Искупление Хама
«Искупление Хама» (порт. A Redenção de Cam) — картина маслом на холсте, которую в 1895 году выполнил испанский художник Модесто Брокос. Работа посвящена популярной расовой теории «отбеливания» бразильского населения в конца XIX века, которое происходило в результате активного расового смешения между европейскими иммигрантами и потомками чернокожих рабов, завезённых из Африки. Картина находится в Национальном музее изобразительных искусств Рио-де-Жанейро[1].
Характеристика
Название картины отсылает зрителей к библейскому эпизоду о проклятии Хама за насмешку над наготой и пьянством отца, Ноя, а также и всех его потомков, как сообщается в книге Бытия. Согласно поздней легенде, потомки Хама были чернокожими из Африки, что долгое время оправдывало работорговлю, а также само рабство в Бразилии до 1888 года. После отмены рабства возникла необходимость изобретения новой теории, которая помогла бы бразильским неграм лучше уживаться с их новой, нерабовладельческой реальностью, в которой бедные чёрные и бедные белые иммигранты из Португалии и Италии часто оказывались в одинаковой ситуации, разделяя радости и горести вместе, что привело к быстрому росту нового смешанного класса метисов-парду. Картина, таким образом, стала квинтэссенцией рождения народа Бразилии, смешанного по своей сути.
В своей работе Модесто Бронкос изображает три поколения одной семьи на пороге бедного жилья: бабушка-негритянка, дочь-мулатка, её белый муж и, наконец, их практически белый ребёнок. Старая мать поднимает руки к небу во славу Господа, в знак признательности и благодарности ему за то, что дочь нашла себе белого мужа и родила внешне белого ребёнка, которому теперь будут предоставлены более выгодные перспективы карьерного роста по сравнению с матерью и чернокожей бабушкой, бывшей рабыней [2]. Рождение «отбеленного» внука теперь, вероятнее всего, позволит избавить семью от страдания и плохих воспоминаний о рабстве.
Напишите отзыв о статье "Искупление Хама"
Примечания
- ↑ [www.mare.art.br/detalhe.asp?idobra=3097 Mare — Museu de Arte para a Pesquisa e Educação — Detalhe da Obra de Arte]
- ↑ Darlene J. Sadlier [books.google.com/books?id=RrFMsgQOpfAC&pg=PA186&lpg=PA186&dq=A+Reden%C3%A7%C3%A3o+de+Cam+painting&source=bl&ots=NUlNp1fgzc&sig=mXHge1es9CUa0V6a7Jp-v6yxXQc&hl=en&sa=X&ei=f-tgUvzBAYae2gWn1IBI&ved=0CEMQ6AEwBA#v=onepage&q=A%20Reden%C3%A7%C3%A3o%20de%20Cam%20painting&f=false Brazil Imagined: 1500 to the Present]. University of Texas Press, 2008. P. 186
Литература
- Fantasio na Exposição. II — A Redempção de Cham. Gazeta de Notícias, Rio de Janeiro, 5 de setembro de 1895, p. 1.
- Bosi A. Dialética da Colonização. São Paulo: Companhia das Letras, 1998. pp.257-258
Отрывок, характеризующий Искупление Хама
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
