Искусство

Иску́сство (от церк.-слав. искусьство (лат. experimentum — опыт, проба); ст.-слав. искоусъ — опыт, реже истязание, пытка) — образное осмысление действительности; процесс или итог выражения внутреннего или внешнего (по отношению к творцу) мира в художественном образе; творчество, направленное таким образом, что оно отражает интересующее не только самого автора, но и других людей.

Искусство (наряду с наукой) — один из способов познания, как в естественнонаучной, так и в религиозной картине восприятия мира.

Понятие искусства крайне широко — оно может проявляться как чрезвычайно развитое мастерство в какой-то определённой области^{[уточните ссылку]}. Долгое время искусством считался вид культурной деятельности, удовлетворяющий любовь человека к прекрасному. Вместе с эволюцией социальных эстетических норм и оценок искусством получила право называться любая деятельность, направленная на создание эстетически-выразительных форм^{[уточните ссылку][уточните ссылку]}.

В масштабах всего общества, искусство — особый способ познания и отражения действительности, одна из форм художественной деятельности общественного сознания и часть духовной культуры как человека^{[уточните ссылку]}, так и всего человечества^{[уточните ссылку]}, многообразный результат творческой деятельности всех поколений. В науке искусством называют как собственно творческую художественную деятельность, так и её результат — художественное произведение.

Определение термина

В наиболее общем смысле искусством называют мастерство (словацк. Umenie), продукт которого доставляет эстетическое удовольствие. Энциклопедия Британника дает следующее определение: «Использование мастерства или воображения для создания эстетических объектов, обстановки или действия, которые могут быть разделены с окружающими». Таким образом, критерием искусства является способность вызывать отклик у других людей. БСЭ определяет искусство как одну из форм общественного сознания, важнейшую составляющую человеческой культуры.

Определение и оценка искусства как явления — предмет непрекращающихся дискуссий.

В эпоху романтизма традиционное понимание искусства как мастерства любого сорта уступило видению его как «особенности человеческого разума наряду с религией и наукой». В XX в. в понимании эстетического наметились три основных подхода: реалистический, согласно которому эстетические качества объекта присущи ему имманентно и не зависят от наблюдателя, объективистский, который также считает эстетические свойства объекта имманентными, но в некоторой степени зависимыми от наблюдателя, и релятивистский, в соответствии с которым эстетические свойства объекта зависят только от того, что в нём видит наблюдатель, и разные люди могут усматривать разные эстетические качества одного и того же объекта. С последней точки зрения объект может быть охарактеризован в зависимости от намерений его творца (или отсутствия каких-либо намерений), для какой бы функции он ни был предназначен. Например, кубок, который в быту может быть использован как контейнер, может считаться произведением искусства, если был создан только для нанесения орнамента, а изображение может оказаться ремесленной поделкой, если его производят на конвейере.

В своем первом и наиболее широком смысле термин «искусство» (art, англ.) остается близким к своему латинскому эквиваленту (ars), который может быть также переведен как «мастерство» или «ремесло», а также к индоевропейскому корню «составление» или «составлять». В этом смысле искусством может быть названо все, что было создано в процессе обдуманного составления некой композиции. Существуют некоторые примеры, иллюстрирующие широкий смысл данного термина: «искусственный», «военное искусство», «артиллерия», «артефакт». Многие другие широко употребляемые слова имеют аналогичную этимологию.

До XIX века изящными искусствами называли способности художника или артиста выразить свой талант, пробудить в аудитории эстетические чувства и вовлечь в созерцание «изящных» вещей.

Термин искусство может употребляться в разных смыслах: процесс использования таланта, произведение одарённого мастера, потребление произведений искусства аудиторией, а также изучение искусства (искусствоведение). «Изящные искусства» — это набор дисциплин (искусств), продуцирующих произведения искусства (объекты), созданные одарёнными мастерами (искусство как деятельность) и вызывающие отклик, настроение, передающие символику и иную информацию публике (искусство как потребление). Произведениями искусства называют преднамеренную талантливую интерпретацию неограниченного множества концепций и идей с целью передать их окружающим. Они могут быть созданы специально для указанной цели или представлены изображениями и объектами. Искусство стимулирует мысли, чувства, представления и идеи через ощущения. Оно выражает идеи, принимает самые разные формы и служит многим разным целям. Искусство — это умение, которое способно вызвать восхищение.

Искусство, вызывающее своей гармоничностью положительные эмоции и ментальное удовлетворение, способно также вызвать ответный созидательный отклик воспринимающего, воодушевление, стимул и стремление творить в положительном ключе. Так отозвался об искусстве художник Валерий Рыбаков, член Профессионального союза художников: «Искусство может разрушать и лечить человеческую душу, растлевать и воспитывать. И только светлое искусство способно спасти человечество: оно исцеляет душевные раны, даёт надежду на будущее, несёт в мир любовь и счастье».

История искусства

См. также: История европейского искусства и Культура России

В настоящее время в мировой культурной традиции используются понятия об искусстве, берущие своё начало в средиземноморской античности, в особенности в греко-римском понимании этого термина.

Появление

См. также: Мустьерская культура, Ориньякская культура, Монтеспан (пещера) и Альтамира (пещера)

По трудовой теории, в первобытном обществе первобытное изобразительное творчество зарождается с видом Homo sapiens как способ человеческой деятельности для решения практических задач. Возникнув в эпоху среднего палеолита, первобытное искусство достигло расцвета в верхнем палеолите, около 40 тыс. лет назад, и могло быть социальным продуктом общества, воплощавшим новую ступень освоения действительности. Древнейшие произведения искусства, такие как ожерелье из раковин, найденное в Южной Африке, датируются 75 тысячелетием до н. э. и более (см.: Пещера Бломбос). В каменном веке искусство было представлено первобытными обрядами, музыкой, танцами, всевозможными украшениями тела, геоглифами — изображениями на земле, дендрографами — изображениями на коре деревьев, изображениями на шкурах животных, пещерной живописью, наскальными рисунками, петроглифами и скульптурой.

Появление искусства связывают с играми, ритуалами и обрядами, в том числе обусловленными мифологически-магическими представлениями.

Первобытное искусство было синкретичным. По утверждению отдельных авторов, оно берёт начало в доречевых навыках и приёмах передачи, восприятия и хранения в памяти языковой информации. Коммуникативная утилитарность первобытного творчества, наряду с развитием эстетического аспекта, ярко наблюдается в дополиграфический фольклорпериод культур всех народов. Также существуют теории о искусстве как биологической функции (художественном инстинкте).

Искусства в античном мире

См. также Хетты, Искусство Древнего Египта, Эгейская цивилизация, Искусство Древней Греции, Эллинизм, Этрусское искусство, Скифы, Искусство Урарту

Основы искусства в современном понимании этого слова были заложены древними цивилизациями: египетской, месопотамской, персидской, индийской, китайской, греческой, римской, а также аравийской (древнего Йемена и Омана) и другими. Каждый из упомянутых центров ранних цивилизаций создал собственный уникальный стиль в искусстве, который пережил века и оказывал своё влияние на позднейшие культуры. Они же оставили первые описания работы художников. Например, древнегреческие мастера во многом превзошли прочих в изображении человеческого тела и умели показать мускулатуру, осанку, правильные пропорции и красоту натуры.

Искусства в Средние века

См. также Каролингский Ренессанс

Византийское искусство и готика западного Средневековья были сосредоточены на духовных истинах и библейских сюжетах. Они подчеркивали незримое возвышенное величие горнего мира, используя золотистый фон в живописи и мозаике, и представляли человеческие фигуры в плоских идеализированных формах.

На востоке, в исламских странах, было широко распространено мнение, что изображение человека граничит с запрещенным сотворением идолов, вследствие чего изобразительное искусство в основном сводилось к архитектуре, орнаменту, ваянию, каллиграфии, ювелирному делу и другим видам декоративного и прикладного искусства (см. Исламское искусство). В Индии и Тибете искусство было сосредоточено на религиозном танце и скульптуре, которой подражала живопись, тяготевшая к ярким контрастным цветам и четким контурам. В Китае процветали в высшей степени разнообразные виды искусства: резьба по камню, бронзовая скульптура, керамика (в том числе знаменитая терракотовая армия императора Цинь), поэзия, каллиграфия, музыка, живопись, драма, фантастика и др. Стиль китайского искусства изменялся от эпохи к эпохе и традиционно носит название по имени правящей династии. Например, живопись эпохи Тан, утонченная и монохромная, изображает идеализированный пейзаж, а в эпоху Мин в моде были густые сочные краски и жанровые композиции. Японские стили в искусстве также носят название местных императорских династий, а в их живописи и каллиграфии наблюдается значительная взаимосвязь и взаимодействие. С XVII века здесь распространилась также гравюра по дереву.

