Искусство Урарту

Иску́сство Ура́рту — историко-региональный тип искусства, относящийся к направлению Древнего Востока.

Искусство государства Урарту испытало сильное влияние мастеров соседней Ассирии, ведущей державы того периода. Расцвет урартского искусства пришёлся на VIII век до н. э. в период наибольшего возвышения Урарту. До наших дней дошли бронзовые статуэтки, ювелирные украшения, оружие и прочие изделия ремесленников Урарту.

Общие сведения

Науке известно относительно небольшое количество памятников урартского искусства. В отличие от памятников других государств Древнего мира, все известные предметы урартского искусства могут быть охвачены одним исследователем.

Урартское искусство формировалось под большим влиянием соседней Ассирии и, несмотря на явные стилевые различия, в течение длительного времени считалось одним из направлений ассирийского. Вслед за ассирийским урартское искусство было ориентировано на прославление царя и государства, произвести впечатление богатством и пышностью . Учёные и искусствоведы отмечают следующие характерные черты урартского искусства: 1) более выраженное, чем в других культурах Древнего Востока, следование канону; 2) предпочтение орнаментам в противоположность жизненным сценам; 3) тенденцию к многократному копированию старых образцов вместо дальнейшего творческого совершенствования. Таким образом, стиль работы урартских ремесленников оставался неизменным в течение нескольких веков и, как следствие, постепенно всё более упрощался и примитивизировался.

История изучения искусства Урарту

В XIX веке пробудившийся интерес европейцев к древностям Ближнего Востока вдохновил археологов на наполнение европейских музеев. Однако в тот период о существовании Урарту науке не было известно, и развалины Тушпы и Русахинили на месте города Ван в Турции считались археологами следами далёкой и малоинтересной провинции Ассирии. Действительно, открытия при раскопках Ниневии, проводимых Лэйардом в Ираке, затмевали находки на берегу озера Ван. Долгое время поиск урартских древностей волновал скорее кладоискателей, чем археологов.

Таким образом, в XIX веке в европейские музеи (Британский музей, Лувр, Эрмитаж и другие) начали попадать предметы урартского искусства, добытые частными собирателями. Однако слабая изученность Урарту и отсутствие археологических данных привели к тому, что первоначально учёные классифицировали урартские древности либо как ассирийские, либо как Сасанидские. Лишь к середине XX века, когда изучение Урарту существенно продвинулось вперёд и когда расшифровали урартскую клинопись, памятники урартского искусства были корректно классифицированы. Большой вклад в изучение урартского искусства внесли также систематические археологические раскопки древних урартских городов Тейшебаини и Эребуни, проводившиеся в советское время на территории Армении.

Категории искусства Урарту

Памятники урартского искусства учёные разделяют на несколько категорий.

Бронзовые статуэтки

Урартские мастера могли изготавливать крупные бронзовые статуи. Так, при разграблении Мусасира ассирийцы захватили бронзовую статую урартского царя Аргишти I массой 60 талантов (ок. 1,8 тонны). Однако до нашего времени не дошло ни бронзовых изделий сравнимого размера, ни даже их фрагментов.

Скульптуры из бронзы изготавливались на восковой модели, после чего украшались чеканкой или покрывались золотом .

Обнаруженные небольшие бронзовые статуэтки из Урарту фактически делятся на три группы: украшения трона урартских царей, украшения медных котлов и редкие статуэтки урартских богов. Фактически все урартские статуэтки относятся к «парадному» (придворному) прикладному искусству.

Трон урартских царей

В конце XIX века кладоискатели продали в европейские музеи несколько небольших бронзовых фрагментов, которые при ближайшем рассмотрении оказались частями одного и того же урартского царского трона.

Сохранившиеся части трона были изготовлены из бронзы «литьём по выплавляемой модели». Такая методика подразумевает, что каждая деталь индивидуально изготавливается сначала из воска, потом обволакивается огнеупорной формой, а затем воск выжигается расплавленным металлом. Поэтому каждая фигурка изготовлялась отдельно, среди них нет абсолютно одинаковых. Позолота наносилась на фигурки с помощью простого обёртывания фигурок в тонкие золотые пластины.

Обломки бронзового трона урартских царей
Обломки собраны местными жителями города Ван в конце XIX века и проданы в несколько разных европейских музеев в период с 1877 по 1885 годы. Обломки урартского трона оказались в Британском музее, Эрмитаже, Лувре, Метрополитанском музее и в частных коллекциях Парижа и Брюсселя.

		Бронзовые фигурки — части трона, хранящиеся в Эрмитаже, Санкт-Петербург, Россия. Фигурки сделаны из бронзы, сохранившей следы позолоты. Лица зверей и божества, стоящего на быке справа, были выполнены из камня, вероятно, с драгоценной инкрустацией, поэтому почти все лица были выломаны и не сохранились.
Симметричные верхние части трона: слева из Эрмитажа, справа — зарисовка пары из Британского музея. На основании такого сходства учёные и смогли определить, что это части одного и того же изделия. Кроме этого, все фигурки имеют характерные углубления, предназначенные для крепления к горизонтальным и вертикальным деталям. Каждый элемент крепления был помечен соответствующим иероглифическим знаком.

