Каллиграфия

Запрос «Каллиграф» перенаправляется сюда; см. также другие значения.

Сюда перенаправляется запрос «Западноевропейская каллиграфия». На эту тему нужна отдельная статья.

Каллигра́фия (от греч. καλλιγραφία — «красивый почерк») — одна из отраслей изобразительного искусства. Ещё каллиграфию часто называют искусством красивого письма. Современное определение каллиграфии звучит следующим образом: «искусство оформления знаков в экспрессивной, гармоничной и искусной манере».

История письменности — это история эволюции эстетических понятий, развивающихся в рамках технических навыков, скорости передачи информации и материальных ограничений человека, времени и пространства. Стиль письма, обычно описываемый как шрифт, рука или алфавит.

Современная каллиграфия довольно разнообразна — от бытовых рукописных надписей на открытках до высокого искусства, в котором экспрессия написанного рукой знака не всегда рождает чёткие буквенные формы. Классическая каллиграфия значительно отличается от шрифтовых работ и нестандартных рукописных форм, хотя каллиграф должен уметь делать и то, и другое; буквы сложились в такие формы исторически, но при этом они текучи и спонтанны и всегда рождаются в момент письма.

Сейчас каллиграфия существует в основном в форме пригласительных открыток и свадебных поздравлений, а также в граффити, шрифтах и рукописных логотипах, в религиозном искусстве, графическом дизайне, в высеченных надписях на камнях и в исторических документах. А также каллиграфию используют на телевидении в качестве оформления, в различных характеристиках, свидетельствах о рождении и в других документах, где предполагается писать от руки.

Европейская каллиграфия

Европейская каллиграфия развивалась в русле греко-римского письма (в меньшей степени кириллицы), классические образцы которого, используемые до сих пор, разработаны ещё в античности. Ранние алфавиты появились в третьем тысячелетии до нашей эры. Непосредственным предшественником латинского алфавита был этрусский алфавит. Вначале при письме использовались только заглавные буквы, строчные возникли позже, во времена Каролингов.

Распространение христианства дало толчок искусству каллиграфии в Европе, ввиду того, что необходимо было копировать в больших количествах Библию и прочие религиозные тексты. Наибольшего расцвета искусство каллиграфии достигло в VII—IX веках в Ирландии и Шотландии, где монахи создавали иллюминированные Евангелия — шедевры средневекового искусства (См., например, статьи о Евангелии из Линдисфарна и о «зените западной каллиграфии», Келлской книге).

Существовало также готическое письмо, само собой представляющее каллиграфию и давшее начало готическим шрифтам в латинице, и уставное письмо, из которого развились славянские шрифты в кириллице.

Восточноазиатская каллиграфия

См. также: Стили китайской каллиграфии

Каллиграфия получила совершенно своеобразное развитие в странах идеографического письма (прежде всего Китай, Корея, Япония).

В Восточной Азии для каллиграфии обычно используются тушь и кисточки для письма. Каллиграфия (кит. 書法, шуфа, яп. 書道, сёдо:, кор. 書藝, сое, в переводе «путь письма») в Восточной Азии считается важным искусством, утончённой формой живописи. Каллиграфия оказала влияние на некоторые стили живописи, использующие похожую технику (тушь), такие как Суми-э в Японии и Китае. В Китае каллиграфия стала первым из искусств, подвергшимся теоретизации (Цуй Хуань 77-142, не путать с en:Cui Huan; Чжао И 178?; Цай Юн 133—192).

Японская каллиграфия

Каллиграфическое письмо появилось в Японии в VII веке на базе китайских стилей. Японские каллиграфы создали несколько новых стилей, которые отличаются гораздо большей простотой и эмоциональностью. Японские идеограммы обозначают целые понятия, обладают глубоким философским смыслом и способствуют формированию структурно-образного восприятия людей. В эпоху Эдо (1600—1868) появились такие декоративные стили, как кабуки-модзи и дзё-рури-модзи, использовавшиеся для создания афиш и программ театров Кабуки и Дзёрури.

Искусство японской каллиграфии требует максимальную сосредоточенность и спонтанность исполнения. Испытала большое воздействие эстетики и практики дзэн-буддизма, в самом дзэн она является средством медитации, путём познания и духовным завещанием мастера.