От Возрождения до современности

Западный Ренессанс вернулся к ценностям материального мира и гуманизма, что вновь сопровождалось изменением парадигмы изобразительного искусства, в пространстве которого появилась перспектива, а человеческие фигуры обрели утраченную было телесность. В эпоху Просвещения художники стремились отразить физическую и рациональную определенность Вселенной, представлявшейся сложным и совершенным часовым механизмом, а также революционные идеи своего времени. Так Уильям Блейк написал портрет Ньютона в образе божественного геометра, а Жак-Луи Давид поставил свой талант на службу политической пропаганде. Художники эпохи Романтизма тяготели к эмоциональной стороне жизни и человеческой индивидуальности, вдохновляясь поэмами Гете. К концу XIX века появился целый ряд художественных стилей, таких как академизм, символизм, импрессионизм, фовизм.

Однако, их век был непродолжителен, и конец прежних направлений был приближен не только новыми открытиями относительности Эйнштейна и подсознания Фрейда, но и беспрецедентным развитием технологий, подстегнутым кошмаром двух мировых войн. История искусства XX века полна поиском новых изобразительных возможностей и новых стандартов красоты, каждый из которых вступал в противоречие с предыдущими. Нормы импрессионизма, фовизма, экспрессионизма, кубизма, дадаизма, сюрреализма и т. д. не пережили своих создателей. Растущая глобализация привела к взаимопроникновению и взаимовлиянию культур. Так на творчество Матисса и Пабло Пикассо оказало большое влияние африканское искусство, а японские гравюры (сами появившиеся под влиянием западного Ренессанса) служили источником вдохновения для импрессионистов. Колоссальное влияние на искусство оказали также западные по происхождению идеи коммунизма и постмодернизма.

Модернизм с его культом жесткой нормы и идеалистическим поиском истины во второй половине XX в. проложил путь к осознанию его собственной недостижимости. Относительность ценностей была принята как непреложная истина, что ознаменовало собой наступление периода современного искусства и критики постмодерна, порождающего дискуссии о конце искусства. Мировая культура и история, искусство также стали считаться категориями относительными и преходящими, к которым стали относиться с иронией, а размывание границ региональных культур привело к их осмыслению как частей единой глобальной культуры.

Классификация

Искусства могут быть классифицированы по разным критериям. Предметом отображения изобразительного искусства является внешняя действительность, неизобразительные же виды искусства воплощают внутренний мир. Неизобразительные искусства по типу выражения и восприятия делятся на музыкальное, танцевальное и литературное, также возможны смешанные виды. Различным видам искусства присуща жанровая дифференциация.

~ Виды искусств	Статические		Динамические
Изобразительные	живопись, графика (рисунок, эстамп), декоративно-прикладное искусство, скульптура, фотоискусство, граффити, комикс		немое кино
Зрелищные		театр, опера, эстрада, цирк, киноискусство
Неизобразительные (выразительные)	архитектура, литература		музыка, хореография, балет, радиоискусство

По форме развития искусства различают в пространстве (в определённой географической местности) и во времени (в определённую эпоху).

По утилитарности искусства делятся на прикладные (выполняющие, помимо эстетической, и какую-нибудь бытовую функцию) и изящные («чистые», никакой, кроме эстетической, функции не выполняющие).

По материалам искусство можно делить на виды, использующие

• традиционные и современные материалы (краски, холст, глина, дерево, металл, гранит, мрамор, гипс, химические материалы, продукты серийной индустрии и т. д.)
• современные способы хранения и воспроизведения информации (современные средства человеко-машинного интерфейса, визуализации, в том числе компьютерной графики, объемной 3D)

Медиаискусство: компьютерное искусство, цифровая живопись, сетевое искусство и т. д. Часто реклама называется как одна из форм искусства.

• звук (слышимые колебания воздуха)

Музыка: классическая, академическая, электронная (см. музыкальные жанры и стили)

• слово (единица языка)

каллиграфия, песни, литература (проза, поэзия)

• посредника-человека (исполнитель: актёр, певец, клоун и т. д.)

В зависимости от субъекта, объекта и способа представления или какого-то их устойчивого, идейно обоснованного, сочетания искусство может подразделяться на жанры (драма, натюрморт, сюита и т. п.) и на стили (классицизм, импрессионизм, джаз и т. п.).

По критериям намеренного эстетического воздействия или мастерства исполнения при определённых условиях искусством можно называть любой вид деятельности. — Для этого достаточно, чтобы деятель рассматривал результат своей деятельности как особый, трудноповторимый, опыт, пожелал бы проявить его посредством своих действий и связаться с другими людьми исключительно по поводу этого опыта. Так, например, мы говорим об искусстве резьбы по дереву, искусстве одеваться, искусстве создавать букеты, о боевых искусствах, искусстве предпринимательства и т. п.

Нужно помнить, что критерии отнесения к искусству, как и содержание самого термина «искусство», не являются раз и навсегда данными. В постоянно меняющемся мире возможен пересмотр тех или иных устоявшихся ценностей, изменение в восприятии тех или иных форм выражения. Искусство может оказаться устаревшим или даже утраченным. С другой стороны, новые виды деятельности, не существовавшие прежде, могут претендовать и на звание нового искусства. Дискуссии о классификации искусства вряд ли когда-нибудь прекратятся.

Иногда вместо слова искусство в сложных словах применяют синоним иностранного происхождения арт: пиксел-арт, ОРФО-арт, арт-педагогика, арт-терапия, боди-арт (один из видов авангардного искусства), видеоарт, саунд-арт, нет-арт.

Искусство и критика

Взаимоотношения искусства и искусствоведения вообще и художественной критики в частности за последние двести лет становятся все более сложными. Высказываются, например, мнения, что с развитием критики культ творца утрачивает свою трансцендентную позицию — истина заменяется иллюзией истины, жест художника подлежит реконструкции. Искусство является субстратом для критики, для объяснения того, что же всё-таки хотел сказать автор своим произведением, и поэтому часто критику обвиняют в паразитизме. В то же время критики выступают как рекламные агенты и занимаются созданием символической упаковки, и в некоторые эпохи бывают полезными для перевода произведений в существующее идеологическое пространство.

Теории искусства

Со времен античности, искусство являлось предметом изучения как практика философии. В XIX веке искусство рассматривалось преимущественно как продукт взаимодействия между истиной и красотой. Например, теоретик эстетики Джон Рёскин, анализируя творчество Тёрнера, отмечал, что смысл искусства в создании художественными методами доступа к эзотерической истине, заключенной в природе.

Появление модернизма в конце XIX века привело к радикальному перелому во взглядах на роль искусства, то же самое произошло и в конце ХХ в. с формированием концепции постмодернизма. Клемент Гринберг в статье 1960 г. «Модернистская живопись» дал современному искусству следующее определение: «использование методов, присущих дисциплине, для критики самой дисциплины». Гринберг применил этот подход к абстрактному экспрессионизму и использовал его для объяснения и обоснования простой (без иллюзий) абстрактной живописи:

Реалистическое, натуралистическое искусство скрывает фактуру художественной среды, используя художественный метод для маскировки художественных приемов, в то время как модернизм использует художественный метод для привлечения внимания к этим приемам. Ограничения, составляющие среду живописи, — плоскость полотна, оформление, свойства краски, — старые мастера расценивали как помеху, полагая, что ими позволено оперировать только косвенно или скрытно. В модернизме те же ограничения предстают в ином свете. Сменив минус на плюс, художник открыто выставляет их напоказ.

После Гринберга можно указать несколько видных теоретиков искусства, таких как Майкл Фрид, Т. Дж. Кларк, Р. Краусс, Л. Ночлин и Г. Поллок. Хотя суждения Гринберга им самим были отнесены к творчеству определенной группы художников XX века, они оказали значительное влияние на дальнейшее развитие философии искусства во второй половине XX и в начале XXI в.

