Искусство (издательство)

Издательство «Искусство»
Страна	СССР СССР
Основано	в 1936 году
Код Госкомиздата СССР	025

К:Издательства, основанные в 1936 году

«Искусство» — одно из крупнейших советских издательств, выпускавшее книги по искусствоведению и эстетике, истории и теории изобразительного искусства и архитектуры, театру и драматургии, кино и фотографии, телевидению и радиовещанию, сборники для художественной самодеятельности, пьесы, киносценарии, альбомы.

В отличие от других издательств, специализировавшихся по видам искусства, выпускало литературу самого широкого и разнообразного типа — от сборников статей и высказываний об искусстве классиков марксизма-ленинизма до эпистолярного наследия мастеров искусств, от «Памятников мирового искусства» до «Шедевров советского кино», от «Истории эстетики» до «Библиотеки киномеханика». Ведущее место занимали фундаментальные труды по истории и актуальным проблемам искусства. В среднем ежегодно выходило около 300 книг научно-исследовательского, популярного и учебного характера. В 1971 году, например, издательством было выпущено 282 книги и брошюры (более 113 млн печатных листов-оттисков) общим тиражом 9160 тыс. экземпляров.

История

Основано в 1936 году на базе издательств «Изогиз» (действовавшего с 1930 года) и «Искусство» (с 1935 года) в Москве и Ленинграде. Одной из первых книг стал сборник «О Рембрандте», вышедший в 1936 году со статьями Гёте, Ипполита Тэна, Фромантена, Эмиля Верхарна, А. В. Луначарского. В первые годы вышел ряд книг в сериях «Портрет в мировом искусстве» и «Библиотека мировой драматургии», статьи А. В. Луначарского, работы М. В. Алпатова, Карела ван Мандера, А. Рыбникова.

Во время войны издательство выпускало в основном антифашистские плакаты работы советских художников, началось издание обширной массовой библиотеки о русских и советских художниках. После окончания начали широко публиковаться материалы по истории русского искусства. Вышли капитальные труды В. Н. Лазарева «История византийской живописи» и «Искусство Новгорода», трёхтомная «Всеобщая история искусств».

Особенно развернулась деятельность «Искусства» с середины 1950-х годов, когда оно было реорганизовано (влился Госкиноиздат, отдельно выделились издательство «Изобразительное искусство», позднее — издательство «Книга»). В 1950—1980-е годы «Искусство» подготовило и выпустило литературно-художественное наследие крупнейших мастеров: К. С. Станиславского, В. Э. Мейерхольда, С. М. Эйзенштейна, М. И. Ромма, Г. М. Козинцева, В. И. Мухиной, П. П. Кончаловского, Н. Н. Купреянова. Были изданы многотомные антологии «Мастера искусства об искусстве», «Мастера архитектуры об архитектуре», «Памятники мировой эстетической мысли», «Всеобщая история искусств», знаменитый труд Джорджо Вазари, собрания сочинений Ж.-Б. Мольера, Ю. О’Нила, А. Грамши, Г. Ибсена и других.

Издавались труды научных учреждений, театров, музеев — «Театральное наследство», «Художественное наследство», «Вопросы киноискусства», ежегодники и труды Государственного Эрмитажа, Русского музея, Третьяковской галереи, Московского Художественного театра, Мосфильма, Ленфильма и других.

Издательство входило в систему ОГИЗа, Главполиграфиздата (с 1949 года), Госкомиздата (с 1963 года). В системе Госкомиздата издательство «Искусство» в 1980-х гг. входило в главную редакцию художественной литературы. Адрес издательства на 1987 год: 103009, Москва, Собиновский переулок, 3. В 1979—1990 гг. показатели издательской деятельности издательства были следующие:

	1979	1980	1981	1985	1987	1988	1989	1990
Кол-во книг и брошюр, печатных единиц	203	203	200	179	155	155	136	117
Тираж, млн экз.	6,012	5,8773	5,4635	6,3824	5,2445	5,4747	5,4166	5,2779
Печатных листов-оттисков, млн	91,0118	94,4443	77,4948	104,1346	84,8877	92,777	98,1092	88,0922

В 1990-е годы издательство «Искусство» реорганизовано в государственное унитарное предприятие Министерства Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и средств массовых коммуникаций. Действует в настоящее время, располагается в Москве.

Мастера книги

Над оформлением книг издательства «Искусство» работали известные мастера книжного искусства В. А. Фаворский, И. Ф. Рерберг, Д. И. Митрохин, А. Д. Гончаров, М. В. Маторин, И. И. Фомина, С. Б. Телингатер, С. М. Пожарский, Д. С. Бисти и другие. Логотип издательства (буква «И» над силуэтом лежащей книги в овале) выполнен Г. В. Дмитриевым.

Серии книг

Много внимания издательство уделяло выпуску серийных изданий:

• «История эстетики в памятниках и документах»;
• «Из истории мирового искусства»;
• «Памятники древнего искусства»;
• «Очерки истории и теории изобразительного искусства»;
• «Малая история искусств» (совместно с издательством ГДР «Ферлаг дер Кунст»);
• «Мир художника»;
• «Памятники искусства Советского Союза» (совместно с издательством ГДР «Ферлаг дер Кунст»);
• «Архитектурно-художественные памятники городов СССР»;
• «Города и музеи мира»;
• «Дороги к прекрасному»;
• «Античная драматургия»;
• «Мастера киноискусства»;
• «Мастера советского театра и кино»;
• «Мастера советского цирка»;
• «Мастера советской эстрады»;
• «Шедевры советского кино»;
• «Библиотека кинодраматургии»;
• «Жизнь в искусстве»;
• «Живопись. Скульптура. Графика. Монографии»;
• «Русские художники. Монографии»;
• «Театральные мемуары»;
• «Мастера сцены — самодеятельности»;
• «Репертуар художественной самодеятельности» (24 выпуска в год) и др.
• «Библиотека киномеханика»

Литература

• Агеева Н. С. Краткий справочник книголюба / Под ред. Мильчина А. Э.. — М.: Книга, 1970. — 352 с.
• Молок Ю. М.  Издательство «Искусство». 50 лет. — М.: Книга, 1986. — (Памятные книжные даты).
• Виноградова Л. А., Говоров А. А., Люблинский С. Б., Силантьева Э. А. История книжной торговли. — М.: Книга, 1982.
• Зубов Ю. С., Погорельская Е. П., Туровская А. А. Библиография искусства. — М.: Книга, 1973.
• [mnogoslow.ru/slovo/slovo056709.html Большая советская энциклопедия]. — 3-е изд.. — М., 1972. — Т. 10.
• Большая советская энциклопедия. — 2-е изд.. — М., 1953. — Т. 18. — С. 510.
• Москва. Энциклопедия. — М.: Советская энциклопедия, 1980. — С. 276.

Ссылки

• [www.slovarus.ru/?di=96317 Издательство «Искусство»]. Большой энциклопедический словарь.

Отрывок, характеризующий Искусство (издательство)

– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.