Украшения посуды

Бронзовые фигурки для украшения котлов — одни из наиболее массово сохранившихся предметов урартского искусства. По этим фигуркам учёные в начале XX века впервые идентифицировали урартский стиль в искусстве.

Урартские парадные медные котлы, по-видимому, в основном использовались в ритуальных жертвоприношениях. Например, анналы ассирийского царя Саргона II упоминают бронзовый сосуд, наполняемый вином «возлияний» при совершении жертвоприношений богу Халди. Фигурки, украшающие котлы, отливались отдельно, а затем приклёпывались к самим сосудам.

Среди украшающих котлы фигурок отмечены головы быков, а также крылатые божества, обычно женские, реже мужские. Существует предположение, что эти божества являлись изображениями бога Шивини и его супруги богини Тушпуеа. Техника литья бронзовых украшений котлов распространялась из Урарту в соседние страны Малой Азии, в частности во Фригию, и являлась одним из видов ближневосточного искусства, которое проникло в Европу. Урартские украшения котлов были обнаружены на территории Греции и Италии, их находили в Родосе, Афинах, Беотии, Дельфах, Олимпии и в этрусских гробницах. Первоначально многие урартские украшения были приняты исследователями за античные, однако с середины XX века после детальных исследований эти украшения котлов были идентифицированы и единодушно причислены к памятникам урартского искусства. Учёными даже отмечены случаи, когда урартские бронзовые фигурки для котлов использовались другими народами вторично для украшения новых сосудов.

Чаши и блюда чаще украшались батальными сценами, изображениями всадников и колесниц .

Образцы украшения урартских медных котлов.
Хранятся в Музее анатолийских цивилизаций в Анкаре.

		Слева котёл с фигурками быков, обнаруженный в районе Вана. Вверху котёл, обнаруженный при раскопках фригийского города в Турции, который, тем не менее, также причисляют к урартскому искусству. Фигурка, украшающая котёл, вероятно, изображение урартского бога солнца Шивини.

Статуэтки богов

К концу XX века были обнаружены всего три бронзовых статуэтки, изображающих урартских богов. По-видимому, божества изготовлялись из бронзы лишь для религиозных церемоний. Одна из статуэток, возможно бога Халди, хранится в Британском музее, а две других — в Историческом музее Армении (копии — в музее «Эребуни»).

Бронзовые статуэтки урартских богов
Хранятся в Историческом музее Армении (копии в музее «Эребуни») в Ереване.

Слева: Статуэтка урартского бога войны Тейшебы. Была обнаружена в 1941 году при раскопках на Кармир-Блуре в развалинах урартской крепости Тейшебаини, названной в честь этого бога. Справа: Статуэтка богини Арубаини, супруги бога Халди. Многократно перекупалась частными собирателями древностей, а в 1936 году попала в Исторический музей Армении. Возможно, первоначально статуэтка была обнаружена на берегу озера Ван.

Оружие

В отдельную категорию урартского искусства исследователи выносят предметы урартского оружия, принадлежащие урартским царям. Такое парадное вооружение включало в себя шлемы, мечи, колчаны, щиты и кольчуги. На таких предметах изображались типичные ближневосточные мотивы: львы и быки, змеи, крылатые божества, почитание дерева жизни.

Шлемы

Учёным известно довольно много урартских шлемов — только при раскопках Тейшебаини их было обнаружено более двадцати. Парадные царские шлемы не отличались по форме от простого боевого шлема урартского воина, однако содержали художественную чеканку.

Парадный шлем урартского царя Сардури II
Обнаружен при раскопках города Тейшебаини на холме Кармир-Блур. Хранится в Историческом музее Армении в Ереване.

		Развёртка изображения на шлеме. Надпись на шлеме: Богу Халди, владыке, этот шлем Сардури, сын Аргишти, посвятил ради жизни.		Фрагмент изображения на шлеме, содержащий мотив «Дерева жизни»

Щиты

Учёным известно несколько парадных бронзовых урартских щитов. Все парадные щиты были украшены концентрическими кругами львов и быков. Такие щиты не были предназначены для ведения боя: толщина бронзового листа, характер креплений в задней части таких щитов свидетельствует о том, что они использовались для подношения (например, храмам), где вешались на стены. Диаметр таких щитов колебался от 70 см до метра. Изображения наносились штампом, а затем расчеканивались различными инструментами. Композиция щитов была продумана таким образом, чтобы ни одна из фигур не казалась при осмотре перевёрнутой. Несколько таких щитов были обнаружены в районе Вана, откуда попали в Британский музей и в музеи Берлина, 14 таких щитов были обнаружены при раскопках Тейшебаини на Кармир-Блуре.

Известно также о существовании золотых урартских щитов, которые не сохранились. Ассирийский царь Саргон II, описывающий богатства при разграблении Мусасира, включил в список шесть золотых урартских щитов массой по 6,5 кг.

Парадные бронзовые щиты урартских царей.
Обнаружены при раскопках города Тейшебаини на холме Кармир-Блур. Хранятся в Историческом музее Армении в Ереване.