Современная японская каллиграфия сохраняет многовековые традиции, создавая и развивая на их основе новые направления. В 1948 г. была создана Ассоциация мастеров современной каллиграфии, которая и по сей день является одним из ведущих объединений в области каллиграфии. На ежегодных выставках устраиваемых данной организацией, демонстрируются копии старинных образцов, работы современных мастеров широкого круга, а также осуществляется показ произведений каллиграфов высшего класса. Укрупненные и обобщенные образы, написанные в динамичной манере, а также принцип артистической «игры кистью и тушью» стали характерной особенностью японской каллиграфии ХХ века.

В начале 1950-х годов появилось абстрактное направление каллиграфии. Иероглифы написанные в этом стиле практически утратили конкретное смысловое значение и дали импульс экспрессивной импровизации. Абстрактная каллиграфия более открыто и непосредственно доносит до зрителя мысли автора, его чувства, настроение, сохраняя при этом традиционную культуру владения кистью и тушью.

Арабская каллиграфия

Арабская каллиграфия (араб. хатт или хутут) занимает особое место в исламском искусстве и первоначально возникла на базе копирования Корана. По этой причине написанное слово само по себе получило сакральный смысл. По словам Кази-Ахмеда ибн Мирмунши аль-Хуссейна (16 в.) «мистическое отношение к писанному слову создало на мусульманском Востоке из самого процесса переписки Корана акт, тесно связанный с религиозной догмой прощения грехов». Многие средневековые правители брали на себя обет сделать копию Корана, но для этого им необходимо было постичь азы каллиграфии. В IX в. багдадские халифы стали собирать обширные библиотеки и строить специальные центры (араб. «Дар аль-хикма» — дом мудрости), в которых трудились переводчики и переписчики. Благодаря этому в XIII в. в Багдаде были библиотеки в несколько десятков тысяч книг. После перехода с пергамента на бумагу большое число мастеров стало заниматься копированием Корана, переводами с греческого, пехлевийского и коптского языка книг по истории, медицине. В некоторых книгах уже содержались рисунки и географические карты. Позднее появились поэтические сборники, диваны (генеалогические своды) и другие сочинения арабских авторов.

Особенности

Коран прямо запрещает людям изображать людей, животных или Аллаха, потому что считается, что поклоняться Аллаху через картину означает уподобляться неверующим. Аналогичное правило распространяется и на изображения любого другого существа, даже не относящегося к религии, практически по той же причине. Однако писать каллиграфией, складывающиеся в их изображения, разрешается.

Каллиграфические стили

Сначала арабы пользовались стилем хиджази. Постепенно стали вырабатываться новые почерки, большинство которых было вариантами «великолепной шестерки». Великолепная шестерка — это шесть канонических почерков, среди которых насх (араб. الخط النسخ‎‎), мухаккак, сульс (араб. الخط الثُلُث‎‎), рукаа араб. خط الرقعة‎‎), райхани и тауки. Каждый из почерков применялся в определенной сфере. Так, например, почерком дивани (ديواني) писали дипломатические документы, почерк рикаа использовался в быту, а почерком насталик (араб. تعليق‎) писали комментарии к Корану. Созданное на базе хиджази куфийское письмо (араб. الخط كوفي‎‎) до сих пор используется в архитектуре и декоративном искусстве.

Стиль почерка зависел от разных причин. Значение имели место и время написания, мастер, и даже цвет чернил. Некоторые каллиграфы для написания копий Корана использовали только те чернила, которые побывали в Мекке. С распространением в мусульманском мире книги наиболее популярными стали скорописные стили почерка. Большинство манускриптов позднего времени были написано почерком рукаа.

Пропорции

К каллиграфии относились как к точной науке. При написании слов высчитывалась высота вертикальных букв и протяженность слова на строке. Протяженность той или иной буквы составляет (в зависимости от почерка) два или три ромба. Основой правила составления пропорции является размер буквы «алиф», первой буквы арабского алфавита, которая представляет собой прямую вертикальную черту. Единицей измерения в каллиграфии считается арабская точка, она, можно сказать, основной рабочий элемент мастера. Высота алифа составляет от трёх до двенадцати точек, в зависимости от стиля и индивидуального почерка каллиграфа. Ширина алифа равна одной точке. Алиф также служит диаметром воображаемого круга, в который можно вписать все арабские буквы. Таким образом, основу пропорции составляют три элемента, размер которых устанавливает сам мастер — это высота и ширина алифа и воображаемый круг.