Художники поп-арта, такие как Энди Уорхол, приобрели известность и влияние благодаря тому, что в свои произведения включали и неявно подвергали критике как явления из области популярной культуры, так и из мира искусства. Некоторые радикальные художники 1980-х, 1990-х и 2000-х годов распространили эту технику самокритики, в прошлом бывшую прерогативой «высокого искусства», на все виды изображения, в том числе на дизайн одежды, комиксы, афиши и порнографию…

Цели искусства

Теоретики во все времена видели в искусстве явление, которому присущи различные, в зависимости от конкретной концепции, функции и свойства. Это не значит, что цели искусства остаются неясными, просто существовало множество разнообразных причин для создания разных произведений искусства и множество их толкований. Некоторые из функций искусства перечислены ниже и группируются по степени их осознания на мотивированные и немотивированные.

Немотивированные функции искусства

Немотивированными целями искусства называют такие, которые составляют неотъемлемую часть природы человека, не могут быть сведены к особенностям личности творца и служить какой-либо посторонней, например, утилитарной цели. В этом смысле искусство и вообще креативность — нечто, к чему человека толкает его собственная природа (так как никакой другой вид животных и людей кроме H.sapiens не создавал искусства), и что выходит за пределы просто полезного.

1. Фундаментальный человеческий инстинкт гармонии, уравновешенности и ритма. На этом уровне искусство представляет собой не действие или объект, а внутреннее стремление к гармонии (красоте), потребляемой независимо от полезности.

   «Имитация — один из инстинктов в нашей природе. Далее, имеется инстинкт гармонии и ритма, а также соразмерности, в которой, в частности, выражается чувство ритма. Начиная с этого природного дара, личность развивает в себе наклонности к поэзии, чтобы от грубых импровизаций постепенно возвыситься до истинного искусства». — Аристотель.

2. Ощущение загадочности. Искусство — это способ ощутить свою связь со Вселенной. Это ощущение часто бывает неожиданным и возникает, когда мы видим произведение искусства, слушаем музыку или стихи.

   «Самое прекрасное, что мы можем испытать в жизни — это загадочность. Она является источником всякого настоящего искусства или науки». — Альберт Эйнштейн.

3. Воображение. Искусство дает способ применить воображение невербальным способом, без ограничений, накладываемых языком. В то время как слова следуют в строгой последовательности и каждое из них имеет некоторое определенное значение, искусство дает широкий диапазон форм, символов и идей, смысл которых может быть интерпретирован по-разному.

   «Орёл Юпитера [как пример произведения искусства] не является, подобно логичному (эстетическому) атрибуту, символом величия и грандиозности творения, он представляет собой скорее нечто иное, что дает стимул для полета воображения, для сравнения его со всеми сходными образами, провоцируя больше раздумий, чем могла бы какая-либо идея, выраженная в словах. Заключенная в нём эстетическая концепция возвышена над рациональной идеей и замещает собой логичные представления, но должным образом, тем не менее, оживляет ум, открывая перед нами перспективу множества подобных образов, незримо стоящих за ним». — Иммануил Кант.

4. Обращение к неограниченному кругу лиц. Искусство позволяет автору произведения вольно или невольно обратиться к целому миру. Некоторые авторы сознательно оставляют свои творения в малодоступных местах, например, на горных вершинах. Это тоже способ обратиться не к ограниченному кругу зрителей, а к миру в целом.
5. Ритуальные и символические функции. Во многих культурах красочные ритуалы, представления и танцы являются символом или способом украсить некие события. Сами по себе они обычно не преследуют какую-либо утилитарную цель, но антропологам известен их смысл в рамках данной национальной культуры. Традиции формировались в течение многих поколений и часто первоначально имели определенное космологическое значение, которое впоследствии никто уже не вспоминает.

   «Большинство ученых, имевших дело с наскальными рисунками или объектами, созданными в доисторические времена и не имеющими никакой очевидной утилитарной цели, в связи с чем объявленными декоративными, ритуальными или символическими, хорошо знают, в какие ошибки можно впасть, используя термин искусство». — Сильва Томаскова.

Существует также точка зрения, согласно которой занятия искусством (как и любой другой деятельностью, направленной на создание культурной продукции) являются главным образом неосознанным проявлением полового отбора в виде ухаживания, что объясняет непропорционально большое количество мужчин среди деятелей искусства и соответствие периодов высокой творческой и сексуальной активности в жизни человека.

Мотивированные функции искусства

Те цели, которые автор или создатель намеренно и сознательно ставит пред собой, работая над произведением, далее именуются мотивированными. Это может быть какая-то политическая цель, комментарий социального положения, создание определенного настроения или эмоции, психологическое воздействие, иллюстрация чего-либо, продвижение продукта (в случае рекламы) или просто передача некоего сообщения.

1. Средство коммуникации. В своей простейшей форме искусство представляет собой средство коммуникации. Как и большинство прочих способов коммуникации, оно несет в себе намерение передать информацию аудитории. Например, научная иллюстрация — тоже форма искусства, существующая для передачи информации. Ещё один пример такого рода — географические карты. Однако содержание послания не обязательно бывает научным. Искусство позволяет передавать не только объективную информацию, но и эмоции, настроение, чувства.

   «[Искусство — это совокупность] артефактов или изображений с символическим значением, применяемых для коммуникации». — Стив Митен.

2. Искусство как развлечение. Целью искусства может быть создание такого настроения или эмоции, которая помогает расслабиться или развлечься. Очень часто именно для этой цели создают мультфильмы или видеоигры.
3. Авангард, искусство ради политических перемен. Одной из определяющих целей искусства начала XX века было создание произведений, провоцирующих политические перемены. Направления, появившиеся для этой цели, — дадаизм, сюрреализм, русский конструктивизм, абстрактный экспрессионизм — собирательно именуют авангардом.

   «Напротив, реализм, инспирированный позитивизмом, от Св. Фомы Аквинского до Анатоля Франса, представляется мне враждебным какому бы то ни было интеллектуальному или моральному прогрессу. Он мне отвратителен, поскольку состоит из посредственности, ненависти и унылого чванства. Это из-за него сейчас появляются нелепые книги и оскорбительные пьесы. Он постоянно подпитывается и набирает силу из газет и высмеивает как науку, так и искусство неустанной лестью самому дурному вкусу; простота, граничащая с тупостью, собачья жизнь».— Андре Бретон (сюрреализм).

4. Искусство для психотерапии. Психологи и психотерапевты могут использовать искусство в лечебных целях. Специальная техника, основанная на анализе рисунков пациента, применяется для диагностики состояния личности и эмоционального статуса. В этом случае конечной целью является не диагностика, а оздоровление психики.
5. Искусство для социального протеста, ниспровержения существующего порядка и/или анархии. Как форма протеста, искусство может не иметь какой-либо определенной политической цели, а ограничиваться критикой существующего режима или каких-то его аспектов.

«Искусство в первую очередь должно отражать реальную жизнь людей, а не внушать, что всё хорошо. Для этого есть реклама, она требует, заставляет купить, побриться, помыться, подушиться, поехать отдыхать и так далее». — Буксиков, Серик.

Граффити и другие виды стрит-арта — это изображения и надписи, которые наносят на стены домов, автобусы, поезда, мосты и другие заметные места, нередко без разрешения. Граффити могут быть незаконны и представлять собой форму вандализма.

1. Искусство для пропаганды или коммерциализации. Произведения искусства нередко используются с целями пропаганды, чтобы незаметно изменить вкусы и настроения публики. Аналогично нарочитая реклама создается с целью продвижения коммерческого продукта путём создания положительного к нему отношения у потребителя. В обоих случаях целью создателя является манипуляция эмоциональным или психологическим настроем в отношении к некоторому объекту или идее.

Описанные выше функции искусства не являются взаимоисключающими и могут перекрываться. Например, искусство для развлечения может сочетаться со скрытой рекламой продукции, фильма или видеоигры. Одна из характерных черт искусства эпохи постмодерна (после 1970-х) — рост утилитарности, функциональности, нацеленности на коммерциализацию, в то время как немотивированное искусство или его использование в символических и ритуальных целях становится все более редким.