Щит Сардури II. Клинописная надпись на краю щита: Богу Халди, владыке, этот щит Сардури, сын Аргишти, посвятил. Величием бога Халди Сардури, царь могущественный, царь великий, царь страны Биаинили, правитель Тушпа-города. Справа вверху — прорисовка щита.			Щит Аргишти I. Клинописная надпись на краю щита: Этот щит принадлежит оружейной Аргишти, сына Менуа. Аргишти, сын Менуа, царь могущественный, царь великий, царь страны Биаинили, правитель Тушпа-города. Богу Халди, владыке, этот щит Аргишти, сын Менуа, посвятил. Справа вверху — прорисовка щита.

Колчаны

При археологических раскопках было обнаружено всего три царских колчана, причём все три на территории Армении при раскопках последнего оплота Урарту — города Тейшебаини. Один из колчанов был перевезён в Государственный Эрмитаж, два других хранятся в Национальном историческом музее Армении. Царские колчаны были выполнены из бронзы, на лицевой поверхности чеканкой нанесены изображения урартских воинов.

Царские колчаны для стрел

Колчан, принадлежащий Сардури II (Государственный Эрмитаж)
	Верхняя часть колчана Сардури II, изображённого вверху слева.
Колчан, принадлежащий Аргишти I (Национальный исторический музей Армении)

Доспехи

Из парадных доспехов урартских воинов при раскопках Тейшебаини обнаружены плохо сохранившиеся остатки кольчуги Аргишти I (хранятся в музее «Эребуни» в Ереване). Лучше сохранились бронзовые пояса воинов, которые были найдены в Турции при раскопках Алтын-тепе, в Иране близ озера Урмия, в урартских захоронениях в Армении и при раскопках на Кармир-Блуре. Пояса выполняли функцию воинского доспеха, имели ширину около 12 см и длину около метра.

Пояса урартских лучников
Подобные металлические пояса выполняли двоякую защитную функцию: как своеобразная частичная кольчуга и как магическое ограждение от тёмных сил.

Остатки урартского железного пояса, обнаруженного при раскопках города Эребуни на холме Арин-Берд. Хранятся в музее «Эребуни» в Ереване.		Урартский бронзовый пояс, обнаруженный в окрестностях города Ван. Хранится в Музее анатолийских цивилизаций в Анкаре.

Ювелирные изделия

Ювелирные изделия Урарту можно разделить на две категории: 1) украшения из драгоценных металлов и камней, относящиеся к придворному искусству; 2) упрощённые варианты этих изделий из бронзы, использовавшиеся более низкими слоями урартского общества. Исследователи считают, что многие из ювелирных изделий, помимо функций украшения, наделялись магическими свойствами в качестве амулетов. Из всего многообразия изделий из драгоценных металлов, которые изготовлялись в Урарту, лишь немногие сохранились в настоящее время и доступны учёным. Анналы ассирийского царя Саргона II упоминают крупные изделия из драгоценных металлов: жезлы, различные сосуды, подвески и тому подобное, выполненные из серебра или золота. Эти сокровища были похищены ассирийцами из Мусасира в 714 году до н. э. Изделия этого типа не сохранились. Известны случаи, когда кладоискатели, раскопав крупные серебряные или золотые изделия предположительно урартского происхождения, отправляли их в переплавку. Одними из самых крупных сохранившихся ювелирных изделий Урарту являются подвеска, обнаруженная берлинской экспедицией при раскопках поздней урартской столицы — Русахинили, — и крышка котла, обнаруженная при раскопках Тейшебаини.

Крупные изделия из драгоценных металлов
Выполнены из серебра, после этого позолочены.

Серебряное женское украшение (пектораль) с изображением бога Халди (на троне) и его супруги, урартской богини Арубаини. Пектораль хранится в Берлинском музее.	Крышка серебряного котла с фигуркой распустившегося граната. Подписано как собственность царя Аргишти I, Национальный исторический музей Армении.

Среди многочисленных мелких ювелирных изделий урартского производства, обнаруженных при археологических раскопках, встречаются золотые и серебряные булавки, золотые серьги, остатки золотого браслета и несколько медальонов. Эти находки были сделаны при раскопках на территории современных Турции и Армении. Женские ювелирные украшения часто изображают урартскую богиню Арубаини, супругу верховного бога Урарту, Халди. Кроме этого, на ювелирных изделиях Урарту распространены мотивы Месопотамии: «дерево жизни», «крылатый диск» и другие. Среди «народных» ювелирных изделий были широко распространены браслеты и серьги из бронзы, сердоликовые бусы и прочее. В Урарту, как и во многих других государствах Древнего Востока, украшения носили как женщины, так и мужчины.

Ювелирные изделия Урарту

	Слева и вверху: урартские золотые серьги и серебряные медальоны (повреждены пожаром во время штурма Тейшебаини), обнаруженные во время раскопок на Кармир-Блуре, Национальный исторический музей Армении. Справа: урартские сердоликовые бусы, выкупленные у кладоискателей в районе Вана, Музей анатолийских цивилизаций.

Архитектура и зодчество

Урартское зодчество представлено городами-крепостями и дворцовыми комплексами, храмами. Города-крепости, такие как Эребуни или Тушпа, являлись архитектурными комплексами с культовыми и хозяйственными помещениями. В строительстве использовался сырой кирпич или камень. Некоторые урартские города строились по архитектурному плану, для них характерны параллельны улицы и многоуровневая оборонительная система .