Каллиграммы

Для создания затейливых каллиграмм мастера использовали наиболее популярные фрагменты Корана. Иногда в этих каллиграммах были зеркально отражающиеся части.

Каллиграфы

Мастера каллиграфии были во всех уголках арабо-мусульманского мира. Среди наиболее известных каллиграфов были: Халид ибн аль-Хайядж, аль-Фарахиди (VII в.), аль-Дахак, аль-Ишак, Ахмед аль-Кальби, Ибрахим и Юсуф аль-Шараджи, Ахваль аль-Мухаррир (IX в.), Мухаммад ибн Али ибн Мукла, Ибрагим ас-Сули (X в.), Абуль-Хасан Али ибн аль-Бавваб (XI в.), Фатима аль-Багдади и Шухда бинт аль-Абнари (XII в.), Якут аль-Мустасими (XIII в.), аль-Калкашанди (XV в.) и др. Лучшим из каллиграфов считается Якута аль-Мустасими (1203—1298), который разработал систему стилей каллиграфии и методику обучения её секретам.

Армянская каллиграфия

См. также: Армянское письмо и Армянская палеография

1. Буква «За» из рукописи 1197 года 2. Фрагмент из рукописи XVII века

Первым центром развития армянской каллиграфии и рукописной книги был Вагаршапат. В истории известны более 1500 центров развития армянской каллиграфии и рукописного искусства, которые действовали в разные эпохи и имели разные масштабы развития. Наиболее значимые центры были в Вагаршапате, Сюнике (Татев, Гладзор и т. д.), Вараге, Нареке, Аргине, Ахпате, Санаине, Ахтамаре, Гетике, Гошаванке, Хоранашате, Хор Вирапе, Глаке, в монастырях Мушa, Ерзнка, Карина, Карса, Апракуниса, Аданы, Вана, Битлиса, Новой Джульфы и т. д..

Индийская каллиграфия

История письменности в Индии восходит ко времени правления первого императора Ашоки (3 в. до н. э.), который провозгласил правовые нормы, охватывающие весь уклад жизни его подданных того времени. Эти правовые нормы были записаны на камне. Вскоре появились две новые системы письменности: Кхарости и Брахми. Именно Брахми и стал проотцом современного шрифта деванагари («шрифт от города Богов»). Религиозные тексты очень редко писались с помощью девангари и изначально сопровождались цветными рисунками. Индийцы писали на медных табличках, коре деревьев и пальмовых листьях, соединённых через проколы веревкой.

Искусство красивого каллиграфического письма появилось на рубеже 15-16 веков с появлением мусульман. В это время возникли школы и основные требования к работе мастеров, использованным материалам, краскам и туши. В различных частях Индии появлялись свои стили. Так, например, в Бенгалии большое распространение получил стиль тугхра, на востоке Индии и в Гуджарате — стили тауки, насх и рикаа, а на юге — насталик.

Для индийских мастеров не было особенной разницы в том, на какой поверхности выводить каллиграфии. Они писали на камне, бумаге, монетах, ткани и т.д.

Материалы и инструменты

Минимальный набор для письма состоит из бумаги, пера и туши. Также для каллиграфии могут быть использованы авторучка с пастой различных цветов, акварель, гуашь, чернила, баллончик с краской (для граффити), пастель, уголь и многое другое.

До появления перьев письменные знаки высекались на камне, выдавливались палочкой на глине. Различные способы выдавливания знаков на относительно твёрдых поверхностях были весьма распространены (писание на бересте, на воске). Первыми перьями стали перья из тростника. В Средневековье основным пишущим инструментом явилось перо птицы, главным образом, гусиное перо. Далее перья становятся составными, в 18 веке появляется стальное перо.