Искусство, социальная структура и ценности

Нередко искусство рассматривается как атрибут избранных социальных слоев, чуждый другим слоям населения. В этом смысле занятие искусством обычно считают свойственным высшим классам, его ассоциируют с богатством, способностью покупать красивые, но бесполезные вещи и склонностью к роскоши. В качестве примера сторонники подобных взглядов могут привести Версальский дворец или Эрмитаж в Санкт-Петербурге с их обширными коллекциями, собранными богатейшими монархами Европы. Подобные коллекции могут позволить себе только очень богатые люди, правительства или организации.

Изящные и дорогие вещи во многих культурах являются знаком социального статуса их владельца. В то же время, по меньшей мере, в 1793 г. во время Великой французской революции имело место и движение в противоположном направлении, когда Лувр, до того собственность французских королей, был открыт для публики в качестве музея. Большинство современных музеев и детских образовательных программ по искусству в экономически развитых странах следуют этому примеру, открывая доступ к произведениям искусства для всех. В США музеи зачастую представляют собой частные коллекции, собранные состоятельными людьми и впоследствии переданные государству. Например, Музей Метрополитен (Нью-Йорк) был создан в XIX в. Джоном Тейлором Джонстоном, президентом региональной сети железных дорог, чья персональная коллекция произведений искусства составила основу коллекции музея. В России аналогичную роль сыграл купец Павел Третьяков, основатель музея, в наши дни известного как государственная Третьяковская галерея. Тем не менее, по сей день обладание существенной коллекцией произведений искусства может рассматриваться как знак богатства и социального статуса.

Иногда художники пытаются создать нечто такое, что не может быть приобретено в качестве материальной ценности. В 1960-70х годах один из ведущих послевоенных немецких художников Йозеф Бойс говорил, что «необходимо представить нечто большее, чем просто объект». В результате зародились такие направления искусства, как перформанс, видеоарт и концептуальное искусство. Идея состояла в том, что если произведение искусства — всего лишь представление, после которого ничего не остается кроме идеи, то его нельзя купить или продать. «Демократические наставления вокруг идеи, что произведение искусства есть товар, побуждали к эстетическим инновациям, распространившимся в середине 1960-х и давшим богатый урожай в 1970-х. Художники в массовом порядке вставали под знамена концептуального искусства, замещая перформансом и прочими акционистскими действиями материю и материалистические заботы о изобразительной или скульптурной форме, стараясь подорвать представление о произведении искусства как объекте».

Прошедшие десятилетия показали, что новые направления не смогли поставить барьер на пути коммерциализации искусства: на рынок поступили DVD с видеозаписями акционистских представлений, приглашения на эксклюзивные перформансы, а также объекты, оставленные концептуалистами на своих выставках. Многие перформансы представляли собой действие, смысл которого понятен только образованным интеллектуалам, элите другого рода. Понимание искусства стало новым символом принадлежности к элите взамен владения самими произведениями, а поскольку знание истории и теории искусства требует высокого уровня образования, искусство по-прежнему остается знаком принадлежности к высшему классу. «С распространением технологии DVD в 2000-х годах художники и галереи, извлекающие доход от продаж и выставок произведений искусства, завладели средствами контроля рынка видео- и компьютерных изображений, которые поступают к коллекционерам в ограниченном количестве».

Дискуссии о классификации

История искусства знает множество дискуссий о значимости того или иного произведения. В течение прошедшего столетия этот вопрос оказался непосредственно связан с пониманием смысла самого термина искусство.

Древнегреческие философы спорили о том, является ли этика «искусством добродетельной жизни». В XX веке дискуссии о принадлежности к искусству нередко возникали вокруг работ кубистов и импрессионистов, «Фонтана» Марселя Дюшана, кино, увеличенных изображений банкнот, пропаганды и даже распятия, погруженного в мочу. В рамках концептуального искусства нередко намеренно создаются произведения, оказывающиеся на грани того, что понимается искусством. Новые медийные средства, например, видеоигры, постепенно включаются художниками и критиками в разряд искусства, хотя эти подвижки в классификации признаны далеко не везде и не всеми.

Философ Дэвид Новиц считал, что разногласия по поводу определения искусства, как правило, не являются значимыми. Скорее «пристрастные мнения и интересы людей в их общественной жизни составляют значительную часть всех дискуссий о классификации искусства» (Novitz, 1996). По Новицу, они обычно являются дискуссиями о наших ценностях и путях развития общества, а не о теориях. Например, когда газета «Дейли мэйл» критикует работу Херста и Эмин: «Тысячу лет искусство было одной из движущих сил цивилизации. Сегодня маринованные овцы и соленая постель могут сделать всех нас варварами», — здесь не дается определение или теория искусства, а всего лишь ставится под сомнение художественная ценность конкретной работы. В 1998 г. Артур Данто предложил мысленный эксперимент, показывающий, что «статус артефакта как произведения искусства зависит скорее от взглядов общества на искусство, чем от его собственных физических или чувственных особенностей. Интерпретация в рамках данной культуры (в некотором роде, теория искусства), следовательно, и определяет принадлежность объекта к искусству».

Искусство и наука

Искусство и отдельные его аспекты являются предметом научного исследования. Наука, изучающая искусство в целом и связанные с ним явления — искусствоведение. Отрасль философии, занимающаяся изучением искусства — эстетика. Феноменами, связанными с искусством, занимаются и другие общественные и гуманитарные науки, такие как культурология, социология, психология, поэтика и семиотика.

Впервые к системному изучению искусства обратился Аристотель (384—322 гг до н. э.) в своем труде «Поэтика». Интересно, что в других трудах Аристотель также положил начало систематизации научного знания и научного метода.

В наши дни особую роль в изучении искусства играет семиотика. Эта наука, появившаяся в конце XIX века, рассматривает широкий спектр проблем с точки зрения коммуникации и знаковых систем. Юрий Лотман (1922—1993), выдающийся советский культуролог и семиотик, в своих работах предложил семиотический подход к культуре и описал коммуникационную модель для изучения художественного текста. При таком подходе искусство рассматривается как язык, то есть коммуникационная система, пользующаяся знаками, упорядоченными особым образом.

Существует гипотеза, что искусство возникло раньше науки, и долгое время вбирало её в себя. И искусство и наука являются знаковыми системами познания человеком природы и самого себя и для этого используют эксперименты, анализ и синтез.

Отличия искусства от науки:

• наука и техника оказывает большее влияние на вещи, а искусство — на психологию;
• наука добивается объективности, авторы же творений искусства вкладывают в них себя, свои чувства;
• научный метод строго рационален, в искусстве же всегда есть место интуитивности и непоследовательности;
• каждое произведение искусства является единым и законченным, каждый научный труд — лишь звено в цепи предшественников и последователей;

Необходимо иметь в виду, что данные отличия верны лишь при поверхностном рассмотрении их сущности. Каждый пункт являет собой отдельную тему для дискуссии.

Искусство и религия

Невозможно отделить зарождение искусства от зарождения религии. С точки зрения оформившейся религии искусство есть лишь символический способ донесения высших истин, проповедуемых данной религией. Долгое время с расцвета христианства до периода Возрождения в европейском мире искусство в основном выполняло заказ церкви.

См. также

• Искусство Великобритании
• Искусство Германии
• Искусство Испании
• Искусство Италии
• Искусство Франции
• Искусство России
• Культура
• Эстетика
• Мимесис
• Ремесло (противопоставление искусству)

Литература

• Aliev, Alex. (2009). [sites.google.com/site/arify4/home/the-intentional-attributive-definition-of-art The Intentional-Attributive Definition of Art.] Consciousness, Literature and the Arts 10 (2).
• Нина Дмитриева. [artyx.ru/books/item/f00/s00/z0000000/st002.shtml Происхождение искусства] // Всеобщая история искусств. Том 1. Москва, 1956.
• Владимирская Анна Овсеевна, Владимирский Петр Александрович. Искусство для простых смертных. — М.: «Диалектика», 2005. — С. 352. — ISBN 5-8459-0902-3.
• [ec-dejavu.ru/a/Art_East.html Т. Григорьева. Искусство-неискусство (Искусство в Японии)] // Григорьева Т. П. Движение красоты: Размышления о японской культуре. М.: «Восточная литература» РАН, 2005, с. 180—192
• [ec-dejavu.ru/a/Art_for_art.html С. Зенкин. Теофиль Готье и «искусство для искусства»] // Зенкин С. Н. Работы по французской литературе. — Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 1999, с. 170—200
• Беньямин В. «Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости»//Избранные эссе, М., 1996.
• Пелипенко А.А. [apelipenko.ru/%D0%9D%D0%B0%D1%83%D0%BA%D0%B0/%D0%9C%D0%BE%D0%BD%D0%BE%D0%B3%D1%80%D0%B0%D1%84%D0%B8%D0%B8/%D0%98%D1%81%D0%BA%D1%83%D1%81%D1%81%D1%82%D0%B2%D0%BE%D0%B2%D0%B7%D0%B5%D1%80%D0%BA%D0%B0%D0%BB%D0%B5%D0%BA%D1%83%D0%BB%D1%8C%D1%82%D1%83%D1%80%D0%BE%D0%BB%D0%BE%D0%B3%D0%B8%D0%B8.aspx Искусство в зеркале культурологии]. — М.: Государственный институт искусствознания, 2009. — С. 318. — ISBN 978-5-98187-406-2.
• Каган М. С. Морфология искусства. — Л.: Искусство, 1972. — 440 с. — 20 000 экз.
• Е. Аничков. Эстетика // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Искусство // Малый энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 4 т. — СПб., 1907—1909.