Относительно и неожиданно мало сохранилось урартских художественных каменных изделий. Вопреки ожиданиям учёных на Ванской скале в Ване не было обнаружено каменных барельефов или монументальной скульптуры. Не было обнаружено крупных каменных изделий и при раскопках в Топрах-Кале, хотя, например, на барельефах ассирийского царя Саргона II, изображающих урартский город Мусасир, видно, что в храмах Мусасира были установлены крупные статуи. Несколько незначительных остатков каменных рельефов были обнаружены в других районах Турции. Возможно, что первая резиденция урартских царей в Тушпе и последующая в Русахинили после захвата мидийцами подверглись серьёзным разрушениям, и монументальная скульптура была уничтожена.

В Урарту использовались мемориальные памятники в виде вертикальных каменных плит с надписью, которые в дальнейшем послужили прототипом хачкаров.

Урартские художественные изделия из камня

	Слева: Остатки крупного каменного барельефа с изображением бога Тейшеба, стоящего на быке. Обнаружены в развалинах урартской крепости в Адильджевазе, хранятся в Ванском музее; Вверху: Две каменные шкатулки, обнаруженные при археологических раскопках на Кармир-Блуре. Хранятся в музее «Эребуни» в Ереване. На правой: изображение грифонов и крылатого диска.

Керамические изделия

Учёным известно много разнообразных урартских изделий, выполненных из глины. Урартские гончары, помимо простых керамических изделий, использовавшихся в хозяйственных целях, изготовляли художественные образцы керамики, украшенные изображениями божеств и животных. Некоторые ритуальные и царские сосуды изготовлялись из глины с последующей окраской.

Художественные керамические изделия

Слева направо: Глиняный ритон в виде сапога. Обнаружен при раскопках на Кармир-Блуре. Хранится в Национальном историческом музее Армении; Ритон в форме горловины животного. Обнаружен в районе Вана. Хранится в Археологическом музее Стамбула; Ангобированный ритуальный сосуд с изображением быков. Обнаружен при раскопках погребения урартской эпохи на территории Армении. Хранится в Музее «Эребуни».

Изделия из дерева и кости

Изделия из кости, особенно из дерева, в силу плохой сохранности этих материалов — нечастые археологические находки для периода Древнего Востока. Тем не менее, несколько таких изделий было обнаружено археологами, главным образом в виде обломков. Например, при раскопках Тейшебаини были обнаружены куски орнаментально украшенных костяных гребней, возможно использовавшихся знатными урартами. Фактически единственным произведением урартского искусства из дерева является уникальная голова коня, также обнаруженная при раскопках Тейшебаини. Голова коня украшала какое-то более крупное деревянное изделие.

Изделия из дерева и кости

	Слева направо: Урартский канделябр, обнаруженный при раскопках в Топрах-кале. (Деревянные вставки — современные, костяные и бронзовые — оригинальные). Хранится в Музее анатолийских цивилизаций в Анкаре; Украшение ножки этого же канделябра в виде льва; две накладные костяные пластины, украшавшие другие изделия с изображением богов (обнаружены при раскопках в Топрах-Кале, хранятся в Музее анатолийских цивилизаций); деревянная голова коня, обнаруженная при раскопках на Кармир-Блуре, хранится в Национальном историческом музее Армении.

Настенные росписи

Особый класс памятников урартского искусства представляют цветные настенные росписи, чудом сохранившиеся в развалинах урартской крепости Эребуни. Хотя подобные росписи были широко распространены в Месопотамии и, несомненно, заимствованы урартами оттуда, именно в Эребуни фрески сохранились лучше, чем в развалинах других древних городов Ближнего Востока, что делает их уникальным памятником искусства Древнего Востока. Эребуни, в отличие от многих других урартских городов, не был сожжён в войне, а оставлен без боя и впоследствии заброшен, что и помогло сберечь уникальные росписи. Некоторые настенные росписи из Эребуни после консервации были выставлены на экспозицию в ереванском музее «Эребуни» и ГМИИ им.А.С.Пушкина в Москве.

Примеры настенных росписей из крепости Эребуни

Цилиндрические печати

В Урарту, аналогично другим древним государствам Ближнего Востока, использовались цилиндрические печати, одновременно служащие амулетами . Технология и мотивы, изображаемые на урартских печатях, были явно заимствованы в соседней Ассирии. При этом качество и художественная ценность, дошедших до нас урартских печатей значительно уступает ассирийским образцам. Тем не менее, урартские печати также используются для изучения урартского искусства.

Оттиски урартских цилиндрических печатей
Печати были обнаружены при раскопках города Тейшебаини на холме Кармир-Блур. Оттиски сделаны на гипсовых слепках после раскопок.

На цилиндрических печатях традиционно изображались космические или религиозные мотивы, реже сцены охоты. На представленных образцах просматриваются луна и звёзды, стреляющие лучники и, возможно, дерево жизни.

Наследие урартского искусства

После падения Урарту в VI веке до н. э. определённые черты урартского искусства были подмечены учёными у урартских соседей и последователей. Например, при раскопках города Эребуни был обнаружен клад серебряных изделий эпохи Ахеменидов, в которых прослеживались урартские художественные приёмы изображения человека.