Приёмы каллиграфии

Приёмы каллиграфии очень разнообразны. Могут использоваться завитки, лишние хвостики, крючки, попеременно твёрдые и мягкие штрихи, плавные и ломаные линии, угловатость, вписывание букв или слов в геометрические фигуры или определённое пространство, вычерчивание одних букв и оставление невычерченными других, расположение букв или слов в виде определённых фигур (арабская каллиграфия), рамки, вычерчивание букв двойным или тройным слоем, проведение параллельно уже проведённым линиям линий иного цвета и другие.

Особенности каллиграфии

Каллиграфия, как правило, несколько искажает надпись, затрудняя её читаемость, однако увеличивая эстетичность. Иногда каллиграфия настолько искажает надпись, что прочесть её становится невозможно — в документах такая каллиграфия не допускается.

Применение каллиграфии

Каллиграфия применяется во многих неофициальных документах, таких, как открытки, поздравления с днём рождения и другие. Однако в официальных документах применяются только легко понятные её приёмы, так как требуется, чтобы надпись без труда разобрал любой человек. Кроме того, граффити, сделанное в виде подписей, очень часто представляет собой своеобразную каллиграфию, только с более толстыми штрихами.

Музеи каллиграфии

• [www.calligraphy-museum.com Современный музей каллиграфии в Москве (Россия)]
• [www.schriftmuseum.at Музей каллиграфии и миниатюрной графики в Петтенбахе (Австрия)]
• [www.hmml.org Музей и Библиотека Рукописей имени Хилла]
• [www.rain.org/~karpeles/ Музеи Библиотеки Рукописи Карпельзов]
• [www.manuscriptcenter.org/museum/ Музей Рукописи Александрийской библиотеки]
• [www.naritakanko.jp/naritashodo/ Naritasan Calligraphy museum] (недоступная ссылка с 22-05-2013 (3991 день) — история, копия)
• [www.vam.ac.uk/collections/prints_books/prints_books/modern_calligraphy/index.html The Modern Calligraphy Collection of the National Art Library at the Victoria and Albert Museum]
• [www.ditchling-museum.com/index.html Ditchling Museum]
• [www.klingspor-museum.de/UeberdasMuseum.html Klingspor Museum]
• [muze.sabanciuniv.edu/main/default.php?bytLanguageID=2 Sakip Sabanci Museum]