Ссылки

• Искусство в каталоге ссылок Open Directory Project (dmoz).
• [open-site.org/International/Russian/Искусство Искусство] в Open Encyclopedia Project

Отрывок, характеризующий Искусство

Она не успела договорить. Князь перебил ее.
– И прекрасно, – закричал он. – Он тебя возьмет с приданным, да кстати захватит m lle Bourienne. Та будет женой, а ты…
Князь остановился. Он заметил впечатление, произведенное этими словами на дочь. Она опустила голову и собиралась плакать.
– Ну, ну, шучу, шучу, – сказал он. – Помни одно, княжна: я держусь тех правил, что девица имеет полное право выбирать. И даю тебе свободу. Помни одно: от твоего решения зависит счастье жизни твоей. Обо мне нечего говорить.
– Да я не знаю… mon pere.
– Нечего говорить! Ему велят, он не только на тебе, на ком хочешь женится; а ты свободна выбирать… Поди к себе, обдумай и через час приди ко мне и при нем скажи: да или нет. Я знаю, ты станешь молиться. Ну, пожалуй, молись. Только лучше подумай. Ступай. Да или нет, да или нет, да или нет! – кричал он еще в то время, как княжна, как в тумане, шатаясь, уже вышла из кабинета.
Судьба ее решилась и решилась счастливо. Но что отец сказал о m lle Bourienne, – этот намек был ужасен. Неправда, положим, но всё таки это было ужасно, она не могла не думать об этом. Она шла прямо перед собой через зимний сад, ничего не видя и не слыша, как вдруг знакомый шопот m lle Bourienne разбудил ее. Она подняла глаза и в двух шагах от себя увидала Анатоля, который обнимал француженку и что то шептал ей. Анатоль с страшным выражением на красивом лице оглянулся на княжну Марью и не выпустил в первую секунду талию m lle Bourienne, которая не видала ее.
«Кто тут? Зачем? Подождите!» как будто говорило лицо Анатоля. Княжна Марья молча глядела на них. Она не могла понять этого. Наконец, m lle Bourienne вскрикнула и убежала, а Анатоль с веселой улыбкой поклонился княжне Марье, как будто приглашая ее посмеяться над этим странным случаем, и, пожав плечами, прошел в дверь, ведшую на его половину.
Через час Тихон пришел звать княжну Марью. Он звал ее к князю и прибавил, что и князь Василий Сергеич там. Княжна, в то время как пришел Тихон, сидела на диване в своей комнате и держала в своих объятиях плачущую m lla Bourienne. Княжна Марья тихо гладила ее по голове. Прекрасные глаза княжны, со всем своим прежним спокойствием и лучистостью, смотрели с нежной любовью и сожалением на хорошенькое личико m lle Bourienne.
– Non, princesse, je suis perdue pour toujours dans votre coeur, [Нет, княжна, я навсегда утратила ваше расположение,] – говорила m lle Bourienne.
– Pourquoi? Je vous aime plus, que jamais, – говорила княжна Марья, – et je tacherai de faire tout ce qui est en mon pouvoir pour votre bonheur. [Почему же? Я вас люблю больше, чем когда либо, и постараюсь сделать для вашего счастия всё, что в моей власти.]
– Mais vous me meprisez, vous si pure, vous ne comprendrez jamais cet egarement de la passion. Ah, ce n'est que ma pauvre mere… [Но вы так чисты, вы презираете меня; вы никогда не поймете этого увлечения страсти. Ах, моя бедная мать…]
– Je comprends tout, [Я всё понимаю,] – отвечала княжна Марья, грустно улыбаясь. – Успокойтесь, мой друг. Я пойду к отцу, – сказала она и вышла.
Князь Василий, загнув высоко ногу, с табакеркой в руках и как бы расчувствованный донельзя, как бы сам сожалея и смеясь над своей чувствительностью, сидел с улыбкой умиления на лице, когда вошла княжна Марья. Он поспешно поднес щепоть табаку к носу.
– Ah, ma bonne, ma bonne, [Ах, милая, милая.] – сказал он, вставая и взяв ее за обе руки. Он вздохнул и прибавил: – Le sort de mon fils est en vos mains. Decidez, ma bonne, ma chere, ma douee Marieie qui j'ai toujours aimee, comme ma fille. [Судьба моего сына в ваших руках. Решите, моя милая, моя дорогая, моя кроткая Мари, которую я всегда любил, как дочь.]
Он отошел. Действительная слеза показалась на его глазах.
– Фр… фр… – фыркал князь Николай Андреич.
– Князь от имени своего воспитанника… сына, тебе делает пропозицию. Хочешь ли ты или нет быть женою князя Анатоля Курагина? Ты говори: да или нет! – закричал он, – а потом я удерживаю за собой право сказать и свое мнение. Да, мое мнение и только свое мнение, – прибавил князь Николай Андреич, обращаясь к князю Василью и отвечая на его умоляющее выражение. – Да или нет?
– Мое желание, mon pere, никогда не покидать вас, никогда не разделять своей жизни с вашей. Я не хочу выходить замуж, – сказала она решительно, взглянув своими прекрасными глазами на князя Василья и на отца.
– Вздор, глупости! Вздор, вздор, вздор! – нахмурившись, закричал князь Николай Андреич, взял дочь за руку, пригнул к себе и не поцеловал, но только пригнув свой лоб к ее лбу, дотронулся до нее и так сжал руку, которую он держал, что она поморщилась и вскрикнула.
Князь Василий встал.
– Ma chere, je vous dirai, que c'est un moment que je n'oublrai jamais, jamais; mais, ma bonne, est ce que vous ne nous donnerez pas un peu d'esperance de toucher ce coeur si bon, si genereux. Dites, que peut etre… L'avenir est si grand. Dites: peut etre. [Моя милая, я вам скажу, что эту минуту я никогда не забуду, но, моя добрейшая, дайте нам хоть малую надежду возможности тронуть это сердце, столь доброе и великодушное. Скажите: может быть… Будущность так велика. Скажите: может быть.]
– Князь, то, что я сказала, есть всё, что есть в моем сердце. Я благодарю за честь, но никогда не буду женой вашего сына.
– Ну, и кончено, мой милый. Очень рад тебя видеть, очень рад тебя видеть. Поди к себе, княжна, поди, – говорил старый князь. – Очень, очень рад тебя видеть, – повторял он, обнимая князя Василья.
«Мое призвание другое, – думала про себя княжна Марья, мое призвание – быть счастливой другим счастием, счастием любви и самопожертвования. И что бы мне это ни стоило, я сделаю счастие бедной Ame. Она так страстно его любит. Она так страстно раскаивается. Я все сделаю, чтобы устроить ее брак с ним. Ежели он не богат, я дам ей средства, я попрошу отца, я попрошу Андрея. Я так буду счастлива, когда она будет его женою. Она так несчастлива, чужая, одинокая, без помощи! И Боже мой, как страстно она любит, ежели она так могла забыть себя. Может быть, и я сделала бы то же!…» думала княжна Марья.