Предметы из клада серебряных изделий эпохи Ахеменидов
Клад обнаружен в 1968 году у подножья холма Арин-Берд. Хранится в музее «Эребуни» в Ереване, Армения.

Серебряные ритоны Ахеменидской эпохи сочетают элементы восточного, древнегреческого и урартского искусства. Этот факт, в частности, дал основание учёным говорить о влиянии урартского искусства на персидское.

Б. Б. Пиотровский произвёл ряд наблюдений, которые позволяют утверждать, что техника и художественное оформление скифских поясов, ножен и некоторых других предметов, вероятно, были заимствованы у урартов. Кроме этого, исследователи отмечают, что урартские украшения котлов проникли (посредством соседних народов) в античный мир и оказали, среди прочих других видов искусства Древнего Востока, определённое влияние на античное искусство.

Наконец, большое культурное влияние Урарту оказало на страны Закавказья и Армению в частности. Это влияние прослеживается в архитектуре, ирригации, ремёслах. Хотя учёным и искусствоведам трудно аргументировать такое влияние именно в искусстве в связи с малочисленностью дошедших до нас образцов, культурное влияние Урарту на Армению и южную Грузию считается общепринятым. Словами Дьяконова «изучая древнейшую социально-экономическую или культурную историю армянского народа, нельзя начинать её как бы с чистого листа и искать в VI—V вв. до н. э. первобытнообщинных отношений; нет сомнения в том, что древнейшую армянскую историю можно правильно понять только как продолжение ещё более древней истории хурритов и урартов, а также лувийцев». Несомненно также влияние культуры Урарту на Передний Восток, в первую очередь Мидии.

Литература

• Пиотровский Б.Б. Искусство Урарту VIII—VI вв. до н. э.. — Ленинград: Издательство Государственного Эрмитажа, 1962. — 122 с.
• Афанасьева В. К., Дьяконов И. М. Искусство Передней Азии 2 — середины 1 тысячелетия до н. э. // Памятники мирового искусства. Выпуск II (первая серия). Искусство Древнего Востока, «Искусство», Москва, 1968
• Пиотровский Б. Б. Ванское царство (Урарту), Издательство Восточной литературы, Москва, 1959
• Есаян С. Ювелирное искусство Урарту // Историко-филологический журнал, Ереван, № 3, 2003
• Guitty Azarpay Urartian Art and Artifacts. A chronological study, University of California Press, Berkeley, 1968

Отрывок, характеризующий Искусство Урарту

– Я не понимаю, – сказал князь Андрей.
– Да нечего делать, дружок, – сказал князь, – они все такие, не разженишься. Ты не бойся; никому не скажу; а ты сам знаешь.
Он схватил его за руку своею костлявою маленькою кистью, потряс ее, взглянул прямо в лицо сына своими быстрыми глазами, которые, как казалось, насквозь видели человека, и опять засмеялся своим холодным смехом.
Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в том, что отец понял его. Старик, продолжая складывать и печатать письма, с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.
– Что делать? Красива! Я всё сделаю. Ты будь покоен, – говорил он отрывисто во время печатания.
Андрей молчал: ему и приятно и неприятно было, что отец понял его. Старик встал и подал письмо сыну.
– Слушай, – сказал он, – о жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай: письмо Михайлу Иларионовичу отдай. Я пишу, чтоб он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! Скажи ты ему, что я его помню и люблю. Да напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет. Ну, теперь поди сюда.
Он говорил такою скороговоркой, что не доканчивал половины слов, но сын привык понимать его. Он подвел сына к бюро, откинул крышку, выдвинул ящик и вынул исписанную его крупным, длинным и сжатым почерком тетрадь.
– Должно быть, мне прежде тебя умереть. Знай, тут мои записки, их государю передать после моей смерти. Теперь здесь – вот ломбардный билет и письмо: это премия тому, кто напишет историю суворовских войн. Переслать в академию. Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу.
Андрей не сказал отцу, что, верно, он проживет еще долго. Он понимал, что этого говорить не нужно.
– Всё исполню, батюшка, – сказал он.
– Ну, теперь прощай! – Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. – Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне старику больно будет… – Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: – а коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно! – взвизгнул он.
– Этого вы могли бы не говорить мне, батюшка, – улыбаясь, сказал сын.
Старик замолчал.
– Еще я хотел просить вас, – продолжал князь Андрей, – ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от себя, как я вам вчера говорил, чтоб он вырос у вас… пожалуйста.
– Жене не отдавать? – сказал старик и засмеялся.
Они молча стояли друг против друга. Быстрые глаза старика прямо были устремлены в глаза сына. Что то дрогнуло в нижней части лица старого князя.
– Простились… ступай! – вдруг сказал он. – Ступай! – закричал он сердитым и громким голосом, отворяя дверь кабинета.
– Что такое, что? – спрашивали княгиня и княжна, увидев князя Андрея и на минуту высунувшуюся фигуру кричавшего сердитым голосом старика в белом халате, без парика и в стариковских очках.
Князь Андрей вздохнул и ничего не ответил.
– Ну, – сказал он, обратившись к жене.
И это «ну» звучало холодною насмешкой, как будто он говорил: «теперь проделывайте вы ваши штуки».
– Andre, deja! [Андрей, уже!] – сказала маленькая княгиня, бледнея и со страхом глядя на мужа.
Он обнял ее. Она вскрикнула и без чувств упала на его плечо.
Он осторожно отвел плечо, на котором она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло.
– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.
Княгиня лежала в кресле, m lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.



