма Вознесения Господня над гробом святого блаженного Исидора Ростовского]

Отрывок, характеризующий Исидор Ростовский

Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.


Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.