См. также

• Графология
• Тэггинг
• Граффити
• Современный музей каллиграфии в России

Литература

• Дирингер, Давид (1968) The Alphabet: A Key to the History of Mankind 3rd Ed. Volume 1 Hutchinson & Co. London.
• Fraser, M., & Kwiatowski, W. (2006) Ink and Gold: Islamic Calligraphy. Sam Fogg Ltd. London.
• Johnston, E. (1909) Manuscript & Inscription Letters: For schools and classes and for the use of craftsmen, plate 6. San Vito Press & Double Elephant Press 10th Impression.
• Mediavilla, C. (1996) Calligraphy. Scirpus Publications.
• Pott, G. (2006) Kalligrafie: Intensiv Training Verlag Hermann Schmidt Mainz.
• Pott, G. (2005) Kalligrafie:Erste Hilfe und Schrift-Training mit Muster-Alphabeten Verlag Hermann Schmidt Mainz.
• Zapf, H. (2007) Alphabet Stories: A Chronicle of technical developments, Cary Graphic Arts Press, Rochester, New York.
• Zapf, H. (2006) The world of Alphabets: A kaleidoscope of drawings and letterforms, CD-ROM.
• [bagua.aisorgsu.ru/china_language/pr_course/ch_lang_ogl.htm Китайский язык. Практический курс для начинающих (основы каллиграфии).] (недоступная ссылка с 22-05-2013 (3991 день))
• [ec-dejavu.ru/c/Calligraphy_China.html Соколов-Ремизов С. Н. «Куанцао» — «Дикая скоропись» Чжан Сюя] // Сад одного цветка: Сб. статей и эссе. М.: Наука. Главная редакция восточной литературы, 1991, с. 167—196. ISBN 5-02-016750-9
• [ec-dejavu.ru/c-2/Calligraphy_China-2.html Маслов А. Каллиграфия: образы иного в потёках туши] // Маслов А. А. Китай: колокольца в пыли. Странствия мага и интеллектуала. — М.: Алетейя, 2003, с. 251—260. ISBN 5-98639-025-3
• Беляев И. С. Практический курс изучения древней русской скорописи для чтения рукописей XV—XVIII столетий. Изд. 2-е, исправленное и дополненное. М.: Синодальная типография, 1911 — [6], 100 с.: ил.
• Богдеско И. Т. Каллиграфия. — СПб.: Агат, 2005. ISBN 5-91044-001-2
• Горячева И. А. Церковнославянские прописи и уроки орнамента. — М.: Издат. Мос. Патр., 2010. ISBN 978-5-88017-155-2
• Кауч М. Творческая каллиграфия. — М.: Белфакс, 1998. ISBN 985-407-090-5
• Клеминсон Р. Каллиграфия. Рукописные шрифты Запада и Востока. — М.: Контэнт, 2008. ISBN 978-5-98150-196-8
• Ноордзей Г. Штрих. Теория письма. — М.: Д. Аронов, 2013. ISBN 978-5-94056-029-6
• Печинский А. И. Руководство к изучению круглого ленточного (ronde) шрифта / Сост. А. И. Печинским. — 3. изд., значит. доп. — СПб. : Картогр. заведение А. А. Ильина, 1906. — 25 л.: ил.;
• Палеографический альбом: Учеб. сборник снимков с рукописей рус. документов XIII—XVIII вв. Сост. В. А. Петрова ; Под ред. проф. С. В. Валка. — [Ленинград]: [Изд-во Ленингр. ун-та], [1968]. — 94 с.: факс.;
• Проненко Л. И. Каллиграфия для всех. — М.: Книга, 1990. — 247,[1] с.: ил.; ISBN 5-212-00287-7 (В пер.)
• Семченко П. А. Основы шрифтовой графики. — Мн.: Выш. школа, 1978.
• Таранов Н. Н. Искусство рукописного шрифта. — М.: Издательство МПИ, 1991. — 154,[1] с.: ил.;
• Таранов Н. Н. Рукописный шрифт. — Львов: Вища школа, 1986.
• Таранов Н. Н. Методические указания по выполнению практических работ по курсу «Искусство шрифта». — Волгоград, «Перемена», 2005.
• Тоотс В. Современный шрифт. — М.: Книга, 1966. — 255, [16] с.: ил.;
• Художественные шрифты и их построение: Руководство по начертанию каллиграфических надписей и шрифтов для чертежей, диаграмм, плакатов, книжных украшений и пр. / Редакция А. М. Иерусалимского; Работы художников: Е. Д. Белухи, А. А. Горобова, Е. М. Иерусалимской… [и др.].— Л.: Благо, 1927. — 64, [40] с.: ил.
• Чобитько П. П. Азбуковник: Азбука Древнерусского Письма. — СПб. — М.: 2008. — 112 с., с.: ил.
• Цапф Г. Философия дизайна Германа Цапфа. Избранные статьи и лекции о каллиграфии, шрифтовом дизайне и типографике. — М., 2013. 260 с. ISBN 978-5-98062-067-7
• Кашевский, П. А. Шрифты. — Мн. : ЛіМ, 2012. — 192 с.

Ссылки

• [www.calligraphy-expo.com Международная выставка каллиграфии]
• [www.chinapage.com/callig1.html Каллиграфия китайских мастеров]  (англ.) (репродукции).
• [www.borshevsky.com/kosher_calligraphy.htm Еврейская каллиграфия.]
• [www.buryat-mongolia.info/?p=206&language=ru Современная монгольская каллиграфия]
• [www.japancalligraphy.eu/ru/ Shodo — Японская каллиграфия].
• [www.hi-braa.spb.ru/buddism/zen_calligr/zen_calligr.php Дзен и искусство Каллиграфии ].
• [www.hi-braa.spb.ru/nihhon/sedo.php?num=2&color2= Принадлежности для японской каллиграфии]
• [www.hi-braa.spb.ru/nihhon/calligraphy.php Японская каллиграфия]