В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.
Полковой командир был пожилой, сангвинический, с седеющими бровями и бакенбардами генерал, плотный и широкий больше от груди к спине, чем от одного плеча к другому. На нем был новый, с иголочки, со слежавшимися складками мундир и густые золотые эполеты, которые как будто не книзу, а кверху поднимали его тучные плечи. Полковой командир имел вид человека, счастливо совершающего одно из самых торжественных дел жизни. Он похаживал перед фронтом и, похаживая, подрагивал на каждом шагу, слегка изгибаясь спиною. Видно, было, что полковой командир любуется своим полком, счастлив им, что все его силы душевные заняты только полком; но, несмотря на то, его подрагивающая походка как будто говорила, что, кроме военных интересов, в душе его немалое место занимают и интересы общественного быта и женский пол.
– Ну, батюшка Михайло Митрич, – обратился он к одному батальонному командиру (батальонный командир улыбаясь подался вперед; видно было, что они были счастливы), – досталось на орехи нынче ночью. Однако, кажется, ничего, полк не из дурных… А?
Батальонный командир понял веселую иронию и засмеялся.
– И на Царицыном лугу с поля бы не прогнали.
– Что? – сказал командир.
В это время по дороге из города, по которой расставлены были махальные, показались два верховые. Это были адъютант и казак, ехавший сзади.
Адъютант был прислан из главного штаба подтвердить полковому командиру то, что было сказано неясно во вчерашнем приказе, а именно то, что главнокомандующий желал видеть полк совершенно в том положении, в котором oн шел – в шинелях, в чехлах и без всяких приготовлений.
К Кутузову накануне прибыл член гофкригсрата из Вены, с предложениями и требованиями итти как можно скорее на соединение с армией эрцгерцога Фердинанда и Мака, и Кутузов, не считая выгодным это соединение, в числе прочих доказательств в пользу своего мнения намеревался показать австрийскому генералу то печальное положение, в котором приходили войска из России. С этою целью он и хотел выехать навстречу полку, так что, чем хуже было бы положение полка, тем приятнее было бы это главнокомандующему. Хотя адъютант и не знал этих подробностей, однако он передал полковому командиру непременное требование главнокомандующего, чтобы люди были в шинелях и чехлах, и что в противном случае главнокомандующий будет недоволен. Выслушав эти слова, полковой командир опустил голову, молча вздернул плечами и сангвиническим жестом развел руки.
– Наделали дела! – проговорил он. – Вот я вам говорил же, Михайло Митрич, что на походе, так в шинелях, – обратился он с упреком к батальонному командиру. – Ах, мой Бог! – прибавил он и решительно выступил вперед. – Господа ротные командиры! – крикнул он голосом, привычным к команде. – Фельдфебелей!… Скоро ли пожалуют? – обратился он к приехавшему адъютанту с выражением почтительной учтивости, видимо относившейся к лицу, про которое он говорил.
– Через час, я думаю.
– Успеем переодеть?
– Не знаю, генерал…
Полковой командир, сам подойдя к рядам, распорядился переодеванием опять в шинели. Ротные командиры разбежались по ротам, фельдфебели засуетились (шинели были не совсем исправны) и в то же мгновение заколыхались, растянулись и говором загудели прежде правильные, молчаливые четвероугольники. Со всех сторон отбегали и подбегали солдаты, подкидывали сзади плечом, через голову перетаскивали ранцы, снимали шинели и, высоко поднимая руки, натягивали их в рукава.
Через полчаса всё опять пришло в прежний порядок, только четвероугольники сделались серыми из черных. Полковой командир, опять подрагивающею походкой, вышел вперед полка и издалека оглядел его.
– Это что еще? Это что! – прокричал он, останавливаясь. – Командира 3 й роты!..
– Командир 3 й роты к генералу! командира к генералу, 3 й роты к командиру!… – послышались голоса по рядам, и адъютант побежал отыскивать замешкавшегося офицера.
Когда звуки усердных голосов, перевирая, крича уже «генерала в 3 ю роту», дошли по назначению, требуемый офицер показался из за роты и, хотя человек уже пожилой и не имевший привычки бегать, неловко цепляясь носками, рысью направился к генералу. Лицо капитана выражало беспокойство школьника, которому велят сказать невыученный им урок. На красном (очевидно от невоздержания) носу выступали пятна, и рот не находил положения. Полковой командир с ног до головы осматривал капитана, в то время как он запыхавшись подходил, по мере приближения сдерживая шаг.
– Вы скоро людей в сарафаны нарядите! Это что? – крикнул полковой командир, выдвигая нижнюю челюсть и указывая в рядах 3 й роты на солдата в шинели цвета фабричного сукна, отличавшегося от других шинелей. – Сами где находились? Ожидается главнокомандующий, а вы отходите от своего места? А?… Я вас научу, как на смотр людей в казакины одевать!… А?…
Ротный командир, не спуская глаз с начальника, всё больше и больше прижимал свои два пальца к козырьку, как будто в одном этом прижимании он видел теперь свое спасенье.
– Ну, что ж вы молчите? Кто у вас там в венгерца наряжен? – строго шутил полковой командир.
– Ваше превосходительство…
– Ну что «ваше превосходительство»? Ваше превосходительство! Ваше превосходительство! А что ваше превосходительство – никому неизвестно.
– Ваше превосходительство, это Долохов, разжалованный… – сказал тихо капитан.
– Что он в фельдмаршалы, что ли, разжалован или в солдаты? А солдат, так должен быть одет, как все, по форме.
– Ваше превосходительство, вы сами разрешили ему походом.
– Разрешил? Разрешил? Вот вы всегда так, молодые люди, – сказал полковой командир, остывая несколько. – Разрешил? Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Полковой командир помолчал. – Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Что? – сказал он, снова раздражаясь. – Извольте одеть людей прилично…
И полковой командир, оглядываясь на адъютанта, своею вздрагивающею походкой направился к полку. Видно было, что его раздражение ему самому понравилось, и что он, пройдясь по полку, хотел найти еще предлог своему гневу. Оборвав одного офицера за невычищенный знак, другого за неправильность ряда, он подошел к 3 й роте.
– Кааак стоишь? Где нога? Нога где? – закричал полковой командир с выражением страдания в голосе, еще человек за пять не доходя до Долохова, одетого в синеватую шинель.
Долохов медленно выпрямил согнутую ногу и прямо, своим светлым и наглым взглядом, посмотрел в лицо генерала.
– Зачем синяя шинель? Долой… Фельдфебель! Переодеть его… дря… – Он не успел договорить.
– Генерал, я обязан исполнять приказания, но не обязан переносить… – поспешно сказал Долохов.
– Во фронте не разговаривать!… Не разговаривать, не разговаривать!…
– Не обязан переносить оскорбления, – громко, звучно договорил Долохов.
Глаза генерала и солдата встретились. Генерал замолчал, сердито оттягивая книзу тугой шарф.
– Извольте переодеться, прошу вас, – сказал он, отходя.