Долго Ростовы не имели известий о Николушке; только в середине зимы графу было передано письмо, на адресе которого он узнал руку сына. Получив письмо, граф испуганно и поспешно, стараясь не быть замеченным, на цыпочках пробежал в свой кабинет, заперся и стал читать. Анна Михайловна, узнав (как она и всё знала, что делалось в доме) о получении письма, тихим шагом вошла к графу и застала его с письмом в руках рыдающим и вместе смеющимся. Анна Михайловна, несмотря на поправившиеся дела, продолжала жить у Ростовых.
– Mon bon ami? – вопросительно грустно и с готовностью всякого участия произнесла Анна Михайловна.
Граф зарыдал еще больше. «Николушка… письмо… ранен… бы… был… ma сhere… ранен… голубчик мой… графинюшка… в офицеры произведен… слава Богу… Графинюшке как сказать?…»
Анна Михайловна подсела к нему, отерла своим платком слезы с его глаз, с письма, закапанного ими, и свои слезы, прочла письмо, успокоила графа и решила, что до обеда и до чаю она приготовит графиню, а после чаю объявит всё, коли Бог ей поможет.
Всё время обеда Анна Михайловна говорила о слухах войны, о Николушке; спросила два раза, когда получено было последнее письмо от него, хотя знала это и прежде, и заметила, что очень легко, может быть, и нынче получится письмо. Всякий раз как при этих намеках графиня начинала беспокоиться и тревожно взглядывать то на графа, то на Анну Михайловну, Анна Михайловна самым незаметным образом сводила разговор на незначительные предметы. Наташа, из всего семейства более всех одаренная способностью чувствовать оттенки интонаций, взглядов и выражений лиц, с начала обеда насторожила уши и знала, что что нибудь есть между ее отцом и Анной Михайловной и что нибудь касающееся брата, и что Анна Михайловна приготавливает. Несмотря на всю свою смелость (Наташа знала, как чувствительна была ее мать ко всему, что касалось известий о Николушке), она не решилась за обедом сделать вопроса и от беспокойства за обедом ничего не ела и вертелась на стуле, не слушая замечаний своей гувернантки. После обеда она стремглав бросилась догонять Анну Михайловну и в диванной с разбега бросилась ей на шею.
– Тетенька, голубушка, скажите, что такое?
– Ничего, мой друг.
– Нет, душенька, голубчик, милая, персик, я не отстaнy, я знаю, что вы знаете.
Анна Михайловна покачала головой.
– Voua etes une fine mouche, mon enfant, [Ты вострушка, дитя мое.] – сказала она.
– От Николеньки письмо? Наверно! – вскрикнула Наташа, прочтя утвердительный ответ в лице Анны Михайловны.
– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…
Более недели готовились, писались брульоны и переписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графини и заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования и обзаведения вновь произведенного офицера. Анна Михайловна, практическая женщина, сумела устроить себе и своему сыну протекцию в армии даже и для переписки. Она имела случай посылать свои письма к великому князю Константину Павловичу, который командовал гвардией. Ростовы предполагали, что русская гвардия за границей , есть совершенно определительный адрес, и что ежели письмо дойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтобы оно не дошло до Павлоградского полка, который должен быть там же поблизости; и потому решено было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, и Борис уже должен был доставить их к Николушке. Письма были от старого графа, от графини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони и, наконец, 6 000 денег на обмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.