Отрывок, характеризующий Каллиграфия

Очевидно было, что l'amour, которую так любил француз, была ни та низшего и простого рода любовь, которую Пьер испытывал когда то к своей жене, ни та раздуваемая им самим романтическая любовь, которую он испытывал к Наташе (оба рода этой любви Рамбаль одинаково презирал – одна была l'amour des charretiers, другая l'amour des nigauds) [любовь извозчиков, другая – любовь дурней.]; l'amour, которой поклонялся француз, заключалась преимущественно в неестественности отношений к женщине и в комбинация уродливостей, которые придавали главную прелесть чувству.
Так капитан рассказал трогательную историю своей любви к одной обворожительной тридцатипятилетней маркизе и в одно и то же время к прелестному невинному, семнадцатилетнему ребенку, дочери обворожительной маркизы. Борьба великодушия между матерью и дочерью, окончившаяся тем, что мать, жертвуя собой, предложила свою дочь в жены своему любовнику, еще и теперь, хотя уж давно прошедшее воспоминание, волновала капитана. Потом он рассказал один эпизод, в котором муж играл роль любовника, а он (любовник) роль мужа, и несколько комических эпизодов из souvenirs d'Allemagne, где asile значит Unterkunft, где les maris mangent de la choux croute и где les jeunes filles sont trop blondes. [воспоминаний о Германии, где мужья едят капустный суп и где молодые девушки слишком белокуры.]
Наконец последний эпизод в Польше, еще свежий в памяти капитана, который он рассказывал с быстрыми жестами и разгоревшимся лицом, состоял в том, что он спас жизнь одному поляку (вообще в рассказах капитана эпизод спасения жизни встречался беспрестанно) и поляк этот вверил ему свою обворожительную жену (Parisienne de c?ur [парижанку сердцем]), в то время как сам поступил во французскую службу. Капитан был счастлив, обворожительная полька хотела бежать с ним; но, движимый великодушием, капитан возвратил мужу жену, при этом сказав ему: «Je vous ai sauve la vie et je sauve votre honneur!» [Я спас вашу жизнь и спасаю вашу честь!] Повторив эти слова, капитан протер глаза и встряхнулся, как бы отгоняя от себя охватившую его слабость при этом трогательном воспоминании.
Слушая рассказы капитана, как это часто бывает в позднюю вечернюю пору и под влиянием вина, Пьер следил за всем тем, что говорил капитан, понимал все и вместе с тем следил за рядом личных воспоминаний, вдруг почему то представших его воображению. Когда он слушал эти рассказы любви, его собственная любовь к Наташе неожиданно вдруг вспомнилась ему, и, перебирая в своем воображении картины этой любви, он мысленно сравнивал их с рассказами Рамбаля. Следя за рассказом о борьбе долга с любовью, Пьер видел пред собою все малейшие подробности своей последней встречи с предметом своей любви у Сухаревой башни. Тогда эта встреча не произвела на него влияния; он даже ни разу не вспомнил о ней. Но теперь ему казалось, что встреча эта имела что то очень значительное и поэтическое.
«Петр Кирилыч, идите сюда, я узнала», – слышал он теперь сказанные сю слова, видел пред собой ее глаза, улыбку, дорожный чепчик, выбившуюся прядь волос… и что то трогательное, умиляющее представлялось ему во всем этом.
Окончив свой рассказ об обворожительной польке, капитан обратился к Пьеру с вопросом, испытывал ли он подобное чувство самопожертвования для любви и зависти к законному мужу.
Вызванный этим вопросом, Пьер поднял голову и почувствовал необходимость высказать занимавшие его мысли; он стал объяснять, как он несколько иначе понимает любовь к женщине. Он сказал, что он во всю свою жизнь любил и любит только одну женщину и что эта женщина никогда не может принадлежать ему.
– Tiens! [Вишь ты!] – сказал капитан.
Потом Пьер объяснил, что он любил эту женщину с самых юных лет; но не смел думать о ней, потому что она была слишком молода, а он был незаконный сын без имени. Потом же, когда он получил имя и богатство, он не смел думать о ней, потому что слишком любил ее, слишком высоко ставил ее над всем миром и потому, тем более, над самим собою. Дойдя до этого места своего рассказа, Пьер обратился к капитану с вопросом: понимает ли он это?
Капитан сделал жест, выражающий то, что ежели бы он не понимал, то он все таки просит продолжать.
– L'amour platonique, les nuages… [Платоническая любовь, облака…] – пробормотал он. Выпитое ли вино, или потребность откровенности, или мысль, что этот человек не знает и не узнает никого из действующих лиц его истории, или все вместе развязало язык Пьеру. И он шамкающим ртом и маслеными глазами, глядя куда то вдаль, рассказал всю свою историю: и свою женитьбу, и историю любви Наташи к его лучшему другу, и ее измену, и все свои несложные отношения к ней. Вызываемый вопросами Рамбаля, он рассказал и то, что скрывал сначала, – свое положение в свете и даже открыл ему свое имя.
Более всего из рассказа Пьера поразило капитана то, что Пьер был очень богат, что он имел два дворца в Москве и что он бросил все и не уехал из Москвы, а остался в городе, скрывая свое имя и звание.
Уже поздно ночью они вместе вышли на улицу. Ночь была теплая и светлая. Налево от дома светлело зарево первого начавшегося в Москве, на Петровке, пожара. Направо стоял высоко молодой серп месяца, и в противоположной от месяца стороне висела та светлая комета, которая связывалась в душе Пьера с его любовью. У ворот стояли Герасим, кухарка и два француза. Слышны были их смех и разговор на непонятном друг для друга языке. Они смотрели на зарево, видневшееся в городе.
Ничего страшного не было в небольшом отдаленном пожаре в огромном городе.
Глядя на высокое звездное небо, на месяц, на комету и на зарево, Пьер испытывал радостное умиление. «Ну, вот как хорошо. Ну, чего еще надо?!» – подумал он. И вдруг, когда он вспомнил свое намерение, голова его закружилась, с ним сделалось дурно, так что он прислонился к забору, чтобы не упасть.
Не простившись с своим новым другом, Пьер нетвердыми шагами отошел от ворот и, вернувшись в свою комнату, лег на диван и тотчас же заснул.