– Едет! – закричал в это время махальный.
Полковой командир, покраснел, подбежал к лошади, дрожащими руками взялся за стремя, перекинул тело, оправился, вынул шпагу и с счастливым, решительным лицом, набок раскрыв рот, приготовился крикнуть. Полк встрепенулся, как оправляющаяся птица, и замер.
– Смир р р р на! – закричал полковой командир потрясающим душу голосом, радостным для себя, строгим в отношении к полку и приветливым в отношении к подъезжающему начальнику.
По широкой, обсаженной деревьями, большой, бесшоссейной дороге, слегка погромыхивая рессорами, шибкою рысью ехала высокая голубая венская коляска цугом. За коляской скакали свита и конвой кроатов. Подле Кутузова сидел австрийский генерал в странном, среди черных русских, белом мундире. Коляска остановилась у полка. Кутузов и австрийский генерал о чем то тихо говорили, и Кутузов слегка улыбнулся, в то время как, тяжело ступая, он опускал ногу с подножки, точно как будто и не было этих 2 000 людей, которые не дыша смотрели на него и на полкового командира.
Раздался крик команды, опять полк звеня дрогнул, сделав на караул. В мертвой тишине послышался слабый голос главнокомандующего. Полк рявкнул: «Здравья желаем, ваше го го го го ство!» И опять всё замерло. Сначала Кутузов стоял на одном месте, пока полк двигался; потом Кутузов рядом с белым генералом, пешком, сопутствуемый свитою, стал ходить по рядам.
По тому, как полковой командир салютовал главнокомандующему, впиваясь в него глазами, вытягиваясь и подбираясь, как наклоненный вперед ходил за генералами по рядам, едва удерживая подрагивающее движение, как подскакивал при каждом слове и движении главнокомандующего, – видно было, что он исполнял свои обязанности подчиненного еще с большим наслаждением, чем обязанности начальника. Полк, благодаря строгости и старательности полкового командира, был в прекрасном состоянии сравнительно с другими, приходившими в то же время к Браунау. Отсталых и больных было только 217 человек. И всё было исправно, кроме обуви.
Кутузов прошел по рядам, изредка останавливаясь и говоря по нескольку ласковых слов офицерам, которых он знал по турецкой войне, а иногда и солдатам. Поглядывая на обувь, он несколько раз грустно покачивал головой и указывал на нее австрийскому генералу с таким выражением, что как бы не упрекал в этом никого, но не мог не видеть, как это плохо. Полковой командир каждый раз при этом забегал вперед, боясь упустить слово главнокомандующего касательно полка. Сзади Кутузова, в таком расстоянии, что всякое слабо произнесенное слово могло быть услышано, шло человек 20 свиты. Господа свиты разговаривали между собой и иногда смеялись. Ближе всех за главнокомандующим шел красивый адъютант. Это был князь Болконский. Рядом с ним шел его товарищ Несвицкий, высокий штаб офицер, чрезвычайно толстый, с добрым, и улыбающимся красивым лицом и влажными глазами; Несвицкий едва удерживался от смеха, возбуждаемого черноватым гусарским офицером, шедшим подле него. Гусарский офицер, не улыбаясь, не изменяя выражения остановившихся глаз, с серьезным лицом смотрел на спину полкового командира и передразнивал каждое его движение. Каждый раз, как полковой командир вздрагивал и нагибался вперед, точно так же, точь в точь так же, вздрагивал и нагибался вперед гусарский офицер. Несвицкий смеялся и толкал других, чтобы они смотрели на забавника.
Кутузов шел медленно и вяло мимо тысячей глаз, которые выкатывались из своих орбит, следя за начальником. Поровнявшись с 3 й ротой, он вдруг остановился. Свита, не предвидя этой остановки, невольно надвинулась на него.
– А, Тимохин! – сказал главнокомандующий, узнавая капитана с красным носом, пострадавшего за синюю шинель.
Казалось, нельзя было вытягиваться больше того, как вытягивался Тимохин, в то время как полковой командир делал ему замечание. Но в эту минуту обращения к нему главнокомандующего капитан вытянулся так, что, казалось, посмотри на него главнокомандующий еще несколько времени, капитан не выдержал бы; и потому Кутузов, видимо поняв его положение и желая, напротив, всякого добра капитану, поспешно отвернулся. По пухлому, изуродованному раной лицу Кутузова пробежала чуть заметная улыбка.