12 го ноября кутузовская боевая армия, стоявшая лагерем около Ольмюца, готовилась к следующему дню на смотр двух императоров – русского и австрийского. Гвардия, только что подошедшая из России, ночевала в 15 ти верстах от Ольмюца и на другой день прямо на смотр, к 10 ти часам утра, вступала на ольмюцкое поле.
Николай Ростов в этот день получил от Бориса записку, извещавшую его, что Измайловский полк ночует в 15 ти верстах не доходя Ольмюца, и что он ждет его, чтобы передать письмо и деньги. Деньги были особенно нужны Ростову теперь, когда, вернувшись из похода, войска остановились под Ольмюцом, и хорошо снабженные маркитанты и австрийские жиды, предлагая всякого рода соблазны, наполняли лагерь. У павлоградцев шли пиры за пирами, празднования полученных за поход наград и поездки в Ольмюц к вновь прибывшей туда Каролине Венгерке, открывшей там трактир с женской прислугой. Ростов недавно отпраздновал свое вышедшее производство в корнеты, купил Бедуина, лошадь Денисова, и был кругом должен товарищам и маркитантам. Получив записку Бориса, Ростов с товарищем поехал до Ольмюца, там пообедал, выпил бутылку вина и один поехал в гвардейский лагерь отыскивать своего товарища детства. Ростов еще не успел обмундироваться. На нем была затасканная юнкерская куртка с солдатским крестом, такие же, подбитые затертой кожей, рейтузы и офицерская с темляком сабля; лошадь, на которой он ехал, была донская, купленная походом у казака; гусарская измятая шапочка была ухарски надета назад и набок. Подъезжая к лагерю Измайловского полка, он думал о том, как он поразит Бориса и всех его товарищей гвардейцев своим обстреленным боевым гусарским видом.
Гвардия весь поход прошла, как на гуляньи, щеголяя своей чистотой и дисциплиной. Переходы были малые, ранцы везли на подводах, офицерам австрийское начальство готовило на всех переходах прекрасные обеды. Полки вступали и выступали из городов с музыкой, и весь поход (чем гордились гвардейцы), по приказанию великого князя, люди шли в ногу, а офицеры пешком на своих местах. Борис всё время похода шел и стоял с Бергом, теперь уже ротным командиром. Берг, во время похода получив роту, успел своей исполнительностью и аккуратностью заслужить доверие начальства и устроил весьма выгодно свои экономические дела; Борис во время похода сделал много знакомств с людьми, которые могли быть ему полезными, и через рекомендательное письмо, привезенное им от Пьера, познакомился с князем Андреем Болконским, через которого он надеялся получить место в штабе главнокомандующего. Берг и Борис, чисто и аккуратно одетые, отдохнув после последнего дневного перехода, сидели в чистой отведенной им квартире перед круглым столом и играли в шахматы. Берг держал между колен курящуюся трубочку. Борис, с свойственной ему аккуратностью, белыми тонкими руками пирамидкой уставлял шашки, ожидая хода Берга, и глядел на лицо своего партнера, видимо думая об игре, как он и всегда думал только о том, чем он был занят.
– Ну ка, как вы из этого выйдете? – сказал он.
– Будем стараться, – отвечал Берг, дотрогиваясь до пешки и опять опуская руку.
В это время дверь отворилась.
– Вот он, наконец, – закричал Ростов. – И Берг тут! Ах ты, петизанфан, але куше дормир , [Дети, идите ложиться спать,] – закричал он, повторяя слова няньки, над которыми они смеивались когда то вместе с Борисом.
– Батюшки! как ты переменился! – Борис встал навстречу Ростову, но, вставая, не забыл поддержать и поставить на место падавшие шахматы и хотел обнять своего друга, но Николай отсторонился от него. С тем особенным чувством молодости, которая боится битых дорог, хочет, не подражая другим, по новому, по своему выражать свои чувства, только бы не так, как выражают это, часто притворно, старшие, Николай хотел что нибудь особенное сделать при свидании с другом: он хотел как нибудь ущипнуть, толкнуть Бориса, но только никак не поцеловаться, как это делали все. Борис же, напротив, спокойно и дружелюбно обнял и три раза поцеловал Ростова.
Они полгода не видались почти; и в том возрасте, когда молодые люди делают первые шаги на пути жизни, оба нашли друг в друге огромные перемены, совершенно новые отражения тех обществ, в которых они сделали свои первые шаги жизни. Оба много переменились с своего последнего свидания и оба хотели поскорее выказать друг другу происшедшие в них перемены.
– Ах вы, полотеры проклятые! Чистенькие, свеженькие, точно с гулянья, не то, что мы грешные, армейщина, – говорил Ростов с новыми для Бориса баритонными звуками в голосе и армейскими ухватками, указывая на свои забрызганные грязью рейтузы.
Хозяйка немка высунулась из двери на громкий голос Ростова.
– Что, хорошенькая? – сказал он, подмигнув.
– Что ты так кричишь! Ты их напугаешь, – сказал Борис. – А я тебя не ждал нынче, – прибавил он. – Я вчера, только отдал тебе записку через одного знакомого адъютанта Кутузовского – Болконского. Я не думал, что он так скоро тебе доставит… Ну, что ты, как? Уже обстрелен? – спросил Борис.
Ростов, не отвечая, тряхнул по солдатскому Георгиевскому кресту, висевшему на снурках мундира, и, указывая на свою подвязанную руку, улыбаясь, взглянул на Берга.
– Как видишь, – сказал он.
– Вот как, да, да! – улыбаясь, сказал Борис, – а мы тоже славный поход сделали. Ведь ты знаешь, его высочество постоянно ехал при нашем полку, так что у нас были все удобства и все выгоды. В Польше что за приемы были, что за обеды, балы – я не могу тебе рассказать. И цесаревич очень милостив был ко всем нашим офицерам.
И оба приятеля рассказывали друг другу – один о своих гусарских кутежах и боевой жизни, другой о приятности и выгодах службы под командою высокопоставленных лиц и т. п.
– О гвардия! – сказал Ростов. – А вот что, пошли ка за вином.
Борис поморщился.
– Ежели непременно хочешь, – сказал он.
И, подойдя к кровати, из под чистых подушек достал кошелек и велел принести вина.
– Да, и тебе отдать деньги и письмо, – прибавил он.
Ростов взял письмо и, бросив на диван деньги, облокотился обеими руками на стол и стал читать. Он прочел несколько строк и злобно взглянул на Берга. Встретив его взгляд, Ростов закрыл лицо письмом.
– Однако денег вам порядочно прислали, – сказал Берг, глядя на тяжелый, вдавившийся в диван кошелек. – Вот мы так и жалованьем, граф, пробиваемся. Я вам скажу про себя…
– Вот что, Берг милый мой, – сказал Ростов, – когда вы получите из дома письмо и встретитесь с своим человеком, у которого вам захочется расспросить про всё, и я буду тут, я сейчас уйду, чтоб не мешать вам. Послушайте, уйдите, пожалуйста, куда нибудь, куда нибудь… к чорту! – крикнул он и тотчас же, схватив его за плечо и ласково глядя в его лицо, видимо, стараясь смягчить грубость своих слов, прибавил: – вы знаете, не сердитесь; милый, голубчик, я от души говорю, как нашему старому знакомому.
– Ах, помилуйте, граф, я очень понимаю, – сказал Берг, вставая и говоря в себя горловым голосом.
– Вы к хозяевам пойдите: они вас звали, – прибавил Борис.
Берг надел чистейший, без пятнушка и соринки, сюртучок, взбил перед зеркалом височки кверху, как носил Александр Павлович, и, убедившись по взгляду Ростова, что его сюртучок был замечен, с приятной улыбкой вышел из комнаты.
– Ах, какая я скотина, однако! – проговорил Ростов, читая письмо.
– А что?
– Ах, какая я свинья, однако, что я ни разу не писал и так напугал их. Ах, какая я свинья, – повторил он, вдруг покраснев. – Что же, пошли за вином Гаврилу! Ну, ладно, хватим! – сказал он…
В письмах родных было вложено еще рекомендательное письмо к князю Багратиону, которое, по совету Анны Михайловны, через знакомых достала старая графиня и посылала сыну, прося его снести по назначению и им воспользоваться.
– Вот глупости! Очень мне нужно, – сказал Ростов, бросая письмо под стол.
– Зачем ты это бросил? – спросил Борис.
– Письмо какое то рекомендательное, чорта ли мне в письме!
– Как чорта ли в письме? – поднимая и читая надпись, сказал Борис. – Письмо это очень нужное для тебя.
– Мне ничего не нужно, и я в адъютанты ни к кому не пойду.
– Отчего же? – спросил Борис.
– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.
– Да, это славно, – улыбаясь, сказал Ростов.
Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа всё более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать всё, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, – или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать всё, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им всё это.
В середине его рассказа, в то время как он говорил: «ты не можешь представить, какое странное чувство бешенства испытываешь во время атаки», в комнату вошел князь Андрей Болконский, которого ждал Борис. Князь Андрей, любивший покровительственные отношения к молодым людям, польщенный тем, что к нему обращались за протекцией, и хорошо расположенный к Борису, который умел ему понравиться накануне, желал исполнить желание молодого человека. Присланный с бумагами от Кутузова к цесаревичу, он зашел к молодому человеку, надеясь застать его одного. Войдя в комнату и увидав рассказывающего военные похождения армейского гусара (сорт людей, которых терпеть не мог князь Андрей), он ласково улыбнулся Борису, поморщился, прищурился на Ростова и, слегка поклонившись, устало и лениво сел на диван. Ему неприятно было, что он попал в дурное общество. Ростов вспыхнул, поняв это. Но это было ему всё равно: это был чужой человек. Но, взглянув на Бориса, он увидал, что и ему как будто стыдно за армейского гусара. Несмотря на неприятный насмешливый тон князя Андрея, несмотря на общее презрение, которое с своей армейской боевой точки зрения имел Ростов ко всем этим штабным адъютантикам, к которым, очевидно, причислялся и вошедший, Ростов почувствовал себя сконфуженным, покраснел и замолчал. Борис спросил, какие новости в штабе, и что, без нескромности, слышно о наших предположениях?
– Вероятно, пойдут вперед, – видимо, не желая при посторонних говорить более, отвечал Болконский.
Берг воспользовался случаем спросить с особенною учтивостию, будут ли выдавать теперь, как слышно было, удвоенное фуражное армейским ротным командирам? На это князь Андрей с улыбкой отвечал, что он не может судить о столь важных государственных распоряжениях, и Берг радостно рассмеялся.
– Об вашем деле, – обратился князь Андрей опять к Борису, – мы поговорим после, и он оглянулся на Ростова. – Вы приходите ко мне после смотра, мы всё сделаем, что можно будет.
И, оглянув комнату, он обратился к Ростову, которого положение детского непреодолимого конфуза, переходящего в озлобление, он и не удостоивал заметить, и сказал:
– Вы, кажется, про Шенграбенское дело рассказывали? Вы были там?
– Я был там, – с озлоблением сказал Ростов, как будто бы этим желая оскорбить адъютанта.
Болконский заметил состояние гусара, и оно ему показалось забавно. Он слегка презрительно улыбнулся.
– Да! много теперь рассказов про это дело!
– Да, рассказов, – громко заговорил Ростов, вдруг сделавшимися бешеными глазами глядя то на Бориса, то на Болконского, – да, рассказов много, но наши рассказы – рассказы тех, которые были в самом огне неприятеля, наши рассказы имеют вес, а не рассказы тех штабных молодчиков, которые получают награды, ничего не делая.
– К которым, вы предполагаете, что я принадлежу? – спокойно и особенно приятно улыбаясь, проговорил князь Андрей.
Странное чувство озлобления и вместе с тем уважения к спокойствию этой фигуры соединялось в это время в душе Ростова.
– Я говорю не про вас, – сказал он, – я вас не знаю и, признаюсь, не желаю знать. Я говорю вообще про штабных.
– А я вам вот что скажу, – с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. – Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли, а кроме того, Друбецкой, который говорит, что он ваш старый приятель, нисколько не виноват в том, что моя физиономия имела несчастие вам не понравиться. Впрочем, – сказал он, вставая, – вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня; но не забудьте, – прибавил он, – что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий. Так в пятницу, после смотра, я жду вас, Друбецкой; до свидания, – заключил князь Андрей и вышел, поклонившись обоим.
Ростов вспомнил то, что ему надо было ответить, только тогда, когда он уже вышел. И еще более был он сердит за то, что забыл сказать это. Ростов сейчас же велел подать свою лошадь и, сухо простившись с Борисом, поехал к себе. Ехать ли ему завтра в главную квартиру и вызвать этого ломающегося адъютанта или, в самом деле, оставить это дело так? был вопрос, который мучил его всю дорогу. То он с злобой думал о том, с каким бы удовольствием он увидал испуг этого маленького, слабого и гордого человечка под его пистолетом, то он с удивлением чувствовал, что из всех людей, которых он знал, никого бы он столько не желал иметь своим другом, как этого ненавидимого им адъютантика.