На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.
В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.
Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.
– А ведь это, братцы, другой пожар, – сказал денщик.
Все обратили внимание на зарево.
– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму. Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с Соней.
– Ложись, голубушка, ложись, мой дружок, – сказала графиня, слегка дотрогиваясь рукой до плеча Наташи. – Ну, ложись же.
– Ах, да… Я сейчас, сейчас лягу, – сказала Наташа, поспешно раздеваясь и обрывая завязки юбок. Скинув платье и надев кофту, она, подвернув ноги, села на приготовленную на полу постель и, перекинув через плечо наперед свою недлинную тонкую косу, стала переплетать ее. Тонкие длинные привычные пальцы быстро, ловко разбирали, плели, завязывали косу. Голова Наташи привычным жестом поворачивалась то в одну, то в другую сторону, но глаза, лихорадочно открытые, неподвижно смотрели прямо. Когда ночной костюм был окончен, Наташа тихо опустилась на простыню, постланную на сено с края от двери.
– Наташа, ты в середину ляг, – сказала Соня.
– Нет, я тут, – проговорила Наташа. – Да ложитесь же, – прибавила она с досадой. И она зарылась лицом в подушку.
Графиня, m me Schoss и Соня поспешно разделись и легли. Одна лампадка осталась в комнате. Но на дворе светлело от пожара Малых Мытищ за две версты, и гудели пьяные крики народа в кабаке, который разбили мамоновские казаки, на перекоске, на улице, и все слышался неумолкаемый стон адъютанта.
Долго прислушивалась Наташа к внутренним и внешним звукам, доносившимся до нее, и не шевелилась. Она слышала сначала молитву и вздохи матери, трещание под ней ее кровати, знакомый с свистом храп m me Schoss, тихое дыханье Сони. Потом графиня окликнула Наташу. Наташа не отвечала ей.
– Кажется, спит, мама, – тихо отвечала Соня. Графиня, помолчав немного, окликнула еще раз, но уже никто ей не откликнулся.
Скоро после этого Наташа услышала ровное дыхание матери. Наташа не шевелилась, несмотря на то, что ее маленькая босая нога, выбившись из под одеяла, зябла на голом полу.
Как бы празднуя победу над всеми, в щели закричал сверчок. Пропел петух далеко, откликнулись близкие. В кабаке затихли крики, только слышался тот же стой адъютанта. Наташа приподнялась.
– Соня? ты спишь? Мама? – прошептала она. Никто не ответил. Наташа медленно и осторожно встала, перекрестилась и ступила осторожно узкой и гибкой босой ступней на грязный холодный пол. Скрипнула половица. Она, быстро перебирая ногами, пробежала, как котенок, несколько шагов и взялась за холодную скобку двери.
Ей казалось, что то тяжелое, равномерно ударяя, стучит во все стены избы: это билось ее замиравшее от страха, от ужаса и любви разрывающееся сердце.
Она отворила дверь, перешагнула порог и ступила на сырую, холодную землю сеней. Обхвативший холод освежил ее. Она ощупала босой ногой спящего человека, перешагнула через него и отворила дверь в избу, где лежал князь Андрей. В избе этой было темно. В заднем углу у кровати, на которой лежало что то, на лавке стояла нагоревшая большим грибом сальная свечка.
Наташа с утра еще, когда ей сказали про рану и присутствие князя Андрея, решила, что она должна видеть его. Она не знала, для чего это должно было, но она знала, что свидание будет мучительно, и тем более она была убеждена, что оно было необходимо.
Весь день она жила только надеждой того, что ночью она уввдит его. Но теперь, когда наступила эта минута, на нее нашел ужас того, что она увидит. Как он был изуродован? Что оставалось от него? Такой ли он был, какой был этот неумолкавший стон адъютанта? Да, он был такой. Он был в ее воображении олицетворение этого ужасного стона. Когда она увидала неясную массу в углу и приняла его поднятые под одеялом колени за его плечи, она представила себе какое то ужасное тело и в ужасе остановилась. Но непреодолимая сила влекла ее вперед. Она осторожно ступила один шаг, другой и очутилась на середине небольшой загроможденной избы. В избе под образами лежал на лавках другой человек (это был Тимохин), и на полу лежали еще два какие то человека (это были доктор и камердинер).
Камердинер приподнялся и прошептал что то. Тимохин, страдая от боли в раненой ноге, не спал и во все глаза смотрел на странное явление девушки в бедой рубашке, кофте и вечном чепчике. Сонные и испуганные слова камердинера; «Чего вам, зачем?» – только заставили скорее Наташу подойти и тому, что лежало в углу. Как ни страшно, ни непохоже на человеческое было это тело, она должна была его видеть. Она миновала камердинера: нагоревший гриб свечки свалился, и она ясно увидала лежащего с выпростанными руками на одеяле князя Андрея, такого, каким она его всегда видела.
Он был таков же, как всегда; но воспаленный цвет его лица, блестящие глаза, устремленные восторженно на нее, а в особенности нежная детская шея, выступавшая из отложенного воротника рубашки, давали ему особый, невинный, ребяческий вид, которого, однако, она никогда не видала в князе Андрее. Она подошла к нему и быстрым, гибким, молодым движением стала на колени.
Он улыбнулся и протянул ей руку.