– Еще измайловский товарищ, – сказал он. – Храбрый офицер! Ты доволен им? – спросил Кутузов у полкового командира.
И полковой командир, отражаясь, как в зеркале, невидимо для себя, в гусарском офицере, вздрогнул, подошел вперед и отвечал:
– Очень доволен, ваше высокопревосходительство.
– Мы все не без слабостей, – сказал Кутузов, улыбаясь и отходя от него. – У него была приверженность к Бахусу.
Полковой командир испугался, не виноват ли он в этом, и ничего не ответил. Офицер в эту минуту заметил лицо капитана с красным носом и подтянутым животом и так похоже передразнил его лицо и позу, что Несвицкий не мог удержать смеха.
Кутузов обернулся. Видно было, что офицер мог управлять своим лицом, как хотел: в ту минуту, как Кутузов обернулся, офицер успел сделать гримасу, а вслед за тем принять самое серьезное, почтительное и невинное выражение.
Третья рота была последняя, и Кутузов задумался, видимо припоминая что то. Князь Андрей выступил из свиты и по французски тихо сказал:
– Вы приказали напомнить о разжалованном Долохове в этом полку.
– Где тут Долохов? – спросил Кутузов.
Долохов, уже переодетый в солдатскую серую шинель, не дожидался, чтоб его вызвали. Стройная фигура белокурого с ясными голубыми глазами солдата выступила из фронта. Он подошел к главнокомандующему и сделал на караул.
– Претензия? – нахмурившись слегка, спросил Кутузов.
– Это Долохов, – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Кутузов. – Надеюсь, что этот урок тебя исправит, служи хорошенько. Государь милостив. И я не забуду тебя, ежели ты заслужишь.
Голубые ясные глаза смотрели на главнокомандующего так же дерзко, как и на полкового командира, как будто своим выражением разрывая завесу условности, отделявшую так далеко главнокомандующего от солдата.
– Об одном прошу, ваше высокопревосходительство, – сказал он своим звучным, твердым, неспешащим голосом. – Прошу дать мне случай загладить мою вину и доказать мою преданность государю императору и России.
Кутузов отвернулся. На лице его промелькнула та же улыбка глаз, как и в то время, когда он отвернулся от капитана Тимохина. Он отвернулся и поморщился, как будто хотел выразить этим, что всё, что ему сказал Долохов, и всё, что он мог сказать ему, он давно, давно знает, что всё это уже прискучило ему и что всё это совсем не то, что нужно. Он отвернулся и направился к коляске.
Полк разобрался ротами и направился к назначенным квартирам невдалеке от Браунау, где надеялся обуться, одеться и отдохнуть после трудных переходов.
– Вы на меня не претендуете, Прохор Игнатьич? – сказал полковой командир, объезжая двигавшуюся к месту 3 ю роту и подъезжая к шедшему впереди ее капитану Тимохину. Лицо полкового командира выражало после счастливо отбытого смотра неудержимую радость. – Служба царская… нельзя… другой раз во фронте оборвешь… Сам извинюсь первый, вы меня знаете… Очень благодарил! – И он протянул руку ротному.
– Помилуйте, генерал, да смею ли я! – отвечал капитан, краснея носом, улыбаясь и раскрывая улыбкой недостаток двух передних зубов, выбитых прикладом под Измаилом.
– Да господину Долохову передайте, что я его не забуду, чтоб он был спокоен. Да скажите, пожалуйста, я всё хотел спросить, что он, как себя ведет? И всё…
– По службе очень исправен, ваше превосходительство… но карахтер… – сказал Тимохин.
– А что, что характер? – спросил полковой командир.
– Находит, ваше превосходительство, днями, – говорил капитан, – то и умен, и учен, и добр. А то зверь. В Польше убил было жида, изволите знать…
– Ну да, ну да, – сказал полковой командир, – всё надо пожалеть молодого человека в несчастии. Ведь большие связи… Так вы того…
– Слушаю, ваше превосходительство, – сказал Тимохин, улыбкой давая чувствовать, что он понимает желания начальника.
– Ну да, ну да.
Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь.
– До первого дела – эполеты, – сказал он ему.
Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]