На другой день свидания Бориса с Ростовым был смотр австрийских и русских войск, как свежих, пришедших из России, так и тех, которые вернулись из похода с Кутузовым. Оба императора, русский с наследником цесаревичем и австрийский с эрцгерцогом, делали этот смотр союзной 80 титысячной армии.
С раннего утра начали двигаться щегольски вычищенные и убранные войска, выстраиваясь на поле перед крепостью. То двигались тысячи ног и штыков с развевавшимися знаменами и по команде офицеров останавливались, заворачивались и строились в интервалах, обходя другие такие же массы пехоты в других мундирах; то мерным топотом и бряцанием звучала нарядная кавалерия в синих, красных, зеленых шитых мундирах с расшитыми музыкантами впереди, на вороных, рыжих, серых лошадях; то, растягиваясь с своим медным звуком подрагивающих на лафетах, вычищенных, блестящих пушек и с своим запахом пальников, ползла между пехотой и кавалерией артиллерия и расставлялась на назначенных местах. Не только генералы в полной парадной форме, с перетянутыми донельзя толстыми и тонкими талиями и красневшими, подпертыми воротниками, шеями, в шарфах и всех орденах; не только припомаженные, расфранченные офицеры, но каждый солдат, – с свежим, вымытым и выбритым лицом и до последней возможности блеска вычищенной аммуницией, каждая лошадь, выхоленная так, что, как атлас, светилась на ней шерсть и волосок к волоску лежала примоченная гривка, – все чувствовали, что совершается что то нешуточное, значительное и торжественное. Каждый генерал и солдат чувствовали свое ничтожество, сознавая себя песчинкой в этом море людей, и вместе чувствовали свое могущество, сознавая себя частью этого огромного целого.
С раннего утра начались напряженные хлопоты и усилия, и в 10 часов всё пришло в требуемый порядок. На огромном поле стали ряды. Армия вся была вытянута в три линии. Спереди кавалерия, сзади артиллерия, еще сзади пехота.
Между каждым рядом войск была как бы улица. Резко отделялись одна от другой три части этой армии: боевая Кутузовская (в которой на правом фланге в передней линии стояли павлоградцы), пришедшие из России армейские и гвардейские полки и австрийское войско. Но все стояли под одну линию, под одним начальством и в одинаковом порядке.
Как ветер по листьям пронесся взволнованный шопот: «едут! едут!» Послышались испуганные голоса, и по всем войскам пробежала волна суеты последних приготовлений.
Впереди от Ольмюца показалась подвигавшаяся группа. И в это же время, хотя день был безветренный, легкая струя ветра пробежала по армии и чуть заколебала флюгера пик и распущенные знамена, затрепавшиеся о свои древки. Казалось, сама армия этим легким движением выражала свою радость при приближении государей. Послышался один голос: «Смирно!» Потом, как петухи на заре, повторились голоса в разных концах. И всё затихло.
В мертвой тишине слышался топот только лошадей. То была свита императоров. Государи подъехали к флангу и раздались звуки трубачей первого кавалерийского полка, игравшие генерал марш. Казалось, не трубачи это играли, а сама армия, радуясь приближению государя, естественно издавала эти звуки. Из за этих звуков отчетливо послышался один молодой, ласковый голос императора Александра. Он сказал приветствие, и первый полк гаркнул: Урра! так оглушительно, продолжительно, радостно, что сами люди ужаснулись численности и силе той громады, которую они составляли.
Ростов, стоя в первых рядах Кутузовской армии, к которой к первой подъехал государь, испытывал то же чувство, какое испытывал каждый человек этой армии, – чувство самозабвения, гордого сознания могущества и страстного влечения к тому, кто был причиной этого торжества.
Он чувствовал, что от одного слова этого человека зависело то, чтобы вся громада эта (и он, связанный с ней, – ничтожная песчинка) пошла бы в огонь и в воду, на преступление, на смерть или на величайшее геройство, и потому то он не мог не трепетать и не замирать при виде этого приближающегося слова.
– Урра! Урра! Урра! – гремело со всех сторон, и один полк за другим принимал государя звуками генерал марша; потом Урра!… генерал марш и опять Урра! и Урра!! которые, всё усиливаясь и прибывая, сливались в оглушительный гул.
Пока не подъезжал еще государь, каждый полк в своей безмолвности и неподвижности казался безжизненным телом; только сравнивался с ним государь, полк оживлялся и гремел, присоединяясь к реву всей той линии, которую уже проехал государь. При страшном, оглушительном звуке этих голосов, посреди масс войска, неподвижных, как бы окаменевших в своих четвероугольниках, небрежно, но симметрично и, главное, свободно двигались сотни всадников свиты и впереди их два человека – императоры. На них то безраздельно было сосредоточено сдержанно страстное внимание всей этой массы людей.
Красивый, молодой император Александр, в конно гвардейском мундире, в треугольной шляпе, надетой с поля, своим приятным лицом и звучным, негромким голосом привлекал всю силу внимания.
Ростов стоял недалеко от трубачей и издалека своими зоркими глазами узнал государя и следил за его приближением. Когда государь приблизился на расстояние 20 ти шагов и Николай ясно, до всех подробностей, рассмотрел прекрасное, молодое и счастливое лицо императора, он испытал чувство нежности и восторга, подобного которому он еще не испытывал. Всё – всякая черта, всякое движение – казалось ему прелестно в государе.
Остановившись против Павлоградского полка, государь сказал что то по французски австрийскому императору и улыбнулся.
Увидав эту улыбку, Ростов сам невольно начал улыбаться и почувствовал еще сильнейший прилив любви к своему государю. Ему хотелось выказать чем нибудь свою любовь к государю. Он знал, что это невозможно, и ему хотелось плакать.
Государь вызвал полкового командира и сказал ему несколько слов.
«Боже мой! что бы со мной было, ежели бы ко мне обратился государь! – думал Ростов: – я бы умер от счастия».
Государь обратился и к офицерам:
– Всех, господа (каждое слово слышалось Ростову, как звук с неба), благодарю от всей души.
Как бы счастлив был Ростов, ежели бы мог теперь умереть за своего царя!
– Вы заслужили георгиевские знамена и будете их достойны.
«Только умереть, умереть за него!» думал Ростов.
Государь еще сказал что то, чего не расслышал Ростов, и солдаты, надсаживая свои груди, закричали: Урра! Ростов закричал тоже, пригнувшись к седлу, что было его сил, желая повредить себе этим криком, только чтобы выразить вполне свой восторг к государю.
Государь постоял несколько секунд против гусар, как будто он был в нерешимости.
«Как мог быть в нерешимости государь?» подумал Ростов, а потом даже и эта нерешительность показалась Ростову величественной и обворожительной, как и всё, что делал государь.
Нерешительность государя продолжалась одно мгновение. Нога государя, с узким, острым носком сапога, как носили в то время, дотронулась до паха энглизированной гнедой кобылы, на которой он ехал; рука государя в белой перчатке подобрала поводья, он тронулся, сопутствуемый беспорядочно заколыхавшимся морем адъютантов. Дальше и дальше отъезжал он, останавливаясь у других полков, и, наконец, только белый плюмаж его виднелся Ростову из за свиты, окружавшей императоров.
В числе господ свиты Ростов заметил и Болконского, лениво и распущенно сидящего на лошади. Ростову вспомнилась его вчерашняя ссора с ним и представился вопрос, следует – или не следует вызывать его. «Разумеется, не следует, – подумал теперь Ростов… – И стоит ли думать и говорить про это в такую минуту, как теперь? В минуту такого чувства любви, восторга и самоотвержения, что значат все наши ссоры и обиды!? Я всех люблю, всем прощаю теперь», думал Ростов.
Когда государь объехал почти все полки, войска стали проходить мимо его церемониальным маршем, и Ростов на вновь купленном у Денисова Бедуине проехал в замке своего эскадрона, т. е. один и совершенно на виду перед государем.
Не доезжая государя, Ростов, отличный ездок, два раза всадил шпоры своему Бедуину и довел его счастливо до того бешеного аллюра рыси, которою хаживал разгоряченный Бедуин. Подогнув пенящуюся морду к груди, отделив хвост и как будто летя на воздухе и не касаясь до земли, грациозно и высоко вскидывая и переменяя ноги, Бедуин, тоже чувствовавший на себе взгляд государя, прошел превосходно.
Сам Ростов, завалив назад ноги и подобрав живот и чувствуя себя одним куском с лошадью, с нахмуренным, но блаженным лицом, чортом , как говорил Денисов, проехал мимо государя.
– Молодцы павлоградцы! – проговорил государь.
«Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов.
Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.
Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.


На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.