Для князя Андрея прошло семь дней с того времени, как он очнулся на перевязочном пункте Бородинского поля. Все это время он находился почти в постояниом беспамятстве. Горячечное состояние и воспаление кишок, которые были повреждены, по мнению доктора, ехавшего с раненым, должны были унести его. Но на седьмой день он с удовольствием съел ломоть хлеба с чаем, и доктор заметил, что общий жар уменьшился. Князь Андрей поутру пришел в сознание. Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтобы его вынесли и чтобы ему дали чаю. Боль, причиненная ему переноской в избу, заставила князя Андрея громко стонать и потерять опять сознание. Когда его уложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения. Потом он открыл их и тихо прошептал: «Что же чаю?» Памятливость эта к мелким подробностям жизни поразила доктора. Он пощупал пульс и, к удивлению и неудовольствию своему, заметил, что пульс был лучше. К неудовольствию своему это заметил доктор потому, что он по опыту своему был убежден, что жить князь Андрей не может и что ежели он не умрет теперь, то он только с большими страданиями умрет несколько времени после. С князем Андреем везли присоединившегося к ним в Москве майора его полка Тимохина с красным носиком, раненного в ногу в том же Бородинском сражении. При них ехал доктор, камердинер князя, его кучер и два денщика.
Князю Андрею дали чаю. Он жадно пил, лихорадочными глазами глядя вперед себя на дверь, как бы стараясь что то понять и припомнить.